Международное влияние идей гугенотов 1 page

ПОЯВЛЕНИЕ

СВОБОДЫ

В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

Влияние Кальвина

На пять правительств

С XVI до XVIII веков

Женева Кальвина • Франция гугенотов

Шотландия Нокса • Пуританская Англия

• Колониальная Америка

ДУГЛАС Ф. КЕЛЛИ

©Реформатская Теологическая Семинария

г. Санкт-Петербург

2005 год

Моей дочери

Марте МакКруммен Фразер Келли

с любовью и благодарностью

Покажи, душа моя, величие Его силы!

Власти и державы откладывают свою славу;

Гордые сердца и упрямые души обращаются в бегство,

Голодные накормлены, смиренные возвышены.

Покажи, душа моя, славу Слова Его!

Его обещание твердо, и милость несомненна.

Покажи, душа моя, величие Господа

Детям детей и вовеки веков!

(Из перефразированного гимна “Величие Девы Марии”, взятого в сокращении из Новой Английской версии Библии преп. Тимоти Дадли-Смитом, епископом Нориджским.)

Содержание

Предисловие

Вступление

1. Жан Кальвин и Женева

2. Кальвинизм во Франции: опыт гугенотов

3. Кальвинизм в Шотландии: спор и торжество

4. Кальвинизм в Англии: борьба пуритан и ее результаты

5. Кальвинизм и правительство в американских колониях

Заключение

Предисловие

К написанию этой книги меня вдохновило участие в Судебной Комиссии Христианского Юридического Общества, которая начала свою деятельность в начале 1980-х годов. Ученые юристы и богословы основных христианских традиций, оставившие след в американской истории (такие, как англикане, баптисты, лютеране, менониты, реформаты и католики) время от времени в течение нескольких лет собирались вместе. Нашей основной задачей была попытка разобраться в том, что наши уважаемые исторические христианские традиции понимали и осуществляли на практике в отношении закона, власти, свободы и долга, и особенно их нормы для отношений между церковью и государством. Также существовало некое мнение о том, что если мы как участники дискуссии поделимся своими деноминационными особенностями, мы сможем выработать некий общий курс для христианских юристов, судей и всех, кто хочет понять, что является справедливым в современной борьбе, затрагивающей религиозную свободу.

К концу наших заседаний комиссия не смогла завершить свою претенциозную программу. Но я думаю, что все участники подобно тому, как “железо железо острит”, получали большой стимул от общения друг с другом, исследуя вопросы формы и свободы относительно задач церкви и государства. Хотя мы и не добились средств для решения задачи опубликования книг по каждой традиции, по окончании работы комиссии некоторые участники дискуссии (или избранные ими эксперты) действительно решили издать монографии, давая совет по спорным вопросам, касающимся закона и свободы в своей собственной традиции. Теперь такой материал становиться доступным, и мы верим, что он внесет свой вклад в развитие религиозной свободы в будущем. Данная книга, рассматривающая существенную роль кальвинизма в появлении свободы с XVI по XVIII века, является частью литературы, возникшей в результате тех ранних усилий. Надеемся, что это произведение и другой подобный материал смогут каким-либо образом помочь реализовать первоначальное видение, предоставляя изученный материал прошлого, чтобы стать источником света для тех, кто сталкивается с проблемами гражданской и религиозной свободы в настоящее время и в будущем.

Хотя к тому времени, как я завершил работу над книгой, комиссия по юриспруденции больше не собиралась, так что их совет стал для меня недоступным, и мне очень помог Курран Тиффани, который руководил работой комиссии в самом начале. После выдающейся карьеры юриста м-р Тиффани работал и с Христианским Юридическим Обществом и с Национальной Ассоциацией Протестантов, в особенности по вопросам, касающимся религиозной свободы и пересекающихся ролей церкви и государства. Он охотно пожертвовал своим временем, чтобы перечитать рукопись целиком, и высказал много полезных критических замечаний и предложений, которые, как я считаю, значительно усилили окончательный вариант книги. Тем не менее, любые оставшиеся ошибки или другие слабости принадлежат мне, а не ему.

Я написал эту книгу во время годичного отпуска в 1988 г., который мне любезно предоставили администрация и исполнительный комитет Реформатской Теологической Семинарии г. Джексона, шт. Миссисипи, в котором я преподаю. Многие друзья различными способами старались сделать возможным проведение этого отпуска в Шотландии. Нам помогали Молодые Искатели из класса воскресной школы 1-й Пресвитерианской Церкви г. Джексона, руководителем которой в то время был Дин Фулгхом, Артур Стрингер, Чарльз Вилльям, Бо Боуен, Джордж Виттен и некоторые другие, включая безымянную черную баптистскую церковь в Джексоне. Друзья в Диллоне (Южная Каролина) помогли нам с подготовкой к отпуску. Некоторые из них - Фил Браун, Гарри Гиббонс, Джим Аткинс, Джон Е. Хобейка, Вилльями Хобейка и Брюс Прайс. Также хочу выразить признательность за любезную помощь, оказанную баптистским храмом в г. Флоренс (Юж.Каролина), пастором которой является д-р Вильям Т. Монро. С нами оставались друзья в 1-й и во 2-й Пресвитерианских Церквях г. Язу-Сити, шт. Миссисипи, как и преп. Вильям Фултон, пастор Объединенной Методистской Церкви в г. Торндейл, шт. Техас.

В Эдинбурге нас благословили славным жильем, благодаря любезности преп. д-ра Франка Гибсона, и работой в Рутфорд Хаузе, руководителем которого тогда был д-р Найджел Камерон. Мисс Джанелла Гловер, исполнительный секретарь в Рутфорд Хаузе, оказывала мне постоянную помощь в моей работе. Рос Миллс из Мельбурна (Австралия) (теперь миссис Кристофер Торн) служила нам как няня для наших детей во время годичного отпуска и после него. Преп. Вилльям Стилл из Абердина и мисс В.Г.С. Корниш-Браун из того же города разными способами поддерживали нас во время нашего пребывания в Шотландии.

Личные дискуссии со многими британскими и американскими учеными из различных родственных областей науки обогатили и дали стимул моим размышлениям о связях между богословием и жизненным опытом Кальвина и подъемом современной свободы. Профессор Фрэнсис Лиалл факультета права Абердинского Университета передал мне способность понимания сути и полезную библиографию, как и д-р Вилльям Сторрар, в то время - служитель Церкви Шотландии в Карлуке (и автор книги “Шотландская индивидуальность: христианский взгляд”), а теперь - Эдинбургского Университета. Мы встречались несколько раз с большой пользой для меня. Профессор американской истории Марк Нолл из Витонского Колледжа заострил мои знания в областях, связанных с опытом американской конституции. Современный писатель и реформат Жан-Марк Бертод из Лаузанны поделился своим пониманием исторических христианских истоков западной свободы. Насколько бесед с профессором Томасом Ф. Торрэнсом и Рональдом С. Уоллесом в Эдинбурге пролили свет не на одну область данной сферы изучения. Профессор Торрэнс также любезно прочитал всю рукопись и высказал свои критические замечания. Декан Кортайл (теперь ушедший в отставку с факультета богословия в Аикс-ен-Провенс) прочитал рукопись и дал полезные замечания в особенности по главе о французских гугенотах. Лорд МакКей из Клэшфирна, лорд-канцлер Объединенных Королевств, щедро пожертвовал своим временем, чтобы прочитать 3 и 4 главы данной книги.

Конечно, я не утверждаю, что имею одобрение этих ученых относительно взглядов, изложенных в данном произведении. Я не могу не поблагодарить их за помощь, но не хотел бы переложить на них ответственность за любые ошибки или странности своей книги. Окончательная ответственность за эту работу, чего бы она ни стоила, должна лежать на мне. И в самом лучшем случае, в словах св. Павла “мы отчасти знаем” (1 Кор. 13:9).

Преп. Стив Фройлич из Реформатской Теологической Семинарии ввел текст этой книги в компьютер. Д-р Лудер Уитлок, президент Реформатской Теологической Семинарии, и м-р Лин Перез, вице-президент Реформатской Теологической Семинарии в Орландо, шт. Флорида, оказывали мне поддержку на протяжении всего процесса. Том Нотаро из Пресвитерианской и Реформатской Издательской Компании давал мне здравые советы на последующей редакционной стадии. Мой помощник, студент Русс Рэгон оказал мне огромную помощь в исправлении корректуры. От первого до последнего я благодарю всех этих талантливых друзей от всего сердца.

Вступление

Данная книга прослеживает развитие кальвинистской мысли об отношениях церкви и государства и связанных с этим вопросах с XVI по XVIII века в пяти различных правительствах (4 страны и 1 город-государство). Сначала мы изучаем возникновение и развитие мышления Жана Кальвина в контексте Женевского города-государства в середине XVI века. Затем проследим радикализацию, систематизацию и легкую секуляризацию соображения Кальвина о гражданском сопротивлении и конституционных правах среди его последователей из числа французских гугенотов в 1570-х годах. В третьей главе мы рассматриваем развитие аспектов мышления Кальвина относительно заветных понятий о церкви и государстве в Шотландии с середины XVI века до XVIII. Глава 4 составляет карту сражений и результатов кальвинистского пуританского эксперимента, который был частью английской революции XVIII века. Последняя глава прослеживает влияние такого различного национального кальвинистского опыта на американские колонии, приведшее к войне за независимость и конституционному урегулированию в конце XVIII века.

В данной книге мы не проводим изучение Нидерландов, еще одной страны, в значительной степени подвергшейся влиянию кальвинизма; в значительной степени, потому что на протяжении XVIII века исторический опыт Нидерландов и теория церкви-государства по существу не отличались от французских гугенотов и Шотландии. Однако в XIX веке работа великих нидерландских ученых кальвинистов Вильяма Гроена ван Принстерера и Абрахама Кайпера показала самое большое развитие кальвинистского мышления относительно закона, власти и по вопросам церкви-государства со времен Кальвина, Нокса и трактарианцев французских гугенотов. Но так как данное изучение ограничено рамками XVI и XVIII веков, замечательное развитие кальвинистской мысли Нидерландов XIX века необходимо оставить для другой книги.

1. Жан Кальвин и Женева

Недавний биограф Жана Кальвина заметил, что светские историки со своим огромным интересом к основному значению XVI столетия для современного мира капитализма, науки, революции, демократии, секуляризма и эмпиризма в общем пренебрегли конструктивным значением Кальвина в то время, время крупного переходного периода.[1] Важность работы Кальвина, вероятно, даже менее заметна в современных дисциплинах права и политической науки. Широко распространенное светское интеллектуальное окружение нашего времени считает религиозные интересы второстепенными по отношению к основным вопросам закона и власти, экономики и политики. Это усложняет наше перемещение обратно в атмосферу до эпохи Просвещения, атмосферу Возрождения и Реформации, когда отношению между Богом и человеком или церковью и государством являлись решающими для понимания и осуществления глубоких перемен в экономической, культурной и политической сферах жизни.

Конечно, чтобы понять наши собственные политические институты - их истоки и фундаментальные предположения относительно закона и права, порядка и власти, терпимости и свободы или индивидуализма и коллективизма, необходимо постигнуть этой ранний мир мышления и деятельности XVI века. Мышление и работа Жана Кальвина являются одним из самых сильных ответов на европейский переворот, в общем известный как Протестантская Реформация. Дело Кальвина не только является откликом на революционные силы, которые уже распространились, когда он стал известен как религиозный лидер; он также сильно способствовал европейскому перевороту. Его богословие, институты, которые оно породило, и поставленные вопросы сыграли главную роль в формировании всего мира периода пост-Реформации.

Кальвин и кальвинистское наследие продолжают оказывать влияние - возможно, сильнее и глубже из-за того, что его корни в значительной степени не осознаны - почти на все основные вопросы, которые направляли и периодически волновали западные народы. Например, относительно правильного устройства общества такие вопросы включали бы: религиозные и гражданские свободы; взаимоотношения, стабильность и изменение церковных и гражданских структур; и вопросы последней власти, или правого и неправого. Постоянные попытки решить эти вопросы, важные для Кальвина и его последователей, в течение многих поколений принимали различные формы. Подход самого Кальвина, а затем его развитие преемниками среди французских гугенотов, спокойными шотландскими реформатами, английскими и новыми английским пуританами и наконец американскими колониальными патриотами показывают определенную преемственность, сильные различия, и больше всего историческую адаптацию к изменяющимся реалиям культур, в которых переживается теологическо-интеллектуальное наследие. Эти связанные, но различающиеся подходы, происходящие от Кальвина, следует считать частью важных движущих сил, которые, несмотря на всю свою невидимость, помогали сохранять скелет политической, экономической и религиозной жизни в западных государствах в течение последних четырехсот лет.

Политический интерес Кальвина на протяжении всей его жизни

Жан Кальвин родился в Нойоне, Северная Франция, в 1509 г. и умер в Женеве в 1564 г. Хотя в основном он был ученым, богословом и проповедником, а также и духовным государственным деятелем, на протяжении всей своей жизни он проявлял большой интерес к политике. Этот политический интерес стал очевиден еще до его обращения (которое, по-видимому, произошло в 1533-34 гг.),[2] что можно заметить в его произведении 1532 г. “Commentary on Seneca’s De Clementia”. Во многих отношениях данный комментарий является примером гуманистического жанра XVI века “зеркала для правителей”, касающееся справедливости для народа. Беспокойство Кальвина о хорошей форме управления усилилось в течение следующих четырех лет, в период его обращения. В 1536 г. он выпустил первое издание своих “Наставлений в христианской вере”. Форд Льюис Баттлес предложил, чтобы первое издание “Наставлений” воспринималось, как своего рода политический трактат.[3] Первостепенная забота о правильном правительстве проявляется во вступительном послании, в котором Кальвин посвящает “Наставления” королю Францию Франциску I (в сущности, извинение за преследуемых проповедников во Франции). Вновь этот правительственный интерес детально рассматривается в последней главе “О свободе и о церковном и гражданском управлении”.

В средние и поздние года своей жизни Кальвин писал много писем руководящим политическим лицам в различных частях Европы, одновременно постоянно комментируя изменение политической ситуации в личных письмах к своим друзьям. Он посвятил различные комментарии правителям в качестве поддержки для продолжения дела Реформации в их странах. Комментарии к каноническим посланиям удостоили чести английского Эдуарда VI; комментарии к Исаии были посвящены Елизавете I; а комментарии к Посланию к Евреям - Сигизмунду, королю Польши.

Интерес Кальвина к искусству управления государством вышел далеко за пределы церковных ветвей власти. После того, как он в 1541 г. составил “Церковный Устав”* для Женевы, удовлетворенные городские советы попросили его пожертвовать временем своего служения проповедника для приведения в систему чисто гражданских и конституционных законов Женевы.[4] Кальвин был способен разобраться в сложных деталях и составляющих принципов юридической кодификации, благодаря получению прежнего образования юриста у одних из самых известных ученых того времени. Его образование Возрождения, которое сочетало богословско-филосовскую ученость и эрудицию юриста, имеет большое значение в объяснении пожизненного плодотворного брака в его мышлении и деятельности между богословскими и юридическими интересами.

Влияние Средневековья и Ренессанса

В 1523 г. в возрасте 14 лет Кальвин начал свое высшее образование в Париже, сначала в колледже де ля Марше, где ему очень повезло в том, что его преподавателем латинского был известный Матурин Кордьер. Вскоре Кальвин перевелся в колледж де Монтегю, оплот консервативного традиционного христианства, который часто посещали такие знаменитости XVI столетия, как Эразм, Игнатий Лойола и Рабелий. Большое теологическое (и в действительности, юридическое) влияние на молодого Кальвина оказал шотландец, примирительный богослов и историк Джон Мэйор (или Маир), один из последних и самых великих ученых схоластов конца эпохи средневековья. Введение Мэйором Кальвина в средневековое и принадлежащее отцам церкви католическое наследие, объяснение самых последних тем примирения, собственный сильно практический подход Мэйора к богословию прочную ориентировку плодовитому и мощному уму Кальвина, что, несмотря на непринятие “папизма” и “преподавателей”, полностью и основательно сформировала его мышление и поступки.[5]

Веками протестантская историография была склонна пренебрегать влиянием позднего средневекового католицизма на реформатов, но в последние десятилетия этот пробел был заполнен такими учеными, как Ф. Вендель,[6] Х. Оберман,[7] Т.Ф. Торрэнс[8] и Р. Кингдон.[9] Возрождение интереса к позднесредневековому католическому наследию реформатов помогает нам выявить самую важную преемственность (или отсутствие последовательности) между Кальвином и западной католической традицией. В особенности это уместно для понимания постоянной взаимосвязи богословия и закона Кальвина. Учитель Кальвина, Мэйор, как и его более известный ученик, также сочетал жадный интерес к гражданским вопросам и конституционной истории с эрудированной преданностью древнему католическому богословию, понимаемое в шотландской и оккамистской традициях. Мэйор был выдающимся примирительным богословом. Он верил в высшую власть общего совета церкви над папой с фундаментальным предположением о том, что конституционный закон существует для пользы людей, а не ради удовольствия правителя.[10] Как мы увидим позднее, такое примирительное конституционное мышление стало очень важным в подходе Кальвина и еще более важным для французских гугенотов и его шотландских последователей. В этом отношении “История Великобритании” Мэйора стала (особенно после времени Кальвина) скрытым сокровищем как для реформатов конца XVI века, так и для ученых римско-католической контрреформации, объединенных желанием найти исторические примеры людей, смещающих несправедливых царей в рамках конституционного закона и обычая.

В более строгой теологической сфере на Кальвина, по-видимому, большое влияние оказало враждебное отношение Мэйора к средневековому аллегорическому толкованию Писания в пользу “буквального толкования”. Говоря словам Т.Ф. Торрэнса,

Буквальный смысл весьма важен, потому что только на его основе можно строить учение... Вот почему так важно учитывать масштаб Писания и согласовывать каждый отрывок с контекстом, не только с непосредственным контекстом непонятного отрывка, но и со всем контекстом Евангелия... Буквальный смысл достигается посредством контекстуальной и сравнительной экзегезы, потому что она четко устанавливает настоящее... значение в отличии от просто случайного.[11]

Конечно, экзегетическая работа Кальвина должна быть более обязана мыслителям североевропейского христианского гуманистического возрождения, таким как Гулламе Буде, Лефре д’Этаплес и Эразму. Но, несомненно, Мэйор показал Кальвину путь, по которому последний последовал (а Мэйор его отвергал), путь к критическому историко-литературному толкованию текстов, развитому “Возрождением обучения”. В некоторых отношениях Кальвин был человеком Возрождения, и учеба у Джона Мэйора скрепляла его с католической традицией в библейском толковании спустя долгое время после его официального разрыва с римской церковью, как видно из чтения его “Наставлений в христианской вере”, “Брошюр и трактатов” и “Комментариев”. Для Кальвина, как и для Мэйора:

Толкование происходит должным образом только в контексте и истории традиции Церкви. Понимание Писания должно “сходиться” с решениями соборов, учением великих докторов прошлого.. особенно через дело отцов и соборов...[12]

Еще один заметный отпечаток на богословии Кальвина и его искусстве управлять государством оставили пример и обучение Мэйора, которыми тот в свою очередь был обязан Иоанну Дунсу Скоту: богословие — это scientia practica.[13] Должно быть, скорее практическая, нежели теоретическая природа теологии вовлекла Кальвина в изобилие деятельности и споров, о которых Мэйор едва ли мечтал.

Умения Кальвина как переводчика древних текстов сильно усовершенствовались, когда приблизительно в 1528 г. по приказу своего отца, который решил, что его сын должен изучать право, а не готовиться к священству, Кальвин уехал из Парижа в Орлеанский Университет. Там он учился под руководством Пьера де л’Этоля, по оценке Безы (преемника Кальвина в Женеве), “самого сильного юрисконсульта из всех докторов Франции”.[14] Затем в 1529 г. Кальвин перешел в Бургский Университет, чтобы послушать лекции выдающегося итальянского ученого юриста Андреа Алсиати, который также являлся убежденным гуманистом.[15]

Л’Этоль продолжал прежнюю традицию преподавания римского закона на основе Юстиниановых пандектов и с помощью Glossa Magna Аккурсия, допуская, что современные проблемы можно решить, ссылаясь на детали и принципы, полученные из этого тысячелетнего кодекса. С другой стороны, Алсиати критиковал этот подход, потому что, как утверждает Скиннер:

Когда непосредственная применимость Кодекса Юстиниана становилась все более проблематичной, больше не казалось очевидным, что суть любого правильного юридического обучения следует составлять из толкования содержания Кодекса и приложения результатов прямо к существующим обстоятельствам... Основной целью должно быть скорее изучение истории и развития местных законов и обычаев собственной страны.[16]

Как показывают ранние письма Кальвина, он определенно предпочитал л’Этоля, однако и Алсиати оставил свой отпечаток на его мировоззрении. Торрэнс говорит о его долге перед последним: “Тем не менее, он был обязан ему за посвящение в исследование классических и культурных источников юридических и социальных институтов и усиление необходимости более чистых знаний латыни и лучшего литературного вкуса”.[17] От Алсиати и л’Этоля Кальвин взял то, что укрепило его шотландскую преданность к соединению теоретического и практического (т.е. scientia practica).

...Возможно, самое важное, чему научился Кальвин у л’Этоля и Алсиати, это угроза раскола в юридической науке между теорией и практикой и между риторикой и логикой, и то, что следует избегать абстрактного формализма среди гуманистов также, как и среди схоластов.[18]

Вероятно, более важным, чем изучение права в Орлеане и Бурге, для Кальвина было усиление влияния на него со стороны Гуманистического Возрождения Обучения и течений лютеранства. Он изучал греческий под руководством немца Мельхиора Уолмара, который к тому времени уже был лютеранином. Вскоре после приезда в Бург и, возможно, благодаря личной свободе выбора после смерти отца, Кальвин вернулся в Париж, чтобы заняться изучением литературы в Королевском Колледже, основанном королем Франциском I и поддерживаемом гуманистом Буде. Там он продолжал изучение греческого языка у Данеса и приступил к ивриту под руководством Ватабле.

На протяжении всей своей жизни Кальвин был мыслителем, занимающимся объединением различных областей знаний, что является конечной целью scientia practica. Ясно, что объединение им юридических и литературных гуманитарных наук поставило определенные вопросы вследствие его растущего интереса к исходным текстам Писания: “Почему литературная критика и критика источников библейских текстов открывают новую, и все же старую сущность, как это было с изучением юридических текстов?”[19]Но прежде, чем Кальвин всерьез обратился к библейскому толкованию, он написал свою первую книгу “Комментарий Сенеки Де Клемента”. Это было в 1532 г., как считается, незадолго до его обращения в евангелическое христианство.

Эта первая изданная работа показывает уверенность Кальвина в исторических, критических и литературных приемах европейского Ренессанса, которые, в частности, использовали Эразм, Буде и Валла. Вендель пишет:

Читая его Комментарии, с трудом можно удержаться от сравнения с методом, используемым в “Парафразах” Эразма и более всего в “Аннотациях” Гуллама Буде к “Пандекте”. Подобно Буде, Кальвин начинает с довольно длинного филологического объяснения; он обращается к грамматике и логике, указывает на риторические фигуры, черпает из своих знаний о древности, чтобы собрать параллельные цитаты других древних писателей и самого Сенеки.[20]

Кальвин становится протестантом

Вендель,[21] Т.Х.Л. Паркер[22] и другие показывают, что позднее и после своего обращения Кальвин “еще более усовершенствовал этот прием и применил его к самому Писанию”. Кальвинский метод объединения гуманитарной литературной, историко-критической методологии с исследованием значения библейских текстов продолжают и по сей день использовать христианские и иудейские экзегеты Писания различных теологических убеждений.

Действительно, Валла уже использовал метод гуманиста в своих “Аннотациях” к Новому Завету; по тому же пути за ним последовал Эразм, но Кальвин был первым, кто положил его в основу своей экзегезы и тем самым основал современную экзегетическую науку.[23]

Способность Кальвина трактовать древние тексты и интегрирующий способ мышления, соединившись позднее с вновь обретенной евангельской верой, стали причиной того, что окружающие постоянно шли к нему, как к учителю (как он сам позднее писал).[24]Несмотря на врожденную робость и желание прожить жизнь ученого покоя,[25]теперь он выделялся как “человек дела и не мог вернуться к жизни обособленного изучения и размышления”.[26]

Из-за участия в воодушевленном лютеранами Ректорском Обращении Николаса Копа в Парижском Университете на День Всех Святых в 1533 г. Кальвину пришлось спасаться бегством, чтобы избежать преследований властями. Его побег из Франции стал долговременным после “дела афиш” в октябре 1534 г, когда “лютеранские” плакаты были расклеены в общественных местах, провоцируя сильную реакцию религиозных и гражданских властей, которые считали это мятежом. Поездив по разным местам и испытав на себе преследование гражданскими властями своей родной земли за религиозные убеждения, Кальвин направился в Базель.

Находясь в Базеле, Кальвин написал первую редакцию своей монументальной работы (опубликованной в 1536 г.), которую он продолжал пересматривать до 1559 г., “Наставления в христианской вере” со вступительным письмом к Франциску I, королю Франции, о которой мы уже упоминали. Ясно, что историческая ситуация, к которой обращается Кальвин в этом письме, повлияла на его политический и богословский подход до конца жизни. Франциск I находился в странном положении, преследуя протестантов во Франции, хотя был в союзе с протестантскими правителями Германии против их общего врага императора Святой Римском Империи Карла V. Таким образом, Франциск I должен был объяснить немецким правителям причины его гонений на их братьев протестантов в своей стране. Его ответ был прост: он изобразил французских протестантов ярыми анархистами и поставил их наряду с анабаптистами, которые, как понимали правящие власти того времени, хотели свергнуть все правительства (особенно, после событий, касающихся полигамного королевства Мюнстера*).

Конечно, Кальвин решил показать, что истинные протестанты преданы гражданскому судье и ни коим образом не являются политическими революционерами. Это желание защитить братьев проповедников от обвинения в политическом радикализме, несомненно, является частично причиной того, почему на протяжении всей своей жизни Кальвин оставался исключительно консервативным в сильно оппозиционных революционных движениях, направленных против плохих правителей. Как бы далее увидим, Кальвин страстно отделял себя от более радикальной позиции Джона Нокса в защиту гражданского сопротивления в Шотландии в конце 1550х. Тем не менее, во время религиозных войн во Франции в 1560-е мнение Кальвина по данному вопросу несколько изменилось.

Трудные отношения Кальвина с Женевой

Взгляды Кальвина на закон и власть формировались не только под влиянием ситуации во Франции, но и через политические крайности Женевы, республиканского города-государства, где в 1536 г. он обосновался в качестве “учителя” и в конечном итоге как руководящий пастор. Первый период служения Кальвина в Женеве продлился только два года из-за его участия на беспокойной политической и религиозной сцене того времени. Женева недавно успешно восстала против своего правящего католического епископа и его сторонника герцога Савойского. Затем она стала сильно зависеть от доминирующего протестантского города Берна. Самой Женевой в то время управляли четыре “синдика” и несколько городских советов, включая “общий совет”, который был собранием всех граждан. Из-за всех практических целей система, как показал Виллистон Уолкер,[27] имела тенденцию аристократического представления.