Большие полкрводцы всегда характеризуются равновесием между анализом и синтезом.

В чем же психологическая природа этого «равновесия»?

Прежде всего в том, что в основе аналитической работы ума уже лежат некоторые, по терминологии Полана, «системы-анали­заторы» ($1$1ет$-апаП$еиг$), которые сами создаются синтезами.

Синтез не только следует за анализом, но и предшествует ему. Такими «системами-анализаторами» являются известные руко­водящие идеи, контуры будущих оперативных планов, замыслы возможных комбинаций, с точки зрения которых производится анализ обстановки. Анализ, характерный для больших полковод­цев, это всегда анализ с какой-то точки зрения, анализ в свете каких-то идей и комбинаций. При этом, однако, — здесь мы ка­саемся пункта исключительно важного — требуется величайшая гибкость и свобода ума. Ум полководца никогда не должен быть заранее скован и связан этими предварительными точками зре­ния. Полководец должен иметь достаточный запас возможных планов и комбинаций и обладать способностью быстро менять их или выбирать между ними. Человек, склонный превращать работу анализа в подтверждение заранее принятой им идеи, че­ловек, находящийся во власти предвзятых точек зрения, никогда. не может быть хорошим полководцем. •

* *

Составление планов войны в целом, отдельных операций, каждого предстоящего сражения — важнейшая слагаемая в ра­боте полководцев и их штабов. Но военное планирование — это планирование особого рода. Здесь с чрезвычайной яркостью вы­ступают те исключительные трудности, с которыми связана ин­теллектуальная работа военачальника.

«Происходящее (на войне) взаимодействие по самой своей природе противится всякой плановости», — писал Клаузевиц. И как бы в подтверждение этой мысли Наполеон говорит о себе, что он «никогда не имел планов операций». Однако это говорит тот самый Наполеон, который постоянно подчеркивал, что.вся­кая война должна быть «методической». Но можно ли вести вой­ну «методически», обходясь без планов?

На самом деле работа полководца является постоянным и непрерывным планированием, хотя «природа войны» столь же постоянно и непрерывно противится этому планированию.

Прежде всего военное планирование требует от полководца большого воздержания. Он должен воздерживаться от того, что­бы планировать слишком подробно.

Но отсюда, конечно, нельзя сделать вывод, что, чем менее подробен план, тем он лучше. Если бы дело обстояло так, то задача полководца была бы очень проста. На сдоом деле идеаль­ный план определяет все, что только можно определить, и чем больше он определяет, тем он, говоря принципиально, лучше. Но

если план определяет то, что в данных условиях нельзя ответ­ственно предвидеть, то ой может оказаться не только плохим, но даже вредным планом.

Знаменитый пример слишком подробного плана — вейроте-ровский план сражения при Аустерлице. «Диспозиция, составлен-' ная Вейротером в Аустерлицком сражении, — пишет Л. Н. Тол­стой, — была образцом совершенства в сочинениях этого рода, но ее все-таки осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность». Но беда не в лом, что ее осудили люди, а в том, что ее осудила сама жизнь, что она не выдержала проверки -практикой. И осуждена она была не за сам факт ее подробно­сти, а за то, что автор сделал ее подробнее, чем имел к тому основания.

Суворовская диспозиция к штурму Измаила была еще по­дробнее: в ней «указано было, все существенное, начиная от состава колонн и кончая числом машин и длиной лестниц; опре­делено число стрелков при колонне, их место и назначение, так же как и рабочих; назначены частные и общие резервы, их ме­ста и условия употребления; преподаны правила осторожности внутри крепости; с точностью указаны направления колонн, пре­дел их распространения по крепостной ограде и проч.» (Петру-шевский, 1884). И эта чрезвычайно подробная диспозиция блес­тяще выдержала испытание. Трагедия Вейротера заключалась, во-первых, в том, что он плохо предвидел, во-вторых, — и это, пожалуй, особенно важно, — в том, что овое планирование не соотносил со своими возможностями предвидения.

Те же возражения, которые делаются против слишком по­дробных планов, делаются и против планов, заглядывающих слишком далеко вперед. Это относится и л тактике, и к стра­тегии.

«Лишь начало боя может быть действительно полностью уста­новлено планом: течение его требует новых, вытекающих из об­становки указаний и приказов, т, е. вождения» (Клаузевиц).

Когда к Суворову в бытность его в Вене приехали четыре члена Гофкригсрата с изготовленным планом кампании дЬ р. Адды, прося Суворова именем императора исправить или изменить проект в чем он признает нужным, Суворов зачеркнул крестом записку и написал снизу, что начнет кампанию перехо­дом через Адду, а кончит, «где богу будет угодно» (Петрушев-ский, 1900).

Чрезвычайно поучительно познакомиться ближе с манерой планирования Наполеона, который более, чем кто-либо, требовал «методичности» в работе полководца и сам принадлежал к пол­ководцам «рационалистического» склада.

Тарле так характеризует наполеоновскую манеру планирова­ния: «Наполеон обыкновенно не вырабатывал заранее детальных планов кампании. Он намечал ишь основные «объективы», глав­ные конкретные цели, хронологическую (приблизительную, ко-

нечно) последовательность, которую должно при этом соблюдать, пути, которыми придется двигаться. Военная забота охватывала и поглощала его целиком лишь в Самом походе, когда ежеднев­но, а иногда и ежечасно он менял свои диспозиции, сообразуясь не только со своими намеченными целями, но и с обстановкой, в частности с непрерывно поступавшими известиями о движе­ниях врага» (Тарле, 1941)._#

Что давало Наполеону возможность обходиться без предва­рительной разработки детальных планов?

Во-первых, его умение с феноменальной легкостью сочинять планы. Сила воображения, комбинаторные способности, наконец, просто творческая энергия были в нем исключительно велики. И, кроме того, он непрерывным упражнением развил в себе эти черты до уровня величайшего мастерства.

Во-вторых, не совсем точно будет сказать, что Наполеон, предпринимая операцию или даже готовясь к ней, вовсе не имел сколько-нибудь подробного плана. Он не имел одного плана,*» но зато он имел несколько возможных планов. И момент «создания плана» нередко бывал в сущности только моментом выбора наи­лучшего из видившихся ему возможных планов.

В-третьих, Наполеон тратил массу энергии и времени на со­бирание тех конкретных данных, которые должны служить мате­риалом при выработке плана. Он стремился иметь исчерпываю­щее знание неприятельской армии и той страны, в которой ему предстояло вести войну, давать сражение.

Благодаря всем перечисленным качествам, Найолеон получал очень ценные преимущества перед большинством своих против­ников, которые заранее связывали себя определенным планом действия.

В этой точке зрения наиболее, может быть, поучительная Ре-генсбургская операция 1809 г. с ее замечательными маневрами у Абенсберга и Экмюля, которую Энгельс назвал «гениальней­шим из всех наполеоновских маневров» и сам полководец считал «своим лучшим маневром». «План Наполеона, — пишет Левиц­кий, — намечал сосредоточение армии на Верхнем Дунае до р. Лех. Дальнейшие действия Наполеон ставил в зависимость от обстановки» (Левицкий, 1933).

Очень интересно сравнить поведение маршала Бертье, на ко­тором лежало главное командование впредь до прибытия Напо­леона к армии, с поведением Наполеона после прибытия в Штут­гарт. Бертье мучительно старается принять какой-либо план действия, начинает разного рода передвижения и маневры. На­полеон немедленно прекращает всю эту суету и, как хищник перед прыжком, замирает в ожидании того момента, когда он получит достаточные данные о намерениях и действиях против­ника; только тогда он составляет план и немедленно приступает к его выполнению.

Мы начали с утверждения: деятельность полководца предъ­являет очень высокие требования к уму. В дальнейшем мы сде­лали попытку доказать, развить и конкретизировать это поло­жение. Теперь, подводя итоги, мы должны внести в него неко­торое уточнение: для полководца недостаточно природной силы ума; ему необходимы большой запас знаний, а также высокая и разносторонняя культура мысли.

Умение охватывать сразу все стороны вопроса, быстро анали­зировать материал чрезвычайной сложности, систематизировать его, выделять существенное, намечать план действий и в случае необходимости мгновенно изменять его — все это даже для са­мого талантливого человека невозможно без очень основатель­ной интеллектуальной подготовки.

Суворов не мог бы быть Суворовым, если бы он не был одним из наиболее образованных русских людей своего времени, если бы он не имел военной эрудиции, ставящей его в первые ряды современных ему военных деятелей. Наполеон был глубоко прав, видя одну из самых важных причин своего «возвышения» в той «исключительной образованности», в том «превосходстве в зна­ниях», которые выделяли его из окружающих военных работ­ников.

И не менее прав был он, когда из всех «даров, которыми наделила его природа», особенно выделял свою исключительную работоспбсобность. «Работа — моя стихия, — с гордостью гово­рил он, — я рожден и устроен для работы. Я знаю границы воз­можностей моих ног, знаю границы для моих глаз; я никогда не мог узнать таких границ для моей работы».

Военные гении масштаба Суворова или Наполеона создаются в результате огромного подвига работоспособности, причем ра­ботоспособности, соединенной с беспредельной любознательно­стью, с живым интересом к самым разнообразным областям жизни.

ЛИТЕРАТУРА