Прощание с Велесдаром 2 page

Люди поздравляли друг друга, целуясь и обмениваясь красными яйцами.

Затем отправились веселиться, есть-пить, гулять на площадях, где играли на гуслях бояны-песенники, а девушки на зелёных лужках водили весёлые хороводы.

Весенний дух лазоревой дымкой витал над Киевом и Непрой-рекой. А Непра текла, тихо плескалась и звенела волной, будто хотела рассказать, как она любит свой град Киев, и обнимала его руками тонких струй, и лобзала волнами берега.

А Хорс сиял на Перунову гору, на гридни и торжища, на дома людей, пьяных весельем и вешней блажью, ибо настал великий день Яро-богов!

И вся Земля славянская радовалась и содрогалась до самых недр, как жена, ожидающая ласки мужа. Обнимал Яро-бог Землю, целовал её упругими ветрами и, как Сварожий Бык, оплодотворял серебряными дождями. Вздыхала Земля, разомлев от ласки, и пробуждала зёрна посеянных в неё злаков, готовясь родить тучные колосья, цветы и травы, плоды и овощи. Запели птицы в лесах, зажужжали пчёлы. И всякий зверь — от медведя до тли насекомой — радовался и принимался за работу.

Пора было и киевским кудесникам уходить в леса, чтобы молиться там, в уединении, до самых Овсеней. Каждый имел в лесной чаще домик или землянку, разводил коз, овец, пчёл, чтоб иметь пропитание, и жил так, ни в чём не нуждаясь, наедине с богами.

Солнце уже двинулось к закату, когда на Перуновой горе закончились требы и молитвы. Кудесники стали прощаться с Великим Могуном и расходиться, чтобы готовиться в неблизкий путь к дальним заимкам. Вместе с некоторыми кудесниками уходили и юноши, которые хотели учиться Ведам и познавать Тайное, различать всякие людские хвори и немощи, знать, как их лечить, какой травой или снадобьем, и какую при этом читать молитву или заговор. Ведь каждому богу читается своя молитва и приносится своя жертва. И чтобы познать всё Боговедчество, не хватит и целой жизни. Поэтому надо ото всего отречься и посвятить себя только кудесничеству. А для этого пригоден далеко не всякий юноша, даже тот, кто хочет быть кудесником. Потому учеников отбирает сам Великий Могун, который знает не только Веды, но и мысли каждого. Ему не солжешь, не умолчишь, он людей будто насквозь видит, — кто ты есть и откуда, как твоё имя и как зовут отца с матерью.

— Что ж это, отче, получается, — спросил Хорсослав, подходя к Великому Могуну, когда тот закончил разговор с последним из отроков, — мы же в прошлый раз упредили о том, что Луна в Велесов день была полною, а значит, весной быть большому разливу рек. Отчего столько жертв и потерь случилось?

— Было всем киянам о том объявлено и на Торжище, и через Киевского тиуна, да народ беспечен, как всегда, каждый думает, что как-то обойдётся, что его минет беда. — Могун помолчал, потом заговорил снова: — Говоришь, раз Луна молодая на Яров день в этом году, то и осенние заморозки будут ранними?

— Верно, отче. В свитках всё отмечено, — в какой день где были Солнце, Луна и звёзды и какое из этого следует влияние на нынешнее лето.

— Что ж, добре потрудился, отец Хорсослав, дякую за свитки, теперь все волхвы да кудесники киевские теми знаниями владеть будут, понесут их огнищанам, рыбакам, бортникам да кормчим.

— Не одного меня это труд, Степко помогал, способный отрок, если так дальше пойдёт, достойная замена мне будет.

— Пусть подойдёт, — велел Могун.

Степко приблизился к Великому Кудеснику, почтительно отвесил поклон, приложив правую руку к сердцу. Затем взглянул в очи Могуна и вдруг почуял, будто вокруг всё завертелось. А сам он, становясь невесомым, начал, вращаясь, уходить в бездонную синь то ли небесной сварги, то ли глаз волхва. Отрок даже чуть шире расставил ноги, чтобы удержаться. И словно издалека услышал вопрос:

— Воистину ли желаешь посвятить свою жизнь кудесной науке о звёздах и Солнце?

Потом слова вовсе ушли, но в тиши продолжало звучать нечто, бывшее сильнее и ярче слов. Отрок одновременно почувствовал и увидел, что, выбрав стезю кудесника-звездочёта, сам становится живым звеном в многотысячелетней цепи поколений жрецов, служителей Великой Прави. В короткий миг он узрел связь времён и труды волхвов, что изо дня в день, из года в год, из века в век собирали и передавали дальше по живой цепи знания-Веды, строили солнечно-лунные Капища, записывали на глиняных и деревянных дощечках, на камнях, бересте и кожах. Громада времени и человеческих знаний поразили его, и тем сильнее возникло желание встать в эту златую цепь. Будто издалека он услышал свой глухой голос, ответивший Могуну:

— Да, отче, желаю…

— Вижу, — ответствовал кудесник. — Что ж, — повернулся он к Хорсославу, — думаю, к следующему Яру посвятим отрока в солнечные жрецы.

— Дякуем, — ответил за обоих Хорсослав. — Благослови, отче, в обратный путь. Переночуем нынче, а завтра с утра — домой, в Кудесный лес.

Попрощавшись с солнечными жрецами, Великий Могун обратился к другому кудеснику:

— Погоди, отец Велесдар, хочу с тобой слово молвить… Кудесник Крысъ Велесдар был самым старым из киевских кудесников, который лицезрел самого Рурика и пришёл из Новгорода с Олегом Вещим. Но плоть его, иссушённая многими летами, оставалась выносливой, а зрение — верным. И хотя говорил он тихо, в словах имел великую силу. Велесдар умел врачевать, избавлять от лихого сглаза, отвращать недуги и расслабления, снимал самые страшные заклятия и помогал роженицам. За это он был в почтении и у людей, и у других кудесников, а простые огнищане по праву величали его Боговедом.

С длинной — почти до земли — белой с прозеленью бородой, одетый, как и прочие волхвы, в белые холщовые порты и рубаху с вышитым сине-красным узором по вороту и на груди, он имел также безрукавку на козьем меху, поскольку кровь уже плохо грела старое тело. На ногах — мягкие сапоги. Опершись на резной посох с рукоятью в виде головы быка, Велесдар кивнул и остался сидеть на колоде неподалеку от жертвенного огня.

Великий Могун сел рядом.

— Что, отче, — спросил он, — не видел ли ты княгиню Ольгу нынче на Требище?

— Не приходила она, — ответствовал Велесдар, — ни на Требище, ни на Торжище, ни на улицах её никто сегодня не видывал. Сказалась недужной, сама не пришла и сына не привела… Не зря увиваются вокруг неё хитрые греческие гости да служители христианские, а Ольга не слушает советов, не гонит их прочь. И юного княжича при себе держит, а его надобно обучать дедовской вере и обычаям.

— Ольга — одинокая жена, — отвечал Великий Могун, — может, из тех гостей хочет кого в мужья себе выбрать, вольному воля. А Святослава, ты прав, пора всерьёз обучением занять. Он должен следовать стопами отца и деда, стать настоящим князем и воином. Руси нужен крепкий муж, чистый помыслами, преданный нашей вере, исполненный славянского духа. Не то захватят киевский престол иноземцы, как в своё время грек Дирос или варяг Аскольд. А наш князь из рода Рарожичей…

— Олег Вещий из кельтов был, но нашей веры держался, — заметил Велесдар. — В нашей вере великая сила! — поднял он палец. — Ибо она делает человека славянином по духу, невзирая, какого он роду-племени.

— Вот и я реку, что давно пора обучать княжича славянским Ведам. Ему ведь сколько минуло?

— Да уж одиннадцать годков, все сроки вышли…

— Вот и пойдём теперь к Ольге, потолкуем всерьёз, хотя мы больше с богами говорить привыкли…

Кудесники не спеша спустились с холма и пошли к теремному двору.

День был уже на закате, и им всё чаще попадались крепко выпившие, горланящие песни люди. Там и сям устраивались драки, и уже не до первой крови, как на утренних состязаниях, а колотили друг друга жестоко и беспощадно. Некоторые, упившись, спали прямо у подножия Перуновой горы. Могун, глядя на них, качал головой.

— Прежде праотцы наши знали только мёд-сурью, заделанную на травах и перебродившую на солнце, тайну сотворения которой бог Ладо передал отцу Богумиру. Пили её русы по три глотка пять раз в день во славу богов, и она была им во здравие, силой солнечной одаряла для работы тяжкой и сечи жестокой, а разум в ясности божеской сохраняла. А нынче хмельным греческим вином упиваются, которое омрачает разум, и пребывают в недостойном виде. Дерутся беспричинно, калечат друг дружку, — силушка-то у славян — не чета греческой!

— Верно изрекаешь, — согласно кивал Велесдар, — от того греческого вина сколько бед произошло! С давних времён греки и римляне, зная, что русы сурью часто пьют, вином своим её подменяли, на маке зелёном настоянным, и поили наших князей, а потом убивали их, как неразумных овнов, и увозили в рабство наших жён и юношей. Ох, много горестей ещё от того будет!..

— Ни один ведун или кудесник не потребляет напитков хмельных, хоть никто и не запрещает нам того. Потому что сила божеская с нами пребывает, доколе мы Оумом своим с богами соединены, а затумань Оум хоть толикой хмельного зелья, и сила волховская убавится…

— Не о кудесниках да волхвах речь, а о ремесленниках, огнищанах, купцах, воинах и прочем люде славянском! Правь познавать можно лишь чистым и светлым разумом, а какой тут разум, какая чистота его? — Велесдар в сердцах указал на двух киян, что шли, пошатываясь, вдоль высокого частокола, то и дело хватаясь за него, чтоб не упасть.

Так, беседуя, дошли до ограды Детинца[3], где находился княжеский терем с постройками. Охоронцы с почтением пропустили волхвов, отворив калитку.

Ведуны взошли на высокое резное крыльцо, укрытое от непогоды навесом с островерхой крышей. Молодой гридень в малиновом кафтане, мягких яловых сапогах и с лёгкой хазарской саблей за широким поясом учтиво склонил голову и отворил тяжёлую дубовую дверь, потянув за кольцо, вставленное в ноздри медной головы быка. Пропустив волхвов, гридень по-кошачьи легко и быстро скользнул вперёд, толкнул вторую дверь и, пройдя к Ольге, доложил:

— К тебе кудесники, мать княгиня!

Волхвы вошли в просторную гридницу, где справа и слева от дверей стояли два уже зажжённых греческих светильника, приятно пахнущие елеем. От дуновения воздуха огоньки дрогнули, затрепетали, и на стенах, обитых пёстрыми коврами с развешанными на них воинскими доспехами, принадлежавшими ещё Олегу и Игорю, пробежали, искрясь в металле, разноцветные блики. Турьи, кабаньи и оленьи морды, взиравшие с другой стороны, казалось, на миг ожили.

Гридница была пуста, однако через отворённую охоронцем дверь виднелась девичья горница, где княгиня с тремя девушками сидели у малого стола с семисвечником и занимались рукоделием.

Молодой пардус[4], лежавший у ног, настороженно поднял голову, глядя на вошедших. Не ощутив с их стороны ни страха, ни враждебности, чуть опустил острые короткие уши и вновь положил морду на сильные лапы.

Девушка, сидевшая спиной к двери, сказала ему что-то ласковое и погладила по буро-пятнистой шерсти. Пардус, подобно огромной кошке, довольно замурлыкал, прикрыв янтарные глаза.

Дав распоряжение девушкам, княгиня поднялась и вышла в гридницу плавной, полной внутренней силы и достоинства походкой. Среднего роста и крепкого телосложения, Ольга была облачена в платье зелёного синьского шёлка и длинную, почти по самые щиколотки, накидку из тонкого византийского сукна с собольей опушкой и широкими разрезными рукавами. Накидка скреплялась на плече золотой пальчатой фибулой. На голове поверх уложенных по-женски волос накинут плат тончайшего шёлка, покрытый малым золотым венцом в виде переплетающихся изображений цветов и птиц, украшенных несколькими зеленоватыми камнями. Княгиня ступала беззвучно в своих расшитых бисером мягких туфлях. Молодой дружинник зажёг светильник на столе и удалился. Поздоровавшись с волхвами, Ольга предложила им сесть. Ведуны с достоинством опустились на резную скамью подле огромного — рассчитанного на большое число гостей — стола, покрытого зелёной с золотым шитьём скатертью.

— Сказывают, занемогла ты, мать княгиня? — осведомился Великий Могун.

— Да занедужила с утра, потому и на Требище не смогла прийти… — сказала Ольга полнозвучным глубоким голосом.

— Что ж нам знать не дала? Волхвов на празднование много пришло, вмиг бы хворь изгнали.

— Теперь вроде отпустило. — Ольга старалась не глядеть ведунам в глаза. Знала, что они могут читать людские помыслы, как Великий Могун свою волховскую книгу, которую, кроме него, никто понять не может.

— Княгине, видать, сам Яро-бог здравие вернул в сей великий день, — сказал Велесдар, глядя на Ольгу.

Та повернулась к двери и нетерпеливо окликнула:

— Устинья!

Дверь отворилась, и одна из девушек внесла кувшин, а вторая — два расписных деревянных ковша. Следом за ними, цокая когтями по гладкому полу, вбежал пардус и сел у ног княгини. Девушки, налив медового квасу, с поклоном поднесли кудесникам. Те с удовольствием выпили, поблагодарили. Девушки проворно скрылись за дверью, а пардус растянулся на медвежьей шкуре тут же у стола.

— Мы с отцом Велесдаром по важному делу пришли к тебе, княгиня, — вновь заговорил Великий Могун.

— По какому делу? — намеренно спокойно спросила Ольга, чуть дрогнув светлой бровью.

— Святославу уж одиннадцать лет исполнилось, нельзя боле тянуть. Младенчество давно кончилось, пора начинать второе коло — познание Тайных Вед…

Ольга знала, что с достижением семилетнего возраста будущий князь должен поступить на обучение к волхвам. Потом в четырнадцать лет принести клятву Перуну и пройти третье коло — воинскую науку. И лишь по прошествии этих трёх кругов, в день совершеннолетия, которое исполнится в двадцать один год, он станет настоящим мужчиной, воином и князем Руси. Но с тех пор, как Святославу исполнилось семь лет, Ольга с году на год откладывала обучение у волхвов, отговариваясь то болезнями княжича, то своим недомоганием, когда сын должен быть рядом. Да и в глубине души она считала эту учёбу не очень нужной. Ради чего княжич должен есть простую пищу, спать на твёрдых досках, терпеть голод и холод?! Её материнское естество противилось этому.

— Да ведь мал он ещё, отцы, — вновь попыталась возразить княгиня, — не уразумеет он волховских премудростей, пусть ещё подрастёт…

— Мать Ольга! — строго пресёк Могун. — Мы и так четыре лета тебе уступали. Не нами этот обычай заведён, не нам его и отменять. Отец его Игорь, и дед Рарог, и прадед — все эту науку проходили. Святослав — будущий князь Руси, он должен ведать о том, о чём знаем только мы, кудесники. Вспомни, Олега прозвали Вещим, оттого что он в волховской науке преуспел, научился зреть будущее и открывать тайные мысли врагов. Сколько раз его отравить и убить пытались, но он был заговорён ведовскими чарами, дожил до старости и умер так, как предсказали волхвы. Олег взрастил Игоря настоящим князем и воином, и Игорь желал так же воспитать Святослава. Нельзя, княгиня, против обычаев отцов и дедов идти, прогневим Пращуров — быть беде! Через лето-другое княжичу уже воинскую науку познавать надо будет, дозволь его взять хотя бы от сего Яра до следующего!

Ольга задумалась. Вдруг и впрямь Святослав научится видеть то, что недоступно простым смертным, и сможет читать мысли людей, как эти независимые гордые волхвы? Но не станет ли он сам таким же гордым и независимым, не отвадит ли это обучение сына от матери? Что, ежели Святослав после этого только волхвов станет слушаться?

— Когда думаете начинать учение и где? — спросила она. — Сюда будет приставлен кто-то из кудесников или Святославу надо ходить на Требище?

— Тебе ведомо, мать княгиня, — не допускающим возражения тоном продолжал Могун, — что княжич должен уединиться от мира и от людей и жить с волхвом в Кудесном лесу, оставаясь наедине с богами…

— В лесу? — всплеснула руками Ольга. Синие очи на округлом лице стали большими и глубокими. — Отчего ж непременно в лесу? У меня за Киевом два теремных двора, там тихо, никто мешать не будет. Я охрану надёжную дам! — Ольга встревожилась всерьёз. На целый год отпустить сына в лес с дикими зверями и колдунами?!

Могун покачал головой:

— Тому, кого оберегают сами боги, стража не требуется. Не волнуйся, мать княгиня, ничего худого с княжичем случиться не может, только доброе, истинно реку тебе!

В это время послышался топот ног по ступеням сверху, где находились княжеские покои, дверь широко распахнулась, и в гридницу вбежал юный Святослав в одной длинной ночной рубашонке.

— Где мой Кречет? Ульяна сказала, что он здесь! — воскликнул он.

Увидев пардуса, стремглав бросился к нему и взялся за изукрашенный чеканкой ошейник. И лишь тогда заметил, что кроме матери и верного пардуса, с которым он проводил время в борьбе и беготне по терему, на лаве сидели чужие люди. Княжич нахмурился и серьёзно стал разглядывать старцев. Могуна он узнал почти сразу, потому что видел его несколько раз на Требище и в праздники. А вот другого старика припоминал смутно. Кажется, он приходил давно, во время какой-то тяжкой болезни… Святославу эти воспоминания не понравились, и он нахмурился ещё больше.

— Скажи, юный княжич, ты знаешь, кто я таков? — спросил Великий Могун.

— Знаю, — ответил Святослав, тряхнув неостриженными тёмно-русыми волосами, — ты главный киевский волхв, режешь коз и овец на Капище…

Могун улыбнулся:

— А знаешь ли ты, что волхвы с богами говорить умеют, людей врачуют, язык зверей и птиц понимают?

— Знаю, не маленький, — с некоторой обидой буркнул Святослав.

— Дозволь, мать княгиня, — обратился Могун к Ольге, — спросить у самого юного княжича, желает ли он учиться волховству и тайным Ведам в лесу у кудесника Велесдара?

Ольге ничего не оставалось, как с деланым безразличием пожать плечами, тем более что вопрос хитрый волхв уже задал.

Святослав взглянул на мать, на волхвов, почему-то на своего пардуса, которого продолжал держать за ошейник, потом опять на волхвов.

— Правду речёшь? — спросил он, весь напрягшись и вперив немигающий взор в Могуна.

— Богом Велесом клянусь, правда. Пришла пора твоей учёбы, — серьёзно и спокойно ответил Могун.

Малец вмиг преобразился: глаза его засияли голубыми звёздочками, чело озарилось детским восторгом.

— Ехать сейчас надобно? — не скрывая нетерпения, спросил он, не отрывая восхищённого взора от Велесдара, про которого няньки и девки в тереме рассказывали столько невероятных и удивительных историй! И вот теперь сам Велесдар будет обучать его волшебству, и где? В глухом лесу, где полно диких зверей, где нет ни челяди, ни надоедливых дядек, ни зоркой стражи, следящей за каждым его шагом! Душа юного княжича пела, и он готов был ехать немедля, хоть на ночь глядя, прочь из терема.

Детское сердце так горячо, а глаза так правдивы, что его состояние поняли и волхвы, и мать.

— Мы скажем, когда надобно будет ехать, Велесдар должен всё подготовить, — несколько охладил пыл Святослава Могун.

Ольга уже с плохо скрываемым чувством досады, обиды и материнской ревности велела сыну:

— Пора ложиться спать! Святослав взглянул исподлобья.

— Без Кречета не пойду! — заявил твёрдо, как отрезал.

— Ладно, — махнула рукой Ольга, — забирай своего Кречета и иди…

Дверь за княжичем затворилась, и в гриднице повисла напряжённая тишина.

— Пардус — зверь гордый, — проговорил, будто сам себе, до сих пор молчавший отец Велесдар. Ольга думала, что старик и вовсе задремал. — В неволе он не размножается, — продолжал кудесник, — и долго не живёт, как его ни корми и ни пестуй…

— К чему это ты, отче? — настороженно спросила Ольга.

— А к тому, мать княгиня, что сын твой, как русский пардус, не предназначен в неволе жить. Чтоб суметь вольной Русью править, он сам вольным и сильным должен быть. Не гневайся на сына, что рвётся он из отцовских хоромин, для него скоро вся Русь родным домом станет, и стезя его освящена самими богами. Не иди супротив! — то ли уговаривая, то ли предостерегая, заключил Велесдар.

Оба кудесника встали и, слегка поклонившись, с достоинством пошли вон из гридницы.

Ольга, тоже чуть склонившая голову в ответ, осталась стоять у лавы задумчивым немым изваянием.

Глава 2

Праздник богов

Пройдя по звериной тропке вдоль ручья, Велесдар вышел к тому месту, где прозрачные струи сливались с небольшой рекой, а на поляне возвышался Священный дуб. На высоте примерно пяти саженей, там, где начинались ветки, можно было разглядеть выступы четырёх кабаньих челюстей. Когда-то аккуратно вставленные в древесину, они давно заросли и стали единым целым с Перуновым дубом. Потому что дикий кабан — вепрь — является одним из священных животных Перуна. Он силён, могуч и бесстрашен, а дубовые желуди служат ему любимым лакомством.

Под раскидистой кроной старец остановился. Оглядевшись, прислушался. Никаких посторонних звуков, кроме журчания воды, шума молодой листвы и щебета птиц.

Велесдар, опершись руками на свой посох, прислонился спиной к грубой коре старого дуба. С этой стороны кора была тёплой, видно, солнце, отражаясь от зерцала водной глади, нагрело ствол.

— Здравствуй, Дуб-Отец! — запрокинув голову к зелёной кроне, приветствовал его кудесник. — Мы оба прожили долгую жизнь, но моя по сравнению с тобой — будто капля из этой реки. Человеческий век недолог, мои годы уже на закате, а ты по-прежнему силён и крепок. Ты — обиталище самих богов и имеешь могучую силу, что растекается по твоему стволу и ветвям. Поддержи и укрепи моё стареющее тело. Не для себя прошу, Дуб-Отец, важное деяние предстоит мне исполнить от имени всех кудесников…

Волхв постоял, тесно прислонившись к дереву, с закрытыми очами. Постепенно стала исчезать усталость от долгой ходьбы, тело наливалось крепостью. Потом, отойдя от ствола на несколько шагов, Велесдар поднял посох над головой, держась за него обеими руками, и потянулся вверх, к Хорсу, так что все члены тела захрустели, а жилы натянулись, подобно тетиве лука. Кудеснику показалось, что он начал быстро расти и скоро достиг руками упругой синевы Сварги. Всё так же, крепко держась за посох, он медленно прогнулся назад, а затем наклонился, насколько мог, ниже, наслаждаясь приятной болью в натруженной пояснице. После третьего наклона боль вовсе исчезла, а внутри появились лёгкость и радостное ощущение силы и бодрости. Старик удовлетворённо крякнул, сказав себе, что теперь ещё полдня можно идти без устали.

Выбрав место на берегу, он сел на шелковистую траву подле вербы, положил рядом посох и стал ждать.

Солнце уже коснулось верхушек деревьев за рекой, когда послышался едва различимый конский топот. Он то появлялся, то пропадал, становясь с каждым разом всё явственнее. Старик прислушался: без сомнения, с низовья реки походной рысью приближались два всадника. И когда на полузаросшей дороге, вьющейся по противоположному берегу, в самом деле показались двое верховых — высокий и маленький, Велесдар остался доволен. Волховское чутьё не подвело и подсказало, что именно нынче он должен поспешить навстречу долгожданным гостям.

Когда всадники приблизились, Велесдар поднялся и помахал им, указывая, где удобнее переправиться на левый берег. Лошади осторожно вошли в воду, нервно подрагивая разгорячённой кожей, но река в этом месте была неглубока и едва доходила им до брюха.

Свенельд, крепкий рыжеволосый и рыжебородый муж лет сорока, облачённый в лёгкие и красивые византийские доспехи, соскочил с коня, на котором также была дорогая и искусная сбруя. Придержав за повод невысокую, с широкой спиной лошадь Святослава, хотел помочь ему спешиться, но малец резво соскочил сам и стал рядом, с интересом глядя на Велесдара своими голубыми очами.

— Здрав будь, отец Велесдар, вот привёз тебе ученика, принимай!

— Здравствуй, воевода, — степенно отвечал старец, — и ты, юный княжич! — Кудесник положил руку на плечо мальца, с удовлетворением отмечая, что тот хоть и невелик ростом, но крепок, резв и вынослив. Проскакать целый день на лошади может далеко не каждый отрок. Значит, и с учением справится. — Не передумал ли, по-прежнему хочешь познавать Тайное? — спросил он Святослава.

— Хочу! — твёрдо ответствовал юный княжич.

— Вот и добре! — улыбнулся старик. Потом повернулся к воеводе: — Как путь одолели, не случалось каких помех, не встречали ль кого по дороге?

— Нет, — отвечал Свенельд, — мы выехали до рассвета, как велел Могун, чтоб не приметили чужие глаза. Далеко ли ещё, отче? — спросил он. — Мне хорошо бы до заката тронуться в обратный путь.

— А мы уже на месте, — ответствовал Велесдар. — Так что можешь ехать.

Свенельд огляделся, ища глазами пристанище волхва, но ничего похожего на человеческое жильё не обнаружил. Он хотел что-то спросить, но потом пожал плечами и пошёл к лошадям. Взяв под уздцы лошадь Святослава, подвёл её к волхву и протянул повод. Похлопав по массивным перемётным сумам, пояснил:

— Тут снедь на первый случай, одежда для княжича, коня вот оставляю. Что ещё будет надобно, ты, отче, только дай знак через своих кудесников, мигом всё доставлю.

Велесдар взглянул на Святослава, который осматривался на поляне, взял лошадь и свёл её к самой воде. Свенельд со своим конём пошёл следом. Оказавшись у воды, животные стали пить, а кудесник о чём-то вполголоса беседовал с воеводой, так что слов не было слышно, да Святослава это и не занимало. Он весь был поглощён новыми впечатлениями и прохаживался по зелёной молодой траве, слушая лесных птиц и глядя на бабочек и жуков. Небольшая рыжая лисичка шмыгнула через кусты, и Святослав свистнул ей вслед. Взглянув опять на взрослых, удивился, с каким вниманием Свенельд, всегда такой уверенный в себе, слушал каждое слово волхва, стоя перед ним чуть не навытяжку. Затем медленными движениями, будто сам удивлялся тому, что делал, воевода привязал Святославова коня к луке своего седла, вскочил на вороного жеребца и также молча, не попрощавшись, поехал через брод. Велесдар проводил его взглядом до поворота реки. Только когда фигура всадника с лошадьми скрылась за деревьями, Святослав опомнился и стремглав кинулся с пригорка к волхву.

— Конь! Мой Снежок! И весь скарб — одежда, снедь, что матушка передала, зачем Свенельд их забрал? — одновременно гневно и растерянно кричал он.

Лицо старика оставалось спокойным, даже добрым.

— Так надо, княжич, — мягко ответил он.

— Но куда Свенельд уехал? Он скоро вернётся?

— Он вернётся только на следующее лето, когда закончится твоё учение.

— Как же так? А вдруг что надобно будет или матушка его пошлёт?

— Он не найдёт дороги. Заклятие я на него положил, — пояснил Велесдар. — До следующего лета про всё забудет — и про тебя, и про эти места, и даже если очень захочет или попросит кто — не сможет вернуться…

— Но почему? — с возмущением и некоторой опаской спросил Святослав.

— Потому что с нынешнего часа у тебя начинается новая жизнь, совсем не похожая на ту, что была в княжеском тереме. А вещи твои, конь и лакомства, которыми баловали стряпухи, — они из той, прошлой жизни, будут тянуть назад к суете и праздности, мешать познавать Тайное.

— Как вещи могут тянуть меня, ежели я их хозяин? — уже не так возмущённо, сколько обиженно возразил малец.

— Порой нам кажется, что мы — владыки вещей, а зачастую случается обратное…

Видя непонимание в глазах отрока, старик спросил:

— Этот красивый узорчатый пояс с золотыми львами и чудный кинжал, чья рукоять украшена дорогими камнями и финифтью, — это твои вещи, ты их полный хозяин?

— Конечно я, а кто же? — гордо выпятил губу Святослав. — Византийские послы, когда делали подношения матушке, вручили сей дар для меня!

— И ты волен сделать с ним всё что угодно? Малец кивнул, серьёзно глядя на старика.

— Тогда возьми пояс вместе с кинжалом и брось в реку, — неожиданно предложил волхв.

Святослав некоторое время оторопело смотрел на кудесника, — может, шутит? Но тот смотрел так серьёзно и выжидательно, что под этим пристальным взором княжич медленно отстегнул пояс с ножнами, который был и вправду красив. Но особенно нравился кинжал, который делал его немного похожим на настоящего воина, вселяя уверенность своей тяжестью и острым блестящим лезвием. И теперь вдруг взять всё это и выбросить?! На лице Святослава отразилась растерянность и внутренняя борьба. Он невольно прижал ножны к груди, как бы защищая их от посягательства.

— Вот видишь, — с лёгкой укоризной сказал Велесдар и, повернувшись, зашагал по направлению к Священному дубу. Остановившись под ним, прикоснулся к шероховатой поверхности ствола и стал вполголоса что-то бормотать, наверное, молитву. — Пойдём! — спустя некоторое время уже громко позвал он, сворачивая на звериную тропу, уводящую в лес.

Святослав посмотрел на уходящего волхва, на потемневшую воду реки, на зажатый в руке пояс с кинжалом. Потом зажмурился, швырнул любимый кинжал в воду и, не оглядываясь, побежал догонять старика.

Велесдар повернулся к нему:

— Ну как, почувствовал власть вещей?

Отрок промолчал, и они зашагали по узкой, едва приметной тропе, которая совсем терялась в наступающих сумерках. Сухой валежник и лапы деревьев то и дело хватали за одежду. Красивая шёлковая рубашка цеплялась за каждый сучок и ветку, загнутые носки изящных сапожек попадали в ловчие петли корневищ. Святослав, как ни старался идти осторожно, несколько раз оступался и падал, оцарапав лицо и руки. И как это Велесдар не оступается, видит, что ли, в темноте или землю чует босыми ногами? — удивлялся отрок, стараясь следовать по стопам волхва. Какие-то звуки и шорохи слышались вокруг, заставляя сердце сжиматься от страха. Темнота сгустилась настолько, что продираться приходилось теперь почти наугад. Святослав взмок и устал, ему стало казаться, что этот путь сквозь лесную чащу не закончится никогда. Будто угадав его мысли, старик остановился, и они присели на какую-то корягу.