Глава 13. Сквозь тусклое стекло 1 page

"Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно,

тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти,

а тогда познаю, подобно, как я познан."

Первое послание к Коринфянам апостола Павла

Алкоголь и огонь не сочетаются, думал Драко, глядя в камин, где языки пламени уступили место слою рдеющих угольков. С момента возвращения в спальню он добавил еще три «Маи Таи», и его окружение начинало выглядеть слегка… специфическим. Тепло огня, объединенного с жаром алкоголя в его крови, привело к тому, что его одежда была мокрой от пота, не говоря уже о том, что его зрение расплывалось. Можно ли считать полностью нормальным, что напиток в его стакане оставался весьма устойчивым, в то время как мебель, казалось, колыхалась вверх и вниз?

В неясных очертаниях комната стала напоминать ему кабинет его отца, там, в Замке. Такие же толстые каменные стены, зловещие гобелены, заполненные изображениями змей и пауков, те же самые тяжелые кресла — как часто он видел отца, сидящим глубоко в кресле у огня, со стаканом Королевского Огненного виски в руке, смотрящим угрюмо в огонь, в точности, как он сам теперь. Он будто снова был дома, или если не дома, то, по крайней мере, в каком-то другом месте, а не в этой крепости — месте одновременно чужом и странно знакомом, где действительность принимала вид мечты.

Сквозь тишину он снова слышал в своей голове голос Слитерина, говорившего ему о договоре, который скрепил мир вместе, о необходимости противоположностей, тьмы и света, ночи и дня, добра и зла. Морозный холод и жар печи, смертельная чернота и ослепительный свет. День сменяется ночью, и ночь сменяется днем, и оба приносят враждебность и страдание. Он видел лицо Гарри, и его выражение, когда Гарри смотрел на него в камере — не ярость, не отвращение, не разочарование, но гораздо худшее сочетание из всех трех.

Что случилось со мной? Почему я думаю об этих вещах, если в этом нет никакого смысла? Он опустил глаза и увидел собственное искаженное отражение в серебряном кубке, который он держал — гладкую поверхность щеки, которую портил только крошечный шрам на его скуле, серебро глаз. А может, я в самом деле становлюсь пьяным. Он очень осторожно опустил кубок на стол рядом с креслом, и помахал рукой в сторону огня.

— Инсендио, — прошептал он, и пламя снова взметнулось вверх. Янтарный свет огня пронизывал зеленую жидкость в его стакане, превращая ее в золото. Драко откинулся назад, положив голову на спинку кресла, очень медленно опустив веки так, чтобы смотреть на огонь камина сквозь ресницы, будто сквозь бахрому серебристой травы.

Какая-то тень пересекла огонь. Он не обратил внимания. Образы, которые танцевали перед его внутренним зрением, завладели его вниманием. Зеркало Правосудия, отражение в его серебристой поверхности — сначала его собственное бледное испуганное лицо, затем… другие вещи. После этого он почти не сопротивлялся, когда Слитерин потащил его инспектировать его «армию». Которая была многочисленна до абсурда. Дементоры, оборотни, тролли и всякая другая пакость простирались настолько далеко, насколько мог видеть глаз. Ему было все равно. Флёр сказала ему, что Слитерин покажет ему что-то настолько ужасные, что от одного вида можно умереть. Ну что ж, он не умер, но то, что он видел, оставило раскаленный добела след в его душе, и эти образы вспыхивали и гасли в его глазах, будто память об огне. То, от чего нельзя оправиться.

Другая тень прошла перед его веками. На этот раз он почувствовал, как напряглись мускулы. Кто-то еще был в комнате рядом с ним. Он развернулся в кресле, ожидая увидеть Флёр или Слитерина, или иного случайного фаворита. Но не того, кого он увидел.

Перед ним, в ореоле огненных волос вокруг бледного лица, стояла Джинни.

**************

Начался дождь. Трава вокруг ног Сириуса и Лупина была мокрой, и штанины брюк намокли, пока они ждали на склоне. Однако их головы и плечи оставались сухими благодаря заклинанию Зонтелль, которое Лупин использовал после того, как они оставили дом Поттеров. Сириус был слишком погружен в свои мысли, чтобы обращать внимание на погоду — он был поглощен раздумьями и разглядыванием ножен, которые были, вне всякого сомнения, Ключом Гриффиндора. Это была прекрасная вещь, сделанная настолько искусно, что отделка в виде резных цветов и листьев, которые покрывали ножны сверху донизу, была почти излишней. Мысль, что ножны принадлежали поколениям Поттеров, включая Джеймса, заставляла Сириуса так волноваться, что он может уронить или как-то иначе повредить их, что Лупин предложил наложить на них заклятие Редуктус, чтобы уменьшить их до размера ладони, так что Сириус мог бы тщательно укрыть их во внутреннем кармане плаща, что он и сделал.

— Чего мы опять ждем, Сириус? — спросил Лупин, ежась от резкого ветра. Похоже, сама природа подлаживалась под мрачное, озабоченное настроение Сириуса — серебристо-черные облака неслись по небу цвета мокрого железа, и ветер заставлял ветви деревьев выводить мрачную песню.

— Отсюда будет легче отправиться, — ответил Сириус, когда они добрались до вершины холма позади старого дома Поттеров. Сириус достал маленький серебряный свисток из кармана плаща и подул в него, издав грустный, пронзительный звук. Без дальнейших объяснений, он положил его обратно в карман.

Гораздо скорее, чем он ожидал, они услышали хлопанье крыльев и обернулись, чтобы увидеть…

Сову?

Маленького, абрикосового цвета, сыча.

Лупин моргнул.

— Немного маловат, чтобы нести нас обоих, как ты думаешь? — спросил он в то время, как птица устроилась на плече у Сириуса и осторожно клюнула его. Тот взял пергамент, привязанной к ноге совы, и развернул его. Сова снова отправилась в полет, тяжело хлопая палевыми крыльями на фоне темного неба.

— Это от Нарциссы, — сказал Сириус, закончив читать, и передал письмо Лупину. — Должно быть, она выжала некоторую информацию из того демона. Ничего особенно, впрочем.

Лупин, бегло просмотрев письмо, собирался, было ответить, когда большая тень заслонила слабый свет, который солнце бросало на пергамент. Он поднял голову и увидел силуэт огромного животного, кругами снижающегося к ним — тело лошади, украшенное крыльями и головой орла и хвостом льва.

— Это Конклюв? — спросил он, поворачиваясь к Сириусу. Конечно, он узнал гиппогрифа, он видел и прежде, как Сириус ездил на нем, и помнил его с того времени, когда он жил привязанным снаружи хижины Хагрида в Хогвартсе. Однако, Лупин никогда не подходил к нему слишком близко по очень серьезным причинам.

— Сириус…

Гиппогриф опустился на траву прямо перед ними и зашагал к Сириусу. Конклюв был прекрасным животным, его темная серая шкура переходила в желтовато-коричневое оперение на крыльях, а глаза ярко светились. Он ткнулся головой в плечо Сириуса, и Сириус хотел, было потянуться и погладить его голову, покрытую перьями, когда он увидел, что гиппогриф напрягся и уставился, сузив глаза, на что-то позади него.

Низкий рокот прокатился в горле Конклюва и он попятился.

— Клювик, что?.. — начал Сириус, поворачиваясь, чтобы проследить пристальный взгляд обеспокоенного гиппогрифа.

Он увидел Лупина, стоящего скрестив руки, его одежда обвивалась вокруг него под сильным ветром, будто черные сложенные крылья. Он слегка покачал головой.

— Сириус. Это я.

— Лигатус, — сказал Сириус, доставая палочку. Серебряная веревка выскочила из ее кончика. Один конец веревки обвился вокруг шеи Конклюва, другой затвердел и изменил форму, превратившись в рукоятку в кулаке Сириуса. Крепко удерживая привязь гиппогрифа, он повернулся и посмотрел на Лупина.

— Что ты хочешь сказать, что это ты?

— Он чувствует, что я — оборотень, — сказал Лупин, глядя напряженно на Конклюва. — Он меня боится.

— Боится тебя? Не обижайся, но если дойдет до схватки «рука против клюва», я думаю, он тебя одолеет.

— Это не имеет значения. Он отчасти лошадь. Лошади ненавидят волков. Это у них в крови.

Сириус провел рукой вдоль шеи Конклюва. Гиппогриф стоял неподвижно, напрягшись каждым дюймом своего тела, не отрывая взгляда от Лупина.

— Лошади также ненавидят львов, а он отчасти и лев. Он мог бы быть немного более терпимым. Я знаю, что животные не любят тебя, но я думал, что волшебное существо вроде Конклюва… Я имею в виду, ты же можешь справиться с тихомолами…

— Те — темные существа. Конклюв — волшебное животное, созданное из других животных, и его инстинкты — инстинкты животного. Он не знает, как ко мне относиться. Внешне я не более, чем человек, но это не так, и он чувствует это.

Сириус покачал головой.

— Ты — человек.

— Нет, и ты это знаешь, — терпеливо возразил Лупин.

Сириус сурово посмотрел на него.

— Может, я и не хочу… — добавил Лупин.

— Может, и не хочешь.

Сириус мимолетно прислонил голову к боку Конклюва, затем поднял глаза.

— Но тебе все равно придется сесть вместе со мной на этого гиппогрифа. Я не вижу другого способа для нас, чтобы добраться туда, куда мы направляемся. Ты знаешь дорогу, но мы не можем телепортироваться. Я уверен, что там заграждения вокруг всего замка, нас наверняка расщепит.

Лупин покачал головой и шагнул к Сириусу.

Конклюв отпрянул, едва не сбив Сириуса с ног. Сириус метнулся с дороги, едва избежав удара в лицо одним из неистово хлопающих крыльев.

— Клювик! — рявкнул он, сильно дергая за веревку, связывающую его с гиппогрифом. — Конклюв! Тихо!

Было не похоже, что Конклюв готов успокоиться. Он продолжал метаться взад и вперед, дико выкатывая глаза. Лупин не приближался, он неподвижно стоял на прежнем месте.

— Конклюв, — повторил Сириус тихим, успокаивающим голосом, подтягивая гиппогрифа к себе за цепь, которую он наколдовал.

Лупин смотрел, чувствуя, как дурное предчувствие сгущается у него под ложечкой. Он вырос с осознанием того факта, что животные ненавидят его. После того, как он был укушен, его семья была вынуждена избавиться от всех домашних животных — от собак и кошек, даже кролики в вольере, во дворе, вздрагивали и поспешно удирали от него, когда он проходил мимо.

В окрестных лесах там, где он жил ребенком, всегда водились оборотни, что и послужило главной причиной того, что он был укушен. Он помнил, что говорил ему один из старейшин, когда он был еще ребенком:

«Теперь ты вне этого мира, ты больше не часть его. Животные будут избегать тебя, зная твою суть, и серебро, кровь земли, отвергнет тебя. Куда бы ты ни пошел, земля будет пытаться извергнуть тебя со своего лица, ибо ты — неестественное существо, и земля ненавидит то, что вне ее естества.»

— Мы могли бы просто призвать наши метлы, — заметил он примирительно, хотя и знал, что это бесполезно — это всегда было бесполезно, когда Сириус втемяшивал что-нибудь себе в голову.

— Конклюв… быстрее… — пропыхтел Сириус, по-прежнему крепко удерживая гиппогрифа за повод.

Он вытянул руку и твердо провел ею по перьям на шее животного, затем потрепал Конклюва под подбородком. Очень медленно, после неоднократных уговоров и поглаживаний, Конклюв успокоился настолько, что опустил голову Сириусу на плечо, хотя его хвост по-прежнему хлестал из стороны в сторону.

Сириус, черные волосы которого, намокнув, прилипли ко лбу, обернулся и протянул Лупину руку.

— Ну же, Рем, — сказал он.

Лупин медленно приблизился, неожиданно и не без удовольствия вспомнив, как Драко необычно долго носил повязку на руке, когда учился на третьем курсе, после того, как Конклюв поранил его. Что ж, если какое-нибудь животное хотело укусить Драко, оно не обязательно было плохим, принимая во внимание, каким он был в то время. Он протянул руку и положил ее на бок Конклюва. Гиппогриф вздрогнул, его кожа колыхнулась от прикосновения Лупина, но он не отстранился.

Лупин поднял глаза и взглянул на Сириуса, который хоть и выглядел измотанным, но по-прежнему улыбался ему, блестя глазами.

— Видишь? — сказал он, порывисто дыша. — Все просто.

Лупин не ответил. Он позволил Сириусу подсадить его на спину Конклюва и сидел не двигаясь, пока его друг не вскарабкался позади него. Он мог чувствовать, как кожа гиппогрифа корчится и вздрагивает там, где он касался ее, и он знал, что Конклюв терпит его в качестве седока только из любви к Сириусу. Что, предположительно, было не самым худшим основанием для терпения.

**************

— Гарри?

— Что?

— Ты собираешься, носить этот Амулет или нет? Это небезопасно — просто держать его в руке.

Гарри не ответил. Эрмиона смотрела на него взглядом, полным беспокойного любопытства. По-прежнему прикованный к стене, Гарри ухитрился извернуться таким образом, что его скованные руки оказались впереди, а не у него за спиной. Его поза по-прежнему была неудобной, но все же меньше, чем раньше. Эрмиона опустила глаза на свою ладонь, пальцы которой переплелись с пальцами руки Гарри, лежащей на колене. В другой руке Гарри держал Эпициклический Амулет, зажав его в кулаке, и золотая цепочка свисала между пальцами. Похоже, что он не хотел выпускать его, но и не знал, что с ним делать.

Она оглянулась и посмотрела на Рона, прислонившегося к стене рядом со входом в камеру. Рон просматривал книгу, которую нашел между подушками одного из диванов, стоящих вдоль стены. Кажется, она называлась «Как быть злым», сочинение Стива Третьего. Вряд ли это отвлечет его от беспокойства за Джинни, подумала она. Ей хотелось подойти и предложить ему утешение или свою компанию, но она видела, что Рон хотел побыть один, и, кроме того, Гарри она была нужнее.

Эрмиона подавила приступ панического раздражения. Что это взбрело Джинни в голову, в отчаянии подумала она. Она попыталась отнестись к этому снисходительно. Пожалуй, если бы это касалось Гарри, она бы отправилась за ним не раздумывая, не так ли? Конечно, Джинни не может любить Драко так же сильно, как Эрмиона любит Гарри. Она почти не знает его. Она даже не знает его так же хорошо, как Эрмиона, и не любит его так, как… ладно, это была бесполезная цепь рассуждений. И Джинни этим не вернешь.

— Я не знаю, — наконец, произнес Гарри.

— Но ты веришь мне, что он просто играл роль?

Гарри утомленно вздохнул.

— Да, я тебе верю. И я верю тебе, что он не нарочно ткнул меня ножом, хотя мне кажется, что он получил от этого больше удовольствия, чем ты готова признать.

— Почему это? — резко спросила Эрмиона. — А ты бы получил удовольствие, если бы вы поменялись местами?

Гарри откинул голову к стене и прикрыл глаза.

— Не заводись.

Она подвинулась, не вставая с колен, чтобы смотреть ему в лицо.

— Гарри, я знаю, это как-то связано с тем, что он тебе наговорил, чтобы разозлить тебя настолько, что ты выбил эту дверь. Я права?

— Может быть, — ответил он, не открывая глаз.

— Ты не расскажешь мне, что он сказал?

Короткая пауза.

— Пожалуй, нет, — сказал Гарри.

Эрмиона подавила желание хорошенько встряхнуть его. Ей хотелось возразить, что он не должен скрывать это от нее, что они всегда все говорили друг другу, но тут она осознала, что это не так. Рон — вот кто все всегда ей рассказывал; хотя она и могла довольно точно прочитать, что написано у Гарри на лице, однако Гарри по большей части старался не выдавать свои чувства, и чем больше что-нибудь терзало его, тем старательнее он это скрывал.

— К тебе это не имело отношения, — добавил Гарри, будто в дополнение.

Волна виноватого облегчения прокатилась внутри нее.

— А я и не думала, что это может иметь отношение ко мне, — соврала она.

Снова пауза.

— Гарри, ну пожалуйста, — попросила она.

Его веки медленно поднялись, и он взглянул на нее. Его глаза потемнели и напоминали изумруды.

— Скажу тебе только, что это были очень ужасные вещи, — сказал он. — Я этого не забуду. Никогда. Этого нельзя простить.

Эрмиона покачала головой.

— Ты должен простить его, Гарри.

— Почему?

— Потому что, что бы он ни сказал, он сделал это, пытаясь спасти тебе жизнь. И он должен был понимать, что ты возненавидишь его за это. Неужели ты не можешь понять, как тяжело ему было принести эту жертву?

— Ты его защищаешь?

Эрмиона вздернула подбородок.

— А ты бы хотел, чтобы я не говорила тебе, что я на самом деле думаю? Ты бы предпочел, чтобы я не говорила тебе, когда ты не прав?

— Он мог бы сделать это как-нибудь иначе.

— Как именно иначе? Что бы он ни сделал, чтобы разозлить тебя до такой степени, заставило бы тебя ненавидеть его. Этого нельзя было избежать.

Гарри не ответил. Он выглядел утомленным, кожа на его лице будто обтягивала кости, зеленые глаза были широко открыты и влажно блестели.

— Гарри, он бы никогда не причинил тебе боль намеренно. Не таким образом. Да, конечно, он бы ударил тебя, и он попытался бы выбить тебя из колеи, отчасти из-за того, что он толком не понимает, как относиться к тебе, ты что-то значишь для него, но он не знает, что именно. Для него это не укладывается ни в какие рамки. Гарри, у него никогда не было брата. У него, по сути, даже никогда не было друга. Никого, кто мог бы сравниться с ним по интеллекту. Никого, ради чьего хорошего отношения он бы приложил все усилия. Он не знает, как ему поступать в отношении тебя. И вот он снова становится саркастичным или противным, а когда он мягок, ты не веришь, этой доброжелательности и набрасываешься на него. По сути, он довольно терпимо относится к тебе.

— Терпимо? — выпалил Гарри, уставившись на Эрмиону с таким недоверием, что это выглядело почти смешно. — Это Малфой-то?

— Ну вот, ты опять называешь его Малфой, — невозмутимо заметила Эрмиона. — В чем дело? Ты не можешь выговорить его имя? Он собирается стать твоим родственником…

— Малфой мне не родня! Он не член моей семьи!

— В какой-то степени, Гарри, он родственник. Как, по-твоему, что такое семья? Это люди, которые связаны с тобой, и ты не выбираешь, кто они, ты не можешь изменить их, и ты должен жить с ними и любить их.

Гарри искоса взглянул на нее, и она поняла, насколько неуместно это прозвучало по отношению к его собственному воспитанию.

Она закусила губу.

— Это немного чересчур, — решительно заявил он, — просить меня полюбить Малфоя.

— Ну, для начала ты мог бы называть его по имени, а потом двигаться дальше.

Гарри с вызовом взглянул на нее.

— Он называет меня Поттер.

— Да, это так, — Эрмиона запрокинула голову и, неожиданно для Гарри, нежно поцеловала его в висок.

— Если чему-то в ваших отношениях суждено измениться, то это будет зависеть от тебя. Гарри, у тебя есть преимущество перед ним. У тебя есть друзья. Ты знаешь, как с ними обращаться. Он — не знает. Он просто поступает инстинктивно. Если ты обращаешься с ним, как с другом, он станет тебе лучшим другом из всех. А если ты относишься к нему, как к своему злейшему врагу, то он таким и станет.

— Он не думает обо мне, как о друге, — резко ответил Гарри, но Эрмиона видела, как упрямство исчезает из его глаз, оставляя смутное беспокойство, которое она могла прочитать так же легко, как она всегда читала выражение его лица.

— Может быть, нет, — мягко сказала она. — В его сознании ты не столько друг, сколько… лучшая часть его самого.

Гарри смотрел на нее. И Эрмиона протянула руку и взяла Эпициклический Амулет у него из руки. Она чувствовала его, такую знакомую, тяжесть на ладони — как незначительна она была для того, чем он был — сущностью человеческой жизни, ставшей осязаемой. Она так привыкла к тому, как он сжимал ее горло, что последние несколько дней, просыпаясь, она тянулась к нему и вздрагивала от чувства утраты, обнаружив, что его нет.

Она расстегнула цепочку и посмотрела на Гарри.

Тот склонил голову, и Эрмиона застегнула цепочку на его шее, позволив Амулету упасть ему за пазуху.

— Это большая ответственность, — заметил Гарри, глядя на нее.

— Но не для тебя, — ответила Эрмиона. — Это… то, что ты есть.

**************

Джинни стояла, замерев, окутанная плащом-невидимкой, и смотрела на Драко. В первый момент, когда она только вошла, она едва не убежала прочь, одновременно желая и не желая говорить с ним. Казалось, каждый раз в течение этих дней, когда она видела его, он выглядел по-другому — все дальше и дальше от самого себя. Там, в камере, он был таким холодным, отстраненным и замороженным, что она едва могла взглянуть на него. Она ожидала увидеть его таким же одиноким, но вместо этого он выглядел слегка… успокоенным, будто какое-то бремя упало с его плеч. Он как-то расслабленно утопал в кресле перед пляшущим красно-золотым пламенем, которое отбрасывало желтоватое сияние на все, что находилось в комнате, включая самого Драко, превратив его серебристые волосы в русые и добавив теплые золотые тона к его бледной коже.

Джинни позволила плащу соскользнуть к ее ногам и ждала, когда он ее заметит. Но он не замечал. По крайней мере, не показывал вида. Драко продолжал смотреть в огонь, будто загипнотизированный. Она сделала шаг к нему, затем другой. Она была уже так близко, что могла коснуться его руки, когда он резко повернулся в кресле, широко открыл серые глаза и уставился на нее.

Она протянула к нему руку.

— Драко?

Стакан выпал у него из пальцев. Он упал на пол, но не разбился, и покатился в огонь. Джинни проследила за ним взглядом, не решаясь смотреть Драко в лицо.

Он не был рад увидеть ее. Напротив, он был в ужасе.

— Джинни?

Она чувствовала, как толчки ее сердца отдаются в горле.

— С тобой все в порядке? — отважилась спросить она.

Он продолжал смотреть на нее, все с тем же ошеломленным, застывшим выражением лица. Наконец, он рассмеялся. На мгновение она растерялась. Даже Драко не нашел бы ничего смешного в данной ситуации.

— Так ты пришла за мной, — сказал он, и в его голосе прозвучала резкая нота гнева, хотя его губы продолжали улыбаться. — Мило, не правда ли. Но глупо.

Джинни почувствовала, будто что-то сжалось внутри.

— Ты не рад меня видеть.

— Нет. А ты в самом деле думала, что я обрадуюсь?

Она выставила подбородок.

— Да.

— С чего это? Если бы ты встретила своего лучшего друга в аду, тебе было бы приятно видеть его?

Джинни не была уверена, что он хочет сказать и поэтому просто смотрела на него, чувствуя, как холод охватывает ее.

Драко вытянул ногу и подтолкнул к ней одну из маленьких скамеечек.

— Ну что ж, если ты не собираешься уходить, почему бы тебе не присесть и не выпить со мной. Мы можем провести здесь время. Рассказывать шутки. Ждать апокалипсис.

— Шутки? — слабым голосом отозвалась Джинни.

Драко откинул голову на спинку кресла. Свет от камина рельефно оттенил впадины у него под глазами, его скулы, окрасил лицо в золотистые тона. Он был почти убийственно красив. Определенно, что-то заболело у нее внутри.

— Ну да, шутки. Например, сколько Малфоев нужно, чтобы заменить электролампочку?

Она молча смотрела на него. Драко поднял палец.

— Всего лишь один. Но в старые добрые времена сотни слуг поменяли бы тысячи лампочек по нашему малейшему капризу.

Он невесело улыбнулся, скользнув поглубже в кресло.

— Это один из приколов моего отца. Наверное, надо быть Малфоем, чтобы считать это смешным.

Джинни наморщила нос.

— Ты пьян, — заявила она, поскольку подозрение переросло в уверенность.

— Вовсе нет, — возразил он оскорблено, откидывая серебристые волосы, упавшие ему на глаза. — Я всего лишь пропустил четыре «Маи Таи», и они совсем на меня не подействовали.

— Ты пьян! — отрезала Джинни. — Посмотри на себя. Ты даже не спросил, как я попала сюда.

— Я бы спросил. К сожалению, я парализован, поскольку мне все по фигу.

— Я использовала Хроноворот, — сказала она. — Это долгая история. Мы проникли через время в адмантиновую камеру, чтобы вызволить тебя и Гарри.

— Только меня в камере не было, — мягко заметил он.

— О нет. Ты был там.

Драко сел прямо. Глаза, лениво полуприкрытые веками, пристально уставились на нее.

— Ты была там? Только что?

Джинни кивнула.

— Ты сказала мы, — заметил он. Это был вопрос.

— Я прибыла с Роном. И… Эрмионой, — нехотя добавила она, зная, какой эффект это может произвести на него.

Она видела, как зрачки его глаз слегка расширились, а его рука напряженно уперлась в край кресла. Но кроме этого, он ничем себя не выдал.

— Мы спрятались под плащом-невидимкой.

— В самом деле, — в его глазах прятался опасный огонек, который нервировал ее. — Невидимая галерея персонажей «Peanuts» (серия комиксов о детях, художника Чарльза Шульца. — прим. пер.). Никогда бы не подумал. Я, должно быть, выглядел весьма глупо.

— Нет, — она подавила дрожь. — Глупо? Я бы не сказала.

— Значит, ты пришла спасти Гарри, — решительно подытожил он. — Что же ты не спасаешь? Это что, перерыв для чашки кофе? Или ты решила заглянуть и поздороваться?

— Мы пришли спасти вас обоих.

— Но как видишь, — Драко откинулся назад и ухитрился одним скупым жестом указать на комнату, камин и пустые стаканы на столике, — меня не надо спасать. Я прекрасно себя чувствую.

— Прекрасно? Я этого не вижу.

Неожиданная стремительность, с которой он выпрямился в кресле, поразила ее.

— Ты следила за тем, что происходило в камере? Ты видела меня?

— Я видела тебя.

— А ты видела, как я располосовал Гарри? Твоего дорогого Гарри, в которого ты влюблена вот уже шесть лет? Ты слышала, что я сказал ему?

Голос Джинни был спокоен:

— Я видела, как ты случайно порезал его. Я видела, как ты говорил разные вещи, но ты не думал так.

— Откуда ты знаешь, что я так не думал?

— Я просто знаю это, — она знала, что это звучит неубедительно. Она вызывающе вскинула голову. — Я знаю о Темной Магии больше, чем ты думаешь. Я могу ощутить, когда люди действуют не по своей воле. Ты так и поступал.

— Не по своей воле? Ты уверена?

— Почему ты отвечаешь вопросом на вопрос?

— Разве я отвечаю вопросом на вопрос?

— Теперь ты просто пытаешься досадить мне, — раздраженно отрезала она.

— Ага, — подтвердил он. — И, как видишь, удачно.

Джинни сверкнула глазами. Драко поглубже забился в кресло и одарил ее утомленным и раздраженным взглядом.

— Меня легко вывести из себя, — сказала она. — Слишком просто для тебя. Все равно, что отрывать крылышки у мух. Похоже на то, что ты делал с Гарри там, в камере.

Теперь он отвел глаза в сторону.

— Я догадалась, что все это было частью какого-то большого плана, — продолжила она. — Я видела, что ты притворяешься. Но, похоже, у тебя нет никакого плана. Если только хандрить все время не сойдет за план.

— Мой текущий план состоит в том, чтобы надраться и ждать, не решит ли Гарри убить меня. Я свою часть выполнил, а он нет. Если только это имеет смысл.

Джинни поняла только часть из всей этой тирады. Она состроила мину.

— И это твой план? Он жалок.

Его глаза снова блеснули, на этот раз с большей энергией по сравнению с той, что он демонстрировал в течение всего времени их общения. Он поднялся на ноги, лишь слегка покачиваясь. Возможно, он и был пьян, но он не показывал это, как, например, Фред и Джордж, когда они приползали домой после нескольких бутылок Старого Огненного Виски Огдена. Казалось только, что он еще более четко выговаривает слова, сдерживая себя еще более строго, чем обычно.

— Это я жалок? — переспросил он угрожающе мягким голосом. — Я бы не стал сравнивать, Джинни, если бы я был на твоем месте.

Он подошел к ней поближе, протянул руку и коснулся ее волос, обвив непослушную прядь вокруг пальцев.

— Чего ты ожидала, Джинни, когда ты увидела меня? Ты думала, что я брошусь в твои объятия и побегу за тобой домой, будто спасенный щенок? Ты думала, что я буду благодарить тебя?

Его рука отпустила ее волосы, коснулась ее щеки, и кожу будто обожгло молнией. Стоя так близко, она могла чувствовать запах алкоголя, перебивавшего его обычный запах, который она помнила — пряности, кожа и дым камина.

— Может, у тебя меньше воображения, чем я думал.

В голове у нее прозвучали слова брата: «Прежде всего, воображение нужно, чтобы предположить, что у тебя есть душа, Малфой».

— Я не понимаю, — сказала Джинни.

Она отстранилась от него, от его прикосновения и отвернулась. Так было легче, когда она не видела его лица, и она не хотела, чтобы он увидел слезы в ее глазах.

— Ты хочешь сказать, что ты не пойдешь со мной? У меня плащ-невидимка — это не будет опасным…

— Опасным, — будто сплюнул Драко.

Она вздрогнула. Хотя она и не могла этого видеть, но она могла представить себе выражение его лица, его гнев.

— Вот оно что, ты так считаешь? Трусость?

— Так это выглядит со стороны.

Какое-то время он молчал, и она была готова повернуться к нему. Затем она почувствовала, как его руки сомкнулись вокруг нее, и он подтянул ее к себе. Она ощутила, как мускулы у него на груди и плечах прижались к ее спине, и по нервам будто провели лезвиями там, где он коснулся ее.

— Позволь мне кое-что сказать тебе, — прошипел Драко ей в ухо. — Ты не знаешь меня. Тебе только кажется, что ты знаешь. Ты не понимаешь, какой я на самом деле.

— А ты понимаешь?

— Да, черт возьми. Я это видел. Ты слышала о Зеркале Джедан? Так вот, у Слитерина есть другое зеркало, похожее. Но только оно не показывает то, что ты желаешь. Оно показывает, какой ты на самом деле.