Атлантический развод 1 page

Старый Атлантический союз был основан на обстоятельствах, которых более не существует: военная взаимозависимость союзников, согласие относительно условий использования силы и убежденности государств-членов, что в условиях кризиса союзники от начала до конца будут стоять друг за друга. Новый Атлантический союз, если его воссоздадут, станет покоиться на параллельных (если они будут найдены и утверждены) интересах и на обоюдной способности абстрагироваться от очевидных противоречий.

Если спросить американцев, какой должна быть Европа, те немедленно начнут размышлять, что Европа должна сделать. Американцы ставят перед собой цели. Европейцы же всегда предпочитают рассуждать о своей идентичности. Более того, говоря о будущем, американцы стремятся определить отношение Западной Европы к Соединенным Штатам: партнер, противовес, альтернативная система ценностей. Американское видение будущего Европы неотделимо от анализа будущего американо-европейских отношений. Европейцы же смотрят на европейское развитие как на таковое. Они все более решительно не хотят жить в монополярном мире. Вот как выразил эту идею французский президент Жак Ширак: «Любое сообщество с одним доминирующим центром всегда представляет собой опасность, вызывая реактивные тенденции. Вот почему я предпочитаю многополярный мир, в котором Европа, вполне очевидно, будет иметь собственное место»¹.

НОВАЯ НЕПРИЯЗНЬ

В Западной Европе всегда считали, что Американская империя заместила империю Британскую довольно грубо, очевидно грубым образом Вашингтон сокрушил ис-

¹Time». February 24, 2003, p. 33.

панское влияние в Латинской Америке. Исторически Соединенные Штаты воевали практически со всеми западноевропейскими странами. И подъем Америки произошел во многом потому, что Атлантический океан оберегал молодую американскую республику от ссорящихся между собой европейских держав. А затем США непосредственно нажились на двух мировых войнах в Европе. Поэтому ухудшение отношений не является неким «отходом от столбовой дороги».

Добавим к этому, что Вашингтон, себялюбиво отстаивая собственные интересы, никогда не пытался выработать долгосрочную стратегию в отношении Европы. За исключением нескольких центров на Атлантическом побережье, в Соединенных Штатах решительно победила мегаломания мировой гегемонии; разрешение региональных проблем оставили дипломатическим и военным проконсулам. Чем должна быть Европа после колоссальных сдвигов 1989—1992 годов — этим американские геополитики не озаботились. Им, видимо, легче было пустить дела на самотек и рассчитывать на благодарность «спасенных от Сталина» европейцев. Американцы «вполглаза» увидели новые европейские проблемы, только когда во всей лютости заполыхал огонь на Балканах к середине 1990-х годов.

Но и во времена «военного возвращения» на Балканы, во времена Дэйтона американское руководство не поставило перед собой вопрос: какой отныне будет эволюция Европы, каким будет европейское отношение к глобальной военной политике Америки? В Вашингтоне и после 11 сентября не нашли решения проблемы, каким может быть фактор поддержки (или ее отсутствия) в американо-европейских отношениях.

После окончания «холодной войны», и особенно с неоконсервативной революцией, в Соединенных Штатах межатлантическое взаимопонимание стало весьма сложной проблемой. Провозглашенная в 2002 г. «доктрина Буша», по мнению Стэнли Гофмана, «создала пропасть между Соединенными Штатами и их союзниками. В своих базовых основаниях изменилась — изменилась значительно больше, чем предполагают в Европе, — американская концепция между-

народных отношений и внешней политики»¹. В видении имперского Вашингтона, Европейский союз должен был быть привилегированным партнером Америки, «подчищающим» огрехи лидера. 2003 год стал annus horribilis для атлантических союзников. Аналитики по обе стороны Атлантики признают, что «ярко выраженное большинство европейской общественности посредством опросов и демонстраций на улицах выразило свою враждебность американской политике в Ираке»².

Война в Ираке обрисовала новую роль, предназначаемую американцами для Брюсселя, — роль потенциального имперского соперника. Эта война окончательно изменила господствовавшую прежде парадигму «холодной войны», в которой Америка представала абсолютным протектором Европы. Новые члены Европейского союза попытались сохранить эту надевропейскую роль Вашингтона, но «старые» члены ЕС решительно осадили атлантических неофитов (особенно резко прозвучали слова президента Ширака). Строго говоря, Ирак не является причиной межатлантической размолвки, он является симптомом глубинных процессов, уводящих регионы Северной Атлантики друг от друга. В основе разногласий лежат различия относительно видения и интерпретации наиболее важных глобальных процессов, относительно употребимости мощи в международных отношениях, относительно роли вооруженной силы, относительно степени совместимости американских и европейских глобальных интересов.

Многие американцы предпочли увидеть в реакции европейцев на Ирак проявление черной неблагодарности — ответ на освобождение в ходе Второй мировой войны, на «план Маршалла», на защиту от СССР, на объединение Германии.

Многим не верилось в возможность реальной межатлантической размолвки. Американский исследователь ат-

¹ Hoffmann S. The crisis in transatlantic relations. In: Lindstrom G. (ed.). Shift or rifr. Assessing US-EU relations after Iraq. Paris: Institute for Security Studies, 2003, p. 13.

² Lindstrom G. (ed.). Shift or rift. Assessing US-EU relations after Iraq. Paris: Institute for Security Studies, 2003, p. 7.

лантизма Дэвид Гомперт утверждает, что «реализация идей межатлантического противостояния могла бы произойти лишь в случае политических ошибок библейских пропорций, совершенных по обе стороны Атлантики». Но уже на раннем этапе межатлантического кризиса по поводу Ирака Генри Киссинджер предсказал «катастрофические последствия для Атлантического альянса»¹. Это был верный анализ, европейские лидеры весьма жестко обозначили свою позицию. Теперь система евро-атлантических отношений должна была бы быть перестроена с самых начальных элементов. И строить будет сложно, так как нелегко представить себе, как «строители» уберут руины прошлого, мешающие новому выяснению отношений.

ФРАНЦИЯ

Так, символом «черной неблагодарности» стал французский президент Жак Ширак, который использовал дарованное некогда место постоянного члена Совета Безопасности ООН для обструкции американского курса в отношении Ирака. Он открыто назвал действия Америки, бросившей на Ближнем Востоке вызов всему мировому сообществу, «незаконными». Ширак постарался придать Европе роль судьи и прокурора. Ширак «унизил и ослабил позиции наиболее уважаемой личности в Соединенных Штатах - Колина Пауэлла»². Ирак покончил с упорной версией о том, что, несмотря на все двусторонние противоречия, французы в случае крайнего развития событий все же встанут рядом с американцами. Как это было во времена де Голля, когда разразился Кубинский кризис и французы пообещали полную поддержку Соединенным Штатам. На этот раз они ничего не обещали.

¹ Kissinger H. Role Reversal and Alliance Realities («Washington Post», February 10, 2003.

² Gompert D. What does America want? In: Lindstrom G. (ed.). Shift or rift. Assessing US-EU relations after Iraq. Paris: Institute for Security Studies, 2003, p. 46.

Ширак провозгласил в качестве цели создание «многополярного мира, в котором Европа станет противовесом американской политической и военной мощи»¹. Бывший германский канцлер Гельмут Шмидт заявил, что его страна и Франция «едины в общем желании противостоять гегемонии нашего могущественного союзника, Соединенных Штатов»². Ответственный за внешнюю политику Европейского союза Крис Паттен открыто призвал Европу стать «серьезным игроком на мировой арене: серьезным противовесом Соединенным Штатам». Итальянский премьер Сильвио Берлускони убежден, что «Европа перестанет смотреть на Соединенные Штаты как лицо подчиненное»³. Даже более дружественные к США британские комментаторы считают, что «Америка владеет слишком большой мощью, это не приносит ничего хорошего никому, включая ее саму»⁴.

Эту мощь Америка продолжала развивать и в мирное время после окончания «холодной войны», когда казалось, что военная мощь уже не потребуется и европейские страны резко уменьшили военные расходы — а США продолжали тратить гигантские суммы на военное технологическое обновление.

ГЕРМАНИЯ

В то же время официальный документ ЕС о европейской безопасности настойчиво утверждает, что «ни одна отдельно взятая страна не способна в одиночку решить современные сложные проблемы. В мире глобальных угроз, глобальных рынков, глобальных средств массовой коммуникации наша безопасность и процветание зависят от эффективной многосторонней системы. И фундаментальным

¹ Ferguson N. The Price of America's Empire. New York: The Penguin Press, 2004, p. 227.

² Glennon M. Why the Security Council Failed («Foreign Affairs», May/June 2003, p. 16-31).

³ «Financial Times», July 1, 2003.

⁴ «New York Times», April 9, 2002.

основанием международных отношений является Хартия Объединенных Наций»¹.

Две стороны разошлись в представлении о суверенитете. «Соединенные Штаты менее склонны, чем европейцы, уважать суверенитет государств, особенно если его внутренняя репрессивная политика подлежит осуждению»². Американский порог вмешательства во внутренние дела занижен по сравнению с европейским. Европейская боязнь быстроты, с какой Соединенные Штаты вторгаются во внутренние дела других стран, является частью общей боязни всевластия Америки. Превентивная война самой могучей державы современности против многократно более слабых стран буквально ужасает европейцев. Этот ужас европейцев перед мессианской решимостью Америки очевиден. И это противостояние имперскому всевластию не может быть подано как французская претенциозность и германское новое властное чувство. Европейцам претит и американское желание стимулировать раскол Европы на своих клиентов и своих противников.

Речь идет не о мнении брюссельских чиновников, на этот раз антиамериканизм выплеснулся на европейскую улицу. В популярной прессе и на европейском телевидении Америка едва ли не впервые была в массовом масштабе показана как жаждущая лишь власти и высокомерная — черты, которые едва ли укрепляют лидерство. Негативные чувства укрепили военные угрозы. Имея незначительные потери на этапе завоевания Ирака, Америка и вовсе потеряла сдерживающие начала. Как пишет Дэвид Гомперт, «американская поддержка Израиля видится в некоторых европейских штаб-квартирах как главная причина враждебности арабов и мусульман в целом, доказательством того, что еврейский заговор контролирует американскую по-

¹ Solana J. Europe and America: partners of Choice (Foreign Policy Association, New York, May 7, 2003, p. 9).

² Gompert D. Legitimacy and World Politics (In: Lake A. and Ochmanek D. — eds. The Real and the Ideal. New York: Rowman and Littlefild Publishers, Inc., 2001.

литику и именно он послужил причиной вторжения в Ирак»¹.

У европейцев, убедившихся в отсутствии у Саддама Хусейна оружия массового поражения, сложилось неколебимое чувство, что Америке отныне доверять нельзя. Более всего покоробила американских стратегов не Франция — привычный недруг. Таковым в случае с Ираком стала Германия.

Первой реакцией американцев на резкую антиамериканскую позицию канцлера Гельмута Шредера стало недоумение. Не с американской ли помощью была восстановлена Германия? Защищена от вечно подозрительных соседей и в конечном счете воссоединена, вопреки позиции Британии и Франции? Наследник Аденауэра и Коля занял антиамериканскую позицию? Американцы вынесли немало ссор с Парижем, но с германской столицей у них практически всегда была гармония. До событий в Месопотамии.

Противоречия с Германией оставили более глубокую отметку в Вашингтоне. С Францией у американцев было много противоречий, но с Германией — да еще по поводу применения силы — первое подобное столкновение. Американская сторона постаралась представить дело так, что канцлер Шредер занял резко антиамериканскую позицию ввиду предстоящих выборов, стремясь использовать растущий антиамериканизм избирателей. Самый неожиданный — германский фактор — оказался самым болезненным.

Дело касается не только Белого дома и Капитолия; впервые массовый американский избиратель ощутил «холод измены» со стороны всегда прежде верных немцев. А как могло быть иначе? Молодое поколение немцев не помнит американского прорыва блокады Берлина, американского опекунства в период принятия ФРГ в Североатлантический союз, твердой поддержки Бушем-старшим процесса объединения Германии (в условиях, когда Миттеран и Маргарет Тэтчер противились этому).

¹ Gompert D. What does America want? In: Lindstrom G. (ed.). Shift or rift. Assessing US-EU relations after Iraq. Paris: Institute for Security Studies, 2003, p. 48.

Особенно отчетливо новая линия Берлина прозвучала во время европейского визита президента Буша-младшего в феврале 2005 г., когда германский канцлер заявил, что традиционные рамки Североатлантического союза «непригодны для обсуждения межатлантических противоречий». Это знамение новой эпохи в межатлантических отношениях. Эти слова стали знаковыми, как и оценка американского вторжения в Ирак как «авантюры».

Теперь американцы твердо знают, что под тонкой пленкой внешней приязни кроется жесткое неприятие системы американской опеки, американского одностороннего всевластия. «Ирак или другая причина, но связи между европейцами и американцами уже не являются ни особыми, ни неколебимыми. Враждебность новой политики по обе стороны Атлантики будет препятствовать любым попыткам восстановить старые связи, укрепить новое партнерство»¹.

Ирак воспламенил европейскую обеспокоенность безрассудством Соединенных Штатов; он же укрепил американских неоконсерваторов в убеждении, что европейские союзники ненадежны. Образ неготовой оказать поддержку Европы стал в Америке общеупотребимым. Несопоставимое военное могущество Америки сделало ее гораздо менее чувствительной к пожеланиям европейцев, среди которых возросла нервозность относительно нечувствительности янки.

К тому же европейцы не разделяют американского тезиса о «неразделимости угрозы», как далеко она ни находилась бы. Для европейских столиц Ирак находится слишком далеко, и происходящее здесь никак не воспринимается в качестве неминуемой актуальной опасности. Азиатские угрозы не воспринимаются как европейские угрозы. Так стало не так уж давно. Из войн последних пятнадцати лет европейцы принимали участие в столкновениях в Кувейте, Боснии, Косове, Афганистане, Ираке — европейцы (разумеется, не все) отвергли лишь последнюю. У европейцев нет

¹ Gompert D. What does America want? In: Lindstrom G. (ed.). Shift or rift. Assessing US-EU relations after Iraq. Paris: Institute for Security Studies, 2003, p. 48.

экспедиционных сил по всему миру, которые могли бы быть мишенью и своего рода заложниками.

Опрос депутатов британской палаты общин показал, что 87 % ее членов проголосовали бы за Джона Керри и лишь 2 % были довольны переизбранием президента Буша. Почти общепринятой стала точка зрения, что Европа и Америка стали просто слишком различны для продолжения сохранения их союза времен «холодной войны».

АМЕРИКАНСКОЕ ВИДЕНИЕ

Многое в поведении американцев объясняет (и объяснит в будущем) простое историческое везение. Россия сама обрушила свою мощь. Япония, казавшаяся всемогущей в 1980-е годы, погасила свой порыв. Китай еще не встал на собственные ноги. Европейский союз пока занят сугубо внутренними проблемами, в решении которых они видят предпосылки своего мирового возвышения. Руководимое американцами НАТО было занято преимущественно приемом новых членов, а не выработкой новой — мировой роли. Американцев воодушевляло то обстоятельство, что в пяти конфликтах после окончания «холодной войны» (война в Заливе, Босния, Косово, Афганистан, Ирак) американские вооруженные силы потеряли менее 1 % своих потерь во Вьетнаме — 500 против 50 000). Относительная незначительность потерь как бы подсказала Пентагону, что союзники относительно не важны.

Америка осознает, что изоляционистское прошлое осталось позади, что глобализация и резко выросшие американские интересы делают мировую роль Америки практически неизбежной. Появление в стране некоего американского Горбачева немыслимо. Как традиционный истеблишмент, так и мощное движение неоконсерваторов преследуют интернационалистские цели. И — ради своего внешнеполитического могущества — Америка нуждается в Европе, причем в открытой Европе. Только так Соединенные Штаты могут совладать в растущим миром Азии, где многое обещает борьбу: ядерный статус КНДР, неясность дальнейшей эволюции Японии, сепаратизм огромной Индонезии, террори-

стическая инфильтрация Юго-Восточной Азии, спор между КНР и Тайванем. Главное: если будущее во многом определится ростом континентального Китая, а США будут продолжать свою ближневосточную увлеченность, то только кумулятивная мощь солидарной Европы может сохранить общее преобладание Запада в мире, где миллиарды людей живут в состоянии исключительной бедности. Обе политические партии в США и неоконсервативное движение ныне признают, что неразвитость, коррупция и правительственное насилие в бедных странах создают среду, порождающую столь пугающий американцев терроризм.

Явит ли Европа собой в будущем геополитического соперника или союзника США? Прежде американцы были убеждены, что европейская интеграция гарантирует возобладание в Брюсселе дружественных проатлантических элементов, ныне эта уверенность несколько увяла. После окончания «холодной войны» американцы предпочитают «углублению» интеграции ее «расширение», распространение на центральноевропейские и восточноевропейские страны. Вместо прежней «слепой поддержки» возникает обусловленная поддержка.

В дальнейшем на прежнее геополитическое везение американцам полагаться не следует, оно не вечно. Даже сугубо проатлантические круги признают, что «величайшей угрозой американской поддержке углубления европейской интеграции являются заявления европейских лидеров относительно того, что главной миссией Европы является создание контрбаланса мощи Америки»¹.

В Соединенных Штатах видят сложности интеграционного процесса, несомненные трудности гармонизации увеличившейся единой Европы. Америку определенно радует то обстоятельство, что военная интеграция ЕС затормозилась, а восточноевропейские государства оказались проатлантическими неофитами. Совокупные военные расходы в Европейском союзе составляют 432 долл. в год на человека;

¹ Gompert D. What does America want? In: Lindstrom G. (ed.). Shift or rift. Assessing US-EU relations after Iraq. Paris: Institute for Security Studies, 2003, p. 61.

а в США — в три раза больше — 1271 долл.¹. И в дальнейшем Вашингтон, вне всяких сомнений, будет использовать свое военное превосходство. Но США пока продолжают оказывать поддержку европейской интеграции, уже почти автоматически — и надеясь на новый атлантизм свежеприбывших членов интеграционного процесса, таких, как Польша, Венгрия и др. И все же: партнер или противовес? Не являемся ли мы свидетелями формирования нового, более агрессивного европеизма?Не станет ли союз с Америкой вовсе не обязательной альтернативой?

Надежды американцев покоятся на том, что США и ЕС вместе живут в «золотом миллиарде» и на порядок превосходят все другие регионы по уровню благосостояния и комфорта. Вместе им не страшны Япония и Китай. Эмбрион европейских сил быстрого развертывания замедлил свое развитие, что вызвало несомненное облегчение в США. Интеграция ослабила свой порыв тоже. Жесты Соланы, Паттена и других «спешащих» европейцев оказались фактически несоответствующими замедленному ритму европейской интеграции.

Отдавая дань реализму, следует отметить, что будущее американо-европейских отношений будет зависеть (в американском видении) от степени способности помочь Соединенным Штатам в продвижении своих имперских интересов. В Вашингтоне уже осознали, что они не могут рассчитывать на автоматическую солидарность европейских стран просто как выражение некой благодарности за «план Маршалла» и т. п.

Нельзя сказать, что в Соединенных Штатах не видят этой новой неприязни европейцев, особенно после Ирака. Влиятельный американский журнал пишет: «Редко бывает, чтобы европейское общественное мнение было столь монолитно негативным в отношении не только американской политики, но и американского характера, особенно представленного президентом Дж. Бушем-младшим»².

Но черный сентябрь усугубил американское своеволие и, соответственно, отличие во взглядах с европейцами. Ос-

¹ The Military Balance 2002-2003.

² Waldron A. Europe's Crisis («Commentary», February 2005).

новное отличие американского видения от европейского заключается в представлении о «неделимости» основных угроз, о глобальном характере опасности — откуда бы ни исходили угрозы — из Азии, Ближнего Востока или Европы. Прежние угрозы — со стороны Советского Союза — были согласованы и взаимоприемлемы; новые служат могучим разделяющим фактором. Стороны согласны, что средства массового поражения опасны, но там, где американцы явственно обеспокоены, европейцы не испытывают опасений. В широком смысле это понятно: европейцы не имеют глобальных обязательств, а Соединенные Штаты сознательно берут их на себя. США же зависят от представления своих потенциальных противников о готовности Вашингтона всеми доступными средствами защитить свои заграничные легионы. Европейцы, может быть, и опасаются создаваемого в других регионах ОМП, но спокойны до той поры, пока это оружие не угрожает непосредственно Европе.

Разительные перемены произошли в американском видении Европы. Вот основные моменты этого существенного изменения в мировидении.

1) Приоритет межатлантических отношений над всеми прочими, характерный для предшествующего полустолетия, изменился ввиду резко возросшей для США значимости Ближнего Востока и Восточной Азии. Поворот начался издалека: еще при президенте Буше-старшем проблема воссоединения Германии была самой приоритетной в мире 1989 года. Но уже в следующем году центр внимания сместился в район Кувейта, оккупированного Саддамом Хусейном. Глядя на Европу 1990-х годов, американцы видели только югославский кошмар и неспособность европейцев выйти из него без американской помощи. Но революцию произвел Буш-младший, для которого не атлантический альянс, а битва с терроризмом стала центром внешнеполитического фокуса.

2) Новая стратегическая доктрина США («доктрина Буша») была ярчайшим отходом от главенствовавшей с 1947 г. «доктрины сдерживания». Теперь американцы грозили не только отдельным организациям, но и суверенным государ-

ствам в случае несогласия с ними — тезис, неприемлемый для большинства европейцев.

3) Америка провозгласила односторонность как свой заглавный принцип: отношение к Киотскому протоколу, к Договору о противоракетной обороне, к Гаагскому международному суду — тоже разрыв с принципами, главенствовавшими с 1947 г.

4) Подготовка и вторжение в Ирак в 2003 г. были проведены без малейших контактов с НАТО, с европейскими союзниками. Именно на этапе подготовки начался спор с Францией и Германией — новые существенные обстоятельства межатлантических отношений. Североатлантический союз был «отодвинут» в сторону и потерял значение центра координации межатлантических отношений. Именно на этом этапе министр обороны США Доналд Рамсфелд отделил «старую» Европу, ставшую непокорной, от «новой», более готовой следовать проамериканским курсом.

5) Американцы заявили, что теперь будут создавать «коалиции желающих», противопоставляя их неудобным старым блокам. Теперь Вашингтон не чувствовал нужды в уговаривании строптивых союзников, он развязал себе руки. И Европа увидела не «одного из своих», а своенравного гегемона.

6) Неоконсерваторы в Белом доме, Пентагоне и госдепартаменте отныне не считали нужным дипломатично скрывать свое возмущение «оголтелым антиамериканизмом» Франции, традиционной неприязнью голлизма, нежеланием Германии увеличить свой военный бюджет и посылать войска за пределы действия блока НАТО, неясным характером франко-германского союза.

7) Вперед вышли идеологи типа Роберта Кагана, готового сатирически подойти к «женоподобной» Европе с ее комплексами утерянного величия и жертвенности. Гедонизм европейцев стал ежедневным дискурсом американских средств массовой коммуникации, ирония заменила солидарность. От Европы перестали чего-либо ждать. «Уолл-стрит джорнэл»: «Европейцы были менее полезны в ведении войны в Афганистане, чем узбеки, казахи и пакистанцы»¹.

¹ «Wall-Street Journal», February 5, 2002.

8) Если Европа сохранила лояльность в отношении ООН, то Америка после 11 сентября стремительно ее теряла. Возглавлявший Отдел планирования Государственного департамента Ричард Хаас: «Когда ООН не может предотвратить прямую угрозу, мы сохраняем за собой право действовать в не столь всеобъемлющем организационном окружении, скорее в ad hoc коалиции желающих участвовать в данном предприятии. Ни одна организация, включая ООН, не имеет монополии на легитимность; легитимность зависит в основном от рационального подхода к действиям»¹.

Использование силы, за исключением случаев очевидной самообороны, видится в Европе как последнее средство—и только в том случае, если оно санкционировано Советом Безопасности Организации Объединенных Наций. Именно так определил ситуацию Европейский совет накануне вторжения американцев в Ирак в феврале 2002 года. «Война не неизбежна. По контрасту с массивной видимой угрозой «холодной войны» ни одна из новых угроз не является по характеру чисто военной; и она не может быть блокирована чисто военными средствами. Сила должна быть использована только в крайнем случае, как последнее возможное средство»².

Совершенно иначе отреагировал на ход событий американский истеблишмент. Господствующие в нем неоконсерваторы типа Ричарда Перла свели европейскую позицию к признанию своей технологической слабости и военной ущербности: «В случае с Европой обращение к военной силе является даже не последним средством вследствие того, что европейцы имеют столь малые военные возможности, что это практически исключает их эффективное вмешательство в ход дел. Мир, который обеспечит справедливость и возможности для каждого, будет более безопасным для Европейского союза и его граждан. Предваряющее вторжение может исключить более серьезные проблемы в будущем. Первая линия нашей обороны будет за границей. Мы долж-

¹ Haas R. Sovereignty: existing rights (Georgtown University, January 14, 2003).

² Conclusions of the European Council, Brussels, February 2003.

ны быть готовы действовать в условиях, когда все правила потеряли смысл»¹. Американцы категорически не соглашались с европейской оценкой событий весны 2003 года в Ираке как реализации желания овладеть нефтью и стремления колонизовать регион.

Атлантическая политическая культура рухнула. Доверие к НАТО поколеблено, традиционная риторика в этом отношении не работает. Американцы требуют непосредственного участия во всех важнейших дискуссиях Европейского союза. Дихотомия возникла немедленно: «предваряющий удар против предотвращения конфликта», «государства-парии против государств, попавших в катастрофу», «основанный на силе против основанной на законе международной системы», «изменение режима против хорошего правления», «национальный интерес против эффективной многосторонности», «международная стабильность против торжества демократий». И легальные, и этические проблемы разделили два региона Запада, как никогда прежде. Возникли буквально два полюса. Германия и Франция стоят на полюсе необходимости возвращения прерогатив Организации Объединенных Наций, а США и Британия — на полюсе революционного ниспровержения «устаревших правил и организаций». Но при этом все они — от Блэра до Шредера, от Петтена до Соланы — так или иначе напомнили Вашингтону об ограниченности ценности односторонних действий, об опасности чисто военных действий в борьбе против терроризма и о непреходящей ценности коллективных действий. Даже в странах, решивших поддержать Америку, массовое восприятие стало меняться в противоположную от американской точки зрения.

В Британии поддержка американских действий уменьшилась за время самой начальной, победной фазы войны с 75 до 50 %; в Италии - с 70 до 34 %; в Польше с 80 до 50 %; в Италии и Испании — с 70 до 34 %².

¹ Perle R. Is the United States the only institution that can legitimize force? («New Perspectives Quarterly», Spring 2003, p. 11).

² International poll carried out by The Press Research Center for the People and the Press, published on May 29, 2003.

В результате развития новых процессов ослабла прежде неколебимая поддержка Америкой европейской интеграции. Принятие десяти новых членов, государств — участников ЕС было, может быть, последним актом безоговорочной поддержки. Теперь официальный Вашингтон уже не идет слепо по дороге поддержки, но гораздо более внимательно следит за различными аспектами интеграционного процесса. Критическими стали вопросы, где будет вырабатываться европейская внешняя политика, какие государства имеют определяющее влияние, кто может быть использован в качестве тормоза на пути неблагоприятных аспектов европейского самоутверждения. Особое внимание американцев отныне обращено к военным аспектам европейской интеграции — здесь европейское продвижение вперед явственно уменьшает главное оружие Америки — ее абсолютное доминирование в НАТО.