Глава 10. Падение манит 3 page

Глаза Гарри снова прояснились, тёмные ресницы опустились.

— Он тут.

— Хорошо, — помедлив, Сириус начал с вопроса, ответ на который вряд ли можно было получить:

— Как он? в смысле бодрости духа, а не здоровья — о самочувствии меня оповещает мадам Помфри.

Зелёные глаза блеснули, Гарри ответил ровным голосом.

— Ну, я думаю, его уже мутит от лазарета и необходимости в нём находиться. Я уверен, он мечтает, чтобы Снейп поторопился с изготовлением противоядия. Но с ним всё в порядке.

— В порядке?

— В порядке, — ровным голосом повторил Гарри. — Думаю, он устал от дурацких вопросов о его самочувствии, и, тем не менее, он в порядке.

Раньше, чем Сириус смог продолжить, портрет отодвинулся, и предмет обсуждения вошел в гостиную. Сириус не знал, чего ожидать, Драко же выглядел, как всегда: ну, может, разве что чуть тоньше и чуть более устало. Красный свитер мешковато висел на нем, а пламя камина окрашивало его глаза в цвет дымного золота. Кивнув Сириусу, он подошел и присел рядом с Гарри — тот слегка подвинулся в сторону, даже не взглянув на него. Сириус прокашлялся, испытывая необъяснимое беспокойство, когда две пары глаз — серые и зеленые — уставились на него с вежливым вопросом.

— Гарри уже объяснил мне, о чем вы тут беседовали, — с готовностью начал Драко. — Я тоже не помню, как очутился наверху. Я, было, думал, что дело во мне, — очевидно, это не так.

— А вы с Гарри об этом не говорили?

— Сложновато беседовать о том, чего ты не помнишь, — любезно заметил Драко.

— Вы-то сами как думаете, что могло произойти?

Скрестив ноги, Драко облокотился о колени.

— Думаю, отец применил к нам Заклятье Памяти, — спокойно предположил Драко. — Видимо, было что-то такое, что мы не должны были вспоминать. Он всегда практиковал эти заклятья, да еще и сам создал несколько — из тех, которые нельзя ни обнаружить, ни снять. Я так полагаю, нам об этом не узнать, но…

— Ты думаешь, тут есть какая-то связь с Роном? — перебил его Гарри.

— Я? — Драко поколебался. — Думаю, еще как. в том смысле — ведь его тогда все видели в последний раз?

Оцепенев от напряжения, Гарри стиснул руки вокруг колен.

— Ненавижу твоего отца, — пробормотал он, уставясь на носки своих ботинок. — Я ненавижу твоего ублюдочного, долбаного отца.

Драко вздрогнул и покосился на Гарри — в его на миг распахнувшихся глазах Сириус увидел такую беззаветную и решительную преданность, что застарелые воспоминания вернулись и встали у него перед глазами. Гарри повернулся к Драко — и лицо у того снова стало совершенно непроницаемым, словно защитные барьеры встали на свои места.

— Прости, — произнес Драко.

— Ты не виноват, — ответил Гарри без особых эмоций, ровным, мертвым голосом. — Я просто чувствую себя дураком.

— Вы же не могли об этом знать.

— Я должен был догадаться, — отрезал Гарри. — Я просто не захотел об этом думать. Когда мы вернулись сюда, когда я поднялся к себе в спальню… Я нашел что-то на своей кровати — что-то, похожее на подарок. Пошарив в кармане джинсов, он продемонстрировал лежащее на ладони нечто, напоминающее сломанную игрушку. Присмотревшись, Сириус оторопело опознал в этом шахматную фигурку. Коня, сделанного из зеленого камня и расколотого пополам. — Я подумал… — голос Гарри дрогнул. — Я подумал, что фигурка — от отца Драко. Я подумал, это что-то вроде намека на то, что я свой ход сделал, теперь его очередь. И он, таким образом, демонстрирует мне, что он совершил. Только вот теперь я думаю, что ни ко мне, ни к Драко это не имеет никакого отношения…

Глаза Драко метнулись от фигурки к Гарри:

— Ты не сказал мне…

— Нет, — кивнул Гарри. — Прости. Я подумал, что это неважно… Она принадлежала твоему отцу?

Драко, нахмурившись, взглянул на фигурку.

— Выглядит как-то знакомо, однако я не помню, где я видел ее раньше.

Гарри умоляюще взглянул на крестного:

— Сириус…

Сириус вздохнул:

— Дайте-ка мне ее… — он потянулся из камина за фигуркой, сделанной из дорогого, гладкого и тяжелого мрамора. Она была разрезана напополам — ровно, словно ножом. — Похоже на скрытую насмешку… Ее мог послать Люциус, или один из Пожирателей Смерти, или…

— Или сам Вольдеморт, — монотонным, но решительным голосом произнес Драко. — Но в этом не никакого смысла…

— Точно, — согласился Гарри. Его голос дрожал от страха и чего-то еще, в глазах загорелся странный темный огонь. — Нет, в этом нет смысла… После всего, что произошло… зачем бы понадобился Рон Пожирателям Смерти?

* * *

Уже наступил день, а Рон все бродил и бродил по замку. До него начало доходить, почему Червехвост и Рисенн посмеялись над ним, когда он сказал, что хочет пойти прогуляться. Чего было у замка не отнять — так это красоты: колонны в виде серебряных змей с топазовыми глазами и мечами в пастях. Стеллажи из бронзы и агата. Тяжелые портьеры с нефритовыми застежками. Витражи на окнах — красные, синие, золотистые — за которыми вздымались поросшие бурьяном и покрытые сухостоем горы. Вдалеке вилась серебристая речка, тонкая, как одна из улыбок Люциуса, а сверху все это было накрыто синим куполом неба. И все же кое-чего в этом замке, набитом драгоценностями, явно не хватало: не было людей, а также открывающихся и ведущих наружу окон и дверей.

— И снова здравствуйте, — устало произнес Рон, возвращаясь в комнату с шахматной доской и клеткой. Осмотревшись, он увидел, что Червехвост уже ушел, хотя Рисенн по-прежнему тихо восседала в своей сверкающей тюрьме.

Рисенн подняла на него глаза:

— Тебе принесли поесть, — она безразлично махнула рукой в сторону стоящего на одном из столов подноса. Рон кинулся к нему едва ли не бегом и с жадностью набросился на самую простую еду — хлеб, сыр, немного шоколада. Ему было все равно: он проголодался.

— Кстати, я понял, почему вы надо мной смеялись, — сказал он с набитым ртом в перерывах между глотками. — Здесь нет дверей, выходящих на улицу, да?

— Здесь вообще нет дверей, — скучающе наматывая прядку черных волос на палец, сообщила Рисенн. — Единственный выход из замка — аппарирование.

— И что — ты не можешь?.. — фыркнул Рон.

Между бровей Рисенн появилась тонкая складочка.

— Я могу уйти отсюда. Однако тогда получится, что я без разрешения покинула Люциуса — а этого я делать не могу. Я обязана ему.

— Тогда зачем эта клетка?

— Она не дает мне в полную силу использовать мои возможности, — с легким отвращением пояснила Рисенн. — Подозреваю, что Люциус меня просто боится. Золото — самый нелюбимый демонами металл: он напоминает презренное солнце. И влияет на наши способности.

Рон не расслышал последнюю фразу, его голова шла кругом.

— Так ты демон? — она просто улыбнулась ему в ответ. — Я раньше видел демонов, они были совсем не похожи на тебя.

— Я демон только наполовину, вторая половина смертна. Моя мать была демоном, а отцом был Малфой.

— Ясно, — Рон потянулся к ближайшей шахматной фигурке — ладье.

— Значит, ты демон на все сто, малфоевская часть — тоже не сахар.

Она нахмурилась:

— Видимо, ты не понял, что я оказала тебе честь, поведав о своей природе. Я раньше никому об этом не рассказывала.

— А почему мне? И почему сейчас?

— Потому что здесь нет никого, кому бы ты мог передать мои слова, — просто ответила она. — И ты не сможешь никому ничего рассказать, поскольку никогда не вернешься, для тебя нет пути назад — как нет его для человека, попавшего в Ад.

— Это неправда, — Рон стиснул фигурку так, что ему стало больно. — Я сбегу отсюда.

— Отсюда не сбежишь.

— Значит, придет Гарри и найдёт меня.

Рисенн приподняла брови и взглянула на него; он увидел, какими серыми были ее глаза — такими же, как и в первый день, когда она спустилась по ступенькам с Чарли. Теперь, когда она сообщила, что тоже из семьи Малфоев, он осознал это — её глаза и вправду были похожи на глаза Драко. Только у того они были цвета серебра в лунную ночь. Ее же серебристые глаза лихорадочно горели, в зрачках полыхало пламя.

— После всего, что ты сделал, он за тобой не пойдет.

— Ты не знаешь Гарри, — возразил Рон.

— Да ну? — с любопытством и весельем усомнилась она. — Ты ведь думаешь, что он придет за тобой, потому что он любит тебя. Да, он неосторожно и, подчас, незаслуженно дарил свою любовь. Я демон — возможно, ты думаешь, что я ничего не понимаю, — однако, я не вижу, чтобы ваша с ним обоюдная любовь дала тебе что-то, кроме того, что ты очутился здесь, встав на этот путь. Я живу уже шесть столетий, и насмотрелась на результаты любви. Боль и ужас, отчаяние и пожар. Судьба равнодушна, правосудие слепо, и только любовь просто ненавидит человечество и прекрасно знает лучший способ заставить его страдать от своих тошнотворных поцелуев.

Рон не смотрел на нее, вместо этого он уставился на доску с этими чередующимися черно-белыми квадратиками. Когда он заговорил, голос его был ровен:

— Гарри придет за мной, даже если ему придется пойти сквозь пламя. Я знаю — он придет.

— Я смотрю, ты в него веришь, — полувопросительно заметила Рисенн.

— Любовь — это вера.

На миг она испугалась:

— Где ты это услышал?

Поколебавшись и поняв, что смысла лгать все равно нет, он ответил:

— В видении. Я увидел это у себя в голове.

— Ты имеешь в виду — прошлой ночью? — с любопытством поинтересовалась Рисенн, теперь она утратила свой древний и злобный вид и превратилась в простую любопытную девчонку, во что Рону верилось ещё меньше.

— Нет, — ответил он. — Прошлая ночью вовсе не была первой, когда мне удавалось что-то увидеть. Я знаю, что я Прорицатель. Уже давно. Я знаю, что могу видеть недоступное другим людям, могу предугадывать грядущее. Подозреваю, что именно поэтому я всегда выигрывал в шахматы у Гарри, — я знал, как он поступит еще до того, как он именно так и поступал. Но — Бог мой — я не могу этим управлять. Я никогда не умел этого делать, и все, что обычно я вижу, — сущий кошмар. И я чувствую себя дураком, не в силах отделить истинные вещи от ложных.

— А ты когда-нибудь кому-нибудь об этом говорил? — бархатным голосом поинтересовалась она.

— Однажды я почти сказал об этом Гермионе, — отстраненным голосом произнес он. — Я думал, что мы умрем, так что от этого ничего страшного не случится, и она меня простит.

— Простит за что?

— Я не говорил ей о том, что видел, — все тем же далеким голосом ответил Рон, крутя и крутя в пальцах фигурку. — Все, что я видел, было совершенно ужасным, и я научился блокировать эти видения — я всегда думал, что это что-то вроде сновидений. Или галлюцинаций. Я знаю, ей хотелось бы знать, что я видел. Она хотела бы, чтобы я рассказал об этом — ей, Гарри… — голос Рона затих.

— А что ты видел? — с любопытством продолжала расспрашивать Рисенн.

— Я видел Малфоя, — быстро заговорил Рон. — Он лежал на кровати, а рядом, закрыв лицо руками, сидел Гарри. И Малфой был мертв. Во всяком случае, именно так казалось.

— Ты уверен, что он был мертв?

— Да, — тут же ответил Рон, — я знаю, как выглядят мертвые люди в моих видениях… Я чувствую — что-то исходит от них.

Глаза Рисенн округлились от удивления, однако раньше, чем она успела что-то сказать, дверь в дальнем конце комнаты отворилась, и вошел Тёмный Лорд.

* * *

Обычно Драко обожал длинные прогулки, если в них отправлялись раздражавшие его люди. После беседы с Сириусом он не пошел вслед за Гарри в Подземелье Зелий искать Гермиону: ему не хотелось присутствовать при их разговоре о Роне. Так что мысль о давно откладываемом поручении оказалась как нельзя кстати.

И теперь Драко был даже рад: несколько белых облачков играли в догонялки на синем небе. Узкая тропинка, ведущая от замка, — мимо теплиц и бестиария — обрамлялась вечнозелеными деревьями, распространявшими в холодном воздухе приятный аромат.

Драко поднял голую ветку и, шагая мимо сугробов, вел ей по снегу, рисуя аккуратные зигзаги. Резкий и свежий воздух прикасался к его коже, высокие облака над головой отражались в ледяной поверхности озера, напоминая летящую на всех парусах флотилию.

Он мысленно спросил себя, доживет ли он до того момента, когда лед начнет таять… и тут же отогнал от себя эту мысль. Представить смерть было невозможно: ему было только семнадцать, его сердце еще стучало, гоня кровь по его венам. Он жил, любил и думал. Он не мог представить себя в том сером месте, где неприкаянные мертвецы ожидали избавления, которое все никак не приходило. Хотя его собственная смерть не должна остаться неотомщенной. Уж Гарри об этом позаботится.

Крак.

Хруст сломавшийся веточки вернул его к действительности. Драко обернулся, прикрыв рукой глаза от слепящего на солнце снега. Позади него была сверкающая ледяная дорожка, ведущая к замку. А посреди неё с немного смущенным выражением лица стоял Симус Финниган.

Он держал руки в карманах своего шерстяного тёмно-синего плаща. Ветер кинул ему в лицо светлые волосы — он поднял руку и убрал их с глаз. Драко обнаружил, что смотрит на руку Симуса с любопытством — изящная рука с длинными мозолистыми пальцами. Игрок в квиддич, как Гарри. Как он сам.

— Финниган, надеюсь, у тебя были веские причины, чтобы идти за мной.

Симус глубоко вздохнул.

— Я хотел поговорить.

— Отличная цель, — соболезнующе заметил Драко. — Теперь тебе надо найти себе кого-нибудь, с кем бы ты мог это сделать. не буду тебе мешать, — и Драко повернулся.

— Нет, — в голосе Симуса мелькнули нотки отчаяния, — я хотел поговорить с тобой.

Драко мысленно чертыхнулся. Ему захотелось уйти оттуда, вот так вот — оставив Симуса полным дураком стоять посреди дороги. Однако любопытство победило неприязнь — в этом плане он был больше похож на кота, нежели на змею.

— Ладно, — кивнул он. — Так какое же послание из Департамента Полных Идиотов ты нынче доставляешь?

Симус вздернул подбородок, однако голос его остался таким же ровным.

— Я хочу узнать, почему я тебе не нравлюсь. Хочу, чтобы ты мне об этом рассказал.

— Обычно за такие длинные беседы я беру гонорар.

— Знаешь, — продолжил говорить Симус, пропустив сентенцию Драко мимо ушей, — я много об этом думал и ничего не смог понять. Ты мне не нравился и раньше, когда мы были младше, к слову сказать, тогда ты никому не нравился. в том числе и Гарри. И вообще — он ненавидел тебя куда больше меня.

— Не сравнивай себя с Гарри, — голос Драко напоминал отравленный мёд.

— Я думаю, что это связано с Джинни, — решительно продолжил Симус. — И все равно ничего не понимаю: ведь ты мог бы быть с ней, если бы хотел. Я не дурак. Я понимаю — я только запасной вариант. И должен быть тем, кто тебя ненавидит.

Повисла тишина. Холодный воздух накрыл их словно прозрачная банка. Драко передернулся и разжал руки.

— Тогда, может, ты скажешь мне, зачем наложил Следящие Чары на браслет, что подарил ей?

Щеки Симуса запылали.

— Как?.. как ты?..

— У моей матери был такой же, — жестоко отчеканил Драко. — Отец постоянно следил за ней. — Стрелочка на браслете — заклинание Locator, я об этом знаю. Видишь ли, Финниган, я богат, и мои родители могли себе позволить подобные цацки. А у Уизли гномов куда больше, чем галлеонов, хотя их достаток — их проблема. И все же я чертовски сомневаюсь, чтобы Джинни когда-либо раньше видела подобные браслеты, и ты должен был об этом знать.

Щеки Симуса по-прежнему пламенели.

— Это обычная комплектация для таких браслетов, — начал оправдываться он. — То есть я… я не думал об этом. Я знал, что это Следящие чары, но я думал, что она может поступить с этим по своему усмотрению, догадавшись, как оно работает… И как я говорил, такие чары есть у всех браслетов. в конце концов, это обычный свадебный подарок, который дарят тем, кого любят и о ком заботятся.

— Ты должен был ей сказать, — упрямо произнес Драко.

— Я не думал, что когда-нибудь воспользуюсь браслетом, — возразил Симус.

— Однако, ты использовал это — иначе, как бы ты оказался в Норе?

— Я волновался! Я услышал про Ураганные Чары, отправил сову миссис Уизли — она написала, что Джинни до сих пор не вернулась, я думал, что смогу ее отыскать, вернуть обратно в целости и сохранности…

— Она уже вернулась, когда заявился ты, — холодно заметил Драко.

Симус дернулся, словно его ужалили. у него были огромные синие глаза — темно-синие, цвета утреннего неба.

— Я волновался, — повторил он. — А ты… Она знает?

— Если ты о том, о чем я подумал, — я не сказал ей, — Драко не упомянул, что причиной его молчания стало совсем другое. Ему пришла в голову мысль, что Джинни, скорее всего только разозлилась бы на него — а у неё сейчас и так было не слишком устойчивое эмоциональное состояние, он не хотел ничего к нему добавлять. И, кроме того, в его подсознании крепко засела мысль, что не так-то плохо иметь вещь, при помощи которой можно было бы, при необходимости, всегда отыскать Джинни.

— Спасибо. И — прости. Я скажу ей.

— Да уж, сделай милость, сделай это сам, — и Драко повернулся к нему спиной.

— Подожди, — поспешно остановил его Симус, шагнув вперед и протянув руку.

Драко качнулся назад, прочь от Финнигана.

— Даже и не думай об этом, — самым приятным голосом произнес он. — Только прикоснись ко мне, и я вобью глаза тебе в затылок, чтобы ты мог любоваться, как я с улыбкой ухожу.

Симус уронил руку.

— Послушай. Если бы мы могли просто сосуществовать рядом, всё было бы куда проще. Насчет Следящих Чар я был неправ. Прости. Если после нашего разговора мы можем мирно…

— Нет, — перебил его Драко.

— Что? — остолбенел Симус.

Драко взглянул на своего собеседника, и взгляд был настолько тяжел, что тот нервно сглотнул. Затем он мерно заговорил.

— Финниган, боюсь, мы не поняли друг друга. Позволь мне все высказать начистоту. Я думаю, что ты идиот. Мастурбант. Крысомордый помелошник с резиновой шеей — с обаянием и харизмой салата недельной давности. Параноидальный маньяк, который тратит все свободное от накачки бесполезных мышц время на то, чтобы наложить Следящие чары на свою девушку, потому что не доверяет ей и опасается, что она сбежит с первым же встреченным ею парнем, который не будет похож на презерватив, набитый орехами.

Поверь мне, это не тот вариант, когда большая ненависть оборачивается прекрасной дружбой, потому что, между нами говоря, мне нравится тебя ненавидеть. Это придает моей жизни яркие краски, насыщенность и глубину. Это греет мне душу. Ты гад, Финниган. Вот и живи с этим.

Симус стоял, остолбенело вытаращив глаза. Все вокруг замерло — ни звука, ни движения, ни скрипа снега под ногами, ни шороха голых ветвей над головой. Только боль и потрясение в глубине симусовых глаз.

Наконец Симус заговорил:

— Значит, вот так?

— Вот так.

— Отлично, — резко произнес Симус и, не сказав больше ни слова, развернулся и зашагал обратно к замку.

Прислонившись к ближайшему дереву, Драко с чувством глубоко удовлетворения, растекавшимся по его венам, смотрел ему вслед.

* * *

— Не могу избавиться от ощущения, что я собственными руками обрекаю на смерть ребёнка.

Измерявший температуру кипящих котлов, Снейп повернулся к Дамблдору:

— Что вы сказали, директор?

Старец у окна, за которым сгущалась темнота, не откликнулся. Наконец, после паузы, он произнес:

— Нет, ничего.

— Ага, — Снейп вернулся к своим котлам. Через миг он снова заговорил. — Вы про Гарри?

— Нет. Ну, возможно. Как ты мог заметить, всё — так или иначе, в той или иной степени — касается Гарри.

— Сириус сообщил ему новости об Уизли? Я удивлен, что он до сих пор здесь.

— Ты знаешь, почему он задерживается в школе. И, тем не менее, я не думаю, что он останется. Это более определенные новости…

— И вы уверены, что готовы его отпустить?

— Я уверен, что не в праве его задерживать, — Дамблдор откинул голову. Его голос был далеким и отчужденным. — Думаю, что я уже дал ему всё, что мог. Думаю, что я провёл с ним отпущенное мне время, — я мечтал бы побыть с ним подольше, однако мне кажется, что всё, что я мог ему сказать, я уже сказал. Вопрос в том, станет ли он прислушиваться к тому, чему его учили.

— Поттер никогда не был хорошим слушателем, — Снейп выбрал флакон с розовой жидкостью и вылил его содержимое в левый котёл. Варево почернело. Снейп что-то пробормотал и черкнул несколько слов на пергаменте.

— Если вы об уроках, то да. Он всё постигает опытным путем, — Дамблдор вздохнул. — Если бы я мог вручить ему доспехи и броню, я бы так и поступил. Если бы я мог сделать его непобедимым, я бы так и поступил. Однако его самым грандиозным оружием является его человечность — это то, что есть у него и никогда не будет у его врага. Его доспехами является его собственная человеческая хрупкость, хранящееся в его сердце знание о мужестве его отца и жертве его матери, о любви его друзей и собственных добрых чувствах. Я не могу предложить ему другой защиты — ни лучшей, ни дальнейшей. Однако…

— Что, однако?

— Однако у каждого подарка есть оборотная сторона, не правда ли? Джеймс был безрассуден, Лили — опрометчива. И хотя друзья любят его, и он отвечает им тем же, любовь одновременно является и проклятьем, в каком-то смысле.

— Если Драко умрет…

— Если Драко умрет, Гарри не сможет быть полезен никому — ни сейчас, ни потом. Никогда.

— Ярость может быть полезна.

— Я не думаю, что он будет в ярости. Он просто рассыплется на кусочки. И потребуется куда более мудрая рука, чем моя, и куда большее количество времени, чем то, которым мы располагаем, чтобы все эти кусочки снова воссоединить. И всё же…

— Всё же?

— Как бы их разделить? Их необходимо разделить. Последние события изменили мои планы.

— Вы думаете, что они слишком сблизились?

— Да, — Дамблдор погрузился в размышления. — И это не идет на пользу ни одному из них.

— Я рад, — во вкрадчивом голосе Снейпа прозвучали саркастические нотки, — что наконец-то вы обратили внимание, что для Драко не слишком хорошо то, что Поттер с ним так носится…

— Я не думаю, чтобы им управляли. Я думаю, он сознательно принял решение следовать за Гарри, — а это уже совсем другое дело. И в очередной раз я повторю: Гарри — это лучшее, что когда-либо случалось с Драко. Однако, теперь… Учитывая всё, что мы знаем… Нет: Гарри должен сделать следующий шаг своего странствия в одиночку.

— Ему не понравится такая перспектива.

— Скорее всего.

— Это разобьет их сердца, — заметил Снейп.

— Разбитое сердце учит нас понимать самих себя, — возразил Дамблдор. — Оно открывает нам свои секреты.

— А я считал вашей политикой невмешательство, — произнес Снейп, махнув палочкой в сторону дальнего котла. Пламя вспыхнуло и погасло.

— Так оно и есть. Я не вмешиваюсь.

* * *

…И был пляж, и вода все прибывала и прибывала — волны наступали на побережье. Над головой тяжело толкались серые облака, напоминавшие стальные глыбы. по пустынному песчаному берегу ветер гнал обломки пластикового красного ведерка, раскидывая их в разные стороны… и было что-то еще — он не мог увидеть этого, это было не его сном, это было не сном вовсе…

Ураган влетел в разум Гарри, вернув его одним ударом в явь. Гарри рывком сел на кровати, весь обмотанный простынями, и попытался восстановить дыхание.

Он не помнил, что он видел во сне, — да и видел ли вообще хоть что-то. Было только чувство неопределенного, но непреодолимого отчаяния, пронзившего его насквозь и имеющее невероятную силу. При этом у него было совершенно четкое ощущение, что это не имеет отношение ни к боли Драко, ни к его покинутости. Мысли и чувства Драко, даже профильтрованные через собственное сознание Гарри, отличались безошибочно узнаваемой формой и цветом — как отличаются отпечатки пальцев разных людей.

Малфой? — наудачу подумал Гарри и совсем не удивился, не получив ответа. Свесив ноги с кровати, он вслепую пошарил под ней в поисках своей мантии-невидимки и набросил её на плечи. Он тихо крался через почти пустую спальню мальчиков, стараясь не разбудить Симуса — тот сладко спал с улыбкой на губах, подмяв под щекой подушку, немного напоминая херувима. Он так и сиял здоровьем. Гарри почувствовал укол горечи и возмущения, которое тут же сменило чувство вины.

Ночные коридоры были пусты и тихи, дверь в лазарет плотно закрыта, но Гарри, использовав всю развитую за годы шныряния по округе осторожность, приоткрыл ее и шагнул в комнату, захлопав глазами от неожиданно резкого света. Сквозь огромные — от пола до потолка — окна лился лунный свет, такой яркий, что от него болели глаза, а занавески вокруг кровати Драко казались языками белоснежного пламени.

Шагнув, Гарри отодвинул занавеску, звякнули металлические колечки. Драко лежал на кровати на спине, сжатая в кулак левая рука лежала поперек груди, правой рукой он прикрывал себе лицо. Пижамная рубашка задралась, обнажив торс, и лунный свет прочертил темные полоски между его ребер — они совсем не понравились Гарри.

— Эй, — позвал он, — Малфой.

Рука соскользнула с лица, и Драко поднял на него глаза, в которых мелькнуло удивление, смешанное с весельем.

— Я тебя разбудил, да? — спросил он.

— Да. Что — кошмар?

— Ага, — Драко сел, привалившись спиной к стене, у которой стояла кровать, одернул вниз пижаму и пожал плечами. — Да нет, я в порядке. Просто вот лежал тут и размышлял, — пояснил он, как само собой разумеющееся. Тон его голоса отчетливо дал понять: «Я не хочу об этом говорить».

— И о чем ты думал?

— Ну, сам понимаешь: великие вопросы, которые задает нам жизнь: почему бутерброд падает маслом вниз, почему кошка приземляется на четыре лапы и что будет, если привязать бутерброд кошке на спину и бросить её?

— Поверить не могу, что это именно то, ради чего я проснулся.

Драко слабо усмехнулся:

— Ты можешь не оставаться, со мной все в порядке.

Гарри взглянул на него и хотел ответить, что останется, если это нужно, но Драко никогда бы не попросил его о помощи, даже если бы действительно нуждался в ней. Драко вообще никогда не признавался в том, что в ком-то нуждается, считал, что словесное выражение его собственных желаний суть бессмысленная суета. Он относился к тому типу людей, кто, истекая кровью от смертельной раны, могли бы сознаться, что в их жизни случались деньки и получше. Драко никогда бы не признался, что ему необходимо противоядие, чтобы избавить от убивавшего его яда. Нет, Драко ничего бы не сказал.

Драко взглянул на Гарри широко раскрытыми удивленными глазами.

— Всё в порядке, Поттер?

— Ты снова хочешь заснуть? — ответил вопросом на вопрос Гарри.

Скрестив руки на груди и приняв свою обычную позу для сна, Драко, уставился в потолок:

— Признаться, я так не думаю.

— Ну, так я останусь, — Гарри уселся на стул у кровати и облокотился на ночной столик. Он был усталым и слегка встревоженным. Ветер слабо посвистывал в оконных рамах. — Слушай, а почему ты спишь в такой позе, Малфой?

— Какой? — покосился на него Драко.

— Такой, — Гарри скрестил руки на груди, коснувшись ключиц кончиками пальцев.

— Ой, сам не знаю. Отец приказывал домашним эльфам забирать у меня зимой одеяла — считал, что это сделает меня сильнее, пойдет мне только на пользу. Чертовы промозглые ночи… Я до сих пор мерзну — правда, думаю, что по большей части, от воспоминаний…

Гарри мимоходом обдумал еще мириад причин для ненависти к Люциусу Малфою.

— Некоторые вещи ты никогда не забудешь, — наконец сказал он.

Драко закинул руки за голову.

— Ты спал в шкафу, — заметил он, — да?

Гарри кивнул и уткнулся подбородком в колени. Ему нравилось, как говорит об этом Драко — без излишних сантиментов, без жалости и ужаса, словно подразумевая само собой разумеющимся, что некоторые спят на кроватях с пологами, а другие выбирают для этого буфеты.

— Там, наверное, темно. И маловато места, — Драко по-прежнему смотрел в потолок. — Просто, ты до сих пор всегда кладешь всё, что может понадобиться тебе утром, справа, и хватаешь это, не глядя, — словно привык вставать, не зажигая света. И еще ты не ворочаешься, когда спишь. Похоже, ты не раз падал на пол с кровати.

— Что ты знаешь о боли, если ты не приземлялся на паука посреди ночи! — рассмеялся Гарри.

— О, мне ли не знать, Поттер: вспомни, у нас были гигантские пауки.

— Ммм, — острая боль кольнула Гарри, и он отвел глаза. Занавески вокруг кровати слабо покачивались, шелестя, как мягкая высокая трава. Гарри подумал о тех людях, у которых в морозы начинали ныть потерянные конечности — у Гарри ныло все тело, когда он терял близких ему людей.

— Думаешь об Уизли? — спросил Драко. Подложив руку под голову, он повернулся к Гарри. Лунный свет, льющийся сквозь стекло, сделал его глаза серебряными дисками.

— Как ты догадался, — задохнулся от неожиданности Гарри. — Впрочем… неважно. Наверно, ты считаешь меня идиотом: после всего того, что он сделал…

Драко немного помолчал. Гарри рассеянно шарил глазами по комнате. Она напомнила ему огромную церковь — с высоким потолком, перекрытиями, огромными окнами, сквозь которые виднелся далекий Запретный лес… с призрачно колышущимися занавесками… Интересно, почему Драко предпочел остаться здесь, а не вернуться в свою собственную спальню?