Прощание с Велесдаром 10 page

После поверки вперёд вышел наместник Великого Могуна, началась обычная утренняя молитва богам, а после — распоряжения начальников, кому чем следует нынче заниматься.

Когда полки разошлись, Святослав стал разыскивать воеводу Свенельда, но нигде не мог найти и по совету гридней подъехал к темникам.

— Воеводы нет сейчас в Стане, я пока за него, — отвечал Издеба.

— Меня вуйко обещал ратной науке учить, — слегка расстроился Святослав.

— Не беда, княжич, можно начать и без воеводы, раз срок приспел, — успокаивающе пророкотал мощным басом другой темник — Притыка. — Ежели хочешь, можем по Ратному Стану проехать, поглядишь, что тут и как.

Притыка был росту среднего, но плечист и довольно упитан, так что при своей осанистости казался невысоким. В седле же темник представлялся и вовсе квадратным, а большие сильные руки выглядели длинноватыми. Округлая голова с раздвоенным подбородком крепко сидела на бычьей шее. Светлые жидкие волосы на темени были совсем редкими, и сквозь них просвечивала загорелая кожа. А припухлые щёки, небольшой курносый нос и открытый взгляд чистых серо-голубых глаз придавали его облику какое-то детское выражение. В разговоре Притыка был не весьма искусен, больше любил слушать, часто улыбался, а когда смеялся чему-то особенно сильно, хлопал себя по бёдрам. Под стать ему был и приземистый широкогрудый жеребец.

Так вчетвером — Святослав с Притыкой впереди, а теремные охоронцы сзади — они поехали по Стану.

— Раз ты, княжич, ратную науку постигать решил, значит, скоро будешь тут не гостем, а хозяином, — говорил Притыка. — Вот на этом Ратном поле наши полки встречают и провожают Хорса, славят Перуна и других славянских богов. Тут же наши воины учатся делать Перуново коло, чтобы захватывать врага, и Русскую Лодию, чтобы самим из вражьего кола выйти. Учатся держать строй и смыкать ряды, потому как без крепкого строя в бою — верная гибель.

Всадники спустились ниже к берегу.

— Тут, — продолжал рокотать темник, — наши молодые воины самую первую — седельную — науку проходят, — как коня правильно оседлать, как им управлять и в седле держаться, когда разные препоны одолеваешь или удары наносишь…

Святослав оглядел различные препятствия из брёвен, стены из глины, частоколы из камыша, широкие рвы с водой, узкие мостки, и ему тут же захотелось попробовать преодолеть их, но, поразмыслив, решил сделать это позднее, когда не будет лишних глаз.

Далее тянулся ряд бревенчатых стен — выщербленных и изрубленных, в которых некоторые брёвна были заменены свежими. Перед стеной стояли шесты с кольцами.

— Место упражнения для стрельбы из луков, самострелов, метания копий и дротиков, — пояснил Притыка. — Конюшни ты уже видел, они там, наверху.

— А для чего они лозу к шестам привязывают? — Святослав указал на троих молодых ратников с ворохом свежих прутьев.

— Это, княжич, чтоб мечом учиться рубить.

— Мечом? — недоверчиво засмеялся Святослав. — Да её же руками легко переломить можно…

— Лоза тонка, это верно, но ещё и гибка. И ежели в ударе нет резкости, то будь ты хоть какой силач, а нипочём не срубишь — согнётся, и всё тут! Удар должен быть что Перунова молния, так-то!

Над Станом затрубил рог.

— На утреннюю трапезу пора, — сказал Притыка, — поехали назад.

У темницкого шатра Святослава поджидал ещё один гридень.

— Юный княжич, — обратился он к Святославу, — мать княгиня ждёт тебя в тереме к трапезе…

— А не побрезгуешь с нами разделить хлеб-соль, княжич? — Притыка повёл рукой в сторону шатра, возле которого уже расположились двое темников, разливая в резные ендовы золотистый медовый квас. — Мы ведь с тобой старые знакомцы, — Горицвет вон, Издеба, да и я, — на древлян вместе ходили, не помнишь?

— Да ведь ему тогда всего четыре лета было, — отозвался Горицвет.

Святослав знал о том, что его мать в отместку за убийство отца Игоря ходила войной на древлян и покарала их. Знал, что и сам вместе со Свенельдом и кормильцем Асмудом был в том походе, но детская память почти ничего не сохранила из тех событий. Поэтому очи княжича вспыхнули любопытством.

— Передай матушке, что я тут, в Стане, с темниками поснедаю, — сказал он гридню и поспешил присоединиться к воинскому столу.

После «лесной жизни» Святославу было не привыкать к простой пище, поэтому яйца, греческий сыр, свежий хлеб, мясо и душистое медовое питьё показались ему изысканными яствами. Теремные охоронцы, переговорив между собой, наконец уехали, видя, что Святослав находится под надёжной опекой.

Глядя, с каким аппетитом ест княжич, могучий, как раскидистый дуб средь поля, Притыка поощрительно крякнул:

— Сразу видно, добрым воином будет наш княжич!

— А я о том ещё восемь лет назад рёк, — подхватил высокий и крепкий, но почти весь седой Издеба, — когда мать Ольга его в первый раз в наш Стан привела. Я тогда у тебя спросил, — повернулся Издеба к отроку, — будем вместе в походы ходить? А ты в ответ: «Будем, боярин! Ежели ты устанешь драться, тогда я вместо тебя стану, так по очереди биться будем и никогда не уморимся…» Развеселило это меня. Ну, реку, воин ты наш славный, тогда садись на коня! Посадил верхом и кругом помалу пустил. Ты, княжич, так доволен был, будто по самому небу проехал!

Святослав засмеялся, живо представив описанную картину.

— Потом гляжу, — продолжал Издеба, — а ты меч Притыкин взял и за собой тянешь, тяжко тебе, а не бросаешь. Притыка увидел, на Асмуда напустился: куда, мол, глядишь, ещё поранится малец. А Асмуд отвечает: пущай к оружию сызмальства привыкает!

— Да, Асмуд добрый наставник был, — прогудел Притыка. — И то правильно, что к отроку с пелёнок воин должен быть приставлен, а к девочке — мудрая жена, чтоб могли воспитать дитя как следует. Жаль, что помер Асмуд преждевременно от хвори неведомой.

— А помните, — сверкнул озорным взглядом Горицвет — весёлый черноокий темник, никогда не унывающий и острый на язык, — помните, как переполох тогда случился? Все бегают, кричат: княжич, мол, из Стана пропал, нет нигде! В тот вечер было предпразднество Малых Овсеней, — пояснил он Святославу, подкладывая ему куски получше, — и мать княгиня, да хранит её Свентовид, приказала дать всем воинам по рогу хмельной браги…

— Угу, — пробасил Притыка, — а этот лиходей, — указал он на Горицвета, — возьми да и поднеси рог тебе. Раз, говорит, княжич нынче воином стал, на коня сел и меч взял, значит, и питья воинского отведать должен. Ты, княжич, и отведал. Брага вошла в ноги, ты в сторону отошёл, лёг на траву и заснул. А в Стане спохватились — нет нигде княжича! Думали в шатре, в постели приготовленной спит, ан нету! Как о том Свенельду доложить, а тем паче — княгине Ольге? Издеба долго по Стану бегал, покуда не отыскал тебя…

— Отыскал, как же! — расхохотался Горицвет. — То брага отыскала, а не Издеба!

— Какая ещё брага? — буркнул серьёзный Издеба, не догадываясь, к чему ведёт его остроязыкий друг.

— А такая, после которой тебе до ветру захотелось, вот и побежал место укромное за кустами искать, да едва в сумерках на княжича своими сапожищами не наступил!

Все весело рассмеялись, а Издеба показал соратнику увесистый кулак:

— Гляди, брат Горицвет, намну я тебе бока за язык, будешь знать!

— Да, будто всё недавно было, — задумчиво вздохнул Притыка, — тогда на древлян ходили, а нынче их тьма в нашей Рати состоит — все добрые воины и Киеву верно служат…

— Их варяги пришлые тогда с толку сбили, — махнул рукой Горицвет, — подговорили древлян стать против Киева и не платить дани, — Коростень, мол, будет главнейшим градом, а мы поможем. Потому и князя нашего Игоря убили. Но княгиня Ольга, слава Перуну, навела порядок!

О многом ещё вспоминали темники, беседуя со Святославом, как равным себе. А он затаив дыхание слушал их, будучи всем своим детским сердцем благодарным за доверие и гордясь этой возникающей настоящей мужской дружбой.

Вдруг быстро приближающийся издали конский топот привлёк всеобщее внимание. Ворота широко распахнулись, и в расположение Стана въехал Подольский полк во главе со Свенельдом.

Запылённые, слегка усталые, они ещё были возбуждены недавней схваткой, — у многих одежда и оружие запятнаны свежей кровью. Дружинников тут же окружили, стали расспрашивать. Десятки рук поддерживали раненых, осторожно спускали на землю, переносили под навес или в тень деревьев, помогали снимать кольчуги и промывать раны ключевой водой. Кудесники и служители из числа неотлучно находящихся при Стане, захлопотали над целебными зельями.

Те, кто был ранен легко и мог держаться в седле, немногословно отвечали на расспросы, жадно пили холодный квас, а потом ехали к реке и с великим наслаждением погружались в её волны, смывая пот, кровь и усталость.

Святослав с горящими очами и гулко бьющимся сердцем бродил меж дружинниками, ощущая исходящий от этих мужественных воинов дух недавней битвы и близкой смерти.

Он надолго остановился перед десятком пленных печенегов, пристально вглядываясь в их хмурые лица, опущенные долу, или злобно глядящие тёмные как ночь глаза. Крепкие степняки, только что бывшие вольными и грозными воинами, теперь, лишённые оружия и коней, со связанными руками, выглядели жалко.

Два ярких, совершенно противоположных чувства — усталой радости победителей и горькой обречённости побеждённых — одновременно вошли в чуткую, обострённую волховской наукой душу юного Святослава.

«Никогда не буду побеждённым!» — решил про себя княжич, нахмурив чело.

Свенельд давал чёткие указания: пленных печенегов препроводить в тёмную и приготовить к допросу; захваченных коней — на конюшню, мечи — в оружейную. Затем отвязал от седла кожаный мешок и протянул стременному:

— А это вели немедля засолить. Печенеги заплатят за неё хороший выкуп…

Воевода сказал это негромко, по-свейски, но Святослав понял.

Он поспешил за стременным, догнал его за шатром и, убедившись, что поблизости никого нет, велел:

— Руальд, покажи, что в мешке!

— Зачем тебе? — прищурился стременной.

Этого Святослав сам точно не знал. Просто ему хотелось нынче сполна ощутить все чувства воина.

— Покажи! — взволнованно повторил княжич. Стременной помедлил, потом взял мешок за край и разом перевернул его.

На зелёную траву выкатилось нечто подобное округлой тыкве. Только через несколько мгновений Святослав понял, что это отрубленная голова печенежского воеводы. Чёрные волосы слиплись от запекшихся сгустков, из шеи, отрубленной наискось, ещё сочилась сукровица, торчал обрубок позвонка и какие-то жилы. Невесть откуда взявшиеся мухи с жужжанием стали садиться на голову.

Святослав почувствовал, что его начинает мутить, и противный ком встал поперёк горла. Стараясь сохранять спокойствие, с бледным лицом он пошёл прочь, но, забежав за угол конюшни, дал волю подступившей тошноте, извергнув из себя всю утреннюю трапезу. Потом долго плескал в лицо и окунал голову в корчагу с водой, приготовленной для лошадей. Наконец, почувствовав себя лучше, вновь пошёл к шатру воеводы. Там его уже искали. У ворот в окружении теремной охраны стоял лёгкий расписной возок с козырем от солнца, в котором его мать Ольга ездила летом по Киеву.

Княжич вошёл в шатёр.

— В Берестянской пуще они, мать княгиня, тайно прятались, — рассказывал воевода. — Я троих выслал вперёд, а сами сзади незаметно идём. Печенеги из засады выскочили, на дружинников напали, но тут мы их самих в Перуново коло взяли, два часа, почитай, рубились да беглецов нагоняли…

— Кому-то уйти удалось? — спросила Ольга.

— Нет, светлейшая, мы все тропы и дороги из пущи перекрыли, никто не ускользнул.

— Что пленные рекут? — коротко спросила Ольга, нахмурившись.

— Пока молчат, мать княгиня, но думаю, как железом калёным их подбодрим, всё скажут, о чём ведают, а ежели нет — что ж, примут смерть перед ликом Перуна. А ведь именно благодаря ему, твоему сыну, — воевода указал на вошедшего княжича, — обнаружили печенегов. Зоркий глаз и чуткое ухо имеет, настоящим воином станет! Ольга поворотилась к сыну.

— Святославушка! Что ж ты, вовсе забыл родную мать? — укорила она. — Только из лесу вернулся, уже в Стан убежал, я и наглядеться-то на тебя не успела!

Святослав промолчал, понимая, что, в самом деле, виноват перед матерью.

— Ладно, Свенельд, разберись тут во всём. Ежели прознаешь что — немедля ко мне! — распорядилась Ольга. — Поехали домой, сынок.

— Поехали, мама, — послушно кивнул отрок.

По дороге тревожные думы тяжёлыми каменьями ворочались в голове Ольги. Может, печенеги не просто разбойничали в лесу, а знали о возвращении княжича и намеренно устроили засаду? Но кто же тогда сообщил об этом врагу? Неужто есть в Киеве злодей, который хочет смерти её сына? Надо немедля усилить Тайную стражу, всех подозрительных людишек проверить… Эх, скорее бы Святослав входил в силу, а то без князя враги вон под самым Киевом бродят…

Ольга взглянула на сына, ехавшего рядом на Снежке. По напряжённому лицу Святослава поняла, что он переживает невольно причинённую ей обиду, и на душе у княгини потеплело. Да и то сказать, что ж ему, век за материн подол держаться, вон какой ладный да крепкий становится, ещё с этим оселедцем… Чудно, вроде и родное дитя малое, что опеки и заботы требует, а он уже в дружинники норовит…

Так всю дорогу княгиня — предводительница Руси — спорила с матерью Ольгой о родном единственном чаде.

Всё оставшееся время они провели вместе, — обедали, разговаривали, ходили смотреть новых соколов для охоты, — пардусов по распоряжению княгини больше не заводили. Но вечером Святослав деловито, как взрослый, сказал:

— Мама, с завтрашнего дня я стану обучаться ратному делу, так что дома мало придётся бывать, не гневайся…

И Ольга вновь поразилась его самостоятельности и упрямству, как будто сын за этот год с небольшим заимел внутри гибкий, но неимоверно прочный булатный стержень.

Долго в тот вечер не могла уснуть Ольга, растревоженная случаем с печенежской засадой и думами о сыне.

Долго не мог уснуть и Святослав, взволнованный событиями прошедшего дня. Свенельд сказал, что печенегов обнаружили и уничтожили именно благодаря ему, Святославу. И верно, не обрати он внимания на зверей, могли угодить прямо врагам в руки. Те две мыси, одна из них тогда так взглянула своими глазами-бусинками, будто по-человечьи сказать хотела… Постой! — вдруг озарила Святослава неожиданная догадка. А может, то вовсе и не мысь была? Кто мог так заботливо упредить его, если не дед Велесдар?

И княжичу стало неимоверно стыдно, что за весь вчерашний и сегодняшний день, наполненный всякими происшествиями, он ни разу не вспомнил о старом волхве. Да ещё и возомнил, что сам обнаружил печенежскую засаду. А ведь это Велесдар незримо сопровождал и охранял его…

— Прости, дедушка, — прошептал отрок, — дякую тебе! Как ты там в нашем Кудесном лесу?

И с думами о прежней, «волховской» жизни Святослав вскоре крепко заснул.

Глава 8

Малая дружина

Лето 6462 (954), лето 6463 (955)

Подоспели Великие Овсени. Поля стали безлюдными, — последние огнищанские возы с просом, овсом, житом, тянулись в большие грады и малые веси, наполняя закрома щедрыми Даждьбожьими дарами.

И княгиня Ольга распорядилась идти в полюдье.

Рано утром множество возов выехало из Киева, и обозы под началом сотников, сопровождаемые небольшими дружинами, разошлись во все концы русского княжества.

Повсюду на Вечевых площадях посреди сёл или на специально учреждённых Ольгой погостах собирались люди с данью и всякого рода вопросами или жалобами. И сама княгиня на тех площадях и погостах творила суд, разбирала огнищанские просьбы, давала наставления и указы.

В других местах градоначальники, называемые тиунами, от имени княгини Ольги также собирали кожи, сало, мёд, по мешку зерна с дыма. Рыбаки давали сушёную и вяленую рыбу, охотники — меха, купцы-гости платили дань серебряной и золотой гривной денег либо товарами — полотном, вином, пряностями. Селяне несли сухие плоды, мак, овощи, овечью шерсть, мёд, масло, творог, яйца, кур, гусей. Пастухи вели овец, коз, быков, тельцов, жеребят. Кто не имел хозяйства, расплачивался медью, кто не имел денег, давал жито, просо, пшеницу, гречку, а то и сладкие кавуны с дынями — у кого что было.

Святослав, оставшись в Киеве под опекой Свенельда, с утра до ночи проводил в Ратном Стане, а часто и ночевал у кого-нибудь из темников в шатре.

Поначалу он обижался и даже сердился, когда утром полки уезжали в степь на обучение, а он вынужден был сидеть в Стане. Отрок мчался к Свенельду и возбуждённо кричал:

— Дядька Свенельд, отчего меня опять в степь не взяли? Я с Издебой из-за того поссорился!..

— Погоди, княжич, — спокойно отвечал Свенельд, — я ведь тебе рёк уже, — прежде чем в степь ехать, многому научиться надобно: как коня своего седлать, как препоны разные с ним преодолевать…

— Я коня седлать умею! — перебил княжич воеводу. — И препоны у берега уже все прошёл. В степь хочу ехать вместе с полками! — заявил он и даже топнул ногой от упрямого нетерпения.

— Э-э, Святослав, — покачал головой Свенельд, — храбрость не есть глупое скакание и вздымание меча, а прежде всего — послушание старшим. Ежели я рёк, что познание ратного дела начинается не с сечи, а седельной науки, значит, быть тебе в Молодятинском полку, — сказал воевода. Добавив в голосе строгости, он скомандовал: — Княжич, слушай наказ! Одесную поворо-тись! Един-два! Прямо… в Молодятинский полк… шагом… рушь!

А через некоторое время, проезжая мимо, он незаметно улыбнулся в свои рыжие усы, услышав, как пожилой сотник — наставник самых молодых юношей — толковал Святославу:

— Запомни, княжич, когда начальник речёт тебе «стой!», ты должен стать недвижимо, как вбитый кол, — не делать ни единого шага, не смеяться и соседу ничего не глаголить. Когда же реку вольным быть, тогда только можешь говорить и с вопросами обращаться. Тебе ведь, княжич, не простым воем быть, а начальником над всеми темниками. А дело сие, друже мой, непростое, это тебе не игрища на улице с детьми малыми. Тут, прежде чем что сказать или сделать, всё обдумать надобно, ибо от тебя будут зависеть тьмы жизней. А ежели сам исполнять наказ не научишься, как потом с других станешь спрашивать?

Так рёк Святославу старый сотник Хорь — жилистый, загорелый до черноты воин с блестящим совершенно лысым черепом и белыми свисающими усами. Потом он поставил княжича в ряд с другими юношами и стал проводить обучение. Заставлял их седлать и рассёдлывать коней, скакать на них, держа строй, вместе останавливаться, поворачивать ошую и одесную[11].

Вечером, когда Свенельд приехал справиться, как дела у княжича, сотник похвалил Святослава:

— Днесь был шустр в научении, тяжко ему, но терпит, не жалуется. До зимы, думаю, кое-чему научится.

С этого дня княжич стал усердно учиться в Молодятинском полку воинскому ряду, построению, смыканию и размыканию, а позже — владению щитом, копьём и мечом.

После года суровой жизни в лесу княжич оказался не только не хуже остальных подлетков, а, напротив, одним из немногих, кто с истинным увлечением постигал воинские премудрости. Поэтому среди сверстников его скоро стали уважать не столько за княжеское происхождение, коим он, памятуя волховскую науку, не гордился попусту, а за силу, ловкость, выносливость и сноровку. Вспоминая слова старого Велесдара, что в учении чем больше сил и старания вложишь, тем больше и получишь, Святослав всякий раз, ежели выходило легко, намеренно усложнял упражнение. Если хорошо выходило правой рукой, начинал делать то же левою. Если получалась защита от одного «противника», брал себе двух или трёх. Только теперь Святослав начал понимать, что дало ему волховское учение. Княжич с удивлением отмечал, что оно совсем не противоречит ратной науке, а, напротив, является в ней очень важным подспорьем.

Старый сотник обучал их не только владению мечом, но и умению использовать всё, что случится под рукой, — вервь какую, палицу, шелом с шишаком, что лежит подле, кочергу, скамью, стол.

— Как говорится, тот возьмёт своё, кто разум имеет, — внушал он.

— Как это? — удивлялись юноши.

— А вот так. — Старый воин взял ковш с квасом, ибо дело было в послеобеденный час, подошёл к длинному столу, уселся за него и стал спокойно прихлёбывать питьё. — Вот я сытый, разморенный обедом, сижу себе, квас пью. А ты, скажем, — указал он на Святослава, — тайно прокрался в палаты и выскакиваешь на меня с мечом!

— Я безоружного рубить не стану! — насупился Святослав, не трогаясь с места.

— Да не о тебе речь, ты сейчас не княжич, а хазарин какой-нибудь, захватчик, что имеет злой умысел на русского человека, уразумел?

Святослав, поколебавшись, взял тренировочный деревянный меч, надел шелом и встал по другую сторону стола напротив сотника.

«И что он может сделать? — подумал княжич. — Стол на меня опрокинуть, — так он вкопан в землю, оружия никакого нет…» Ему стало интересно.

— Бей, княжич, ворог при случае раздумывать не станет! — подзадорил наставник.

Святослав взмахнул мечом, направляя удар сверху наискосок так, чтобы обозначить удар над самой головой сотника.

В тот самый миг, когда оружие уже двинулось по неотвратимой прямой, что-то ударило в лицо, ослепило и перехватило дыхание. Успев закрыть глаза, Святослав, всё же руководимый внутренним чутьём, отклонился, и липовый ковш, брошенный старым воином, лишь вскользь звякнул по шелому. Деревянный меч Святослава, закончив полёт, ударился о дубовую столешницу, но тут же неожиданный толчок в запястье заставил оружие отлететь далеко в сторону.

Открыв глаза и протерев их от остатков медового кваса, Святослав увидел поднимающегося с лавки наставника.

— Каково? — весело спросил старый дружинник. Отрок понял, что произошло. Хорь, плеснув квасом в лицо, ослепил его, а сам рухнул на лаву, избежав удара, при этом ещё и вышиб меч ногой, — всё очень просто, но здорово!

— А ты молодец, княжич, успел-таки от моего ковша уклониться, хотя ничего не видел, и удар нанёс точный, значит, есть в тебе воинское чутьё!

Святослав зарделся от похвалы.

Дни проносились быстро, как дуновения Стрибога. Прошли Великие и Малые Овсени, затем — Колядские святки. Преодолевать рвы, вода в которых теперь замёрзла, но зато нанесло доверху снега так, что лошади вязли в нём по грудь, скакать через частоколы, перебираться через жидкие мостки, в любую погоду упражняться на Ратном поле теперь приходилось почти ежедневно. Святослав подружился со многими юношами. Иным из них учёба давалась не так легко. Особо страдал сын богатого киевского купца Олеша, — тучный, не по-мальчишески грузный, он скоро выдыхался. Святослав с участием глядел, как пот катился градом с его раскрасневшегося лица даже в морозную погоду, а коли падала шапка, то от головы валил густой пар. Как мог, он помогал купчонку — то подпруги подтянет, иначе он либо себе ноги, либо лошади спину натрёт, то коня расседлает, когда Олеша, вконец обессиленный, беспомощно свалится на снег отдыхать. А в свободное время Олеша со своим другом Журавиным — боярским сыном — вдвоём часто ускользали куда-то из Стана. Однажды они позвали и Святослава.

— Пошли с нами! — заговорщицки подмигнул Олеша.

— Куда?

— Да к грекам. Там у них такую вкуснятину продают, язык проглотишь! Не то что у нас, каша да солонина…

Святослав пожал плечами, но, не желая обижать соратников, пошёл вместе с ними.

Прямо за Станом были ряды деревянных столов с навесами. На этих столах торговцы раскладывали для продажи всякую снедь, в основном для воинов, потому что горожане ходили на большое Торжище, расположенное в центре Киева. А здесь специально для пожилых дружинников предлагались перечные коренья, которые они любили жевать, а молодёжи — ягоды в меду, солёное и копчёное сало, подрумяненных в печи кур, уток, гусей, от которых в морозном воздухе разносился манящий дух. Особо ходко в зимнюю пору шла торговля горячим сбитнем. Были тут и яйца — свежие и вкрутую, и кислый творог, и коровье масло, хлеб печёный с мёдом и всякие прочие сласти, потому как торговцы знали, что киевские воины, когда пребывают в Стане, горазды премного есть.

Олеша с Журавиным и бегали сюда покупать за медные монеты маковые медовики и шапталы, шулики всякие, пироги с мясом, рыбой, творогом. Набрав изрядное количество, они пошли по рядам, глядя на другие товары. У Святослава монет не было, и Олеша великодушно ссудил ему пенязь, промолвив: «Ладно, завтра два отдашь!» Святослав тоже взял себе медовик.

У выхода они неожиданно столкнулись с проходившим мимо темником Издебой. Оглядев новобранцев, он лукаво прищурился:

— Что, юноши, тяжко в Стане без сладостей? А настоящие воины, реку вам, не едят медовых варений и маковых пирогов, а только конское мясо, сухую рыбу, хлеб, лук да чеснок. И пьют чистую родниковую воду, а не вино греческое. Поглядите сами на этих торговцев — одни толсты, иные худы, как жерди, какие из них воины? Вот и вы на медовиках да печёных курах такими же станете…

Святослав опустил голову. Откушенный кусок медовика застрял в горле. Княжич почувствовал, что краснеет. Не зная, что ответить, он несмело поднял глаза, но Издеба уже пошёл дальше, торопясь по своим делам. Не было видно и приятелей, — очевидно, испугавшись, что их накажут за самовольную отлучку, они поспешили скрыться.

Вернувшись в Стан, Святослав подоспел к полднику. Зимой дружинники жили в длинных бревенчатых постройках, похожих на конюшни. Только вместо стойл там были широкие лавы и полати. Святослав обитал в рубленом доме воеводы. Там же собирались на обед и на совет темники. Стременной уже накрыл стол и разложил на нём снедь, добавив к ней, как обычно, добрый шмат копчёного сала и мягких пышек.

— Убери! — приказал Святослав.

— Однако воевода Свенельд распорядился… — растерялся стременной.

— Что едят нынче на полдник все простые воины?

— Вяленую конину…

— Принеси и мне, — сурово сказал княжич. — И отныне давай только то, что едят все, уразумел?

— Уразумел, — буркнул стременной, не посмев ослушаться. Святослав принялся за трапезу.

Он не успел одолеть и половины куска жёсткого тёмного конского мяса, как чуткое ухо его уловило какие-то посторонние звуки, вплетающиеся в привычный шум и гомон Ратного Стана.

Княжич перестал жевать и вытянул шею, прислушиваясь. Потом, как был, без тулупа, выскочил наружу. В ворота въезжал отряд усталых, но довольных дружинников. Из заиндевевших конских ноздрей на морозном воздухе клубился пар, крепкие копыта взбивали истолчённый снег на дороге. А следом показались и знакомые сани с резной деревянной будочкой, обитой изнутри, как было ведомо Святославу, мягким войлоком и шкурами.

— Мать княгиня вернулась с полюдья! — мигом разнеслось по Стану.

Из дома навстречу поспешил воевода Свенельд. Собрались темники, приветствуя Ольгу.

— Здравствуй, воевода! Здравы будьте, темники, дружина и рать! Нынче воротилась я с доброй данью, по сему случаю велю завтра дать праздничную трапезу и сверх того каждому воину по ковшу хмельной браги!

— Слава княгине! — загремело над Станом.

Ольга подошла к сыну, обняла его, прижав к груди бритую голову.

— Здравствуй, сынок! Совсем ты от дома отбился, в тереме сказывают, днюешь и ночуешь тут. Я вон тебе яств заморских привезла, посласти язычок-то…

Дюжий гридень принёс расписной короб. Воевода, несколько темников и Ольга с сыном прошли в терем к Свенельду, и гридень стал выставлять на стол красивые сосуды. То в виде раковин, то чудные узкогорлые кувшины, а также золотые и серебряные блюдца и ковшики, в которых находились душистые и тягучие, как мёд, или насыпанные горкой кусочки лакомств, некоторые уже известные — восточный шербет, земляной орех в меду, рассыпчатая халва, — а иные виденные впервые.

Святослав обеспокоенно оглядел сладости и метнул быстрый взгляд в сторону темников. Ему показалось, что Издеба что-то рассказывает Горицвету с Притыкой, и те прячут снисходительно-насмешливые улыбки. «Верно, про нашу вылазку к греческим торговцам поведал, — решил княжич. — А теперь ещё эти сласти… Подумают, что я чревоугодник…»

Отрок поднял глаза на мать, которая смотрела на него любящим и внимательным взором, ожидая, как он похвалит её гостинцы.

Тяжело вздохнув про себя, Святослав нехотя ковырнул в одном, другом блюде, съел пару кусочков, не разобрав чего, и поспешил поблагодарить.

— Да что ты, — удивилась Ольга, — и не ел ведь ничего!

— Дякую, мамо, я сыт. Всё, что нужно, тут есть…

Ольга взглянула на недогрызенный кусок вяленой конины на столе и помрачнела. Как всякая мать, она не понимала, что предложение лакомств и проявление нежной заботы при людях унижало мужское достоинство её взрослеющего сына, поэтому отказ Святослава обидел её.

— Ладно, нечего время попусту тратить, — произнесла она, плохо сдерживая чувства, — приезжай, сынок, со Свенельдом вечером в терем, побудь с матерью хоть немного…

Опираясь на крепкую руку воеводы, она взошла в сани, напомнив, чтоб непременно привёз Святослава.

Вечером, дав Свенельду распоряжение, что выдать дружине из княжеских запасов, Ольга затем стала высказывать недовольным, даже раздражённым голосом:

— Что ж это ты, воевода, обучение княжича невесть кому перепоручил, или у самого руки уже не доходят? Святослав с грубыми мужиками сам час от часу грубеет. То в лесу старые колядуны его сухим хлебом да травой потчевали, в Киев вернулся, глядишь — одной жёсткой кониной питается, будто пастух какой…