Самоидентификация горожан через конструирование образа врага 1 page

Введение

Жилищный вопрос в первое десятилетия Советской власти уже давно занимает мое внимание. Эта проблема кажется мне особенно важной для понимания советской эпохи и советского человека. Именно после революции, в советском государстве жилищный вопрос, который в Российской империи, так же, как и в наши дни, был проблемой отдельного человека и его семьи, стал вопросом общественным, решить который общество должно было обязательно. Государство декларировалось как народное, рабоче-крестьянское, и поэтому оно обязано было обращать внимание на «нужды народа».

Особенность жилищного вопроса состояла в том, что горожанин вынужден был иметь дело с государством в любых ситуациях, связанных с жильем. Отдельный человек в «выступлениях» перед обществом и «разговорах» с государством должен был говорить на языке этого общества и государства, а поскольку гражданин не мог сам решить жилищную проблему, он был вынужден участвовать в этой коммуникации. Вернее сказать, что с помощью такой коммуникации он мог решить проблему гораздо проще, с меньшими материальными издержками, а потому было просто необходимо говорить на языке победившей социальной группы, революционном и классовом языке. Такая вынужденная коммуникация оставила ряд документов, благодаря которым можно увидеть и изучить формирование или выстраивание новой идентичности у человека под влиянием советского политического дискурса, что является одной из целей исследования. Как отмечал Стивен Коткин, жилье стало важной ареной, на которой происходили переговоры и таким образом строились взаимоотношения между частными лицами и государством[1].

Важно отметить, что в изучаемый мной период советский политический и идеологический дискурс формируется и встраивается в «систему речи» говорящего, что мы увидим при изучении некоторых документов по жилищному вопросу. Именно в этот период существует та уникальная и интересная коммуникативная ситуация, различные стороны которой я и попытаюсь рассмотреть.

Хронологические рамки исследования определены 1917/18 – 1927/28 годами. Начальная дата обозначена довольно точно – конец 1917, 1918 год – период, когда появляются первые заявления, жалобы и статьи по жилищному вопросу. Возникает ситуация разговора с властью, с обществом по проблемам жилья, появляется сам конфликт. Конечная дата более расплывчата, так как изменения, происходившие в жилищной сфере, шли постепенно, как и изменения в текстах. Несмотря на то, что нельзя провести какую-то резкую черту, я все же определю конечную дату 1928/29 годом – временем сворачивания НЭПа в жилищной сфере.

Хронологические рамки и структура работы основана на двух различных видах документов: 1) заявления и жалобы в Исполнительный комитет Иваново-Вознесенского Совета и 2) статьи, заметки и обращения в газету «Рабочий край». Так получается, что первая группа охватывает наиболее ранние годы и относится скорее к «эпохе» военного коммунизма и лишь начала НЭПа, а вторая – наиболее полно раскрывает поздний период, период действия новой жилищной политики (надо отметить, что в «Рабочем крае» статьи по жилищному вопросу присутствуют и в 1918 – 1920 гг. но меня интересуют скорее более поздние заметки). Деление на главы подчинено хронологическому принципу. Первая глава в большей степени основывается на заявлениях в Исполком, а вторая – на публикациях в газете «Рабочий край». Также происходит разделение на периоды: «военного коммунизма» в первой главе и «НЭПа» - во второй (я не стану заниматься внешней критикой исследуемых документов во введении, их разбор дается в соответствующих им главах).

Из многочисленных заметок и статей по жилищному вопросу в газете «Рабочий край» (а их, в общей сложности, за период с 1918 по 1928 около шестисот) подробно рассматриваются в большинстве своем только те, авторами которых были сами подписчики, или же рабочие корреспонденты (рабкоры). Именно в текстах, написанных горожанами, можно увидеть их отношение к жилищной политике, политическую идентификацию с различными идеологическими конструкциями и социальными группами, их презентацию своей персоны в нужном свете и т.д. Несмотря на то, что я не рассматриваю подробно отдельных героев и авторов жалоб, все же в исследовании предпринимается попытка «увидеть человека», а поэтому мой подход можно назвать эмическим. Несмотря на то, что чаще всего мы не можем «услышать голоса» горожан, не принадлежащих к рабочим и служащим (нэпманов, бывших торговцев, фабрикантов и многих домохозяев), все же мы можем увидеть их образ и отношение к ним в текстах.

Политические конструкции начинают использоваться для решения бытовых и повседневных проблем. В этой связи можно обратиться к идеям из статьи Вальтера Шперлинга: «Торговаться с властью: прошения и жалобы как форма политической коммуникации в пореформенной России»^[2], в которой автор, опираясь на идею Макса Вебера о том, что «каждое обращение к институтам власти “политически ориентировано”, т.е. имеет политический оттенок», пытается выстроить представление о политичности (политическом характере) коммуникации. Если в дореволюционные времена так называемая «коммуникативная ситуация» не стимулировала затрагивать в прошениях широких политических тем, то после 1917 года ситуация меняется ровно наоборот. Становится чуть ли не обязательным обозначать свое место в новой социально-политической системе, чтобы надеяться на удовлетворение просьбы или жалобы. В некоторых документах видна прямая апелляция к революционным, классовым ценностям, и, в первую очередь, важность того или иного бытового вопроса в политическом контексте. По сути, получается, что горожане использовали политику в целях улучшения социально-бытового положения (что также отмечал С.В. Яров^[3]). На примере такого «прикладного» использования политического дискурса в прошениях по жилищному вопросу я попытаюсь рассмотреть процесс проникновения идеологии в текст и то, как «дискурс обеспечивает воспроизводство идеологии в обществе»^[4]. В качестве примера идеологической пропаганды в жилищном вопросе мной был взят фильм «Уплотнение». Он интересен, прежде всего, тем, что представляет собой целостную структуру, и на его примере можно рассмотреть то, как власть видела решение жилищного вопроса. В фильме показано, как граждане отказываются от старой жизни, перерождаются к новому будущему и приобретают новую идентичность посредством решения квартирного вопроса.

При объяснении жилищных нужд с позиций советского дискурса появляются такие аргументы, вопросы и ответы, которые не встречались и просто не могли появиться в другое время и в другом языке. Исследуя эти аргументы и апелляцию к классовым, пролетарским ценностям, мы выходим на такое ключевое понятие, как справедливость и её понимание советским человеком. Изменение таких ключевых морально-этических понятий и взгляд на них в новом свете также рассматривается в тексте работы.

Следует сказать, что город Иваново-Вознесенск взят в качестве территориальных рамок неслучайно. Внимание к нему вызвано особенностями развития жилищного вопроса и статусом города. Еще до революции 1917 года он заслужил статус революционного и пролетарского и уже страдающего от жилищного кризиса.^[5] В 1918 году город получил повышение в административном статусе до губернского центра, так как это был один из центров легкой промышленности, а его рабочие считались сознательной опорой руководства страны^[6]. А с превращением города в губернский центр, переводом учреждений, восстановлением промышленности и резким увеличением населения город столкнулся уже с проблемой жилищной катастрофы^[7]. В то же время, в отличие от новых промышленных городов^[8], где строились однотипные бараки и общежития, в Иваново-Вознесенске распределение жилья было неравномерным, к тому же, горожане еще помнили дореволюционные жилищные условия. Таким образом, острота жилищной проблемы здесь была высокой, конфликты возникали часто и происходили нередко не только между враждующими социальными категориями, но и в самом рабочем классе.

Эта «вражда», конструирование образа врага, является отдельным вопросом, который рассматривается как часть формирования идентичности с помощью поляризации «свой – чужой» и который присутствует явно или скрыто почти во всех документах и помогает дополнительно определить и аргументировать позицию автора, отграничить его от чуждой социальной группы.

Один из тезисов, который я попытаюсь доказать, заключается в демократичном отношении горожан, авторов исследуемых мной текстов, к власти. Под демократизмом я понимаю именно новую форму разговора с властью, что, конечно, не исключает наличие конфликта между властью и человеком^[9]. Дело в том, что горожане воспринимают власть и общество, как своих товарищей, с которыми они говорят на равных. Они не просят и не требуют, они «заявляют» (большинство документов так и называются «заявление»). В документах отсутствует прошение, просьба, мольба, это не челобитные, и это даже не «торг с властью»^[10], это разговор на равных. Предыдущие традиции прошений умирают, так как теряют актуальность и становятся бесполезны.

Отдельный сюжет, на котором я останавливаюсь, – влияние дискурса на действительность жилищного вопроса в городе, который рассматриваю на примере нерациональной квартплаты и частного жилищного строительства в годы нэпа.

Историография по жилищному вопросу в целом, и по жилищному вопросу в Иваново-Вознесенске в частности, хотя и не так обширна, но включает в себя ряд работ, довольно подробно исследующих этот вопрос. Большая часть из них исследует ситуацию с позиций «классической» политической истории или с позиций истории социальной. Здесь можно остановиться на трудах М.Г. Мееровича, основанных на официальных постановлениях центральных властей и рассматривающих то, «что было допущено властью».^[11] Несмотря на то, что исследование содержит богатый фактический материал, в монографии поднимается множество проблем, таких, как разрушение жилого фонда, стимулирование граждан к труду посредством жилища и нежелание властей справиться с жилищным кризисом. Все же, на мой взгляд, труд М.Г. Мееровича изначально, априорно показывает советскую власть тираном и деспотом в овладении и пользовании жильем. Автор в резкой форме заявляет о том, что жилищный кризис был выгоден советской власти, некоторые утверждения историка выглядят искусственно притянутыми к теме исследования. Например, заявления о невозможности купли/продажи жилых домов и о настоящей причине создания жилищной кооперации – не для борьбы с жилищным кризисом, а лишь для лучшего управления населением. Я не могу согласиться и с основным тезисом исследования о «наказании жилищем». Мне кажется, что демократизм разговора, присутствовавший в 1920-х гг., просто снимает вопрос о противостоянии человека и власти (по крайней мере, идея о награждении за труд или возмещение за угнетение присутствует в пропаганде, имеет место в заявлениях по жилищному вопросу). Несмотря на то, что при взгляде с нашей современной либеральной позиции ситуация с жильем может действительно выглядеть как средство угнетения, все же тексты заявлений и жалоб этого периода говорят об обратном…

Жилищного вопроса как части повседневности касается в своих работах Н.Б. Лебина. Например, монография «Повседневная жизнь советского города»^[12], где целая глава посвящена жилью и называется «Дом». Н.Б. Лебина исследует «дом» с позиций истории повседневности. Она подтверждает, что жилье использовалось советской властью для награждения отличившихся и нужных кадров (наиболее явный пример – пример Алексея Стаханова). Несмотря на антропологический уклон работы, автор изучает источники личного происхождения, документы «известных личностей», интеллигентов, партийных служащих. Я предполагаю рассмотреть проблему жилья с помощью изучения заявлений под другим углом зрения, однако, с некоторыми вопросами, поднятыми автором, попытаюсь подискутировать.

Существуют и просто описательные работы, (например, монография И.П. Кулаковой «История московского жилья»^[13]), на которых я не стану останавливаться, они будут просто перечислены в библиографическом списке.

Все эти работы по жилищному вопросу исследуют «объективную реальность», я же в данной работе таких целей перед собой не ставлю. «Объективные» жилищные условия и их описание даются мной в качестве фона лишь для лучшего понимания сложившейся ситуации (основная часть этих описаний помещена в приложения).

Нельзя пройти мимо работ И.В. Утехина. Он использует «антропологический подход» для изучения коммунального быта и исследования жалоб и заявлений. Ученый делает интересные и смелые выводы, анализируя «поэтику жалобы». Несмотря на интерес к его работам, я бы не стал спорить или соглашаться с предложенными им гипотезами и идеями, так как он изучает совершенно другой период (самые ранние комплексы документов относятся к послевоенному СССР) и другие реалии (исследования посвящены современной ситуации и быту коммунальных квартир). Однако на некоторые его замечания я буду ссылаться по ходу работы.

Здесь же можно упомянуть работы Е.Ю. Герасимовой, которые посвящены коммунальной квартире[14]. Наиболее интересными мне кажутся мысли автора по поводу роли жилья (коммунальной квартиры) в создании и воспроизводстве социального порядка, воплощенного в советской повседневности[15]. Но самого феномена коммунальной квартиры в своем исследовании я не касаюсь.

В области методологии вдохновляющей для меня стала монография Тиуна ван Дейка «Дискурс и власть: Репрезентация доминирования в языке и коммуникации»^[16] и в своей работе я пытаюсь использовать критический дискурс-анализ, или, правильнее сказать, построить работу как «критическое дискурсивное исследование». Важно отметить, что сам ван Дейк называет дискурс-анализ не методом, а, «скорее, областью научной практики, междисциплинарным проектом, распространенным во всех гуманитарных и социальных науках»^[17]. Единственно, что я хотел бы оставить за рамками своей диссертации, это «отсутствие нейтральности», так как по ван Дейку исследователи в области критических дискурсивных исследований «разделяют интересы подчиненных групп»^[18]. На мой взгляд, в историческом исследовании такая ориентация неуместна, хотя вполне приемлема и даже необходима в работе самого ван Дейка. С другой стороны, я и не рассматриваю рабочих с точки зрения подчинения и не использую критический анализ для исследования того, что признается «неверным, незаконным, ошибочным или плохим»^[19] (в этом, на мой взгляд, было бы противоречие с эмическим подходом). Внимание к пониманию справедливости авторами заявлений сосредоточено только на том, что оговорено в текстах, без перехода к их личности.

Стоит сказать о некоторых работах Шейлы Фицпатрик. В её исследованиях проблема жилья в Советском государстве упоминалась^[20], однако наиболее интересными для меня являются её идеи, посвященные идентичности. Здесь нужно сказать о книге Ш. Фицпатрик «Срывайте маски! Идентичность и самозванство в России ХХ века»^[21]. Понимание идентичности, изложенное в книге, близко моему исследованию. Автор пишет, что говоря “идентичность”, она имеет в виду «самоидентификацию и/или самопонимание в соответствии с принятыми в данный момент категориями социального бытия»^[22]. Её интересует то, «как человек позиционирует себя в социальном или групповом контексте, а не то, что он думает о себе как отдельной личности». Такое понимание идентичности я решил использовать и в своем исследовании, так как оно наилучшим образом позволяет увидеть идентификацию с советским дискурсом в рассматриваемых жалобах и заявлениях (действительно, узнать о внутреннем мире и самосознании человека не представляется возможным).

Также я опирался на подходы Игала Халфина и Йохана Хелльбека по исследованию советского дискурса и истории дискурсивных практик сталинизма. Наиболее интересными для меня оказались взгляды и понимание историками субъективности (“Subjectivity” или “Subjecthood”) и создание «Я» (selfhood) «в процессе взаимодействия предписаний и практик, которые изменяются во времени и пространстве, направлены на индивидуумов и побуждают их к определенному образу жизни и к стремлению к определенным целям»[23], а также взгляд на коммунистический проект, как “Я”-проект «по превращению несовершенных партикуляристских человеческих существ в универсальных социализированных субъектов»[24]. Очень полезными были мысли об эгалитаризме, высказанные С.В. Яровым в книге «Пролетарий, как политик…»^[25].

При работе над исследованием использовались и другие подходы и литература, однако их влияние не столь существенно, а поэтому они рассматриваются в тексте исследования или просто приведены в списке литературы.

Глава I

Жилищный вопрос – комплекс проблем, неразрывно связанных и с устройством государства, и с жизнью отдельного человека. Жилье необходимо и является одним из первостепенных экономических благ, и оно содержит в себе большой символический капитал, во многом недооцененный и неизученный. Жилищный вопрос на протяжении века, или даже нескольких веков, не теряет своей актуальности и лишение этого основополагающего из благ вело всегда к конфликту, имеем ли мы в виду времена далекие или наши дни.

Специфика жилищной проблемы в том, что зачастую ее решение невозможно без участия государства, особенно когда оно пытается усиленно контролировать жизнь отдельного гражданина. Например, при строительстве Петром I Санкт-Петербурга множество конфликтов между жителями молодого города случалось из-за тесноты и вынужденного совместного проживания^[26]. Иногда квартирный вопрос и вовсе становился в центре противоречий и противостояния человека и государства, особенно в переломные моменты истории. Тут можно вспомнить о революционных событиях во Франции 1871 года, предшествовавших образованию Парижской коммуны, когда резкое недовольство парижан было вызвано возобновлением квартирной платы и требованием срочного внесения квартирных денег за несколько месяцев. Или крайне тяжелые жилищные условия рабочих в промышленных городах стран Европы и Америки к концу XIX – началу XX века, стремление улучшения которых привело к концепциям домов-коммун и города-сада и т.д. Конфликты вокруг жилья существовали всегда в городах^[27], но стали особенно острыми и вышли на одно из первых мест в Советской России.

С первых лет советской власти квартирная проблема появляется на страницах газет, в кинофильмах, в творчестве известных писателей. Владимир Маяковский в 1928 году пишет два стихотворения, прямо посвященных жилью. Стихотворение «Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру» звучит своего рода одой новому советскому жилищному строительству, в результате которого пролетарий, живший до этого «как мать произвела, родив» получает кооперативную квартиру, которая хороша всем, а более всего ванной с холодной и горячей водой. Жизнь в этой квартире с такими удобствами автором воспринимается, «будто пришел к социализму в гости». Другое произведение В.В. Маяковского «Дождемся ли мы жилья хорошего?», хотя и сообщает об успехах масштабного строительства нового жилья (Десять лет – и Москва и Иваново и чинились и строили наново. В одном Иванове – триста домов! Из тысяч квартир гирлянды дымов.), указывает, что «рядом с этим» строятся дорогие, некачественные квартиры, которые приходиться ждать 12 лет и т.д. И. Ильф и Е. Петров в романе «Золотой телёнок» сатирически описывают коммунальную квартиру со всеми проблемами и неудобствами и называют её «Вороньей слободкой». Авторы описывают в юмористической форме жестокие конфликты в этой квартире, доходящие до физического воздействия, как наказание за привычку не тушить свет в уборной (порка Васисуалия Лоханкина). Можно сказать, что к моменту написания романа уже сложился коммунальный быт и описанные конфликты, так или иначе, стали частью повседневности. Жилищный вопрос занимает важное место в творчестве Михаила Булгакова. В «Мастере и Маргарите» много намеков, отсылок и прямых суждений по этому поводу, от длинной очереди к двери с надписью «квартирный вопрос», до прямой фразы Воланда о том, что обычных людей «квартирный вопрос только испортил». В «Собачьем сердце» и вовсе значительная часть сюжета построена вокруг существования отдельной квартиры у профессора и попытках ее уплотнения. Известны стихи писателя о неудобствах жизни в «советском» доме, и даже фраза, что он «дьяволу готов продаться за квартиру!». Тема жилья занимала умы многих деятелей культуры, и она никогда не сходила с повестки дня^[28]. Квартирная проблема была реальностью для большинства граждан страны и очередь к “двери с надписью «квартирный вопрос»” не иссякала.

В течение всего периода Советской власти пишутся жалобы, доносы, прошения, заявления, сообщения в газеты, органы местной и центральной власти и на имя государственных деятелей по проблеме жилья. Рождается своеобразное взаимодействие человека и государства/общества, конфликт вокруг жилья, который создает и использует советский политический дискурс и таким образом влияет на мировоззрение человека.

Наличие и многообразие жалоб и прошений о жилье обусловлены спецификой «жилищной проблемы» в советском государстве, которая заключалась в том, что уже с первых лет советской власти решение этой проблемы было зачастую возможно лишь при помощи общества и государства. В первые годы после революции, овеянные идеями коммунизма, контроль государства над жилищной сферой был особенно силен, но в той или иной степени, такая ситуация в жилищном вопросе сохранилась до конца существования Советского Союза. В таких условиях горожанину было важно «разговаривать» с государством по поводу проблем, связанных с жильем. Благодаря такому положению дел, как мне кажется, довольно удобно рассмотреть формирование новой идентичности у человека под влиянием советского политического дискурса.

Сам советский политический идеологический и пропагандистский дискурс в 1918 – 1920-е гг. лишь формируется, что является важной особенностью изучаемого периода. Позднее он плотно войдет в тексты жалоб и обращений к власти, что основательно и подробно рассматривает в своих работах И.В. Утехин. В первое десятилетие советской власти дискурс шаг за шагом встраивается в «систему речи» говорящего. Период интересен еще и тем, что происходит формирование жилищной политики и строящихся на ней отношений властных структур и гражданина.

Советская жилищная политика была основана на вышедшем в 1918 году декрете ВЦИК «Об отмене права частной собственности на недвижимости в городах»^[29]. Он упразднял право частной собственности на жилье и делал возможным проведение муниципализации – передачи частной собственности (земель, строений) в ведение органов местного самоуправления. Появился такой способ решения жилищного вопроса, как уплотнение – изъятие «излишков жилплощади» в пользу (как правило) лиц пролетарского происхождения. На практике уплотнение означало принудительное размещение на жилой площади, превышающей установленную норму, дополнительного количества жильцов.

На основании декрета во многих городах страны началась сплошная муниципализация, которая нередко была хаотичной. В 1918 году работали чрезвычайные жилищные комиссии, комитеты и пр., имевшие неопределенные полномочия, зачастую проводившие хаотичные вселения/выселения. С 1919 года законодательно оформляются и начинают работать на постоянной основе жилищные комиссии – орган общественного самоуправления жилищным хозяйством. Их деятельность распространялась как на частновладельческие, так и на муниципальные дома. Комиссия должна была разбирать споры между домовладельцами и квартиронанимателями. Она обнаруживала пустующие или неуплотненные жилые помещения и должна была попытаться уплотнить их «по добровольному согласию», так как права принудительного занятия не имела (до 1919 года, как мы увидим, комиссии имели гораздо больше полномочий).

Такая политика по решению жилищного вопроса рассматривалась В.И. Лениным еще до революции. В статье «Удержат ли большевики государственную власть?»^[30] он довольно подробно описывает процедуру выселения из квартир и уплотнения: «Пролетарскому государству надо принудительно вселить крайне нуждающуюся семью в квартиру богатого человека. Наш отряд рабочей милиции состоит, допустим, из 15 человек <…>. Отряд является в квартиру богатого, осматривает ее, находит 5 комнат на двоих мужчин и двух женщин.

- “Вы потеснитесь, граждане, в двух комнатах на эту зиму, а две комнаты приготовьте для поселения в них двух семей из подвала. На время, пока мы при помощи инженеров (вы, кажется, инженер?) не построим хороших квартир для всех, вам обязательно потесниться. Ваш телефон будет служить на 10 семей. Это сэкономит часов 100 работы, беготни по лавчонкам и т. п. Затем в вашей семье двое незанятых полурабочих, способных выполнить легкий труд: гражданка 55 лет и гражданин 14 лет. Они будут дежурить ежедневно по 3 часа, чтобы наблюдать за правильным распределением продуктов для 10 семей и вести необходимые для этого записи. Гражданин студент, который находится в нашем отряде, напишет сейчас в двух экземплярах текст этого государственного приказа, а вы будете любезны выдать нам расписку, что обязуетесь в точности выполнить его”.

Таково могло бы быть, на мой взгляд, представленное на наглядных примерах соотношение между старым, буржуазным, и новым, социалистическим, государственным аппаратом и государственным управлением»^[31]. Собственно, в этой пространной цитате дается инструкция по проведению уплотнения. Видно, что даже В.И. Ленин не до конца понимает предлагаемую политику уплотнения. Границы полномочий, состав «отряда рабочей милиции», как и процесс вселения не ясны. Ленин дал крайне абстрактный и отвлеченный пример решения квартирного вопроса и проведения уплотнения. Однако на практике уплотнение происходило очень похожим образом.

Стоит взглянуть на то, как сама власть, со «своей высоты» видела осуществление провозглашенной Лениным, установленной декретом ВЦИК и обусловленной революцией жилищной политики. Здесь наиболее показательным, на мой взгляд, будет рассмотрение агитационного фильма «Уплотнение» 1918 года^[32], который в концентрированной форме представляет видение властью решения жилищной проблемы. Фильм интересен именно тем, что он специально создан для демонстрации новой политики и новой советской жизни в старой, но справедливо уплотненной квартире. Фокус внимания направлен на человека, живущего в конкретном пространстве, показаны конфликты во взаимоотношении людей на общей жилплощади и их “правильное” решение.

В ходе жилищного передела требовалось обеспечить рабочий класс жильем в первую очередь. На парадокс размещения рабочего в «барской квартире» указывала Н.Б. Лебина в своей работе «Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии: 1920-1930 годы^[33]», так как идеи социализма предполагали как раз жизнь в коммуне, в пролетарском общежитии, но, как справедливо указывают многие исследователи этого вопроса, заставить рабочего жить в общежитиях в этот период не пошло бы властям на пользу. Уплотнение, в качестве политического хода, было необходимо в этот период. На важность поднятой в фильме проблемы указывает и тот факт, что его премьера состоялась 7 ноября, спустя год после Октябрьской революции и демонстрировалась в лучшем в то время кинотеатре «Сплендид-палас»^[34].

«Уплотнение» - один из первых или самый первый фильм, созданный при советской власти и в ее интересах. Это произведение появилось еще до официального "начала" советского кино – 27 августа 1919 года, когда Совнарком принял декрет о национализации кинодела в Советской России. Сам фильм был снят Кинематографическим комитетом Петрограда в стенах учреждения на ул. Чайковского (Сергиевская улица) д. 28, здание которого неоднократно появляется в фильме.

Действующие лица фильма, его актерский состав также требует внимания. Д.И. Лещенко, играющий роль профессора Хрустина, был главой Петроградского кинокомитета^[35], в то время как сценарий писал сам нарком просвещения А.В. Луначарский (появляется в нескольких кадрах в начале фильма). Особенность первых советских фильмов в том, что при их создании часто отсутствовали профессиональные актеры, режиссеры, не было сценаристов. Довольно подробно такие негативные факторы разбирает Н.А. Лебедев в Очерках истории кино СССР^[36]. Так, он пишет, что «уровень развития кинематографии и состава творческих кадров не позволял в ту пору создавать в области кино столь же значительные произведения, как в литературе и плакате. Над агитфильмами работали разные по политическим устремлениям, таланту и кинематографической квалификации люди. Но почти все, даже сочувствующие революции режиссеры и актеры, слабо разбирались в новой действительности, не знали ее героев, смутно представляли себе задачи агитационного искусства»^[37]. В этой связи участие А.В. Луначарского вполне естественно, так как он, человек с очень высоким уровнем образования и понимающий политику военного коммунизма, был в состоянии написать сценарий, не только оправдывающий, но и провозглашающий советскую жилищную политику. С другой стороны, на мой взгляд, высокопоставленные лица снимались в кино и участвовали непосредственно в производстве фильма именно из-за актуальности жилищного вопроса в этот период, а также для легитимации провозглашаемых идей.