Из переписки в Интернете. 2016 год. 1 page

О В.Н.Данкове (1926 – 2008), декане филологического факультета.

Лет со дня рождения.

Воспоминания и полемика…

Автор: Павлов Сергей Михайлович

Журнал «Огни Кузбасса», 2007 год, Выпуск № 2

Наш декан

Его жизнь, его характер трудно выписать в пастельных тонах. Они ярки, самобытны, колоритны, и в них много контраста, от мрачно-хмурого до самого светлого, и потому, наверное, человек этот в жизни своей зачастую проявлял себя либо резко «за», либо также резко «против». Середины, выписанной в мягких, приглушенных тонах, словно бы и не существовало для него. Таким этот человек был, таким, во многом, он и остается и сейчас. Он из тех людей, чье жизненное кредо, наверное, лучше выразить строчками замечательного советского поэта Павла Когана: «... Я с детства не люблю овал, я с детства угол рисовал!..». А углы, как известно, имеют свойство ранить не только других, но и самого их носителя. Эти люди во многом максималисты, как по отношению к другим, так и к себе, причем к себе - в первую очередь. Таким в моем сознании остается этот человек, имя которого в Кузбассе знают многие, - ВАСИЛИЙ НИКОЛАЕВИЧ ДАНКОВ.

Отдав должное учительской работе и журналистике, я долгое время работал в системе МВД следователем. Так уж случилось, что по роду службы мне приходилось много ездить по стране. В этих поездках нередко заводились знакомства, и среди моих новых знакомых порой оказывались те, кто когда-то учился на филфаке Кемеровского госуниверситета. И странное дело, разговор с доселе незнакомым мне человеком всегда начинавшийся с определенной дозой официоза и на «Вы», при первом упоминании имени Василия Николаевича Данкова сам собой переходил в доверительную беседу, а его самого мы называли не иначе как «наш декан». И хоть у нас в стране сотни, а может быть, тысячи деканов, но наш Василий Николаевич был и остается для нас тем самым единственным человеком, который силой своего ума, доброты и таланта сумел собрать вокруг себя тысячи таких разных людей. Его имя звучало и продолжает звучать по сей день как пароль, как шифр к душам людей, минуту назад еще совсем не знавших друг друга, но после произнесения этого «пароля», внезапно открывающихся друг другу. Так в авиации, встретившись в небе, два неизвестных самолета обмениваются сигналом «свой - чужой». И если запрос и ответ совпали, то происходит тот счастливый момент узнавания близких душ, возникает доверие...

Не сразу, но, кажется, я разгадал магическую тайну имени этого человека. Просто мы, такие разные по характеру, возрасту, жизненному статусу и прочим ипостасям, перед именем его словно бы уравниваемся: мы становимся просто его учениками, его благодарными учениками. И если кто-то (а таких очень немного) из тысяч выпускников филфака скажет в сердцах: «Я к нему отношусь индифферентно...», значит, когда-то каким-то своим острым углом Василий Николаевич задел этого человека, и боль до сих пор живет в его душе. И живет она лишь потому, что человек этот не смог или не захотел увидеть, узнать сегодняшнего нашего декана. Человек сильный, цельный, принципиальный, пронесший через всю большую и многотрудную жизнь свои идеалы добра и правды почти в неизменном виде, в одном он все же изменился. Не раз в разговоре Василий Николаевич говорил (словно винился перед теми людьми, кто в свое время вольно или невольно пострадал от его крутого характера и резкого слова): «... Сознаю, порой излишне резок был с людьми. Хотел помочь, оградить от чего-то, но в силу своего характера причинял боль... Хирург тоже делает больно, спасая человека, и если его понимают, то и обиды нет, а не поняли - обида через всю жизнь шлейфом тянется. И я сейчас порой вспомню что-то, жалею: по-другому надо было сделать, другие слова найти, глядишь, и не было бы обиды у того человека... И это чувство вины перед этими людьми всегда со мной. Не перед ними, так перед Богом теперь винюсь за «свои углы»...

А в жизни сегодняшней церковь у Василия Николаевича занимает одно из главных мест. В дни первопрестольных церковных праздников он посещает церковь, ставит свечи «за здравие» ныне живущих своих близких, «за упокой» ушедших, творит молитву, по мере того как позволяет здоровье, держит пост. Атеизм его, в основе которого, скорее, находился скепсис, нежели упертое марксистско-ленинское убеждение, какое-то время удерживал его на уважительном расстоянии от церкви, но потом, словно созрев до нового ее понимания, он со всей силой своего темперамента ушел в ВЕРУ. Никогда не состоявший ни в какой партии, он немало вытерпел от прежнего руководства вуза и партийных органов: человек, занимающийся подготовкой учителей, ученых, журналистов, а сам не являющийся идеологически проверенным и зрелым партийцем - нонсенс! Но так было, и только удивительный талант организатора, фантастическая работоспособность и беспредельная любовь студентов позволяли ему удерживать командные высоты на факультете без партийного билета и научной степени. И если к другому, «больному» для себя, вопросу - защите кандидатской диссертации - Василий Николаевич все же пришел, то в ряды КПСС он так и не вступил...

В 1974 году, когда пединститут получил новый, более высокий статус - Кемеровский государственный университет, - Данков понял, что требования к работникам будут выше, а значит, в своей жизни надо что-то менять, и он засел наконец за диссертацию. Впрочем, о диссертации лучше начать разговор с того самого времени, когда он впервые к ней подступился...

... В начале 50 -х годов у нас в стране почему-то стали активно переучивать всех лингвистов вузов, в Москве ради этого специально были открыты годичные курсы переподготовки, куда и попал Василий Николаевич Данков. Здесь он слушал лекции академиков В. В. Виноградова и Н. Н. Прокоповича, профессора Н. И. Толстого и многих других известных ученых, создававших в то время фундамент русской словесности. Слушатели этих курсов имели возможность готовиться и сдавать экзамены в аспирантуру. Деятельный по своей натуре, Данков одновременно сдает экзамены в аспирантуру при МГУ (Министерство высшего образования) и Московского пединститута (Министерство просвещения), причем в МПИ им. Н. К. Крупской он был принят сразу на 2 -й курс аспирантуры! Зато его реферат в МГУ читала сама Галкина-Федорук! Казалось бы, впервые в жизни судьба ему улыбнулась, но... тут же ему пришлось самому отказаться от ее щедрот. Позади был ХХ съезд КПСС, разоблачен культ личности Сталина, но клеймо сына «врага народа» еще долго довлело над многими советскими людьми, попавшими в число жертв политического произвола. Чувствовал тогда всю его тяжесть над собой и Василий Николаевич. Убедившись, как тщательно относятся к оформлению документов в МГУ, Василий Данков, из опасения, что могут дознаться, что его отец был священником и репрессирован как враг народа, снимает свою кандидатуру из аспирантуры МГУ и готовит диссертацию в Московском педагогическом институте...

... Тему кандидатской диссертации он выбирал себе сам в Ленинской библиотеке и выбрал: «Личные местоимения в разных языках...». Начал работу, но в силу разных причин она шла ни шатко ни валко, а в итоге эту самую тему успели защитить в Ашхабаде. Пришлось начинать все сызнова. Выбрал новую тему: «История родительного падежа в русском языке...». Опять ошибка! Написал более сотни листов, а ему сказали, что тема слишком широка для кандидатской диссертации, и ее закрыли... почти на целых 20 лет! А потом, когда он обратился в 1975 году к своей залежавшейся диссертации, ему посоветовали ограничиться родительным падежом только с предлогами «с» и «от».

... Сдав полномочия декана факультета М. В. Орел, Василий Николаевич всерьез берется за работу и почти весь 1975 год живет в Москве. Его научным руководителем был декан филфака Московского пединститута Юрий Александрович Хабургаев (к сожалению, ныне покойный).

На прочтение диссертации ему дали всего 20 минут. Когда Василий Николаевич закончил выступление, ученый совет своим долгим молчанием выразил и поддержку, и восхищение трудом уже немолодого кандидата (ему тогда было уже 49 лет!). Хабургаев сказал так: «Товарищи, я сейчас не ставлю вопрос перед ученым советом о присуждении этому труду докторской диссертации. т. к. ее автор не имеет достаточного опыта научной работы, но по истечении времени и с учетом некоторых замечаний мы можем вернуться к обсуждению этого вопроса...».

Так в 1975 году Василий Николаевич получает степень кандидата филологических наук, а в 1976 году вновь становится деканом филологического факультета Кемеровского госуниверситета и возглавляет его до 1998 года, вплоть до выхода на пенсию. Всего же Василий Николаевич Данков стоял у руля филологического факультета (учительского института, пединститута и университета) в течение 20 лет!

О причинах столь «затяжной подготовки» диссертации (около 20 лет), Василий Николаевич сейчас не без юмора отвечает: «Лень, прежде всего она, ну и, конечно, занятость - все-таки руководить факультетом - занятие довольно хлопотное. Мог бы я выкраивать время для науки, но иногда сам себе придумывал «заботы», чтобы отгородиться ими от диссертации. В общем, как обычно у русского мужика: он не встряхнется, пока его жареный петух не укусит!».

Человек эмоциональный и прямой, он никогда не проповедовал «византийскую хитрость», и вся любовь его, и вся злость читались на лице, в глазах. Наши девчата не раз с некоторой завистью в голосе говорили: ага, вам, парням, хорошо, он вас любит. Может быть, это так и было, да только на пути к «этой любви» и парням приходилось познать в полной мере всю крутизну данковского характера...

1971 год. Мы только что освоили двухэтажное здание бывшей школы № 33, куда перевели наш филфак. Иногда занятия у нас проходили поздно вечером. В один из зимних вечеров на семинаре по зарубежной литературе у И. Л. Днепровой я быстро «отстрелялся» по теме, и, поняв, что преподаватель меня уже не спросит, довольно нахально углубился в чтение какой-то газеты. В это время неожиданно открывается дверь, и на пороге появляется декан. Первое, что он увидел, - меня, сидящего с газетой. Видимо, такая вольность его сильно возмутила, потому что он, не сдерживая раздражения и указывая на меня, сказал преподавателю: «Вы побольше их спрашивайте, бездельников! Ишь, газетки читают на семинаре». Если бы занятия проходили на втором этаже, я, наверняка, провалился бы сквозь пол на первый этаж. Но тогда я просто онемел от... всего: от обиды, от возмущения, а может быть, где-то и от страха. Первой заступилась за меня Ирина Леонидовна. С присущим ей шармом она сказала декану: «Этот молодой человек уже заработал свою «пятерку», и я просила его больше не беспокоиться...». Удрученно хмыкнув, Василий Николаевич закрыл дверь. До конца семинара я пребывал в трансе от... такой, по моему мнению, несправедливости. Едва прозвенел звонок, как наши девчата кинулись в коридор и там обступили декана. Что они ему говорили, я не слышал, но вдруг подходит ко мне Василий Николаевич, кладет руку на плечо и говорит с обезоруживающей улыбкой: «Извини, Сережа, за «бездельника», я ошибся, но газетки на семинаре все же читать не надо... Не сердись... А девчата у вас молодцы - как дружно поднялись на защиту!» Тогда я моментально забыл про обиду, а поддержку девчат и до сих пор вспоминаю с благодарностью...

Один мой сокурсник, человек, несомненно, интересный, уже тогда заявивший о себе как институтский поэт, в быту иногда вел себя... не в полном соответствии с моральным кодексом строителя коммунизма. Во время одного из рейдов в общежитии членами комиссии ректората он был замечен в крепком подпитии, и потому приказом по факультету его сняли со стипендии. На смотре художественной самодеятельности мой сокурсник поразил всех своими актерскими способностями, чем в немалой степени помог филфаку занять первое место по институту (тогда еще институту). Уже на следующий день приказом декана ему была возвращена стипендия. Заработал - получи! Позднее (может быть, это уже было на следующем курсе) у этого парня случился «рецидив», и тогда Данков нещадно лишил его стипендии, а чуть позже и вовсе выселил из общежития. Сурово? Да, но справедливо. По-моему, тогда даже сам «залетчик» не сильно обижался на декана...

Предметы Василий Николаевич вел, наверное, самые трудные - старославянский язык и историческую грамматику. Тут и современный-то русский язык, которым пользуешься каждый день, мудрено изучить до тонкостей (по крайней мере, у нас З. Н. Никулина редко кому «пятерки» ставила), а где уж одолеть мертвый старославянский, на котором уже почти тысячу лет никто не говорит! Хотя, бывало, слушаешь, лекцию Василия Николаевича, и мысль чудная в голову приходит: а может быть, он стажировку проходил у протопопа Аввакума или самого Бояна - так у него все складно и правильно получалось! А был такой случай: на лекции декана по исторической грамматике финальный звонок раздался на пять или даже десять минут раньше положенного (то ли перепутала дежурная, то ли пошутил кто - сейчас не вспомнишь), да только он сразу положил мелок на доску и всех отпустил. Так и осталась лекция прерванной на полуслове. На следующий день сидим в аудитории, заходит Василий Николаевич и... начинает лекцию как раз с того слова, на котором остановился вчера! То-то у нас было изумление! Уже по этому мы могли судить, как он знал свои лекции, как он знал свой предмет...

Конечно, были у нас сильные студенты и студентки по данным предметам, но все же девчата, в большинстве своем, трудно постигали эту науку. Сидит на семинаре или зачете Василий Николаевич, слушает их лепет, закипит и сам начинает разъяснять заново, будто не они ему сдают, а он им. Расскажет все, еще переспросит, понятно ли, и поставит зачет. Понимал, видно, что дальше здесь идти некуда... Но был и другой случай в нашей группе. Одна очень симпатичная девчонка очень... несимпатично отвечала на все вопросы преподавателя, что ни ответ, то мимо, уж и мы почти в открытую подсказывали ей парадигмы, да только она, что называется, - ни в зуб ногой! И тогда Василий Николаевич взорвался: «Дура! - кричит, а после некоторой паузы спрашивает: - Какого склонения?». Девушка, конечно, в трансе, сидит с раскрытым ртом, пытается что-то ответить, а получается только одно: а... а... и на глазах слезы. Василий Николаевич вспыхнул и остыл, уже оценил ситуацию и так мягко, чуть ли не нежно говорит ей: «Правильно, А-склонение, а говоришь не знаешь... Что-то учила, что-то знаешь, а остальное потом приложится...». И зачет ей тогда поставил. Но, видно, не помогла ей доброта декана: уже в следующую сессию она оставила наш факультет. Видно, поняла, что «А-склонение» в старославянском языке - это серьезно... Наверное, о таких вот случаях и жалеет сегодняшний Василий Николаевич и заочно просит прощения у тех, кого вольно или невольно когда-то огорчил...

Как бы то ни было, но мы учились, сдавали зачеты и экзамены, кто с первого раза, кто со второго, а некоторые по... дцать раз ходили. Им уже за одну волю к победе наш декан ставил долгожданную отметку. Особенно многих пугала манера Данкова принимать зачет или экзамен по любой газетке, лежащей на столе: берешь ручку, ткнешь в текст и... объясняешь, какие исторические грамматические изменения произошли в выбранном тобой таким образом слове - палатализация (а их целых три), лабиализация, падение редуцированных или другие. Студенты политеха шутили: кто сдал сопромат - может жениться, а мы им вторили: сдал историческую грамматику Данкову - тоже можешь жениться!

Прекрасно знавший свой предмет Василий Николаевич требовал таких же знаний и от нас. Похоже, любая «тройка» в зачетке студента огорчала его всерьез и надолго. Он считал, что с такими серыми знаниями педагог не имеет права идти к детям: «недоученный учитель - что может быть хуже на ниве просвещения!». Если студент получал на сессии одну «тройку», то вопрос со стипендией становился проблематичным, а две «тройки» вообще закрывали даже тему для разговора о ней. Каково же было мое удивление, когда по итогам предпоследней сессии я схватил две «тройки», а стипендию мне все же назначили, и вот как это получилось...

-... Что же ты так, Сережа, все время учился хорошо, а здесь? Ведь госэкзамены скоро! - так спросил меня декан, встретив в коридоре учебного корпуса.

- Виноват, - говорю я, - только один госэкзамен я, похоже, уже сдал...

И тут Василий Николаевич заговорщически улыбнулся:

- Ну, кто родился-то? Как назвали?

- Сын... Санька...

- Хм, Александр Сергеевич - неплохо! Почти как Пушкин, хотя и Павлов фамилия неплохая... Ну, ты теперь человек семейный, кормилец, так что тебе стипендия не помешает, а тройки эти - от забот родительских, что на тебя свалились, не так ли?..

И тут же ручкой дописывает мою фамилию в уже готовый приказ о назначении стипендии. Оказывается, он уже узнал, что во время сессии я метался между Кемерово и Белово, где тогда у моих родителей жила беременная жена, и потому дал мне такую намеренную «слабину» со стипендией. Насколько мне известно, многих наших девчат, ставших матерями, в студенческие годы он также поддерживал. А такое никогда не забывается!..

А парней Василий Николаевич действительно любил, но особенно он бережно относился к тем, кто приехал «учиться на учителя» из глухой деревни. К этим ребятам он, цитируя классика, «милел людскою лаской...». А если парень еще и разбирался в его предмете, да при этом лихо играл на баяне - цены тому не было! И были у нас такие: Гена Коротков и Сергей Евдокимов. Вся художественная самодеятельность на них держалась. Геннадий сейчас в Кемерове живет, а Сергей успешно учительствует и плодотворно занимается краеведением в Гурьевском районе.

Причину такой заботы и нежности к сельским парням я узнал много позже, в 2005 году, когда Василий Николаевич неожиданно приоткрыл завесу своей личной жизни. И оказалось, что там у него было столько всего...

... Родился он 18 апреля 1926 года в деревне Колыбелька Хлевинского района Воронежской области в семье сельского священника Николая Тихоновича Данкова. Летом 1929 года ночью в их дом стали ломиться люди в кожаных куртках: они провели обыск и арестовали отца. «С тех пор, - скажет позднее Василий Николаевич, - я стал помнить все...». С этим ночным стуком в сознание 3 -летнего мальчика ворвалась суровая реальная жизнь того времени... Отца не было несколько лет, и никто не мог сказать ни жене, ни его родителям, где близкий им человек. Перед самой войной Николай Тихонович вернулся в семью тяжелобольной, в последней стадии туберкулеза. Впрочем, семьи уже не было: его жена, мать Василия Николаевича, Юлия Петровна, уставшая от неизвестности, а главное из боязни за своих малолетних сыновей, Василия и Вениамина, оформила развод. И для всех соседей появившийся в их доме больной человек (а жили они в это время уже в другой деревне) был братом Юлии Петровны, а родные сыновья вынуждены были называть отца «дядей». Пожив в своей бывшей семье несколько дней и поняв, что помочь своим родным детям он уже ничем не сможет, не желая подвергать опасности жизнь и здоровье близких (туберкулез был уже в открытой форме), он уезжает в Липецк, откуда вскоре пришло письмо от незнакомых людей, что Данков Николай Тихонович скончался... Наверное, нельзя сегодня строго судить простую русскую женщину, во имя спасения своих малолетних детей решившуюся на такой шаг в годину лихолетья. Тем более неподсудны дети - они из-за своего малолетства за многие годы разлуки просто могли забыть родного отца. Мать им стала и «папой» и «мамой». Такие были времена...

Сразу после ареста отца мать, оставив детей на своих родителей, что жили в соседней деревне, сама уехала в Воронеж, где работала прислугой, а потом окончила курсы медсестер-акушерок и была направлена на работу в Тамбовскую область. Забрав к себе детей, Юлия Петровна поселилась в селе Курдюки. Здесь Вася Данков в 1934 году пошел в школу, и первым учителем у него был Константин Антонович Москалев. Больше семидесяти лет прошло с тех, а Василий Николаевич до сих пор помнит этого человека, доброго, умного и всегда немножко грустного. Это хорошо, когда человек помнит своего первого учителя - честь одновременно и учителю, и ученику...

... Жили Данковы бедно, что называется с огорода, где у них всегда росли картошка, лук, укроп, огурцы, а вот помидоры почему-то не росли. Зарплаты матери едва хватало, чтобы учить детей, обувать, одевать. В этом селе Василий Николаевич и закончил семилетку. Васе хотелось учиться дальше, науки ему давались легко, но школа колхозной молодежи (сокращенно ШКМ) находилась только в соседнем селе, а это больше десяти верст, и он едет поступать в строительный техникум сначала в Тамбовскую область, затем в Воронежскую. Но его там не взяли по причине малого возраста: Василию было 14, а в техникум брали только с 15 лет. Шел 1940 год....

И тогда Вася Данков принимает серьезное самостоятельное решение, возможно, самое первое в его жизни: он поступает в тамбовское педагогическое училище. Ему предстояло учиться там 3 года. И сюда-то его взяли с трудом из-за того же «малолетства». Директор училища, глядя на паренька, говорил удрученно: «Тебе же по окончании училища и 18 не будет, как же ты будешь детей учить, если ты еще сам ребенок?..» Но учеба его была жестко откорректирована войной...

До Тамбова немцы не дошли, но иногда по ночам будущие учителя слышали отдаленный звук артиллерийской канонады, видели сполохи пламени взрывов да по радио каждый день с волнением слушали сводки Совинформбюро. Вскоре в здании училища открыли военный госпиталь, и занятия были перенесены в частный сектор, в жилые дома. Кто-то из учащихся уехал с родителями в глубокий тыл, кто-то болел, и в учебной комнате вместо 30 человек обычно присутствовало 6 - 7, самых стойких, и среди них был Василий Данков. В 1942-м занятия в училище были отменены на год, и он вернулся домой, в Курдюки. От Тамбова до Курдюков было около 30 километров, и Василий Николаевич не раз ходил домой пешком: в субботу утром выходил - к вечеру был дома, где его ждали мать и брат, а воскресенье обратно, к ночи был в училище. Иногда, если повезет, добирался на попутках. Зимой всегда ходил на лыжах.

Окончил Василий Николаевич училище в 1944 году, когда ему уже исполнилось-таки 18 лет, а направление на работу он получил в Новозыбковскую железнодорожную школу Гомельского района Беларуссии. Война шла к концу, и потому Василия Данкова, как учителя, направленного в школу на недавно освобожденную от оккупации территорию, в армию не взяли. Впрочем, была еще одна причина: ревматический порок сердца. Вряд ли 18 -летний паренек тогда всерьез сознавал поставленный ему диагноз. Так и жил, особо не распространяясь о своей болезни, а зачастую просто не замечая ее. С ранних лет сама жизнь учила его стойко переносить все лишения и тяжести - это ковало его характер, закаляло волю, добавляло житейского опыта.

- В школе я отработал 2 года, вел занятия в 3 и 4-м классах - вспоминает Василий Николаевич. - Первый год жил в классе, потому как некуда было поселить молодого специалиста. После окончания занятий, вечером, я сдвигал столы, стелил свое пальто, подушку и накрывался легким одеялом, а утром здесь же вел занятия. Только к концу года я стал снимать квартиру...

В 3-м классе, среди малолеток, училась одна пятнадцатилетняя девчонка, которая из-за войны пропустила несколько учебных лет. Она была чуть младше меня, и на уроках порой устраивала со мной такие препирательства и перебранки, так «подрывала» мой авторитет, что иногда хотелось ее после уроков просто поколотить... Часто я своих детей водил на природу. Однажды, когда решил поучить их, как переходить ручей по дереву, я склонил тонкий ствол и пошел, а он возьми и обломись. Я рухнул в ручей, весь перемазался в весенней грязи, но сумел всё перевести в шутку, хотя свое пальто тогда я сильно подпортил...».

Как работнику железнодорожной школы Василию Данкову полагались два бесплатных билета от Гомеля до Москвы и обратно, а также один бесплатный билет по СССР. Но ни разу он ими так и не воспользовался - получение их было связано с оформлением массы справок, характеристик и других документов, и потому домой, в Тамбовскую область, он ездил зачастую бесплатно... на крыше вагона. Всякое случалось в пути: люди срывались с вагонов, однажды он видел следы крови на крыше и в вагоне - кого-то зарезали. А однажды и с ним едва не случилась беда... Ехал он на крыше один, в кармане были продуктовые карточки, а в мешке за плечами - мешок с хлебом. Такой богатый подарок матери и брату нечасто приходилось возить. И вдруг на крыше появились двое - и к нему. Потребовали деньги и мешок. Испугался Василий, чего уж хорохориться, но не запаниковал, а весь как-то собрался, словно отрешился от всего, в том числе и от самой своей жизни, а налетчикам сказал твердо, без предательской дрожи в голосе: «На станции я вам дам по куску хлеба, но не больше, а денег у меня все равно нет...». А когда те пригрозили его сбросить с поезда, он крепко вцепился одной рукой в одного, другой - в другого, заявил: «Сбрасывайте, но хоть один из вас полетит со мной!..» И сказал-то негромко, но так твердо, что отступились эти двое и оставили его в покое. Довез-таки в тот раз Василий Николаевич хлеб своим родным...

И другой случай был в его жизни, когда смерть рядышком прошла, лишь холодком от нее повеяло... Однажды в 1945 году, когда ему только-только исполнилось 19 лет, во время такой поездки он уснул и упал с переходной площадки поезда. Упал удачно, не разбился, но потерял мешок со всеми личными вещами, а главное - исчез единственный костюм, в котором он в школу ходил. Делать нечего, и в августе, перед началом учебного года, собрался он съездить на Украину за пшеницей. Там она была дешевая, и, если ее там купить, а здесь удачно продать, то можно было справить себе одежду. Планы свои он держал в секрете, но решил подстраховаться (на работу надо было выходить в конце августа - а вдруг не успеет вернуться!) - и он взял несколько дней отгулов. Учителя, проведав о его поездке, собрались его сопровождать. Отказать было невозможно, так как среди них была завуч, дочь бухгалтера школы и еще одна учительница. Так и поехали вчетвером. Доехали до Барановичей, а тут по радио объявили, что объявлена война Японии. Одна из спутниц Василия Николаевича засобиралась домой: мужа из Германии повезут на Восток, значит, через Гомель, а меня там нет! Вернулась, а вместе с ней вернулись и остальные женщины. И тогда поехал дальше Василий Данков один.

Собираясь в поездку, послушал Василий Николаевич совета бывалых людей и взял с собой в дорогу для продажи три литра водки, продал их в пути до Барановичей, а полученные деньги припрятал в моток суровых ниток, да еще иголку в него воткнул: а вдруг мешок порвется в дороге. Путь лежал в Брест-Литовск. На одной из станций его сняли с поезда работники транспортной милиции и доставили в дежурную часть, как безбилетника. Там он сидел несколько часов в комнате с жуликами. Проверили документы и стали стыдить: «А еще учитель!» (А тогда за безбилетный проезд по железной дороге предусматривалась уголовная ответственность). Пожалели, отпустили, но потребовали уплатить штраф. А где взять деньги, если он при задержании заявил, что денег у него нет. И тут Василий Николаевич целую операцию провел: говорит милиционерам, что хоть денег нет, но он готов продать пиджак и заплатить штраф. Оставил милиционерам документы и «пошел продавать пиджак». Спрятал его в кусты, из мотка достал 30 руб. и рассчитался с милицией. А если бы при них размотал моток - отобрали бы все, так их он понял тогда по настроению. Видать, милиция всегда была ухватистая!..

... Из той поездки он привез два мешка пшеницы по 50 кг в каждом. Нес перекладным способом: один мешок отнесет на 50 м, возвращается за вторым... Добрался до станции, там на поезде до Гомеля, а тут и до школы рукой подать... Продал Василий Николаевич пшеницу и справил себе костюм новый, пальто, туфли...

... В 1946 году Данков поступает в Новозыбковский пединститут, что на брянщине, на филологический факультет. В 1950 году, по окончании института, он женится на студентке того же факультета, Раисе Бабич и, получив направление в учительский институт города Сураж, молодые педагоги выезжают к месту распределения. Работа в институте, учеба в аспирантуре - на все про все у Василия Николаевича уходит еще несколько лет, пока он не получает направление в Кемеровский учительский институт. Так с 1956 года судьба Василия Николаевича неразрывно связана с городом Кемерово. Пятьдесят лет вместе!

... Начинали работать супруги Данковы в учительском институте, потом в пединституте, а на пенсию уходили уже из Кемеровского государственного университета. Не одну тысячу специалистов-лингвистов подготовили и направили в большую жизнь супруги Данковы. И если Василия Николаевича многие помнят суровым и строгим, то Раиса Ильинична навсегда останется в нашей памяти как человек очень мягкий, тактичный, интеллигентный. «Да лучше «кол» у декана получить, чем «тройку» у Раисы... Стыдно же!» - почему-то отложился у меня в памяти невольно подслушанный разговор наших девушек перед семинаром по современному русскому языку. И в этих словах было столько уважения к этому человеку, к сожалению, уже ушедшему от нас.

О том, какую роль в жизни Человека играет Время, сказано и написано немало. Мы растем, взрослеем, мудреем, но одновременно приближаемся к той черте, за которой для каждого из нас прекращается все: свет, любовь, жизнь... Время рубцует наши раны и в то же время оно кристаллизует в нашей памяти самые радостные и счастливые мгновения жизни. А студенческие годы, несомненно, навсегда останутся большой светлой полосой в жизни каждого из нас, как останется, наверное, в сердце каждого филолога «феномен Данкова». А он был и остается по сей день...