Сто двенадцать дней. 5 page

Но кое-что можно считать достоверным. И это прежде всего письма Берии из бункера. Они-то подлинны — очень уж психологически точны. Правда, знающий, что пишет, прокурор Сухомлинов сообщает, что «в органах... тогда существовали следователи-«забойщики» и следователи-«писатели» и что последние «были такими мастерами в литературе и в изложении на русском языке показаний, что им позавидовали бы даже опытные редакторы любого издательства». Это сообщение ценно и важно, кроме прочего, тем, что объясняет, на мой взгляд, откуда взялись многочисленные тома «дела» Берии. Однако вряд ли в штате игнатьевско-кругловского МВД образца 1946—1953 годов имелись новые Лев Толстой или Антон Чехов. Гладко состряпать «показания» — это одно... А вот для того, чтобы написать письма из бункера, надо было или обладать выдающимся литературным талантом в сочетании со знанием множества деталей деятельности высшего руководства страны за много лет, или... Или быть Берией.

За охрану Берии в штабе МВО отвечал генерал Батицкий. В сборнике документов «Лаврентий Берия. 1953» сообщается, что в архивах сохранились его пометы, относящиеся к условиям написания первого письма. «С. секретно. В ЦК КПСС. Лично т-щу Маленкову Г.М. Получено в 19.20 27.6.53. Батицкий» и «Было выдано 4 листа бумаги. 2 листа возвра-

тил, 1 лист изорвал, ¹/₂ листа использовал, ¹/₂ листа осталась на руках. Батицкий».

Всего писем было вроде бы три. Однако в соответствии с пометой Батицкого первое письмо было получено им от Берии в 19 часов 20 минут 27июня, в то время как первое письмо, опубликованное в упомянутом сборнике документов, датировано 28 июня (эта же дата видна и на факсимиле письма в книге А. Сухомлинова). Так что же получил Батицкий «в 19.20 27.6.53» — написанное на «¹/₂ листа» письмо, опубликованное в сборнике документов и воспроизведенное Сухомлиновым, или что-то другое? Не исключено, что писем было четыре, но первое впоследствии уничтожили. Вечером 27 июня психологическое состояние Берии было таково, что он мог написать нечто особенно неудобное для создателей образа «кровавого палача» и «монстра».

Так или иначе мы имеем три опубликованных письма Берии: от 28 июня, от 1 июля и от (предположительно) 2 июля. Со вторым письмом, от 1 июля — самым обширным, — читатель уже знаком, я его цитировал в начале книги и далее.

Что же до первого, от 28 июня, то оно достаточно кратко и написано уверенным почерком, практически без помарок и ошибок, строчки ровные: «В ЦК КПСС Товарищу Маленкову

Дорогой Георгий.

Я был уверен, что из той большой критики на президиуме я сделаю все необходимые для себя выводы и буду полезен в коллективе. Но ЦК решил иначе, считаю, что ЦК поступил правильно. Считаю необходимым сказать, что всегда был беспредельно предан партии Ленина — Сталина, — своей родине, был всегда активен в работе. Работая в Грузии, в Закавказье, в Москве МВД, Совете министров СССР и вновь в МВД все, что мог отдавал работе, старался подбирать кадры по деловым качествам, принципиальных, преданных нашей партии товарищей. Это же относится к Специальному комитету, Первому и Второму главным управлениям занимающихся атомными делами и управляемыми снарядами. Такое же положение Секретариата и помощников по Совмину. Прошу товарищей Маленкова Геор-

гия, Молотова Вячеслава, Ворошилова Клементия, Хрущева Никиту, Кагановича Лазаря, Булганина Николая, Микояна Анастаса и других пусть простят, если что и было за эти пятнадцать лет большой и напряженной совместной работы. Дорогие товарищи желаю всем Вам больших успехов за дело Ленина — Сталина, за единство и монолитность нашей партии, за расцвет нашей Славной Родины.

Георгий, прошу, если сочтете возможным семью (жена и старуха мать) и сына Серго, которого ты знаешь не оставить без внимания.

Лаврентий Берия».

Тон этого письма, как видим, неслезливый и не просительный, причем Берия как бы даже прощается с коллегами. Его «прошу... пусть простят...» — это не униженная просьба о прощении нашкодившего школяра, а нечто, психологически напоминающее просьбу о прощении в Прощеное воскресенье: «Простите меня, люди русские, и я вам прощаю»... Последние слова о семье лишний раз подтверждают, что так оно на душе у Лаврентия Павловича и было.

Юрий Игнатьевич Мухин на основании того, в частности, что в письме упоминается не Президиум ЦК, а ЦК («ЦК решил иначе...», «считаю, что ЦК поступил правильно...»), делает вывод о том, что письмо писал-де не Берия, но в таком смешении двух понятий ничего подозрительного нет — для Берии, для его коллег, да и для остальных членов ЦК Президиум ЦК и был «ЦК». Нет, это писал и подписывал Берия.

Ответа не последовало, и тогда ЛП пишет новое письмо, второе, сам вид которого говорит о нарастающем стрессе и которое начинается со слов: «В течение этих...» А вот тут надо остановиться!

В сборнике документов «Лаврентий Берия. 1953» текст выглядит так: «В течение этих четырех тяжелых суток для ме-основательно продумал все, что имело место с моей стороны за последние месяцы после пленума ЦК КПСС...» и т.д.

Однако в книге А. Сухомлинова приведено факсимиле всех трех писем, и на странице 29 ясно читается: «В течение этих трех тяжелых суток для меня, я основательно продумал...», а далее первоначально было «все мои действия

как на работе, так и в отношении товарищей...», потом сверху надписаны уточнения: «лично тебя и некоторых товарищей...» и «...все, что имело место с моей стороны за последние месяцы...», а также: «...после пленума ЦК КПСС». Есть и другие расхождения. В сборнике читаем: «не провалиться... без товарища Сталина...», а на факсимиле видно, что первоначально Берия написал: «не провалиться... после смерти Сталина...» То ли Сухомлинов привел черновик (вид факсимиле именно таков), то ли публикаторы письма в сборнике документов привели лишь окончательный его текст без учета вставок и поправок... Тогда становится понятным и расхождение в числе суток (черновой вариант был начат через трое суток, а беловой был закончен через сутки).

Я обращаю внимание читателя на эти детали постольку, поскольку ранее в источниках они (насколько мне известно) отмечены не были, хотя достаточно важны для анализа психологического состояния Лаврентия Павловича в те дни. Но так или иначе 2 июля начался Пленум ЦК, о котором мы еще поговорим, и о котором вряд ли Берия знал, как не знала о нем до 10 июля и вся страна.

Понятно, что всем было не до узника бункера, и Берия пишет новое письмо, ставшее последним:

«В Президиум ЦК КПСС.

Товарищам Маленкову, Хрущеву, Молотову, Ворошилову, Кагановичу, Микояну, Первухину, Булганину и Сабурову. Дорогие товарищи, со мной хотят расправиться без суда и следствия {после 5 дневного заключения без единого допроса}, умоляю Вас всех, чтобы этого не допустили, прошу немедленно вмешаться, иначе будет поздно. Прямо по телефону надо предупредить.

Дорогие т-щи настоятельно умоляю Вас назначить самую ответственную и строгую комиссию для строгого расследования моего дела, возглавить т. Молотовым или т. Ворошиловым. Неужели член Президиума ЦК не заслуживает, того, чтобы его дело тщательно разобрали, предъявили обвинения, потребовали бы объяснения, допросили свидетелей. Это со всех точек зрения хорошо для дела и для ЦК. Почему делать так как сейчас делается, посадили в подвал, и никто ничего не выясняет и не спрашивает. Дорогие то-

варищи, разве только единственный и правильный способ без суда и выяснения дела в отношении члена ЦК и своего товарища после 5 суток отсидки в подвале казнить его.

Еще раз умоляю Вас всех, особенно т.т. работавших и (это «и» есть лишь в факсимиле в книге Сухомлинова, но отсутствует в сборнике «Лаврентий Берия. 1953». — С.К.) с т. Лениным и т. Сталиным, обогащенных большим опытом и умудренных в разрешении сложных дел т-щей Молотова, Ворошилова, Кагановича и Микояна. Во имя памяти Ленина и Сталина, прошу, умоляю вмешаться и незамедлительно вмешаться и Вы все убедитесь, что я абсолютно чист, честен верный Ваш друг и товарищ, верный член нашей партии...»

В письме несколько раз повторяется слово «умоляю», но это не трусливая мольба о пощаде, а призыв к справедливости и объективности. Увы, объективность по отношению к Берии уже тогда оказалась более чем редким товаром. Не часто смотрят на него объективно и многие современные его биографы. Так, Борис Соколов в неоднозначной книге «Берия: судьба всесильного наркома» написал о своем герое немало, казалось бы, добрых слов, но оговаривается, что Берия вряд ли относится к категории людей «делать жизнь с кого»...

А почему бы и нет? Вполне его можно отнести к этой немногочисленной человеческой категории! Тем более что если абстрагироваться от тона книги Соколова, в ней самой можно найти достаточно фактов, опровергающих это утверждение ее же автора. Думаю, Бориса Вадимовича, как и многих других, тут подводит некий вялый интеллигентский антикоммунизм, который даже умных людей делает глупее, чем они есть. Возможно, поэтому в оценке писем из бункера Соколов проявил удивительную духовную слепоту, написав: «Помещенный после ареста в бункер штаба Московского военного округа, Лаврентий Павлович забрасывал (? — С.К.) коллег письмами, в которых умолял пощадить его».

Нет, Берия не просил пощадить его — в его письмах и слова-то этого нет. Он ведь знал, что перед собой, перед партией и державой чист. Он просил вмешаться для того,

чтобы разобраться в ситуации по существу. Он на объективности настаивал. Думаю, публикаторы письма в сборнике документов о Берии не по оплошности выпустили один союз «и» во фрагменте «и с т. Лениным и т. Сталиным...» Таких тогда в Президиуме ЦК осталось четыре человека, Берия их чуть ниже перечисляет поименно. Лишь они помнили живой стиль и Сталина, и Ленина. Но, увы, не восприняли их стиль.

А Берия продолжает:

«Кроме укрепления, мощи нашей Страны, и единства нашей Великой партии у меня не было никаких мыслей.

Свой ЦК и свое Правительство, я не меньше любых т-щей поддерживал и делал все, что мог. Утверждаю, что все обвинения будут сняты, если только захотите это расследовать. Что за спешка, и притом очень подозрительная.

Т. Маленкова и т. Хрущева прошу не упорствовать разве будет плохо, если т-ща реабилитируют.

Еще и раз умоляю Вас вмешаться и невинного своего старого друга не губить.

Ваш Лаврентий Берия».

Выше в фигурные скобки мной взята единственная в письме вставка, дописанная сверху, а подчеркивания принадлежат самому Берии, и эта последняя деталь лишний раз доказывает аутентичность письма: ЛП именно так выделял ключевые моменты в документах, а фразы «Утверждаю, что все обвинения будут сняты, если только захотите это расследовать. Что за спешка, и притом очень подозрительная» он — тоже по давней привычке — еще и выделил очерком на полях.

Нет, это письмо писал не интриган. Интриган, кроме прочего, понимал бы, что нельзя — ни боже мой! — как-то упрекать тех, от кого зависит его судьба, да еще и пенять им подозрительной спешкой. Да из одной такой констатации виден человек искренний, склонный поэтому к горячности, но — ЧЕСТНЫЙ!

У этого письма есть и еще одна особенность, характерная именно для Берии. Искренние и лживые покаянные письма писали в ЦК и Сталину не раз, но, пожалуй, лишь Берия

ставил вопрос так, как и должен его ставить честный и умный человек. Он не просто заявляет о том, что за ним нет вины, но просит и даже требует (самой тональностью письма) расследовать обвинения против него. И за таким подходом виден опытнейший профессионал, чекист, следователь, знающий все стороны жизни и сознающий: ситуация сложна, и коль уж он утратил доверие товарищей, то восстановить его можно, лишь тщательно все разобрав.

Увы, дело было не в утрате доверия, а в том, что Берия испугал «товарищей» перспективой такой работы на благо державы, которой они — по разным причинам — вести уже не хотели. Им нужны были «заслуженные» лавры, а не неугомонный Лаврентий.

Этим все и определилось.

АНДРЕЙ Сухомлинов в своей книге о Берии к нему в целом нелоялен (позднее я об этом еще скажу) и поэтому мог написать следующее:

«Все, кто видел Берию в те дни (имеется в виду период после смерти Сталина. — С.К.), отмечают, что он был возбужден и деятелен... Даже в общении с членами Президиума ЦК он неожиданно перешел на «ты». А по воспоминаниям сослуживцев, при телефонных разговорах в их присутствии Берия нарочито... высмеивал и унижал членов Президиума ЦК, работая в основном «на публику».

Увы, такой, мягко говоря, пристрастный подход к Берии типичен для многих, пишущих о нем. Но что плохого в том, что человек деятелен, если он при этом толков? А на «ты» обращались друг к другу все члены Президиума — это следует хотя бы из заявлений Хрущева на «антибериевском» пленуме и из других речей на нем же (например, Булганина)...

«Обличающие» же «воспоминания сослуживцев» — это то ли воспоминания Судоплатова, то ли результат политкорректировки его воспоминаний. И правды в них столько же, сколько в рассказах о хамстве Берии по отношению к коллегам.

Сухомлинов пишет о Берии и так:

«Ему бы затаиться, как Хрущеву, не раскрывать раньше

времени своих намерений, но он слишком долго шел к власти и потерял осторожность перед последним рывком...»

Ну а что мы имеем здесь? Много ли смысла и правды в заявлении, например, о том, что Берия-де «слишком долго шел к власти»? Как это понимать? Высшая власть давно принадлежала Сталину, и, пока Сталин был здоров, ее никто, в том числе и Берия, не оспаривал ни явно, ни тайно, хотя бы в собственных мыслях. Что же до самооценки Берией своего потенциала, то он и не скрывал ни от кого, включая Сталина, что именно себя считает единственным достойным преемником Сталина на посту Председателя Совета министров СССР.

Но вот натуру и суть Хрущева Сухомлинов определил точно! Хрущев давно затаился, а теперь, когда лев был мертв, шакал прыгнул, вонзив ядовитые зубы в свою жертву... Уже в 1989 году его зять Аджубей сделал такое невольно обличающее тестя признание:

«Одержав верх над Берия, Хрущев сразу вырвался вперед... Хрущев даже внешне очень изменился, стал более уверенным, динамичным... Иначе, более нагло, стала вести себя даже охрана Хрущева...»

Завуалировать инициативную роль Хрущева в устранении Берии для всех, не желающих исторической правды, не просто выгодно, но насущно необходимо. Скажем, в 1998 году в номере 5-м журнала «Новая и новейшая история» известный читателю доктор исторических наук, профессор, ответственный секретарь Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при президенте РФ Владимир Наумов сообщал:

«Как признал на июльском 1953 г. пленуме ЦК Маленков, вопрос о том, что делать с Берией, возник 12 июня, после обсуждения на очередном заседании его записок, подготовленных МВД, и постановлений президиума ЦК, принятых на основе той информации, которая содержалась в этих записках. Сепаратные переговоры с отдельными членами президиума продолжались более недели. Организаторами переговоров выступали Маленков и Хрущев... К 26 июня все члены президиума ЦК, кроме Берии, знали о характере предстоящего заседания. Фактически это был заговор президиума

ЦК против одного из своих членов. Все элементы заговора были налицо: строгая конспирация, секретная подготовка перечня обвинений, проработка сценария, распределение ролей, закулисные переговоры участников событий, формирование вооруженной группы генералов и офицеров, которым поручался арест Берии»...

Очень хочется профессору Наумову выдать произошедшее 26 июня 1953 года за коллективный заговор, хотя коллективным тогда было лишь пособничество членов Президиума главному и единственному подлинному заговорщику — Хрущеву.

Не знаю, что там «признал на июльском 1953 г. пленуме ЦК Маленков», но в сборнике документов 1999 года «Лаврентий Берия. 1953», где приводится доклад Маленкова, ни о чем, подобном сообщенному Наумовым, не говорится! И что забавно! Тот же Наумов является одним из составителей этого сборника, на странице 410 которого сказано, что фальсификация происходившего на пленуме началась уже на первой стадии подготовки стенографического отчета. Причем в неправленой стенограмме пленума, приводимой в сборнике, доклада Маленкова вообще нет — он приводится лишь по тому официальному стенографическому отчету, фальсификацию которого признает сам Наумов.

Чудны дела Твои, Господи, но куда им до дел Твоих блудливых и лукавых творений!

Причем Наумов в упомянутой статье пишет и так: «По поводу этого заседания президиума ЦК (на котором был арестован Берия. — С.К.) существует много версий, основанных не на фактах, а на домыслах. Но есть два достоверных свидетельства...»

Какие же это свидетельства?

А вот какие: «Одно из них принадлежит Хрущеву... Есть также свидетельство группы генералов и офицеров Московского военного округа, которые были привлечены Булганиным и Хрущевым для ареста Берии...»

Ну, свидетельства Никиты Хрущева, «отправившего» Сталина пьянствовать после начала войны на «ближнюю» дачу, может принимать за достоверные лишь тот, кому этого очень хочется или кому это выгодно.

Что же до «свидетельств» генералов, то, не принимая да-

же в расчет явную ложь этих «свидетельств», доказанную даже таким антибериевцем, как В. Карпов, надо заметить, что Жуков и К° появились в зале заседаний Президиума ЦК лишь в момент ареста, поэтому о предшествующих обстоятельствах и о ходе заседания знать не могли.

И такие вот. «историки», как профессор Наумов, пытаются наставлять на ум своих сограждан, у которых от подобных Наумовых и так уже ум за разум заходит! Между прочим, должен осведомить читателя, что домыслы Наумова относительно «признаний Маленкова, проработки сценария, распределения ролей, формирования группы военных» и т.д. практически текстуально воспроизвел (без ссылок на первоисточник) в своей книге и Сухомлинов — на страницах 14 и15.

Но чего нельзя отрицать, так это того, что раздражение против Берии у его коллег нарастало, и оно очень показательно прорвалось на июльском пленуме. Вот, скажем, стенограмма выступления Ворошилова:

«Ворошилов. ...Особенно он распоясался... после смерти товарища Сталина... Он во всем и постоянно первый, он все предлагает, он все предвидит, он все знает, он всегда командует! Так это было, товарищи? (Обращается к членам Президиума.)

Голоса из президиума: «Так, правильно».

Или Хрущев, подавая реплику во время речи Микояна:

«Хрущев. Может сложиться впечатление, что мы... сидели и дрожали перед ним. Было много случаев, когда мы хорошо в зубы давали и принимали решения. А то получается впечатление, что мы сидели и глядели на него...»

Чье-то явное превосходство (пусть даже не подчеркиваемое) для посредственности нетерпимо. А к лету 1953 года почти весь Президиум ЦК КПСС превратился в коллективную посредственность, не способную, говоря языком современным, справиться с вызовами времени.

И, честно говоря, я не могу утверждать, что с ними мог справиться — без Берии — уже и сам Сталин, при всей его гениальности разменявший восьмой десяток лет.

Профессор Наумов пытается приписать Берии антисталинизм на том основании, что его записки, включая «нацио-

нальные», обличали-де «порядки, царившие при Сталине». Несколькими страницами дальше Наумов, забывшись, уже называет Берию «сталинским опричником», о реабилитации которого «не может быть и речи». Нет, Берия был учеником Сталина, но, как всякий толковый ученик, он уже обходил учителя, ибо надо было идти дальше. А в извращениях национальной политики были виновны именно руководители на местах — Хрущев и Мельников с Кириченко, Пономаренко и Патоличев, Снечкус и Гедвилас, а не Сталин. Если дело было в Сталине, то почему и после его смерти наболевшие вопросы подняли не республики, а Берия?

Кто-то, возможно, возразит мне: «Почему же Берия не выступил со своими инициативами при жизни Сталина, если дело было не в Сталине?» Но то-то и оно, что к 1952 году Сталина в немалой мере «играло» окружение. И это окружение в случае усиления активности Берии могло бы коллективно затюкать «активиста» просто из инстинкта самосохранения. Не путем интриг, а путем коллективного остракизма. Что, собственно, позднее и было сделано.

С другой стороны, как знать? Может быть, нечто похожее на то, что предлагал Берия, и должно было стать предметом внимания той загадочной «Тройки», которую Сталин так и не успел отправить в большой путь?

Да, Берия и без Сталина был для коллег неудобен. Однако замышлять арест и ликвидацию Берии вряд ли мог даже Молотов.

Явный миф — и якобы затаенное соперничество Берии и Маленкова. Что значит соперничать? Это значит стараться превзойти другого в чем-то. Однако Берия как государственный деятель был на голову выше Маленкова, и соперничать с Маленковым ему не было нужды. Так что о соперничестве тут говорить не приходится, хотя нельзя исключать затаенной зависти Маленкова к Берии. Но даже зависть не программировала ненависти — от зависти до ненависти дистанция немалая.

Впрочем, нет правды и в утверждении, например, Судоплатова, что Маленков и Берия были якобы «в доверительных отношениях». То ли престарелый генерал, то ли политкорректировщики его мемуаров не увидели абсурдности такого утверждения — если бы отношения у Георгия Максимилиа-

новича и Лаврентия Павловича были доверительными, то Берию никто не арестовал бы! Другое дело, что из всего состава Президиума ЦК у Берии объективно не могло не быть наиболее тесных отношений именно с Маленковым. И, даже без особой приязни к коллеге, Маленков не мог не видеть его сильных для дела качеств.

Зато не мешает нам познакомиться с признанием еще одного коллеги Берии:

«Мы ведь с Берия ходили вместе, под ручку ходили... У меня с Берией были разные периоды... отношений, но самый лучший период у меня с ним отношений, такие — не разлей, не растянись, — это после смерти товарища Сталина. Если я ему день не позвонил, то он уже звонит и спрашивает, чего не звонишь. Говоришь, что некогда, дела были. «А ты звони»...»

Коллега этот — Хрущев. А говорил он это на июльском пленуме 1953 года. Но с чего это вдруг Хрущев признавался партийному пленуму в такой тесной дружбе с им же разоблачаемым «врагом народа»? А может, все было наоборот? Может, это Хрущев названивал Берии — заранее создавая «фон» будущих обвинений?

Я это все к тому, что против Берии за десятилетия в литературе нагромоздилось множество разнообразных обвинений, но первоисточник их — материалы двух масштабных и скоординированных мероприятий по демонизации Берии — «антибериевского» июльского 1953 года Пленума ЦК КПСС и «следствия» по «делу» Берии. Итог их: официальный стенографический отчет о пленуме и 39 томов (плюс 4 Особые папки ЦК) «следственного дела».

И в обоих случаях мы имеем дело с историческим фальсификатом.

Зададимся еще раз вопросом — так кто же с самого начала замышлял физическую ликвидацию ЛП? В речи Булганина на июльском пленуме имеется следующий пассаж:

«Булганин....Товарищи, разоблачение Берия... в особенности завершение этого разоблачения и сам арест Берия были трудным делом и рискованным делом. И здесь надо отдать должное товарищам Маленкову, Хрущеву и Молотову

(бурные аплодисменты), которые организовали хорошо это дело и довели его до конца...

Хрущев. Одна поправка есть: и себя ты не исключай из этого. (Аплодисменты.)

Булганин. Я очень тебе благодарен, Никита, за эту реплику и заявляю тебе и всем другим товарищам, что я поступил так, как должен был поступить каждый порядочный (? — С.К.) член партии...»

Но тонко умеющий держать хвост по ветру Николай Александрович здесь лишь польстил отныне главным властителям номенклатурных душ. А Хрущев в ответ польстил ему — как в благодарность за содействие аресту, так и для того, чтобы круче замарать Булганина в грязи своего заговора против Берии, где Маленков и Молотов активной роли, конечно, не играли.

Правда, тот же Юрий Жуков некритически воспроизводит лукавую гипотетическую версию о якобы не просто ведущей, а полностью инициативной антибериевской роли... Маленкова! Мол, тот якобы самостоятельно договорился с Кругловым, Серовым, Жуковым и Москаленко и лишь затем поставил Хрущева (!), Булганина и Микояна перед выбором: или поддержка ими предстоящего ареста Берии, или их немедленный арест прямо в маленковском кабинете.

При всей антиисторичности и несуразности такой версии она имеет хождение, как видим, даже в академической среде. И поэтому остановимся кое на чем подробнее...

КАК СООБЩИЛ в 1998 году в ранее упоминавшейся статье профессор Наумов, «недавно стал доступен исследователям документ, имеющий ключевое значение для реконструкции не только событий 26 июня 1953 года, но и частично раскрывающий процесс подготовки членов Президиума ЦК к снятию Берии». Документ этот — черновая запись выступления Маленкова на заседании Президиума ЦК, и он опубликован в сборнике «Лаврентий Берия. 1953».

Это действительно черновик, и черновик, вне сомнений, подлинный — его содержание так точно говорит о сути ситуации, что автором записей мог быть только Маленков.

И из этих записей видно, что с точки зрения Маленкова, согласованной, надо полагать, с Хрущевым и Молотовым, главным прегрешением Берии было то, что он... стал министром внутренних дел.

Всего-то!

Чтобы читатель убедился в этом сам, я приведу в наиболее существенных фрагментах текст черновика Маленкова, который начинается так:

«Враги хотели поставить органы МВД над партией и правительством.

Задача состоит в том, чтобы органы МВД поставить на службу партии и правительству, взять эти органы под контроль партии.

Враги хотели в преступных целях использовать органы МВД.

Задача состоит в том, чтобы устранить всякую возможность повторения (выделено мною. — С.К.) подобных преступлений...»

Кого же подразумевает Маленков под врагами?

Берию?

Но тогда он так бы и написал — это же черновик тезисов предельно конфиденциальной речи.

Впрочем, из последней фразы можно понять, что Маленков имеет в виду не Берию, а его предшественников в довоенном ОГПУ — НКВД. То есть прежде всего Ягоду. Знакомство с речью Маленкова на июльском пленуме окончательно убеждает в правомерности такого утверждения — он говорил там, кроме прочего, следующее: «...в истории нашей страны были не раз попытки со стороны врагов, пробравшихся в органы... подтачивать руководство партии...»

Что же до самого Берии, то Маленков в своих тезисах далее пишет:

«...Органы МВД занимают такое место в системе госуд[арственного] аппарата, где имеется наибольш[ая] возможность злоупотребить властью.

Задача состоит в том, чтобы не допустить злоупот-Ребл[ения] властью...

2. Пост мин[истра] вн[утренних] дел у т[оварища] Б[ерия] — он с этого поста контролир[ует] парт[ию] и

пр[авительст]во[.] Это чревато большими опасностями, если вовремя, теперь же, не поправить...»

То есть «т[оварищ] Б[ерия]» — не заговорщик, не реставратор капитализма, не враг народа и агент международного капитала, а всего лишь потенциальный источник «больших опасностей», да и то не для державы, а для ее руководителей. Но даже это — предположение Маленкова, а не констатация им свершившегося факта. Первым же пунктом обвинений стоит вот что:

«1. факты — Укр[аина], Литва, Латв[ия]

Нужны ли эти меропр[иятия]

Что получилось, как стали понимать?

МВД поправл[ял] партию и правит[ельство ]

ЦК — на второй план...»

Здесь все понятно — имеются в виду известные читателю «национальные» постановления Президиума ЦК. Они вызвали в республиках неоднозначную реакцию — кто-то стал перегибать палку в другую сторону. Но если вы руководители страны, а не чиновники, то объясняйте и действуйте так, чтобы все понимали все так, как понимаете это вы! А поняв, соответственно бы действовали.

Что же до претензий по поводу инициатив МВД — это явное коммунистическое чванство, ненавидимое еще Лениным. Умный человек или партия, если их кто-то поправит (то есть исправит ошибки или недочеты), за это должны быть лишь благодарны. Дело-то делается одно, общее — не так ли? Но «жалобы» Маленкова позволяют понять, что «вина» Берии состояла не в ошибочной позиции, а в активной позиции.

Третьим и четвертым пунктами шли обвинения в несогласованности линии поведения с венграми и в Германии, в «подавлении коллектива». Маленков пишет:

«Какая же это коллективн[ость].

Безапелляционность — покончить.

Нужен — монолитн[ый] кол[лектив], и он есть!» и т.п.

Особенно же интересен пункт пятый:

«5. Как исправить:

а) МВД — пост дать другому (Кр[углов]) + ЦК Управл[ение] охр[аны] — ЦК»

С утра до вечера шага не шагне[шь] без контроля! Наша охрана — у каждого в отд[ельности], тому, кого охр[аняют] (без доносов)

Т[оварищи] не увере[ны], кто и кого подслуш[ивает]

б) От поста зама [Совета министров СССР] — освободить назнач[ить] мин[истром] нефт[яной] пр[омышленности]