В России заработало первое искусственное сердце.

Т. Батенева, «Известия».

Академик РАМН Лео Бокерия и профессор Константин Шаталов имплантировали аппарат 48-летнему слесарю из Уфы Владимиру Цареву.

Уникальный прибор имитиру­ет работу главного «насоса» — левого желудочка. Пятичасовая операция выполнена в Научном центре сердечно-сосудистой хирургии им. Бакулева. Ровно через неделю Царева перевели из реанимации в обычную пала­ту, он уже ходит, улыбается.

Знал бы высококвалифици­рованный слесарь-сборщик авиационных двигателей, 27 лет отработавший в Уфимском моторостроительном производст­венном объединении, что когда-нибудь гордая песня про сталь­ные руки-крылья и пламенный мотор для него станет реально­стью. Добросовестно работал, играл в волейбол, был даже распасующим сборной Башки­рии, а семь лет назад вдруг стало подводить сердце. Состо­яние ухудшалось стремительно. Четыре года назад оформили инвалидность. Но легче не ста­ло: он задыхался, кожа приоб­рела синюшный оттенок. Спать приходилось, опершись на ко­лени. Жена Тамара даже сшила специальную подушечку под ко­лени, чтобы не болели.

В декабре прошлого года Владимира госпитализировали в Центр сердечно-сосудистой хирургии. Он благодарен родно­му заводу и его директору Вла­димиру Парашенко — нашли деньги на дорогое обследова­ние. В Москве установили диа­гноз — идиопатическая дилятационная кардиомиопатия. В пе­реводе с научного означает: сердце почти перестало качать кровь, увеличилось в размерах вдвое, но не справлялось с на­грузкой. Таким больным помога­ет только пересадка сердца, но Цареву врачи не могли реко­мендовать и эту крайнюю меру — не выдержали бы его легкие.

— Мы к тому времени уже вели подготовку к освоению од­ной из самых современных в кардиохирургии технологий — имплантации прибора, заменя­ющего левый желудочек, — рас­сказывает Лео Бокерия. — Та­кие операции пока не выполня­лись не только у нас, но и в Восточной Европе. Фирма «Бакстер», создавшая уникальный прибор, долго и придирчиво изучала и оценивала наши воз­можности, квалификацию вра­чей и персонала. Сочли воз­можным включить нас в число центров, где выполняются эти уникальные операции.

В мире пока выполнено не бо­лее 500 аналогичных операций. Первые пациенты живут с искусст­венным сердцем более тысячи дней. Причем аппарат оказался способным не только дать больно­му шанс дожить до подбора донор­ского сердца (в этих ситуациях он работает как «мост»). Оказалось, что при некоторых болезнях после передышки, подаренной аппара­том, собственное сердце больного способно восстановить функции — тогда аппарат можно вообще убрать.

Насосы, заменяющие больное сердце, известны в медицине не первый год. Но это всегда были внушительные ящики размером с хороший чемодан. Прибор, создан­ный учеными и врачами четырех стран - США, Бельгии, Голландии и Германии, весит всего 940 граммов. По форме и размерам напо­минает средний амбарный замок, только белый. Подключенный к вершине сердца и к аорте, он бе­рет на себя перекачку крови по большому кругу кровообращения, которую в здоровом сердце выпол­няет левый желудочек.

Блок питания и распредели­тельное устройство, которое программирует работу, пациент носит снаружи, в небольшой сумочке с длинным ремнем. Они весят око­ло 3 кг. Дома он может подключиться напрямую к электрической розетке, а выходя из дома, взять с собой автономный источник питания, которого хватит на 12 часов.

— Но, как Золушка, пациент не может пропустить момент, когда карета превращается в тыкву, — улыбается заведующая отделени­ем доктор медицинских наук Елена Голухова. — Надо вовремя поме­нять переносной аккумулятор.

Владимира Царева врачи очень уважают, поражаются его жизнелюбию и доброте.

— Как только снимали его с капельницы, он сам, едва передвига­ясь, начинал помогать другим тяжелым больным, — рассказывает лечащий врач Людмила Никонова.

— А он и дома такой, — светят­ся глаза жены Тамары. Ее врачи вызвали, как только Владимира пе­ревели из реанимации. — Мы 27 лет прожили, а мне кажется, всего несколько дней.

Искусственное сердце, имплан­тированное Владимиру Цареву бесплатно, стоит очень дорого - около 50 тысяч долларов. Рассчитывать на то, что его смогут полу­чить те несколько тысяч россий­ских больных, кому оно могло бы спасти жизнь, пока не приходится. Однако в маленькой Бельгии эту операцию уже включили в систему обязательного медицинского стра­хования. Это значит, ее делают каждому, кто нуждается.

Наши врачи доказали, что са­мые современные технологии им по плечу. Доказали не в первый раз. Теперь очередь за теми, кто должен доказать, что нам по плечу настоящая, а не предвыборная за­бота о людях.

Это нужно живым?

О нравственных проблемах трансплантации.

С. Кузьмин, «КП» 13 декабря 1991г.

Очень не хочется умирать.

Не сомневаюсь: большинст­во потенциальных самоубийц, побывав здесь хоть раз, отка­зались бы от своего намере­ния. Видеть, во что превраща­ется человеческое тело, еще недавно страдавшее, любив­шее, мыслящее, наблюдать, как обращаются с бывшими людьми люди, пока еще живу­щие,— невыносимо...

Морг. Обычное, непримет­ное здание, мимо которого люди проходят, невольно убы­стряя шаг, не повернув голо­вы, хотя и новая вывеска зву­чит высокопарно непонятно — «Танатологическое отделение».

«…Они еще бесплатно выка­чивают артериальную и ве­нозную кровь и продают на станцию переливания крови…»

Можно, конечно, пощеко­тать читателю нервы «чер­нушкой», описав в подробно­стях, как распиливаются че­репа, кромсаются внутренно­сти, но, право же, есть какой-то предел. Да речь и не о том.

Таинство смерти, ее посто­янное незримое присутст­вие — неотъемлемый важней­ший элемент человеческого существования. Наши мертвые живут среди нас. И «любовь к отеческим гробам» — вовсе не атавизм, не пережиток. От­того, наверное, так болезнен­но воспринимаются все изве­стия о недостойном отноше­нии к умершем, что каждый невольно все примеряет на себя.

«Во время вскрытия утру­па вынимаются: глаза, бед­ренные кости, защитная обо­лочка мозга, почки, зубы и челюсти...»

Ну, прямо вурдалаки какие-то! После публикация в одной из дальневосточных регио­нальных газет, цитаты из ко­торой я здесь привожу, в Ха­баровске разразился скандал вокруг малого предприятия «ВКВ». Созданное на базе та­натологического отделения бюро судебно-медицинской экспертизы (читай — морга), оно занялось ритуальным обслуживанием населения.

Всем известно, сколь­ко хлопот приносит и без того удрученным несчастьем род­ственникам прощание с по­койным. За вполне умеренную плату «BKB» часть этих забот взяло на себя. Но сыр-бор раз­горелся вовсе не из-за этого, а по поводу другой, менее афишируемой стороны деятельно­сти предприятия: основной доход «ВКВ» видало в том, чтобы изымать у трупов некоторые органы и т.н. биоматериал.

Эка невидаль! Да едва ли не со времен Гиппократа известны попытки пересадки кожи и приживления конечностей. И чем больше прогрессировала медицина, тем громче были голоса противников: неэтично пластовать скальпелем мертвое тело. Негуманно дожидаться в предоперацион­ной, пока еще живое, трепы­хающееся сердце можно будет вырезать из разверстой груд­ной клетки, «чтобы через ми­нуты пришить его кому-либо!» И тут религиозные табу выступали в едином фронте с идеологическими догматами. Известно, что именно директивные запреты на несколько лет затормозили в нашей стра­не работы по трансплантации сердца.

В конечном итоге хирургия всегда одерживала победу — на ее стороне был неоспоримый довод: это необходимо для спасения больных. И, ко­нечно, дай Бог медикам здо­ровья и удачи на этом попри­ще.

Но, во-первых, изъятие органов до сих пор разрешалось только стационарам и с кон­кретным целевым назначени­ем — ждущим очереди больным.

А во-вторых, хирурги веду­щих стран мира во избежание споров выплачивают компенсацию родственникам покой­ного и уж, во всяком случае, спрашивают у них разрешения на изъятие. Практикуется и «завещание», когда на карточке человека указаны все данные о его организме и его согласие на подобные операции.

В нашей же стране с 1937 года действует постановление Совнаркома о том, что на изъ­ятие органов у трупов людей, умерших в лечебных учреж­дениях, а также доставлен­ных в морг, предварительного разрешения родственников умершего не требуется.

Государство, никогда не считавшееся с живым, а уж тем более с покойным, зачис­лило и тела наши в свое до­стояние. Компенсация? Как сказал один из соучредителей «ВКВ»: «Платить трупу? Это смешно».

А между тем предприятия, подобные «ВКВ», в отличие от специализированных клиник, извлекают чистый доход, от­правляя изъятый биоматери­ал на продажу. Что-то очень похожее на артель по добыче полезных ископаемых. И ко­паясь в недрах человеческого организма, прибыль имеют го­раздо более увесистую.

Помнится, кооператив, воз­намерившийся продавать за границу отходы лесоматериа­лов, едва не загремел под суд. А «золотая жила» человеческих останков такого внимания пока не привлекает. «Золотая жила» — это не для красного словца. Человеческие органы стоят гораздо дороже золота. Родственникам умершего за рубежом могут заплатить за почку — до 14 тысяч долларов, за глазное яблоко — 1000, за печень — до 20000.

Хабаровские танатологи пока валютчиками не стали. И кровь они не выкачивают, и селезенки не выни­мают — тут слухи перемеша­ны с действительностью. Ве­дут переговоры с МНТК «Ми­крохирургия глаза» о прода­же глазных яблок, продали две нижние челюсти клинической больнице. Но такие скромные масштабы у «ВКВ» вовсе не из каких-то этических соображений — просто нет возможностей, нет специальных контейнеров, хорошего консерванта. (Даже в краевой больнице для перевозки почек используются обыкно­венные армейские термосы). А намерения выйти на международную арену есть, и за­держка лишь в том, что уполномоченный МВЭС в замешательстве — давать ли лицен­зию? Такой «товар» не чис­лится ни в списках разрешен­ных, ни в запрещенных. А раз не запрещено — значит — …

Упорно циркулирующие слухи о том, что в других городах ушлые молодцы из мор­гов давно проторили тропин­ку за рубеж, похоже, не ли­шены оснований. И раз этот нарыв возник, закрывать на него глаза не стоит. Давайте признаем очевидное — обос­новавшись в ряду третьих стран, мы будем поставлять богатым буржуинам и этот вид сырья. К традиционным нефти, лому и пеньке доба­вятся селезенки, почки и ги­пофизы. Представляете фир­менную упаковочку — «серд­це человеческое. Made in USSR»?

Думаете, взамен рекой потекут из-за кордона долгожданные одноразовые шпри­цы, лекарства, компьютеротомографы и презервативы? Дудки. Потому что нуждают­ся в них лечебные учрежде­ния, а продавать будут морги (пардон, танатологические отделения), принадлежащие совсем другой епархии.

Пока танатологи намереваются продавать биоматериалы за зеленые доллары и ие­ны, та же хабаровская боль­ница делает лишь 15—20 пе­ресадок почек в год из-за от­сутствия трансплантатов. А могла бы делать 50—60. В Москве же очередь на пере­садку почки приближается к десяти тысячам.

Думаю, что морги и малые предприятия не преминут воспользоваться указом о либерализации внешнеэкономической деятельности. Даже ли­цензирование министерством здравоохранения не помеша­ет созданию «черного рынка». Не приставишь же к каждому судмедэксперту контролера — а ну, что он там внутри отрезал? А уж проверять, извини­те за грубость, зашитые тру­пы и тем более охотников не найдется.

Остается смириться и уза­конить все происходящее, по­стараться ввести в цивилизо­ванные рамки. Наверное, пред­усмотреть денежную компен­сацию родственникам. И уж, во всяком случае, безусловно уважать волю покойного и его родственников. Согласны они с тем, что тело их близкого послужит для спасения чьей-то жизни,— спасибо. Нет — Бог им судья.

А то ведь пока неизбежны разбирательства, вроде того, что недавно было в краевой больнице. Сестра умершего, у которого изъяли почку для пересадки, обвинила медиков в том, что они сознательно отказались от реанимации, что­бы заполучить трансплантат. Конечно, жалоба была не­обоснованной, но сколько их и сколько еще будет.

— Я очень скептично отношусь к тому, чтобы спра­шивать согласия родственни­ков,— сказал зав. отделением больницы.— Очень много будет отказов, и больные будут умирать. Иногда ведь близкие умершего спрашивают у нас — кому пересадили поч­ку? Мы никогда не отвечаем из-за опасения — а вдруг бу­дут шантажировать? Очень низка культура населения в этом вопросе. Нужна пропа­ганда, убеждение в том, что такое донорство необходимо и почетно.

Я соглашаюсь с этим, когда вижу глаза малышки, обре­ченной умереть из-за отсутст­вия трансплантата (а подбор может длиться годами!).

Я соглашаюсь, с тем, что костный клей из моих костей поможет кому-то срастить перелом, а твердая оболочка мозга защитит пострадавшего, и пусть мои роговицы помогут другому смотреть на белый свет.

А еще можно из поджелудочной железы сделать инсулин, из крови – физраствор: чего, оказывается, только нельзя добыть из моего бренного тела…

Но дайте мне это решить самому — еще при жизни!

…Только почему что-то во мне противится превращению тела близкого мне человека в сырье, пусть даже самое бла­городное?

И почему мы веками так бережно относились к остан­кам предков? На кой лад пу­скать на корм червям такой полезный исходный материал?

Ведь если подумать, можно и золотые коронки с зубов снимать — пригодятся для контактов в баллистических ракетах. И зачем хоронить в штанах? В стране штанов не хватает. А доски гробовые могли бы и на строительство пойти.

Кажется, был в истории опыт по использованию чело­веческой кожи для абажуров, волос — для матрасов... Утри­ровать можно бесконечно, но ясно одно — не задумаемся мы сейчас над этим, не опре­делим рамки законного и не­обходимого, и трупные пятна наживы начнут расползаться во все стороны.

Предки-то по неразумению даже в гробы покойникам всякие хорошие вещи укладывали. Атавизм какой-то. Или пророку Исайе поверили: «Оживут мертвецы Твои, вос­станут мертвые тела! Воспряните и торжествуйте поверженные в прахе: ибо роса Твоя — роса растений, и зем­ля извергнет мертвецов». (Исайя. 26.19).

А вообще-то, как выясня­ется, дух вечен, а уж тело — Бог с ним…