Сто двенадцать дней. 3 page

Только за три месяца 1953 года военной цензурой конфисковано около 195 тысяч писем, адресованных за границу из западных областей Украины, в которых содержатся отрицательные высказывания о действиях местных органов власти (как видим, эти и другие данные — не агентурного, а вполне официального происхождения. — С.К.)...

Серьезное недовольство населения западных областей Украины вызывают имеющиеся там факты грубого искривления ленинско-сталинской национальной политики... почти все руководящие посты в партийных и советских органах заняты работниками, командированными из восточных областей УССР и других республик Советского Союза. Так, например, из 311 руководящих работников областных, городских и районных партийных органов западных областей Украины только 18 человек из западноукраинского населения.

Особенно болезненно воспринимается населением Западной Украины огульное недоверие к местным кадрам из числа интеллигенции. Например, из 1718 профессоров и преподавателей 12 высших учебных заведений города Львова к числу западноукраинской интеллигенции принадлежат только 320 человек...

Нужно признать ненормальным явлением преподавание подавляющего большинства дисциплин в высших учебных заведениях Западной Украины на русском языке. Например, в Львовском торгово-экономическом институте все 56 дисциплин преподаются на русском языке...» и т.д.

Националисты на Западной Украине были жесткой, жестокой и реальной силой, но через восемь лет после окончания войны борьба с ними могла быть эффективной лишь при главенстве политических методов. Хрущев, Мельников, Кириченко мнили себя политиками. Так и отправлялись бы в Львов и вели бы там беседы с интеллигенцией, убеждали бы

ее словом, а «западенские» массы — делами. Но тот же Мельников в Львов и носа сунуть не желал. Не говоря уже о Хрущеве.

А при чем здесь Берия?

И мог ли «палач» и «садист» заявлять — как заявлял он, — что «бестолковое применение репрессий (на Западной Украине. — С.К.) лишь вызывает недовольство населения»?

Обращаю внимание читателя на формулировку «бестолковое применение репрессий»... Репрессии в регионе, где пионера-детдомовца могли повесить на его красном галстуке, были необходимы. Но — не бестолково тотальные, а прицельные, толковые!

Павел Судоплатов, знавший национализм как свои пять пальцев, после смерти Сталина привлекался Берией к подготовке аналитических записок с детальным анализом ошибок партийных организаций и органов госбезопасности в борьбе с националистическим подпольем на Украине и в Литве. И Судоплатов потом писал, что Берия считал: на руководящие должности надо ставить местных, а в заместители им назначать приезжих. «...Его заботила проблема воспитания нового поколения национальной интеллигенции, для которой были бы по-настоящему близки социалистические идеалы», — сообщал Судоплатов в 1997 году.

Социалистические! Одно это доказывает не просто прагматизм Берии, а большевистский его прагматизм!

Положение в Литве тоже было сложным — «лесные братья» были там так же активны, как бандеровцы на Украине. И 16 мая 1953 года Берия представляет в ЦК записку по Литве, которую готовил генерал Сазыкин, приезжавший в Литву по его поручению чуть ли не инкогнито, Сазыкин собрал много конкретных данных, и они были для литовского руководства убийственными! В Вильнюсском обкоме из 16 заведующих отделами и секторами всего 3 литовца; из 22 лекторов ЦК и обкомов литовцев 6; из 87 начальников районных отделов МГБ — 9; из 85 начальников райотделов милиции — всего 10; из 92 директоров совхозов литовцев только 27; из 132 директоров МТС — 53...

Делопроизводство на литовском языке в республике отсутствует (!!!), и это «отдаляет власть от народных масс».

И Президиуму ЦК КПСС опять приходится рассматри-

вать эту записку и на том же заседании Президиума ЦК 26 мая принимать постановление и по Литве — после обсуждения записки Берии—Сазыкина с участием 1-го секретаря ЦК КП Литвы Снечкуса, председателя Совмина Литвы Гедвиласа, Маленкова, Хрущева, Кагановича, Микояна.

А это ведь результаты бездарной «работы» не только Снечкуса, но и председателя Бюро ЦК ВКП(б) по Литве в 1944—1946 годах Михаила Суслова.

Снечкус и Гедвилас договариваются о личной встрече с Берией, и Снечкус просит его помочь забивать «все передачи вражеских станций на литовском языке». А Берия отвечает, что он готовит предложения ликвидировать и ту «забивку», которая уже существует.

«Какая же это помощь в ликвидации буржуазного националистического подполья?» — разводил руками Снечкус на июльском пленуме 1953 года. Но ответ Берии — это ответ человека идейного, большевика, понимающего, что с идеями надо бороться делом и идеями же. Враг ведет пропаганду — веди контрпропаганду. Враг тычет в глаза людям твоими ошибками и недостатками — исправляй их!

Хрущев же, Снечкус, Брежнев, Андропов своими «глушилками» достигали как раз того эффекта, который нужен был Западу. И прибегали к «глушилкам» потому, что не умели ни работать во имя масс, ни убеждать массы.

А Берия умел!

А «тов. Снечкус» через девять лет после восстановления Советской власти в Литве из 13 тысяч литовцев-коммунистов (на республику с населением в 2,7 миллиона человек немалая сила — если это коммунисты!) не сумел подобрать 75 человек на должности начальников районных отделов милиции — всего-то! Не сумел вырастить из национальных кадров 65 директоров совхозов...

Когда Петр Кондаков, министр внутренних дел Литвы, не смог внятно ответить на вопросы Берии о состоянии аппарата ЦК и обкомов КП Литвы и затруднился дать характеристику их секретарям, Берия разозлился и заявил Кондакову, что он не министр, а чиновник в погонах, порученного участка работы не обеспечивает и будет освобожден.

Берия и тут был прав! И Кондакова он успел-таки 23 июня снять — с назначением начальником Управления МВД

Брянской области. И что показательно — после «разоблачения» Берии 1-й секретарь ЦК КП Литвы не обеспокоился вернуть в республику такой «ценный», изгнанный из нее Берией «кадр».

Снечкус на июльском пленуме лживо заявлял, что подпольный «президент» Литвы, нелегально избранный в 1949 году председателем президиума «Союза борьбы за освобождение Литвы», капитан Жемайтис был пойман «без помощи Берии».

На самом же деле Жемайтис (которого Абакумов и Игнатьев не могли поймать 9 лет) был захвачен 30 мая 1953 года живым в своем подземном бункере в лесу около Каунаса в результате агентурно-чекистской операции, проведенной объединенной оперативной группой МВД Литовской ССР и 4-го управления МВД СССР. И Берия тут же приказывает доставить Жемайтиса в Москву и ведет с ним долгую беседу, используя в качестве переводчика заместителя министра внутренних дел Литвы Мартавичюса. И предлагает Жемайтису возглавить уже подставную националистическую организацию.

Технологию подобных оперативных мероприятий советские чекисты давно отработали до совершенства: операции 20-х годов «Трест», «Синдикат»... Да и сам Берия в ОГПУ Закавказья умел это делать хорошо (вспомним его действия по разложению грузинского буржуазно-националистического подполья). Причем такой подход был не только эффективным, но и гуманным — зачем уничтожать, если можно использовать?

А Берия анализирует положение дел уже в Белоруссии — там ведь тоже есть «особые», западные, области. И даже в Белоруссии не все благополучно, и там во властных структурах непропорционально мало коренных западных белорусов. И 12 июня 1953 года Президиум ЦК с участием Маленкова, Молотова, Хрущева, Ворошилова, Берии принимает строго секретное постановление по Белорусской ССР, которым, кроме прочего, 1-й секретарь ЦК КПБ Николай Патоличев (еще один «записной» партократ) освобождается от своих обязанностей.

А на место Патоличева рекомендуется 39-летний партий-

ный работник Михаил Зимянин, работавший в Белоруссии с 1940-го по 1953 год и только что переведенный в МИД.

Но выполнение пункта постановления по Патоличеву затянулось до ареста Берии, и он остался в республике до 1956 года, потом «переключившись» на иностранные дела, а с 1958 года — на внешнюю торговлю, создав в МВТ СССР ко времени ухода на пенсию в 1985 году (в 77лет) мощный аппарат будущих мародеров социализма... Понятно, что на июльском «антибериевском» пленуме Патоличев получает слово и сообщает, что «хитрый и опасный враг партии и государства» Берия готовил полную замену на белорусов всех кадров МВД Белоруссии «до участкового милиционера включительно».

Так и сказал, стервец, — «до участкового»!

Что показательно! На «антибериевском» пленуме Хрущев заявлял:

«Ведь вот эти записки по Украине, по Латвии (Хрущев ошибся, надо «по Литве». — С.К.), по Белоруссии. Это же факт, что они собраны не через обкомы, не через центральные комитеты, они собраны через работников МВД, хотя эти материалы имеются все в Центральном Комитете...»

Хорошо, пусть так! Но почему же тогда те вопросы, которые Президиум ЦК рассмотрел по инициативе Берии, не были поставлены перед Президиумом секретарями ЦК, тем же Хрущевым? Ведь Берия говорил дело, по его запискам были приняты постановления того же Президиума!

Да ведь и оговорка Хрущева была не случайной, потому что 12 июня 1953 года Президиум ЦК принял постановление не только по Белоруссии, но и по Латвии, причем нелицеприятную записку по Латвии в Президиум ЦК представил не кто иной, как... Хрущев!

То есть на пленуме Хрущев сек сам себя, причем и как один из тех, кто дал ход запискам Берии, так и... автор записки по Латвии. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Поэтому Хрущев «тоже» сунулся в национальные проблемы. А потом все валил на Берию.

По «логике» партбюрократов Лаврентию Павловичу национальной политикой заниматься, впрочем, не следовало.

Министерству внутренних дел этого ведь «не поручали», как любил приговаривать Михаил Суслов.

Но Берия, как государственный человек, как человек ответственный и гражданственный, как человек, а не чернильница, наконец, не мог быть бездеятельным тогда, когда видел, что может что-то сделать. А он-то мог! Он ведь даже формально был теперь вторым лицом в государстве, а уж по своим личным и деловым качествам — несомненно первым.

И в свои сто двенадцать дней после смерти Сталина он работал как всегда так много, что мне даже рассказать о его деятельности непросто — как ни ужимай рассказ, все равно он оказывается объемным. И все не находится удобного повода коснуться темы о якобы «любовных похождениях» Берии, поэтому, я ее пока затрагивать не буду. Лишь замечу: если уж мне все не удается вклинить эту тему в свое повествование, то вряд ли у ЛП было время на те «гламуры», которые ему так охотно и гнусно приписал вначале на июльском пленуме 1953 года секретарь ЦК Шаталин, а уж потом — все, кому только не лень было клеветать на Берию, «навешивая» на него десятки только несостоявшихся любовниц, якобы отправленных им за неуступчивость по этапу. Но коснуться этих инсинуаций я все же не премину.

Зато я не буду останавливаться на позиции Берии в «югославском», «корейском», «венгерском» и прочих вопросах. Просто скажу, что по всем из них, по сути, Берия был прав. А что касается вопроса «югославского», то ирония истории выразилась также в том, что в 1957 году Хрущев обвинял Молотова в блокировании улучшения отношений с тем самым Тито, попытку налаживания отношений с которым в 1953 году Хрущев и Молотов подавали как преступление Берии.

Я ограничусь одной «венгерской» цитатой из «бункерного» письма Берии Маленкову, где он писал:

«Предложения о Надь Имре, должен был не я или, кто иной вносить, а тебе надо было сделать, а тут я выскочил идиотски, кроме того, наряду с правильными замечаниями я допустил вольность и развязность, за что конечно меня следует крепко взгреть».

Берия имел в виду встречу делегаций СССР и ВНР, проходившую 12 июня 1953 года в Москве. Живой тон этой ци-

тэты говорит сам за себя. Причем это написал человек, неожиданно низвергнутый с вершины власти в бетонный подвал. И в таком положении он думал о деле, о державе, а не о собственной шкуре!

Разве это не говорит об очень высоких духовных и человеческих качествах нашего героя? Как говорит о них и то, что 15 июня Берия обратился в Президиум ЦК с запиской о резком ограничении прав Особого совещания при МВД СССР. А ведь если бы Лаврентий Павлович был тем садистом, маньяком, которым его изображают ненавистники, то внесудебное право распоряжаться человеческими судьбами и жизнями было бы для него особо привлекательно и приятно.

БЕРИЯ, как всегда, был занят сразу многими делами, но вдали от России произошло нечто, вынудившее его срочно собираться в неблизкий путь — 16 июня в Восточном Берлине началась массовая забастовка строительных рабочих. Она быстро переросла в мощную демонстрацию, а назавтра забастовки и демонстрации начались еще в 14 городах ГДР... Бурлили Росток, Лейпциг, Магдебург... В Берлине был захвачен Дом правительства. В течение 16—20 июня в забастовках участвовали 430 тысяч человек, в демонстрациях — более 330 тысяч.

Такие события не возникают на голом месте и не начинаются сами по себе. Безусловно, начались волнения по прямому приказу Запада, но первопричина их крылась в неумном поведении руководства ГДР и СССР. После образования ГДР там был необдуманно взят курс на построение социализма, а 8 июля 1952 года Москва и Берлин (Восточный) решили его даже форсировать.

Насильственное кооперирование в сельском хозяйстве, голодный ресурсный режим для среднего и мелкого частного капитала (крупный был национализирован), нерациональная налоговая политика, лишение частных предпринимателей и лиц свободных профессий продовольственных карточек, чрезмерная репрессивная политика — вот что питало широкое недовольство немцев. С января 1951 по апрель 1953 года в Западную Германию бежало 447 тысяч человек, в том числе только за четыре месяца 1953 года — свыше 120 тысяч

человек. Данные взяты из приложения к распоряжению Совмина СССР от 2 июня 1953 года № 7576-рс, так что верить им можно.

Факты — упрямая вещь, а советские руководители хотя и были нередко упрямы, но — не упрямей фактов. Как-никак, все они тогда прошли школу Сталина. Поэтому было ясно — политику надо менять. На «антибериевском» июльском пленуме Маленков признавал:

«Мы обязаны были трезво смотреть в глаза истине и признать, что без наличия советских войск существующий режим в ГДР непрочен. Политическое и экономическое положение в ГДР в настоящее время крайне неблагополучно».

И поэтому незадолго до июньских событий в Германии дискуссия разгорелась в Кремле серьезная. Большинство склонялось к временному отказу от строительства социализма, Молотов соглашался лишь на отказ от форсированных темпов.

Позиция Берии была, как всегда, обдуманной — его секретариат недаром получил от него распоряжение отыскать знатока экономики стран народной демократии. Поэтому «германский» документ Совмина СССР от 2 июня 1953 года был содержательным и конкретным — вполне в стиле Берии. Стиль этот заключался и в том, что при разработке сложных специфических проблем ЛП определял общее направление, а разработку мер и рекомендаций оставлял экспертам. Соответственно анализ ситуации, данный в приложении к распоряжению Совмина, обнаруживал хорошее знание германских реальностей (например, там имеются даже рекомендации относительно линии поведения по отношению к рядовым участникам молодежной религиозной организации «Юнге гемайнде» и т.д.).

Поэтому и рекомендующая часть была разумной:

— свернуть коллективизацию, ограничившись обществами по совместной обработке земли;

— рычагом воздействия на деревню сделать машинопрокатные станции;

— отказаться от политики вытеснения средних и мелких

частных предприятий и, напротив, предоставлять им кредиты, сырье, энергоносители;

— пересмотреть пятилетний план ГДР в пользу более широкого развития промышленности группы «Б» для производства товаров широкого потребления;

— принять меры к укреплению законности и искоренять голое администрирование во всех сферах жизни Германии, в том числе — в отношении церкви и духовенства;

— поставить задачу политической борьбы за восстановление национального единства Германии и заключение мирного договора.

В идеологии такого подхода чувствуется тот точный прагматизм, который был характерен именно для умницы ЛП. А реальный «внешнеполитический» Берия был так же далек от образа «монстра» и «палача», как далек был от него реальный «внутриполитический» Берия.

Причем в части идеи объединенной Германии у него был некий авторитетный единомышленник, хотя поддержать Берию он уже не мог. Я имею в виду, конечно, Сталина. 7 апреля 1952 года он подписал исправленный им проект ноты правительства СССР правительству США по вопросу о мирном договоре с Германией. Ранее, в направленной 10 марта 1952 года ноте в адрес США, Великобритании и Франции СССР предлагал выработать мирный договор «при непосредственном участии Германии в лице общегерманского правительства» после свободных общегерманских выборов при гарантии последующего нейтралитета Германии (то есть невхождения объединенной Германии в НАТО). Заканчивалась советская нота так:

«Именно в настоящее время решается вопрос. Будет ли восстановлена Германия как единое независимое миролюбивое государство, входящее в семью миролюбивых народов Европы, или останется в силе раскол Германии и связанная с этим угроза войны в Европе». Нейтральная Германия Западу не требовалась, и раскол, напротив, усиливался. При этом руководители Компартии Германии были настроены куда более решительно, чем даже Молотов, и предпринятое правительством ГДР повышение

норм выработки стало непосредственной причиной для волнений.

Приходится сталкиваться с утверждениями в литературе, что как забастовщики, так и их западные «кураторы» были склонны считать, что русские не поддерживают правительство Ульбрихта и оружием забастовщиков не подавят.

Уж не знаю, как можно было предполагать подобное. Любое правительство, если бы оно было образовано с влиятельным участием руководителей волнений 1953 года, было бы не просто антисоциалистическим (это бы еще полбеды), но — антисоветским. Поэтому ни о какой отстраненной советской позиции в условиях присутствия в Германии советских оккупационных войск не могло быть и мысли! И коль уж волнения начались, их надо было ликвидировать быстро, пока у англо-американцев и французов не появился шанс на вмешательство.

Что ж, и это Берия делать умел — если к тому его объективно вынуждали. Как я уже не раз подчеркивал, не был от природы жестоким, но жизнь научила его быть — при необходимости — жестким настолько, насколько этого требовала обстановка. Он с детства приучил себя экономить во всем. И так же бережно он относился к пролитию крови: если надо, то надо быть готовым ее пролить, однако надо делать все, чтобы пролить ее как можно меньше в случае, если нельзя этого избежать.

В ряде источников утверждается, что 18 июня Берия направился в Германию лично. Но документально это не зафиксировано — как ни странно. Хотя факт отбытия первого заместителя предсовмина СССР за пределы государства, казалось бы, должен легко устанавливаться. Впрочем, биохроника Берии — вещь особая, тут мы всегда можем столкнуться с подтасовкой. Что можно считать достоверным, так это то, что в Германию тогда были направлены его люди, в том числе Зоя Рыбкина-Воскресенская, а также начальник 3-го (контрразведывательного) управления МВД генерал Гоглидзе.

Однако я склонен считать, что Берия какое-то время в Германии был, что косвенно подтверждается как решительностью действий в ситуации, когда действовать надо было уже решительно, так и ее относительной бескровностью.

Еще 17 июня комендант советского сектора генерал-май-

op Дибров своим приказом ввел в Берлине военное положение. В Берлин, Лейпциг, Галле, Дрезден, Франкфурт-на-Одере, Гере и Потсдам были введены войска. Огонь на поражение открывался в исключительных случаях, однако в итоге было убито около тридцати и ранено около четырехсот человек. Генерал Судоплатов в своих мемуарах написал, впрочем, что погибли «тысячи людей». Хотя тысячи и не погибли.

Принципиальная же позиция Берии по Германии была такова: Советскому Союзу вряд ли нужна нестабильная социалистическая ГДР, полностью зависящая от нашей поддержки, и лучше пойти на объединенную демократическую буржуазную Германию, но на выгодных для нас условиях. Это был перспективный подход! И рассматривать его как некое предательство наших друзей в ГДР было неправомерно. Реально процесс даже переговоров об объединении, да еще при нашей инициативе, был бы многошаговым, но мы могли выиграть на каждом этапе и обеспечить ряд гарантий как Восточной Германии, так и себе.

Уйти из единой Германии мы могли лишь после заключения мирного договора. Но по его заключении из Германии должны были уйти и союзники. Причем, став инициаторами объединения, Россия обеспечивала бы себе и лояльность всех здравомыслящих немцев. А вместо обременительного для нас финансирования социализма в ГДР мы получили бы, напротив, немалые выгоды от развития экономических связей с Германией, для России традиционно полезных и важных.

Был и еще один момент... Вот-вот должна была начаться термоядерная эра, и мало кто из политиков мира знал это так же хорошо, как Берия. А это давало державе, ориентированной на внутреннее развитие за счет собственных ресурсов, невозможные ранее возможности по исключению внешнего посягательства на нее. При верном взгляде на термоядерный фактор угроза внешней агрессии против России быстро сводилась фактически к нулю, и военное присутствие СССР в Германии, в центре Европы, с перспективной точки зрения уже не влияло решающим образом на нашу военную безопасность. К тому же мы имели теперь «буфер» по линии «Польша — Чехословакия — Венгрия — Румыния». Так что в позиции Берии имелся и хороший геополитический потенциал.

Однако «германской», как и всем остальным «послесталинским» идеям Берии, реализоваться не удалось.

«А как же быть с тем, что сегодня мы имеем единую ФРГ?» — возможно, спросит кто-то. И действительно, приходится порой читать, что Берия-де в «германском вопросе» (и в остальных — тоже) был чуть ли не предтечей Горбачева. О нет! Нереализовавшаяся единая Германия образца Берии и реальная единая Германия образца Горбачева — явления абсолютно разного характера во всех отношениях, кроме разве что одинакового в обоих вариантах контура государственных границ ФРГ.

Итак, Берия если и выезжал в Германию, то быстро вернулся в Россию. И ему осталось быть на свободе всего ничего — несколько дней. Сам он об этом, конечно, не знал. Зато знали другие. И пока он еще государственный деятель, а не узник' бетонного бункера, я скажу о его ста двенадцати днях еще кое-что, более чем существенное.

1 МАЯ 1953 года в Москве, как и всегда, по Красной площади прошли колонны демонстрантов. И стоящие на трибуне Мавзолея Маленков, Молотов, Каганович, Ворошилов, Микоян и другие могли любоваться на сотни собственных портретов, которые колыхались над морем голов. Смотрел на собственное тиражированное плавание над Красной площадью в очередной раз и Лаврентий Павлович, но мысли у него возникали при этом, надо полагать, разноречивые. Во всяком случае, уже на следующей неделе после праздников он на первом же заседании Президиума ЦК внес некое предложение, и члены Президиума — как ни странно — его приняли! Да и сложно было его не принять, ибо установившееся в стране портретопочитание в чем-то смахивало на иконопочитание. И 9 мая 1953 года появилось постановление Президиума ЦК КПСС «Об оформлении колонн демонстрантов и зданий предприятий, учреждений и организаций в дни государственных торжественных праздников». Постановление предписывало Секретариату ЦК КПСС в двухнедельный срок представить проект Постановления ЦК и Совмина, исходя при этом из следующего:

«...отказаться от оформления портретами колонн демонстрантов, а также зданий предприятий, учреждений и организаций в дни государственных праздников... отменить практику провозглашения с правительственной трибуны призывов, обращенных к демонстрантам».

И этот шаг Берии никак не расценишь как попытку завоевать дополнительную популярность лично себе! Отказ от славословий в адрес руководства, отказ от руководящих приветствий, на которые массам полагалось радостно кричать «Ура!», популярности и авторитета власти прибавили бы, да.

Но — власти в целом! Кто из миллионов советских людей узнал бы о том, что это предложил Берия? Так что Лаврентий Павлович и здесь мыслил по-государственному. Однако ему и это предложение скоро поставят в вину. Это сделает на Пленуме ЦК самый бесцветный из всех тогдашних руководителей страны — Андреев, причем обвинения его будут высказаны в стиле дурного анекдота — мы это еще увидим!

Поставят в вину Лаврентию Павловичу и другую блестящую его идею! Я, забегая вперед, расскажу о ней, используя неправленую стенограмму выступления давнего коллеги Берии — Мир Джафара Багирова, на том же «антибериевском» пленуме ЦК в июле 1953 года. Тогда 1-й секретарь ЦК КП Азербайджана Багиров тоже предал Берию, назвав его хамелеоном, злейшим врагом партии и народа, двурушником и подлецом (это Багирову не помогло, и он пережил Берию лишь на три года: арестован в марте 1954 года, расстрелян в мае 1956-го). А 3 июля 1953 года Багиров говорил:

«Багиров....Звонит мне Берия и говорит: «Ты знаешь, что я готовлю вопрос об орденах». Говорю ему: «Как это готовишь?» Он поправился и говорит: «Мы хотим установить новые ордена». Я думаю, вопрос об орденах непростой вопрос... Это входит в функции Центрального Комитета партии, правительства (как будто Берия не был первым зампредом Совмина и членом Президиума ЦК. — С.К.), это вопрос политики, как же он может готовить этот вопрос.

Пегов. Тем более это не дело МВД...»

Тут я цитирование прерву, чтобы заметить: как ярко в замечании Николая Пегова, прожившего долгую и серую

жизнь аппаратчика, проявилось то бездарное, писарское отношение к делу, которое свое классическое завершение получило в знаменитой фразе другой всесоюзной серятины — Суслова, говорившего: «Нам не поручали»...

Из слов же самого Багирова следовало, как мы уже видели и еще увидим, что в стране постепенно начинала торжествовать личная безответственность «вождей» — о ЦК говорили как о живом существе, долженствующем всегда изрекать «Мы»... Невольно вспоминаешь вопрос Берии Калмыкову и Расплетину: «Кто ручку держал?» по поводу их ответа: «Мы писали»... Вспоминается и то, как на вопрос обескураженного героя скетча Аркадия Райкина: «Кто шил костюм?» ему ответили тоже: «Мы». Увы, это всеобщее «МЫ-чание» тогда уже стало повсеместным.

А Багиров вел дальше:

«Багиров. И тем более не бывает так, чтобы даже по самым маленьким вопросам... не позвонили из аппарата ЦК... или аппарата Совета министров. Как правило, всегда говорят: я звоню по поручению ЦК... У него же только одно я.

Маленков. Какие ордена?

Багиров. Ордена культуры, союзные и республиканские ордена культуры.

Маленков. Для какой категории людей?

Багиров. Дляработников искусства, работников театров.

Маленков. Например, какие ордена?

Багиров. Вы его спросите...

Маленков. Ордена могут быть чьего-то имени.

Юсупов (председатель Совмина Узбекской ССР. — С.К.). Мне звонил по его поручению его помощник Ордынцев, что Берия вносит предложение о том, чтобы установить две группы орденов: первая... — союзная, вторая — республиканские; затем установить ордена великих людей национальных республик... У него (у Багирова. — С.К.) Низами, у узбеков — Алишер Навои...».

Но это же здорово! Это и есть умная национальная политика! Вот такой пример... Присланный из Москвы украинец Павел Мешик вызвал на заседании ЦК КПУ шок, когда об-

ратился к присутствующим на украинском языке и посоветовал учить его русским, работающим на Украине, включая 1-го секретаря Мельникова. Его поддержал лишь драматург Александр Корнейчук, но Мешик-то был прав! А поступал он так потому, что прошел школу Берии, то есть был человеком, выбирающим линию поведения, оптимальную для обеспечения интересов порученного тебе участка работы.

Когда Мешик гордо рассказал об этом Судоплатову, последний заметил Мешику, что тот, мол, дурак, если «вступает в конфликты с местной властью» (как будто сам Мешик был не власть!).

В таком ответе Судоплатова сразу видна вся глубина различия между ним и Мешиком как фигурами социальными. Мешик был «кадровым» кадром Берии, его и арестовали сразу после Берии, и расстреляли по одному «делу». А расстреляли потому, что оба они вступали в конфликты с «местной» властью — Мешик в Киеве, Берия — в Москве. Конечно, проще было превратить таких людей в кремационный пепел, чем реагировать на их предложения, считаться с их критикой и работать, работать, работать...

Первый секретарь Львовского обкома Сердюк (этот тоже отметится среди выступавших на июльском пленуме) облюбовал под жилье особняк, в котором размещался детский сад МВД, а Мешик воспрепятствовал и выставил там охрану. Секретарь Киевского обкома Шелест (будущий «хозяин» Украины) взял для охоты катер пожарного надзора и не вернул, а Мешик доложил в МВД СССР и в Совмин Украины.

У людей это называется честностью и принципиальностью. У партократов — глупостью и склонностью к склокам. Но Берия-то и Мешик были людьми, а не партократами. К слову, ветераны МВД, с которыми беседовал автор книги «Кто вы, Лаврентий Берия?» А. Сухомлинов, в один голос говорят о Мешике как о человеке, преданном делу, которое ему поручено.