См. Бить, Родовая травма.

ЛИЧНОСТЬ

И.-е. leik - “изгибать”, “гнуть”, “изгиб”, “изогнутая линия”.

Древнерусское и старославянское лице – “лицо”, “щека”, “личность”, “образ”, “вид”.

Верхнелужицкое и нижнелужицкое lico – «щека», «лицо».

Сопряжена с понятием «лицо», которое в смысловой раскладке представлено такими значениями как: «отдельно взятый человек как член общества», а кроме того – «передняя, показная сторона предмета»; личити – «быть похожим»; «щека» - «образ», «вид».

Стало быть, личность несет в себе не суть, а поверхность, не оригинал, но копию, не истину, а некую подмену. В этом смысле к данному пониманию близок юнговский подход, трактующий Личность как «Персону», Маску, внешнее облачение, с чем человек себя идентифицирует, но чем на самом деле не является.

Значит, личность – это не Я в истинном смысле, а представление о себе, иллюзорное, ложное Я, фантом.

В соотнесении понятий «личность» – «щека» легко вспоминается известное и загадочное выражение: «Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мф. 56:39). «Ударившему тебя по щеке подставь и другую, и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку». (Лк. 6:29).

Обратимся к основным положениям юнговского учения об архетипах, одним из которых является также – «персона», «маска» и означает облик, принимаемый человеком во внешнем мире. Под обликом понимается не только внешняя атрибутика, но и социальная роль. Ее функция направлена на определенную регуляцию и унификацию общественных отношений.

Однако, излишняя фиксация на персоне, и как это нередко бывает, даже идентификация с ней, несет в себе риск патологии. Опасность заключается в том, что слияние с архетипом неизбежно ведет к тому, что личность подпадает под его влияние. Отождествление с персоной в значительной степени сужает границы восприятия мира, лежащего за пределами социальной роли (профессии, семейного статуса) и в конечном итоге приводит к потере адекватной ориентации в жизненном пространстве.

Таким образом мы видим, что слияние с персоной, идентификация с личностью, личиной – «щекой» – представляет собой опасность для человека.

Вместе с тем, нам придется разобраться в тонких диалектических соотношениях. Совершенно некорректно утверждать, что персона сама по себе негативна. Напротив, она – благо, ибо придает носителю ее черты своеобразия, делает его отличным от другого, удерживает от тотального растворения в коллективном бессознательном. Но с другой стороны следует помнить, что приправа никогда не заменит основного блюда. Поразмыслим над простым вопросом: Кто для кого? – вещь для человека, или человек для вещи? Если последнее, то кто перестает существовать и становится что, и автоматически подпадает под закон тления вещей. Организм, ставший вещью, попадает в новую иерархическую систему неодушевленных предметов, иными словами, становится мертвым (См. Смерть) – при жизни. Но зачатки души при этом не исчезают. Душа же здесь уподобляется младенцу среди помойки. Ей мучительно и больно. Боль же проецируется на один из трех уровней бытия, или на все разом – тело, психику, судьбу. И в первом случае мы говорим о заболеваниях соматических, ведущих к тяжелым формам распада, во втором наблюдаем всевозможные депрессии, доходящие порой до суицида, в третьем – потрясения и катастрофы, связанные или с потерями или с мучениями близких.

Почему так происходит, видно из описанной механики, обеспечивающей регуляцию жизнедеятельности особи, которая в настоящем случае становится врагом душе своей, а, выражаясь психоаналитическим языком, вступает в конфликт с собственным бессознательным. Внутри личности возникает военное положение, и вся энергия, данная ей от рождения, направляется на борьбу… с собой.

Таким образом получается, что удар по «щеке» следует со стороны бессознательного, притесняемого и подавляемого, но постольку поскольку емуне присущи ни ненависть, ни агрессия, как и любые другие эмоции вообще, то такой удар следует рассматривать не как акцию нападения, но как адекватную реакцию обратной связи, зеркальный ответ на некое действие. И смысл такой реакции – вывести организм из замороженного, отождествленного, сцепленного состояния, пробудить от спячки даже путем порою «шокового» встряхивания, кризиса. Срабатывает фундаментальный инстинкт самосохранения.

Какие же способы «ударов по щеке» распознаются в плане очевидных, явных событий? Частично мы рассмотрели три уровня, на которых проецируется бессознательное, теперь же, обобщая сказанное, проясним и некоторые детали.

Проявления персоны можно разделить на функциональные группы, в которых отражаются формы отношений особи с миром и собою.

1. Группа биологического обеспечения содержит в себе такие аспекты как:

Деньги. Вещи. Секс. Еда.

2. Группа социального поддерживания:

Семья. Работа. Имидж. Межличностные отношения (дружба, партнерство, отношения начальник – подчиненный, мужчина – женщина).

3. Группа духовного самопроявления:

Способности. Нравственность. Интеллект. Мудрость.

Перечисленное выше и есть «щека» человека, или «одежда» его. Кстати, в сновидениях одежда символизирует собой персону. Это то, во что мы облачаемся, но в действительности, чем не являемся. И присутствие в жизни человека данных аспектов в достаточной мере обеспечивает состояние, которое называется благополучием и, стало быть, является благом. Прямое же назначение блага заключается в том, чтобы о нем не думать. Оно представляет собой некую поддержку, дающую возможность направлять энергию на развитие в себе духовных качеств. Однако, если этого не происходит, и особь застревает на том или ином персонном аспекте, то неизбежно возникает вначале торможение ее развития, а затем – регрессия, неизбежно приводящая к психическому распаду.

Так как всякое действие порождает противо-действие, то наиболее распространенным вариантом в случае идентификации с тем или иным элементом персоны будет его частичное или полное аннулирование с целью только одной – стиранием имеющийся идентификации.

Обратимся к нашему списку Эго и определим, какие дуальные оппозиции возможны в случае превышения некоего допускаемого «коэффициента привязанности» к тому или иному аспекту.

1-й уровень

2- уровень

3-й уровень

Как видим, в действительности, логика происходящего проста – она призвана всего-лишь навсего восстановить равновесие. Но если мы его не нарушаем, то и никаких «санкций» соответственно не последует.

Что же делать, если удар по «щеке» уже произошел? Рекомендация вполне ясна – подставить другую.

А что же означает – «подставить другую щеку»?

Прежде всего осознание произошедшего как фактора отрезвляющего, исцеляющего и, безусловно, спасающего, потому что – пробуждающего от спячки, вырывающего из отупляющего сна регрессии.

И это также означает, что если ТЫ ПОДСТАВИШЬ ДРУГУЮ ЩЕКУ, ТО… УДАРА НЕ БУДЕТ!

Семантическое поле: Личность – Вид – Образ – Щека – Мораль - Персона – Маска – Эго – Идея – Идол.

ЛОЖЬ

Древнерусское – «ложный», «лживый», «коварный», «неприязненный».

И.-е. loka – «изгиб», «кривизна». Древнерусское Лука – «хитрость», «обман». Отсюда и – «Лукавый». Русский диалект Ложить – кастрировать. Древнесеверный lok – «конец».

В получаемом смысловом ряду намечается переход значений:

Ложь лишает силы (кастрирует разум) и приводит к концу.

Однако, мы можем проследить еще одну смысловую линию, которая, впрочем, параллельна имеющейся. Изгиб: Общеславянский корень gyb-, gub – «гибнуть», «губить», «гибель».

Гибнуть – подвергаться уничтожению, разрушению, прекращать существование, исчезать.

И, следовательно, ложь есть гибель, и ложное – губительное.

Семантическое поле: Ложь – Изгиб – Кривизна – Кастрация – Зло – Гибель – Смерть.

ЛУКАВЫЙ. См. Ложь

ЛЮБОВЬ

И.-е. корень leubh- «прославление».

Латинское liber «свобода» через корень lib выросло из ряда корневых основ: lieb < loub < leubh.

Располагая указанными значениями, мы уже достаточно уверенно можем ориентироваться в семантических контурах, проявляющихся из данного понятия. «Прославление» отсылает нас к «Жертвоприношению». «Свобода» рассматривается в статье с аналогичным названием.

Таким образом, явление того, что мы называем любовью, относится к области Священного. В этом положении заключается ее отличие от влечения, влюбленности, эротической страсти.

Стало быть, можно сказать, что любовь как таковая есть религиозное переживание, получающее свое развитие в отношении к отдельному объекту, будь то человечество, человек, профессия или какие-либо иные ценности мира.

В мистической Традиции через лингвистические параллели проступают разнообразные, но всегда неизменно связанные со сприритуальным значениям, соответствия.

Свет – Любовь. Индоарийское lupa – «блеск».

Волосы – как связь миров. Исландское lufa – «густые волосы», шведское luv «волосы».

Мировая Ось, олицетворяемая символом Горы. И.-е. lep «камень, гора». Примечательны в этом плане фоносемантические параллели: русское Лоб – греческое lopfos «холм» (Верх).

Сакральный эрос, олицетворяющий соединение с Божеством. И.-е. lopho «легкость, пауза, остановка, покой».

Связь (прямое соответствие с religo «связывать, соединять»). Английское love «любовь» и английское loop «узел» (Язык).

Звук – как один из элементов Первотворения. Древневерхненемецкое gi-lubida «звук». Древнеиндийское kama «любовь», тохарское A kam «звук». (Слово).

Бить. Сравним русское Любить – Лупить – Вы-лупиться (родиться).

Жизнь. Достаточно показательным является латинское amor «любовь» – двухосновное слово, композиционно объединяющее значения: А- частица отрицания, mor – «смерть». И.-е. корень mor - “смерть”, “мрак”. Буквально получается “не смерть”. Если следовать строгим соответствиям, то в конце-концов получится, что жизнь есть бессмертие.

Размышлять о любви на плане разговорном рискованно по двум причинам – существует опасность либо впасть в метафизическую патетику, либо направить разговор на цитирование биологических сентенций. Тем не менее животрепещущая насущность данной темы невольно побуждает нас обратиться к ее исследованию. Во избежание указанного риска воспользуемся логикой и наблюдением.

Никто из нас не способен понять другого исчерпывающим образом - никогда и ни при каких обстоятельствах.

Во-первых, достаточно взять сон, дабы осознать, что эта целая треть жизни скрыта от нас самих, и мы не знаем, где и как проводим ее, не говоря уже о другом. Во-вторых, мы, запертые границами собственного тела, уже никак не можем одновременно пребывать в теле ином. А значит, нам неизвестны его проявления. Поэтому можно считать, что и вторая треть для нас представляет неведомое и закрытое. Ну и наконец, подсознание - самые потаенные мысли человека. Иногда нам удается угадывать их, но отнюдь не постоянно, и это очевидно. Прибавим сюда последнюю треть. И что получается?

И получается то, что даже самые близкие люди, прожившие бок о бок не один десяток лет, супруги, отметившие совместное бытие в самых разнообразных годовщинах, включая и серебряные и золотые, на самом деле так же далеки друг от друга, как новорожденные в разных концах света?

И когда эти близкие утверждают, что знают друг друга идеально, они ошибаются, продолжая пребывать в глухой изоляции, стенами которой являются их собственные иллюзии.

Поэтому в массе своей человек любит не другого человека, а себя в нем, свою идею, свой образ, свое представление об этом человеке, свою концепцию. И идет на жертву ради этого фантома. Посмотрим на то, как развивается супружеская жизнь многих и многих. Начинается она с возвышенных чувств, где он изливается в откровениях типа "прекрасная", "возлюбленная", "единственная", а лирические излияния последней этаким шепотливым эхом вторят - "умный", "мужественный", "несравненный"... Проходит время, пыл остывает. Проходит еще время, и лексикон несколько меняется. Словарный запас идущих рука об руку по жизни пополняется "стервами", "суками", "козлами", "ублюдками" и даже более изощренными эпитетами. Почему это происходит? Нет смысла говорить о взаимных разочарованиях, о том, что дескать эти люди в состоянии влюбленности идеализировали друг друга, а когда первый поток возвышенных страстей схлынул, они лучше узнали друг друга и поняли многое из того, чего раньше не понимали.

Причина в другом. Дело в том, что, прожив десять, двадцать, пятьдесят лет вместе, они знают друг о друге и друг друга ничуть не больше, чем в первую минуту знакомства. Только в начале сближения они размещают друг в друге одни иллюзии, сблизившияь - противоположные. Тоска и раздражение приходят на смену эйфории и окрыленности. Когда человек возвышает другого, он возвышает свое представление, свою проекцию, свою концепцию. Но Закон эт этого не меняется. Закон объективен и продолжает работать. Закон неизбежного и неумолимого одиночества человека. И Закон оказывается сильнее иллюзий, мнений, надежд и ожиданий. И все эти помосты и пьедесталы превращаются в погребальный хлам. Человек не способен любить другого, не любя себя при этом. Но и себя он не способен любить. От того-то мир и переполнен враждой и агрессией. Мы тянемся к людям, так как бежим от себя, и одновременно отталкиваем их, интуитивно понимая, смутно чувствуя, что цель недостижима. И недостижима не потому что она мираж, но потому, что мы не знаем дорог, ведущих к ней.

И мы не сможем любить людей, если не освободимся от своих претензий, притязаний, иллюзий. Но любить нам просто необходимо – ради собственного выживания. И если мы перестанем любить, наше существование наполняется проблемами, нас просто-напроосто начинают преследовать неприятности. А что такое жизнь человека? Это его дом, его дело, это он сам. И если он отказывается от любви, то рушится все: дом становится чужим, собственные дети отворачиваются от родителей, работа перестает приносить доход и радость, а тело начинает болеть.

Любовь снимает обреченность. Однако, дело в том, что основная ошибка, главное заблуждение человека в поведении с себе подобными - это личностный подход. Личностный подход - кратчайшая дорожка к конфликтам. Ведь что такое личность? Личность - это представление другого. Но мир не является таким, каким он представляется нам. Каждый из нас - часть мира. И следовательно, каждый из нас явно не тот, каким он видится остальным.

Представим две ситуации, в которых проявляется два вида любви. В первом случае у нас есть красивый, породистый, редкий пес, замечательный умница, доставляющий радость и наслаждение. И мы его любим - за то, что он такой красивый, такой редкий, такой породистый и такой замечательный. И если быть точнее, то мы испытываем некие чувства. Чувства, разумеется, приятные. Но какие же? Гордость - посмотрите-ка, что у меня за псина, я могу себе позволить такую собачку. Радость - какой ты у меня, песик, хороший, как ты преданно меня приветствуешь, ну знаю-знаю как ты меня любишь, это тешит мое самолюбие. Тщеславие - какая у меня грозная боевая единица, один вид которой повергает в уважительный трепет прохожих, а мне служит и подчиняется. Удовольствие - а как он хорош собой, какой ум в глазах светится, да и мочкой как мило тычется, когда чуствует, что я печален или устал... ну и так далее. Посмотрим, что у нас получается - гордость, радость, самолюбие, тщеславие, удовольствие. А где же любовь?

Ведь что получается: "Я люблю свою жену за то, что она красивая, добрая, сексапильная, умная...", "Ялюблю своего мужа за то, что он умный, сильный, богатый, щедрый..."

Назовем условно ту сумму эмоций по отношению к породистому псу Любовью Номер Один, или положительным личностным отношением. Тогда, естественно, отрицательным личностным отношением у нас будет ненависть.

Вторая ситуация, тоже на собачью тему. Идем по улице и вдруг замечаем безродную, безпородную шавку. И у нас появляется совершенно бездумный, стихийный импульс - накормить ее, и мы бросаем ей какую-то еду. И мы ее любим. Не за то, что она красивая, породистая или ласково помахивает нам хвостиком. А просто за то, что она есть. Нам от нее ничего ненадо. Не она нам дает. Мы ей даем. И не думаем об этом. Она просто часть Бытия. Это и есть любовь. И в нашем примере назовем ее Любовь Номер Два. А если взять, к примеру, семейную жизнь, то идеальным сочетанием получится следующее - одна часть Любви Номер Один и две части Любви Номер Два. Независимо от того, о ком идет речь - ребенке, муже, жене или родителях.

Что же касается семьи, то золотой середины здесь быть не может. В семье любовь либо есть, либо ее нет. Если любовь есть, то есть и семья, а если любви нет, то есть лишь совместное проживание двух или более тел под одной крышей. Нельзя быть наполовину беременным.

Семантическое поле: Любовь – Жертвоприношение – Свобода – Свет – Волос – Мировая Ось – Верх – Связь – Религия – Слово – Быт ь – Бог – Жизнь – Бессмертие.

МАТЬ

И.-е. ma-ma – детский лепет новорожденного.

И.-е. ma – «мать».

Греческое ma – «мать».

Латинское mamma – «мама», также – «сосок», «женская грудь».

Древнерусское матъка – «мать», а также – «основа», «начало».

С другой стороны матка – женский половой орган, значение которого передавалось также словами «утроба», «чрево».

Латинское matrix – «матка», «утроба», «праматерь», «источник»; отсюда и матрица – «основание», «начало».

Обращает на себя внимание и «матерый» – с и.-е. основой mater, что и в слове “мать”.

Родственное образование: латинское materies: materia – «материя», «вещество», «природное свойство», «материал», «пища». К тому же корню относится и «материк», в одном из старших значений – «основная земля».

Продолжая аналитическое исследование, мы обнаруживаем, что интересующее нас понятие обладает амбивалентностью, внутренней полярностью: композиция слова «мать» составлена из двух частей: Ma + Ter.

Ma – помимо первоначального детского лепета в и.-е. языке несет еще значение «благоприятный». Стало быть, в бессознательном младенца, как индивидуальном, так и коллективном, мать предстает носительницей блага, дающей жизнь. Она насыщает пищей, обеспечивает безопасность и тепло, ее объятие оживляет воспоминание о райском времени, проведенном некогда в утробе.

Ter – «тереть, сверлить, травить».

Сказанное, обращает наше внимание на известный архетип Великой Матери, которая включает в себя одновременно и доминанту древнего (еще со времен матриархата), коллективного опыта, и актуального сосуществования с реальной материнской фигурой.

Издревле образ Матери раскалывался на положительные и негативные аспекты, был заряжен позитивно-негативной полярностью.

К первым относятся такие свойства как – любовь, пища, тепло, защита, жертвенность, величие, доброта, нежность.

Проявление вторых – смерть, ужас, поглощение, колдовство, сексуальная ненасытность, агрессия, жестокость, тьма.

В глубинах мозга происходит запечатление – «то, что дает жизнь, способно ее и забрать».

Поэтому образ Матери (Материнское имаго) может быть выражен в дуальных соотношениях:

Личная – Архетипическая.

Причем личное отношение бессознательно оживляет, актуализирует архетипические переживания. Безусловно, ребенку и не приходит в голову воспринимать свою мать как богиню плодородия или губительную колдунью, но в его отношении присутствует нечто такое, что может побудить его воспринимать ее так, как если бы она была такой.

Земное – Духовное.

Земное: изобилие, сексуальность, плодовитость (Деметра).

Духовное: чистота, непорочность, эфирно-бесплотная божественность (Дева Мария).

Доброе – Дурное.

Доброе (Ma -): забота, симпатия, мудрость, духовный подъем, милосердие.

Дурное (Ter -): тьма, бездна, смерть, тайна, ужас, пожирание.

Семантическое поле: Мать – Матка - Утроба – Нутро – Чрево – Живот – Жизнь – Источник – Начало – Материя – Земля – Плодовитость – Пища – Смерть – Мрак – Тьма – Бездна – Ужас – Пожирание.

МЕСТО

И.-е. корень mei- «подкреплять», «поддерживать». Данный корень выражал значение «столб», «шест», все то, что связано с вертикалью.

Литовское mietas – «кол». Древнеисландское meidr – «дерево», «шест». Латинское meta – «столб на ристалище (призовой», «конус». Древнеиндийское methi-h: medhi-h – «столб». Древнеиндийское medhah – «жертвоприношение» и medha – «мудрость» (Мысль, Середина).

Теперь со всей очевидностью обнаруживается скрытый смысл повседневного понятия. Приоткрывается загадочное восклицание Хайдеггера «Человек – это место в мире». Конкретизация всенародной метафоры о поисках «своего места в жизни» как обретения своего призвания придает обыденному обороту космологический оттенок. Оказывается, душа человеческая постоянно пребывает в состоянии онтологической жажды Бытия, она тоскует по священному измерению, как по родному дому, покинув который когда-то отправилась в долгие странствия на поиски его же. С тех пор, где бы человек не находился, он остается скитальцем и странником, занятым поиском своего «места под солнцем». Но Место – внутри него самого. Истинное место не пространство, а состояние. Если о нем и уместно говорить в понятиях географических, то скорее касательно внутренней топологии незримых ландшафтов и пейзажей, соразмерностей и протяженностей наших внутренних миров.

Семантическое поле: Место – Вертикаль – Верх – Мировая Ось – Середина.

МНЕНИЕ

И.-е. корень men- (mn-: mene-: mna-: mne-) – «ум».

Латышское minet «гадать».

Греческое mainomai «беснуюсь», menos «ярость» (с корнем man из и.-е. mn -) отражаются в хорошо знакомом понятии mania – «мания». Здесь становится ясным смысл фразеологического оборота «отстаивать свое мнение, убеждение с пеной у рта». У всякого спорящего наблюдается временное затмение разума, уступающего приоритет аффекту.

Древнеирландское do-mainior – «верю» в смысле «полагаю», «думаю».

Древнепрусское mentimai – «мы лжем». Напрашивается сравнение с русским «мнимый» в смысле «ложный» (Ложь). Ряд соответствий возникает в естественном порядке: ложный – иллюзорный – призрачный. Призрак – он же идол. Где идол, там Идеология инаоборот. С другой стороны мнение в определенном смысле есть идея. Идея опять же сосуществует с идеологией.

Привязанность к своему мнению и возведение его в степень правоты представляет собой убеждение.

«Убеждение» происходит от общеславянского beda. Древнерусское «беда» означает «нужда», «принуждение», «беда». Старославянское «беда» – «страдание», «бедствие», «принуждение».

В общем-то и очевидный опыт наблюдений показывает, что убежденность в собственной правоте (собственно говоря, форма одержимости) оборачивается неизменно бедой для того, кто с этой убежденностью сросся.

Семантическое поле: Мнение – Ложь – Беснование – Убеждение – Беда – Идея – Идеология – Идол.

МРАК. И.-е. корень mer -, mor -. См. Смерть.

МОЛИТВА

И.-е. корень mel - «связывать», «соединять».

С другой стороны обнаруживается соответствие с греческим Melos – «песня», «напев», «мелодия». Прослеживая разветвленный ряд значений данного понятия, обнаруживаем следующие связи: и.-е. база meldh – «излагать (возглашать) просьбу (адресуемую к божеству). Древневерхненемецкое mёldon – «сообщать». Общеславянский корень: «возвещать», «возлагать», «обращаться к божеству с возвещением».

Уже на основании приведенных здесь значений, мы можем выделить основополагающие психофизиологические аспекты молитвы. Сопоставляя корни melos и mel-, получаем конкретное действующее воплощение заключенного в данном понятии, смысла.

Корень melos: известен переход значений «поить, пить» > «петь, воспевать», который восходит к обряду жертвенного возлияния, призванного ввести участника данного действа в состояние божественного экстаза. С другой стороны само по себе жертвоприношение способно обусловить нисхождение божественных энергий.

Корень mel: напрямую указывает на возможность непосредственной связи, соединения с объектом, вещественным или мыслимым, на который направлены внимание и помышления субъекта.

Стало быть, в своем психофизическим статусе молитвенная практика есть переход от обыденного состояния к экстраординарному, осуществляющийся посредством четко организованного ритуального алгоритма: через мелодику священного песнопения достигается состояние измененного сознания, в котором открывается возможность интенсивного переживания непосредственной связи, соединенности с Божеством.

Следовательно, молитва – тот канал, который и подводит нас к За-предельному, дает возможность вступить с ним в активное и сотворческое взаимодействие. Но в то же время молитвенные тексты, произносимые механически и абстрактно, а тем паче вне соответственного – молитвенного, концентрированного состояния, совершенно бессмысленны и бесполезны. Автоматическая бездумная декларация молитвенного содержимого просто-напросто бесплодна, нередко же и прямо вредна.

И это положение является весьма важным аспектом в постижении Тайного Знания. В данной связи представляют несомненный интерес размышления святителя Григория Нисского, одного из величайших мистиков и духовидцев: «Господне слово научает нас не просить чего-либо у Бога прежде, нежели что-либо угодное Ему принесем Ему в дар».

«… Молитве да по необходимости да предшествует обет».

Обет же «есть объявление о чем-либо, по благочестию посвящаемое в дар Богу». А молитва есть «прошение благ».

Здесь довольно четко и однозначно высказывается мысль об ответственности молящегося, без которой, собственно, и невозможно истинное обращение к Создателю. И в такой ситуации безусловно следует понимать, что настоящее общение со Всевышним начинается не с иждивенческого «дай», а напротив, с принесения Ему дара, свершения внутреннего жертвоприношения, отречения, отказа от своих эгоцентрических помыслов. В этом смысле Господь Бог – не мальчик на побегушках, который тут же явится по нашему первому зову, стоит нам только захныкать и позвонить в колокольчик. Оказывается, молитва – это благодать, которую еще надлежит заслужить.

Развивая сказанное, святитель продолжает: «… Отче… произносящему это какая потребна душа? Сколько нужно дерзновения?» «Если кто, видя себя имеющим еще нужду в очищении и порочную совесть свою признавая исполненной скверн и дурных отметок, прежде нежели очистился от таких и столь многих худых свойств, включит себя в родство с Богом и неправедный Праведному, нечистый Чистому скажет: Отче, - то речение прямо будет оскорблением и злословием, если только именует он Бога отцом своей собственной порочности».

И далее: «Поэтому если кто, как говорит Писание, будучи жестокосерд, и ищай лжи, осмеливается произносить слова молитвы, то пусть такой знает, что призывает он отца, не Небесного, а преисподнего, который сам есть лжец и делается отцом лжи, возникающей в каждом, который есть грех и отец греха».

Оказывается, человеку еще предстоит «достигнуть такой меры дерзновения и осмелиться сказать Богу: Отче».

Ибо – «если… сквернами очернивший душу будет призывать отца, то какой отец услышит его? Очевидно, состоявший в родстве с призывавшим, а этот отец – не Небесный, но преисподний».

И таким образом получается, что «молитва человека порочного, пока он в пороке бывает, является призыванием диавола…»

Оказывается, что одна и та же молитва, исходя из разных уст, способна привести в действие активность совершенно различных сил! А это значит, что неосторожное и небрежное обращение с этим чрезвычайно мощным средством может привести к последствиям печальным и даже катастрофическим. Территория Духа – не площадка для детских игр!

Посему еще раз возвращаемся к теме ответственности и делаем на ней акцент, ибо вне этого качества не может идти и речи ни о каком продвижении и просветлении. А иждивенческая позиция в отношении Бога лишь усугубляет инфантильность павшего, то есть от-павшего существа, которое, впрочем, всегда имеет шанс восстановить свой изначальный статус. Хорошо известна формула св. Афанасия Александрийского: «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом».

Вот как высказывается по этому поводу Григорий Нисский: «Для чего ты… раболепно приходишь к Богу? Для чего сам себе заграждаешь дерзновение, заключенное в свободе души?… Для чего льстишь словами Необольстимому? Для чего с услужливыми и угодливыми речами обращаешься к Тому, Кто взирает на дела? Тебе, одаренному свободой и благоразумием, можно со властью иметь всякое благо, какое только дается от Бога. Будь сам себе судьей. Произнеси себе спасительный приговор. Желаешь, чтобы отпущены были тебе Богом долги? Отпусти сам.…Что сам о себе знаешь, то подтверждено о тебе и Божиим судом.»

Человек может, исходя из дарованной ему бытийной силы, сделаться подобным (!) Богу. Он – со-творец Творца, он участник Договора.

«… Требуется, чтобы твое расположение к добру стало образцом для Бога».

«… Как в нас подражанием Богу совершается доброе, так и Бог будет подражать нашим делам… И ты возможешь сказать Богу: «Что сделал я, сделай и Ты; подражай рабу своему, Ты, Господь». (Свт. Гр. Нисский).

Так или иначе, мы становимся тем, с кем или с чем себя идентифицируем, кому или чему подражаем. Такова динамическая организация мироустройства. Мальчик, уподобляясь отцу, становится мужчиной, девочка, примером своим имея мать, превращается в женщину. И даже на уровне клеточном: генетическая репродукция есть подражание некоему образцу, закодированному в информационной матрице. Вывод очевиден и прост – подражая Богу, я неизбежно стану им. Однако, подобное отождествление касается не речений и мудрствований, сотканных из хитросплетений словес, а прежде всего деяний – как внутренних, так и внешних.

В то же время здесь вполне уместно возникает резонный вопрос, который у кого-то может прозвучать и как риторическое утверждение: «А какой смысл мне становиться Богом, когда меня вполне устраивает и сущность человеческая?! Ведь я имею возможность смотреть любимые телепередачи, кушать по выходным пироги, совокупляться в меру возможностей, желания или надобности, плодить себе подобных, устраивать их обеспечение, вожделея себя генеральным главнокомандующим бытовых фронтов, и в общем, ощущать себя довольным и даже благополучным».

Но в том-то все и дело, что каждый человек бессознательно хочет и стремится стать Богом, что доказывается и исторически, и психологически, и опытом повседневности. Процитирую в этой связи К.Г. Юнга: «Он (посвящаемый) мог через ритуальное действо ощущать себя тождественным с богом».

Сопоставим некоторые бытийные статусы разумного жизнепроявления: человеческое существо смертно и неосознанно страшится смерти; никто никогда на самом деле не хотел умирать, и даже суицидальные действия только подтверждают данное положение. Скрытое утверждение, или явная декларация о том, что «жить не хочется» подтекстом своим имеет - «так жить не хочется». Значит, и из жизни уходят в надежде на лучшую жизнь, хотя при этом таковую и не обретают. Осознание факта собственной смертности причиняет душе смутную муку и делает ее существование невротически болезненным. Отсюда – многие тревоги и печали, эмоциональные напряжения и смуты. Бог же бессмертен, вечен. А в вечности только покой, и никакого страдания, вместо боли – блаженство, и благость вместо терзаний. Кто же из разумносуществующих отринет возможность пребывания в таком состоянии? Ведь даже мазохиста влечет к страданию от того, что последнее для него сладостно.

Наслаждение, свобода и радость в истинном их проявлении возможны лишь при полной самореализации, но таковая достигается только в том случае, если осуществляется выход за пределы собственного эго, и переживается трансперсональный опыт. Подобная тяга к за-предельным, пиковым переживаниям как раз и являет собой стремление оставить замкнутые пределы своей обыденной личности и пережить нечто большее, достичь состояния расширенного сознания. Именно поэтому люди пускаются в рискованные предприятия, становятся рьяными поклонниками театральных кумиров или спортивных команд – для того, чтобы оторваться от стереотипов монотонной повседневности. Однако, мгновенные вспышки радости гаснут, и вновь приходится возвращаться к рутине. Восторг подобных временных всплесков чувств не приводит к перманентному переживанию наполненности и цельности собственной жизни, ибо стимулируются средствами допинговыми. В экзальтациях, порожденных зрелищами, отсутствует мистическое и мистериальное. Здесь не трансцендентность, а просто транс. Но сам факт подобной увлеченности и вовлеченности в процессы, способные хоть в какой-то степени приоткрыть возможность существования иных сторон реальности, примечателен. Он свидетельствует о некой неизбывной и подспудной тоске по чему-то вне-мирному, не-от-мира-сегойному (неологизм мой – Э.Ц.), тому инобытийному, которое ассоциируется с понятием божества.

Человеческое существо стремится любым способом изменить свое сознание лишь с одной целью – пережить единение с божественным, познать статус инобытия, ухватить, говоря словами Юнга, «момент вечности во времени».

И, хотя некоторые способы являются извращенными, например, такие как наркотики и психоактивные вещества, они направлены на тот же самый отрыв от рутины. В отношении же данной ситуации с тонкой психологической прозорливостью высказался писатель–визионер Густав Майринк в своем инициатическим романе «Белый Доминиканец»: «Художник – это человек, в мозгу которого духовное, магическое перевесило материальное. Это может происходить двояко: у одних – назовем этот путь дьявольским – мозг и плоть постепенно разлагаются через разврат, разгул, унаследованный или приобретенный порок, и становятся, так сказать, легче на чаше весов. При этом магическое непроизвольно обнаруживает себя на феноменальном плане. Чаша духовного перетягивает, не потому что она тяжела, но лишь потому что другая чаша облегчена. В этом случае произведение искусства источает запах гниения, как будто дух облачен в одежды, фосфоресцирующие светом разложения. Другая часть художников – я назвал бы их «помазанниками» – завоевала себе власть над Духом, подобно тому, как святой Георгий одержал победу над зверем. Для них чаша Духа опускается в мир феноменов в силу собственного веса. Поэтому их Дух носит золотые одежды солнца».

Здесь без всяких натяжек можно под метафорой «художник» подразумевать понятие «человек вообще», ибо все мы в какой-то степени пишем полотно своей жизни. И там, где в приведенном отрывке речь идет о «помазанниках», мыслится осознанный путь восхождения по лестнице духовной эволюции. Одна из ступеней ее – литургия – являющаяся «живым примером мистериальной драмы, которая символизирует вечность». (К. Юнг).

Следующим проявлением, указующим на инстинктивную устремленность человека к спиритуальному, божественному, предстает его желание управлять и властвовать. Если на какое-то время отрешиться от психологизма и взглянуть на указанные тенденции с позиции обобщенной, то нетрудно будет заметить, что они означают, а именно – организацию хаоса в порядок. Функция управления в том и состоит, чтобы структурировать и гармонизировать наличествующие процессы, соподчинив их неким правилам, установлениям законов, то есть в конечном итоге, целостной воле единого разума.

И подобные тенденции проявляются в каждом аспекте бытия человеческого, даже, казалось бы, самом мелком и малозначащем. Мы стремимся владеть – чтобы властвовать. Так как владение чем-либо, пусть хотя бы и вещицей какой-нибудь, придает нам чувство собственной значимости и дает иллюзию власти. Ребенок, управляя игрушкой, то есть распоряжаясь ею по своему произволу, неосознанно выступает в роли вершителя ее судьбы. Таким же образом поступают и родители в отношении собственного чада. И каждый лелеет идею своего могущества – отцы и дети, принц и нищий, красные и черные… исходя из принципа – «могу, стало быть существую». И глубинный психологический мотив здесь один – уподобление Владыке. Желание господствовать есть претензия на статус Господа. И, собственно говоря, данная способность изначально присутствует как «образ и подобие» Творца – но именно как способность, которая у одних действительно реализуется в настоящий образ и истинное подобие, у других же извращенно вырождается в пародию.

Отчего происходит подобное разделение, мы можем выяснить, обратившись к изучению изначальных аффективных побуждений, тех движений души, которыми при своем самоопределении руководствуется уже младенец: это – или благодарность, или зависть.

Благодарность, вырастая из чувства признательности, приводит к развитию и укреплению позитивных психических устремлений, таких как ответственность, осознанность, принятие себя, что в свою очередь формирует самым естественным образом разумную радость, спокойную уверенность в себе, желание блага себе и другому. Контекст подобного состояния можно выразить через формулу: «Другой лучше меня, и я за это ему благодарен, ибо могу у него научиться тому, чем сам пока не обладаю. Я могу стать таким, как он, оставаясь при этом собой. И мне хорошо от того, что так есть». Здесь нам ясно видно, как первоначальный импульс признания рождает побуждение к собственному индивидуальному росту, развитию эволюционному и созидательному.

Зависть же есть крайнее выражение чувства досады в отношении того, чье превосходство осознается и признается, что порождает чувство недоброжелательства к этому другому. И при этом нетрудно заметить, что данный аффект весьма тесно сплетен с переживанием собственной ущербности, бессилия, незначительности. В данной ситуации определенным образом срабатывает, хотя и весьма искаженно, инстинкт выживания, ибо страх, что сторона более сильная в любой момент может оказать верх и тем самым явить себя конкурентом в извечной битве за выживание, оказывается актуальным и существенным. Но с другой стороны, подобная тревога парализует разум и волю, отчего видение своих возможностей в значительной степени сужается, и завистник впадает в тяжкое уныние, рано или поздно приводящее к отчаянию. Порочный круг замыкается. И в этом замкнутом, удушающем пространстве мучительного порока порождается новая страсть, столь же страшная и разрушительная – ненависть.

В своем внутреннем контексте такое состояние может оформиться следующим образом: «другой лучше меня, и я за это его ненавижу, ибо чувствую себя незаслуженно обойденным. Своим превосходством он постоянно мне напоминает о моем ничтожестве и представляет для меня угрозу. Поэтому мне хочется, чтобы ему было плохо. От этого мне будет спокойнее».

А постольку поскольку все наши проклятия и дурные пожелания оказываются совершенно бессильными для того, кто защищен, то неизбежно и оборачиваются против нас же самих. Разрушительная волна агрессии возвращается к своему источнику.

Таким образом, мы можем, сопоставляя две представленные позиции, узреть, что благодарность в конечном итоге, через признание другого и доверие к себе, оборачивается даром блага к своему носителю, а стало быть, и свободой для его души, в то время, как зависть кроме зависимости не приносит ничего.

Благодарный – свободный, завистливый – зависимый.

И это приводит к тому, что в первом случае человек обретает возможность пережить Теосис – то есть в переводе с греческого – Обожение – соприкосновение с качеством божественным, соединение с ним, одновременно и проникая в него и – открывая, раскрывая себя для Его проникновения.

«… Я и сам делаюсь Богом через неизреченное соединение!» – воскликнул однажды о подобном состоянии в одном из своих гимнов Симеон Новый Богослов.

Итак, для нас становится очевидным и понятным факт устремленности человека к блаженству и управлению. Столь же наглядной представляется и разница в результатах, когда одни этого достигают и тем самым обретают власть как способность управления, а иные бесславно растворяются в рутине. Почему так происходит, и какие причины служат тому, мы уже частично прояснили и выяснили. Однако, существуют помимо базовой психоэмоциональной готовности к переживанию спиритуального опыта и вполне конкретные, осознанные пути к восхождению на вершины этого опыта. Таким образом, мы обращаемся к молитве, ее феноменологии, онтологии и практике, имея в виду не расхожие о ней представления обывателя, но глубинный, потаенный смысл, сокрытый в этом священнодейственном процессе, а впоследствии – и состоянии.

На основании сказанного становится более очевидным понимание того, что каждая молитва помимо своего явного содержания несет в себе еще и сокрытый, таинственный пласт, знание которого значительно усиливает ее действенность и позволяет ей стать настоящим мистическим действом.

Семантическое поле: Молитва – Связь – Соединение – Песнь – Обращение – Божество – Слово – Мысль.

МОРАЛЬ

По определению мораль - это «система исторически сложившихся правил нравственного поведения, определяющих обязанность человека по отношению к обществу и другим людям». Сразу обращает на себя внимание слово «обязанности», которое выражает идею долженствования (Долг). Столь же явной представляется ассоциация с и.-е. корнем mor- «яма, могила», «мрак» (Смерть).

Исходя из опыта социального существования, мы можем увидеть, что особь, соответствующая канонам морали (как правило это проявляется демонстративно, формально и внешне) общественным мнением поощряется. Общество такой особью гордится. (В пределах темы интересно отметить, что первоначальным значением слова «морг» было «лицо», «горделивая осанка»).

С детства нам прививались нормы нравственности, которым мы должны были соответствовать. В противном же случае нас ожидало порицание и осуждение. Нередко можно услышать об образце высокой нравственности, некоем этическом эталоне. Хотя при этом «этика» и «этикетка» одного корня. В малолетние умы втискиваются понятия о плохом и хорошем без глубоких и существенных разъяснений, что такое «плохое» и что такое «хорошее».

В общем, очевидность такова, что мораль есть продукт некоего психосоциального внушения (внушение буквально означает «вводить в уши») и таким образом не является чем-то органически и естественно присущим человеческой натуре – в отличие от совести. Её относительность, а потому и сомнительная ценность выясняется довольно простыми сопоставлениями – временными и естественными. Скажем, в определенную эпоху позору подвергалась особь в том случае, если на полученное оскорбление не отвечала вызовом на дуэль. Позже подобное действие стало считаться обыкновенным убийством, то есть преступлением по сути своей. Еще пример. Предписание азиатской морали указывает гостю непременно рыгнуть после трапезы, и чем звучнее, тем больше уважения выкажется хозяину. В противном случае речь может идти о неприличии и даже оскорблении потчующего. Европейские правила поведения сочтут отрыжку за столом проявлением низкой культуры и распущенности.

На чьей стороне правда? Где истина правильного поведения? Ни там, ни там ее нет. Ибо и там и там – только мораль.

Для чего же тогда совершаются все эти установления, предписания, нормативы? – Зададимся невинным детским вопросом, исходящих из все тех же «почему» и «зачем».

Буду ли я есть мясо рукой или вилкой с ножом, оно останется все тем же мясом. И если я не хочу остаться голодным, я съем его любым доступным мне способом. Тогда к чему мне нужно соответствовать принятым в социуме правилам поведения? Разберемся методично и проясним вопрос.

Мы уже уяснили, что мораль относительна. Первое.

Она не является качеством врожденным, генетически заданным. Второе.

Этические правила прививаются некой общественной инстанцией. Третье.

Какова цель государственного аппарата? – Управление своими подданными, организация их таким образом, который предполагает максимальный коэффициент послушания и подчинения последних. Ясно, что функции юридические, не смотря на их структурированную законность, оказываются недостаточны для этого в силу своей определенной отстраненности от человеческого существа. Стало быть, юридическая власть хоть и сильна, но формальна, значит, не имманентна тому, что называют «простой человечностью». Иное дело – нравственность, аппелирующая к этому самому «человеческому в человеке» и тем самым обладающая способностью к объединению особей на основе так называемых «общечеловеческих ценностей», что и является предметом первой важности для государственной власти.

Таким образом получается, что Мораль есть способ психосоциального программирования и кодирования с целью неявного управления и контроля над особями.

Из этого следует, что мораль – это прежде всего идеология (Идея), манипуляция и ничего общего с истинными человеческими ценностями не имеет.

Таким образом получается, что всякая мораль есть психосоциальное программирование с целью контроля над человеком.

Исходя из этого, можно прийти к пониманию того что мораль отнюдь не тождественна естеству человеческих душевных проявлений.

И тогда становится ясно, что любая мораль ограничивает свободу человека. Ограниченная же свобода хоть в чем-то – по существу уже не – свобода.

И какие бы правила поведения не предписывались, нет оснований принимать их за образчик истины и разумности.

Отрекаясь от морали и освобождаясь от ее фальшивой ценности, ложной значимости и ее догм как суррогата совести, возможно возвратиться к себе, стать своим, и тем самым прийти к свободе.

Семантическое поле: Мораль – Идеология – Идол – Мнение – Долг.

МУЖЧИНА

И.-е. корень man -: mon -.

Древнеиндийское mann-h – «человек».

Древнерусское мужь – «человек», «мужчина».

Соотносится с и.-е. базой mendh: mondh -, и которой в дальнейшем произрастает такое понятие как «Мудрость».

Древнеиндийское medha – «мудрость».

С другой стороны, албанское mund – «Мочь», «быть в состоянии», «преодолевать», «побеждать».

В связи с наметившимся контуром расмотрим понятие «Мочь».

И.-е. база magh - «быть в состоянии», «быть в силе», «помогать». О.-с. Mogti.

Готское magan – «быть в состоянии», mahts – «мощь».

Греческое magos – «волшебник», «маг».

Древнеперсидское magus – «могущий», «маг».

Древнеиндийское magha-h – «вознаграждение», «дар», «богатство», «могущество».

Постольку поскольку понятие «мужчина» и «человек» в древности рассматривались как идентичные, то характерным мужским свойством является его отношение к Слову, с которым оно может уравниваться по своей фаллической сущности (Слово как оплодотворяющее, фаллическое начало).

Латинское vir «человек» – и.-е. uer- «издавать звуки».

Латинское homo «человек» – тохарское А am «звук».

Латинское vir «мужчина» - veretrum ”penis” – verbum «слово»», «глагол» – verum «истина».

Мужское также воплощается символом вертикали и соотносится с идеей Центра.

Латинское vir «мужчина» - vertex «вихрь», «центр вращения неба», «темя», «голова», «вершина», «высота», «гора», «высшая ступень», «верх».

Корневой ряд значений весьма нагляден:

Vir – veretrum – verbum – verum – vertex.

Семантическое поле: Мужчина – Человек – Мощь – Мудрость – Победа – Слово – Фаллос – Истина – Вертикаль – Верх – Центр – Небо.

Семантические ряды значений «Мужчина» и «Женщина» позволяют более четко и рельефно выявить и проявить их архетипические смыслы без каких-либо натяжек и домыслов – в силу строгости и объективности этимологического метода.

Женщина: Рождать - Хранить – Жизнь – Знание –– Вода – Утроба – Центр.

Мужчина: Оплодотворять – Побеждать – Мощь – Мудрость – Небо – Фаллос – Центр.

Мы видим их несомненное различие в биологическом и спиритуальном воплощении, но в то же время отмечаем место их соединения, объединения – Центр, Середину – точку душевных глубин, где происходит сакральное слияние вечной мужественности и вечной женственности, и возрождается Человек Целостный.

Поэтому неистовая невротическая борьба между рьяными поборницами феминизма и ретивыми активистами «мужского лагеря», доказывающими превосходство последнего, на поверку оказывается совершенно бессмысленным взаимным трением их неотреагированных и непроработанных комплексов.

Ибо сам по себе мужчина – всего лишь пол-человека, равно как пол-человека представляет собой и женщина, взятая отдельно. Случайно ли психосексуальный вариант развития организма назван словом «пол» – то есть половина?

МУЧЕНИЕ

И.-е. корень men - «мять», «щемить», «дробить».

Греческое masso – «давлю», «угнетаю», «мну».

Древнеиндийское macate – «дробит», «раздробляет».

Литовское minkyti – «мять», «комкать», «месить» соответствует и.-е. корню men(th) – «взбалтывать», «вертеть», «крутить» – то есть МУТИТЬ. Того же корневого ряда и «смятение».

Древнерусское мутити – «волновать», «смущать», «тревожить»; мутьный – «грязный», «неясный», «тревожный»; муть – «смятение», «волнение».

Постольку поскольку одно из значений рассматриваемого смысла – «грязный», то было бы вполне закономерным здесь проявить внимание к понятию «мусор», восходящему к и.-е. базе mud: moud от корня meu: mou - «сырой», «нечистая жидкость», также «грязнить», «сорить». Однокоренное греческое слово mudos означает «пятно», «бесчестие», «позор», mudaros – «гнусный», что соотносится с русским «мудак». И.-е. muds - ako – «грязный», «нечистый», «гнусный».

Таким образом причина мучений становится понятной. Когда жизнь мутна и присутствуют в ней смута и муть, то накапливается всевозможный мусор, в котором совсем несложно и захлебнуться, и задохнуться. Муть сминает, и мусор давит нечистой массой. Оттого и мучения.

Следовательно, как только в существовании субъекта вносится ясность, проясняются его отношения – с собою, другими, миром, муть исчезает и как само собой разумеющееся, уходят мучения. Стало быть, чтобы не мучиться, достаточно просто быть ясным. Первым и основополагающим шагом к ясности является честность и, прежде всего, по отношению к себе самому.

Семантическое поле: Мучение – Мутить – Мусор – Смятение – Смущение.

МЫСЛЬ

Словацкое mysel – «дух».

Индоевропейский корень mendh: mudh – «стремиться к кому-либо или чему-либо». Здесь опорный смысл – «стремление».

Греческое mydos – «речь», «слово», «сказание», «сказка».

Согласно определению психологии, мышление это внутренняя речь.

Персидское myue – «рыдание», «плач».

Общеславянское myslь из mudslis. Суффикс тот же, что и в gosli > русское «гусли».

«Гусли»: гуду – «играть на струнном инструменте», гудьба – «музыка». Через корень gud-, который восходит к общеславянскому god, сочетаются: гуду, гудьба – гудение>гул.

Древнерусское гульный означает «волшебный». С другой стороны от того же корня – гулять. Среди поздних значений гулять – «быть свободным от работы». Старшие же значения – «быть в состоянии наития», «кудесничать».

Музыка: греческое melos – «песня» и melodia – «песнопение». Корень melos: известен переход значений «поить, пить» > «петь, воспевать», который восходит к обряду жертвенного возлияния, призванного ввести участника данного действа в состояние божественного экстаза. С другой стороны само по себе жертвоприношение способно обусловить нисхождение божественных энергий. (См. Жертвоприношение). Корень mel - «связывать, соединять» напрямую указывает на возможность непосредственной связи, соединения с объектом, вещественным или мыслимым, на который направлены внимание и помышления субъекта. (Молитва).

«Петь» – из греческого paio – «ударяю», «бью».

«Плач» – индоевропейский корень plak: plag: plek: pleg - -«ударять», «бить». Латинское plango – «ударяю с шумом», «бью себя (в грудь)». Греческое plakio – «хлопаю», «топаю», «взбиваю», «ударяю».

Нетрудно обнаружить идентичность в словах «петь» и «плакать», семантически соединяющихся в общем понятии «бить», которое само в себе предполагает наличие разветвленного множества нюансов единого значения. Опорный же смысл его выражает идею, связанную с рассечением Божеством Хаоса и созданием в Мироздании порядка, гармонии.

Таким образом становится понятным, почему действия, сопряженные с ударами, топаньем и подобными телодвижениями, обретали характер сакральности, то есть Священно-Действия и исполнялись как ритуал. (Латинское ritus – священный).

Интересно отметить в контексте сказанного, что значение «бить» органически связывается со значениями «приятный, великолепный». Сравним с русским «потрясный» (потрясать – действие того же плана, что и ударять). В русском жаргоне «потрясно» значит «великолепно». Может быть, теперь становится понятным, что вовсе не следует бояться жизненных «потрясений», которые на самом деле стимулируют развитие мысли и углубляют качество бытия. Если это вовремя заметить и осознать, то можно воспользоваться шансом не пропустить грядущие благоприятные перемены.

Индоевропейский корень kel - «бить», «колоть», но греческое xalos – «хороший». Латинское flagellare – «бить, стегать», но русское – «благой, благостный».

В мировоззрении древних традиций считалось, что битье (особенно древесным прутом) помогало изгонять из тела злых духов и способствовало воскрешению «внутренних соков» организма.

Следующее значение «бить, ударять, гнуть» родственно значению «доход, богатство». Индоевропейское luk – «гнуть, резать», но латинское lucra – «доход».

И в конце-концов «бить» производит «быть».

Кроме того, актами, включавшими в себя разнообразные удары, сопровождавшимися вокальным исполнением, была насыщена практика жертвоприношения с ее предельно интенсифицированным опытом экстатического переживания. (Жертвоприношение).

Стремиться – как один из компонентов глубинного значения в понятии «мысль» – также в достаточной степени проясняет его внутреннюю картину. Греческое strenos – «сила» (сравнимо с английским strong – «сильный»). Далее мы наталкиваемся на некоторую парадоксальность, амбивалентность понятия, которая, впрочем, легко разрешается в ракурсе историко-этимологического рассмотрения. С одной стороны: strmeti – «останавливаться, застывать на месте от изумления», неподвижно смотреть», «торчать», «возвышаться», и отсюда strmeuje – «оцепенение», «неподвижность». А с другой стороны: стремление – «движение вперед», «порыв».

Все дело в том, что ритуальный священный обряд, так или иначе, но всегда и неизменно связанный с жертвоприношением, предполагал вначале чрезвычайно динамичное действие, выражающееся либо в вихревом движении, либо в неистовом, экспрессивном танце, которые в конечном итоге приводили участника в состояние экстатического транса, внешне как раз и проявляющегося в неподвижности, оцепенении, ступоре. Внезапная и резкая остановка по контрасту с бурной динамикой предыдущих ритмов усиливала интенсивность такого перехода. Любопытно отметить, что и современный «кислотный» жаргон «торчать» имеет в виду именно состояние кайфа, высшего проявления блаженства, экстатического наплыва.

Новая перспектива позволяет по новому взглянуть на вроде бы известное явление и тем самым реабилитировать его смысл. Ибо смысл исчезает тогда, когда появляется привычка.

На основе приведенных изысканий вполне обоснованно можно пересмотреть некоторые расхожие воззрения. Исходя из полученных данных, мысль является не тем, что «я думаю», задействуя нейрохимию собственного серого вещества, а тем, что действительно «приходит ко мне, нисходит на меня в результате моей готовности быть сопричастным за-предельному, поту-стороннему, устремленности моего сознания к тому, что расположено за пределами меня самого». Мы убедились, что Логос и Мелос пребывают в единстве. И в этом плане не следует смешивать мысль и идею.

Семантическое поле: Мысль - Слово – Стремление – Жертвоприношение - Плач (экстатический) – Песнопение – Музыка – Удар – Потрясение – Экстаз Богатство – Сила.

НАДЕЖДА

См. Ожидание.

НАЧАЛО

И.-е. ken - (для сравнения kon - «конец») – «выступать наружу», «появляться».

Ирландское cimin (ken-) – «я рожден от», «происхожу от».

«Конец» – kon- «край», «граница»(см. Горизонталь) > «начало».

Стало быть «новизна» так называемого нового не является в строгом смысле новизной, а представляется таковой в силу обнаружения себя для нашего восприятия. Это отнюдь не какое-то самодостаточное, самопорожденное, самопричинное, принципиально отличное от всего предыдущего порядка вещей, качество, а всего-лишь навсего «выступившее наружу» свойство.

Сказанное относится и к «началу». Любое начинание, равно как и начало – кажущееся, обусловленное субъективным установлением условной точки отсчета. В действительности же речь идет о все том же перемещении процесса от недоступного восприятию центра к воспринимаемой периферии некоего виртуального пространства, определяемого как реальность. И даже если говорить относительно самого субъекта, то такое его выражение как «я начинаю то-то и то-то», например, «новое дело» лишено осмысленности, ибо во времени никакого начала не существует. Это «новое дело» просто-напросто «выступило наружу», на поверхность видимых и постигаемых восприятием явлений, до того пребывающих в непроявленном – необъявленном состоянии.

Потому, где бы мы не находились, мы всегда пребываем в середине пути. Осознание последнего положения способно освободить от многих забот, хлопот и напрасных волнений.

Семантическое поле: Начало – Рождение – Происхождение – Конец – Середина.

НЕБО

В Традиции – мужское, фаллическое начало, оплодотворяющее землю.

Хетское Samu – «небо» – латинское Semen – «семя». Проследим ряд: ирландское Spier – «небо» – латинское Sperma – «семя» – и.-е. sprio – «дуть» – латинское spiritus – «Дух».

Соотносится с понятием Мирового Яйца: английское sky – «небо», но литовское kiasus – «яйцо».

Как символ Яйцо олицетворяет собой: происхождение, бытие, тайну сотворения мира, возникновение жизни в первоначальной пустоте, совершенный микрокосм. Также – потенциальная возможность, семя зарождения, тайна жизни, вместилище для материи и мысли.

Это то, что придает форму хаосу. В пасхальных церемониях – символ возрождения. В алхимии форма яйца, перенесенная на конфигурацию реторт, воплотила в себе идею преображения обычных веществ в золото и серебро (желток и белок). Практически во всех мифопоэтичепских традициях Небосвод стал известен как Яйцо Мира = Мировое Яйцо. Современные астрофизические исследования, основанные на получении радиосигналов, также представляют вселенную в виде разноцветного яйца.

Видимое небо – как пространство земной атмосферы над горизонтом – представляет форму опрокинутой чаши или свода. Отсюда и Небо-Свод.

С другой стороны, в силу своей неизмеримости, немерности в отличие от вещества или объекта земного, небосвод является гипер-пространством, или транс-пространством, содержащим в себе многомерную организацию мироустройства.

Семантическое поле: Небо – Семя – Дух – Мужчина.

НЕНАВИСТЬ

Сербскохорватское ненавидети – «ненавидеть» и «ревновать», «завидовать». Словенское nenavist – «зависть». С другой стороны сербскохорватское навидети се – «жить согласно, в дружбе».

Чешское navideti – «быть терпимым», «любить», отсюда navist – «симпатия», «приязнь», «любовь».

Выходит совсем просто: если нависть – это любовь, то не-нависть значит не любовь.

Постольку поскольку ненависть содержит в себе агрессивное побуждение, то ее окончательным импульсом становится стремление к уничтожению.

Семантическое поле: Ненависть – Обида – Зависть.

ОБИДА

Древнерусское и старославянское обида значит «обида», «ссора