Обед из семи блюд в заводской столовой.

1. «Мисо Суп»

ГЕННАДИЙ. Померла у меня жена. Побежала дура через дорогу. По сторонам же не смотрит. Ну и вот. А перед этим супу наварила на неделю. Она его в понедельник варит, чтоб отъебаться, и до пятницы как раз хватает. А как ее переехали, я ее, значит, похоронил, ем этот суп и вдруг понимаю, что он все не кончается и не кончается. Это я на неделю, на третью просек. В очередной раз достаю кастрюлю из холодильника, а там как раз на одну тарелку. А на другой день опять ровно на одну тарелку. Я че-то пересрался, кастрюлю выкинул, жру тушенку всякую, а только потом до меня доходит, что это она мне значит все это… наварила.

2. «Суши Тори Унаги»

РЕНАТ. Пошли в ресторан с Дамиром. А он перед этим устроился в одну фирмешку, которая занималась, значит, тем, что цемент расфасовывала в пакеты по килограмму. Тебе ж дома, если дырку замазать, целый мешок не нужен? Ну вот. И делали они на этом охрененские деньги. И вот он получил зарплату, и мы пошли в ресторан. А по дороге чебуречная и Дамир, значит, говорит – давай хлопнем там грамм триста для храбрости. Хлопнули. Потом еще там… ну, в общем, пришли потом в ресторан, а чего там было, не помню. Но потратили мы там рублей всего сто – сто пятьдесят. Я потом по этому рецепту жену в ресторан водил, с Серегой мы еще ходили, в общем, из ресторана не вылезали. И раз, наверное, на пятый меня туда не пустили. А со мной так нельзя. Разхреначил там, в общем, все. Меня на пятнадцать суток. И там один кент научил меня рецепту, как рыбу сырую есть. Я дома потом пробовал готовить – не могу, желудок не переносит. А жена ест. И ничего. Она мне кажется и коробку передач переварить может запросто.

3. «Угорь Унадзю»

АНДРЕЙ. Ходили на рыбалку. А у меня сосед че-то затух. Ну, вот я его и взял с собой, а то он в какой-то жопе был, баба его там бросила, потому что он ей трипак подарил, с работы вылетел, что-то еще такое, в общем, спасать человека надо. Сидим с ним, значит, на плотине. И тут замечаю – че-то он совсем пригорюнился, сопли распустил, в воду смотрит. Я говорю – давай для тепла выпьем, холодно ж. Он говорит, давай. Я говорю, дотянись там не в падлу. А мы ж прямо на выбросе сидели, на парапете. Он, значит, неловко так поворачивается и епсь – в воду. Долго, кстати, летел, метров семь там по вертикали. Потом еще крутило его там, вертело, и метров двести ниже он, наконец, смог на берег вылезти. А тут как раз я с водкой. Он выпил, дрожать перестал и говорит – все херня. Ну, так ё – отвечаю – конечно. Вообще все херня – говорит – главное это ты сам. Ну, так ё – говорю – Америку мне открыл. И после этого случая как подменили его, носки старые перестал по комнате разбрасывать, женился, тоже на завод устроился. Человеком стал. А я так думаю – это я ему тогда помог, тем, что с парапета спихнул.

4. «Роллы Сяке Маки».

ПЕТР. Забрали значит мою в роддом. Ну обычный такой роддом, еще с советских времен все. А у ней перед родами забрали мобилу. Врач забрал – говорит, будет мешать аппаратуре. Вот она пока рожала, все время смотрела, чтобы он мобилу не спер. Родила, отзвонилась что все в порядке и говорит – нужно как-то пронести трусы сквозь вахту. А там у всех баб трусы забирают. Зачем – не понятно. Порядок такой. Вот я сворачиваю их такими валиками и в пачку с печеньем. (Показывает.) Ну и передал там, через бабульку вахтершу. И моя, значит, как королева с трусами. А все-то без. В общем, сарафанное радио, то-сё, на другой день семь мужиков ко мне домой пришли учиться трусы сворачивать. А на другой день еще семеро. В общем, справились с задачей. А потом она звонит, говорит мне – передай типа хоть раз просто печенье, а то чаю попить не с чем.

5. «Зеленый чай Сенча».

ЖЕНЯ. Дед на днях приезжал. Он у меня ого, какой еще боевой. Приехал, какие-то льготы оформлять и сразу же нашел себе бабку. А бабка из какого-то ансамбля каких-то там сраных народных песен – когда голосят как по покойнику. И значит прихожу домой, а они там бухие все в вповалку валяются, весь ансамбль. Бабок, не соврать, штук пятнадцать. Я их часов до двух ночи выгонял. Дед такой – сразу притих, виноватый весь. А я устал, вообще, еще и после работы…. Говорю – дед, поставь чайник. А сам вырубился. Проснулся от дыма. Вонь стоит хоть топор вешай, деда нет, дверь открыта – он, наверное, бежал, даже дверь не закрыл за собой. Короче старый сукин сын поставил мой чайник электрический на плиту, а когда тот расплавился, залил все водой и свалил. Потом приходит посылка из деревни. Открываю, а там чайник. Чугунный. Я в нем анашу посадил расти. Скоро уже вот такая елка будет, (показывает) буду на Новый Год наряжать.

6. «Бутылка Саке».

ГЕРОЙ. Олег на побывку недавно приезжал. Он погранцом на дальнем востоке служит. Когда его забирали, он был такой хайратый, в косухе ходил. Я его на проводах сам брил, своими руками – он пьяный был тогда, разревелся. В армию, говорит, не хочу, там подонки одни. Ну, это тогда. Сейчас рассказывает – там китайцы границу переходят пачками. А у них за измену родине смертная казнь. Говорит, как найдут нарушителя его назад, китайским властям надо сдавать, так они их сапогами, прикладами по головам, по чем попало назад к границе пинают, те за землю НОГТЯМИ, (Именно. Речевая неправильность.) зубами цепляются, не хотят умирать. Рассказывал это нам, старой своей компании, смеялся. Людка козью морду сделала, сразу ушла, затем все остальные незаметно так рассосались. А я с ним один остался, потому что только я один его понимаю. И тогда и сейчас. Мы с ним напились – он разревелся, говорит все кто на гражданке такими ублюдками сделались, типа Людки той. Бутылку водки китайской подарил, не саке, а типа того – один китаец ему совал, чтобы тот не сдал его.

7. «Десерт».

ДЕВОЧКА-МАГНИТ. Город Гомель, в мой приезд, когда я была там, вместе с моей матерью Вероникой Семеновной Крушеницыной, посетил заезжий японский театр. Я обладала достаточным количеством свободного времени, чтобы сходить на то единственное представление, которое они там давали. Первое потрясение ожидало меня, когда я узнала, что все женские роли в этом театре исполняют мужчины. «Ну вот»,- печально сказала я себе, - «еще один возможный путь для тебя в жизни закрыт. Звездой японской театральной сцены тебе уже не быть. И не надейся». Вторым потрясением для меня был собственно сам спектакль. О чем он был, я пересказать не берусь, отчетливо помню только одну сцену, которая называлась в программке «Борьба Добра со Злом в темной комнате». Две аллегорические фигуры с закрытыми глазами Зло и Добро танцевали с саблями, и только совершенно случайно при этом не задевали друг друга лезвиями. Медленно и красиво. Красиво и медленно. Я смотрела на них и плакала, потому что это действительно было похоже на правду о том, как устроена моя жизнь. Слишком много людей машут своими мечами в темной комнате моей души.