Компания «Танцпол» имеет честь пригласить Вас. 20 page

— У вас тут религиозная оргия?

Вопрос был задан с тем осторожным участием, которое всегда граничит с вежливым насмехательством. Проникшийся остротой момента Алексей оторвался от пластинки и, протягивая руку, вышел навстречу другу. Настроение у Георгия было самое приподнятое, он приветливо улыбался и был, как всегда, необыкновенно элегантно одет. Пожаввсем руки, он уселся в кресло, обвел помещение критическим взглядом и взял в руку бутылку вина.

— Катрин прислала в подарок из Берлина, — сообщил Алексей, подсаживаясь к столу и передавая Георгию конверт от пластинки.

Повертев конверт в руках, Георгий отложил его в сторону и откупорил стрельнувшую пробкой бутылку.

— Катя! Как она? — спросил он, оживляясь. — Я ужасно по ней соскучился.

— Шлет всем привет, тоже скучает и обещает в скорости приехать, — ответил ему Алексей.

— Отлично! Давайте выпьем! Сегодня же Новый год, нужно веселиться!

— Прекрасная идея! Проводим старый!

— Да, это был неплохой год. Но он прошел, и забудем о нем. С Новым годом!

— С Новым годом!

Зазвенели бокалы, и друзья поздравили друг друга. Бокал шампанского произвел в голове Андрея свое обычное освежающее действие, чем-то напоминающее легкое дуновение ветра после изнурительного полуденного зноя. Полумрак, сгустившийся в этой старой квартире, и расставленные во множестве горящие свечи успокаивали его. Оставив минутной стрелке полчаса пути, время медленно приближалось к торжественной полуночи.

— Послушайте, может быть, стоит растопить камин? — обратился он к друзьям.

— Конечно, как это мы забыли! — откликнулся Алексей.

— Прекрасная праздничная идея! Супер!

Андрей принес дрова и занялся растопкой, и через какое-то время среди поленьев заплясал язычок пламени. То ли из-за сырости дров, то ли из-за того, что дымоход серьезно промерз, камин отчаянно задымил и наполнил гостиную горьковатым запахом костра. Но тепло разогрело трубу, тяга наладилась, и уже через несколько минут дрова весело затрещали. Комната осветилась колышущимися всполохамии стала наполняться приятным теплом. В это время в прихожей раздался нетерпеливый звонок, и Миша отправился открывать. Послышались выстрелы хлопушек, смех, и в гостиной появились обсыпанные конфетти Африка и Прока, а за ними в комнату вошла неизвестная девушка, закутанная по-русски в платок с матрешками. Новоприбывшие принесли с улицы морозную свежесть н плачущие на плечах снежинки. Сняв верхнюю одежду и торжественно поприветствовав присутствующих, они присоединились к обществу.

— Знакомьтесь, — пригласила всех Ирэна, растирая раскрасневшиеся от мороза щеки. — Наша подруга из Нью-Йорка, Марина. Прошу любить и жаловать.

Здороваясь, девушка в платке всем по очереди протягивал а руку и очаровательно улыбалась.

Компания перемешалась в комнате, хлопнула очередная бутылка шампанского, и Ирэна торжественно сообщила:

— Господа! До Нового года остается двадцать минут! Предлагаю высказываться по поводу года прошедшего, ну и, собственно говоря, попрощаться с ним.

Еще до того, как она оказалась в этой квартире, Марина со слов Ирэны и Тимура уже составила некоторое представление о том, что увидит в этом приватном клубе, но увиденное в действительности абсолютно ни на что не походило. Закрыв глазницы окон, на берегу замерзшей реки спал старый дом. Но в глубине этого призрака теплилась жизнь, и эта жизнь мерцала в окнах огоньками свечей — их Марина заметила еще с заснеженной набережной. Безжизненный и тихий, у крашенный роскошной лепкой, этот спящий дом с первой минуты произвел на нее глубокое впечатление. Оторванный от нынешнего времени, дом обладал памятью стен, он хранил очертания былой роскоши, в нем угадывались наслоен и я разных возрастов, были видны шрамы и увечья, нанесенные ему людьми. Но самое сильное и в то же время странное впечатление произвели на нее люди, находившиеся тут, — четверо сидевших у огня и медитировавших в задымленной комнате. Девушка ожидала увидеть клуб, наполненный музыкой, светом и пестрой публикой, а оказалась в освещенном свечами призрачном месте, воздух которого был пропитан плавающими звуками какой-то грустной мелодии. Все странности последних дней, сложившиеся в одну цепь неслучайных событий, за несколько минут до Нового года привели ее к этому пылающему огню, и, вглядевшись внутрь себя, она с радостью осознала, что больше не чувствует того отчаянного одиночества, которое неотступной тенью ходило за ней весь последний год. Все стало просто и понятно. Волнение, которое она неосознанно испытывала, приближаясь к этому дому, растворилось. Марина успокоилась и вдруг осознала, до какой же степени он а устала от Москвы. Она подошла ближе к камину, протянула озябшие руки к огню и стала греться в исходивших о т него потоках тепла. Рядом с ней оказался тот молодой человек, который слушал музыку в наушниках. Он придвинул ей кресло, она благодарно улыбнулась и опустилась в него.

— Хочешь вина? — спросил он учтиво.

— Да, спасибо... — неожиданно оробев, ответила Марина.

Ирэна, представлявшая ей обитателей квартиры, так бы стро произнесла их русские имена, что сейчас она не могла вспомнить, как кого зовут и, что самое неудобное, как зовут этого улыбчивого молодого человека. Очевидно, поняв ее замешательство, он представился еще раз:

— Я Леша.

— Леша. А я Марина, — смутившись собственной забывчивости, произнесла она и улыбнулась.

— Я знаю.

Где-то далеко квартира ожила, наполнилась звуками и голосами, а уже через минуту в гостиной появились новые гости, наполнившее все вокруг радостными возгласами и смехом. В числе многочисленных новоприбывших Марина узнала Тимура и, невероятно обрадовавшись, поднялась ему навстречу. Тимур заключил ее в объятия, они расцеловались, и после этого он представил ей своих спутников.

— Мы едва поспели! — радостно сообщил Тимур. — Ни машин, ни людей. Шли пешком. Господа! Прошу всех сюда поближе, остаются считанные минуты.

Веселая компания сгрудилась вокруг стола, все наполнили бокалы, и, поглядывая на часы, Тимур звонким голосом начал отечет:

— Пять, четыре, три, два, один!!! С Новым годом!

— С Новым годом!!! — веселым хором подхватили все собравшиеся.

Обсыпав всех дождем конфетти, разом выстрелили несколько хлопушек, гости разожгли бенгальские свечи и стали дарить друг другу припасенные подарки. Обнявшись со всеми друзьями, Алексей перехватил счастливо улыбающегося Андрея и, отойдя с ним в сторону, сказал:

— Андрюша, с Новым годом! Я пошел играть, встречайте с Мишей гостей. Сегодня будут все свои, но все равно присматривай за входом.

— Не переживай, все будет нормально. С Новым годом!

— Где-то в час Монро будет петь песню. Лучше всего это, наверное, сделать в гостиной, я подам тебе сигнал.

Через несколько минут Алексей встал к аппаратуре и, точно зная, с чего начать, взял Первую пластинку. Испытывая необыкновенный эмоциональный подъем от зарождающегося праздника, он улыбнулся пустому залу, сделал хороший глоток из стоящего рядом бокала и, согнувшись над вертушками, поставил диск «Энигма». Постепенно подвижная ручка мастера громкости поползла вверх, и динамики начали послушно выдыхать из себя равномерные толчки. В освещенном свечами пустом зале вспыхнул белый луч и стал чертить по стенам нервные линии. На звук ожившего барабана стали подтягиваться гости, они понемногу заполняли зал и прохаживались с бокалами в руках.

Не прошло и получаса, как квартира наполнилась людьми. Встретив Новый год в кругу семьи или друзей, все приглашенные на вечеринку и все желавшие туда попасть устремлялись на Фонтанку, используя все возможные средства передвижения. Уже к часу ночи плотно забитый танцпол счастливо отплясывал. На новогоднюю вечеринку собрался самый близкий, дружеский круг, и хлынувшее радостной волной новогоднее настроение затопило все вокруг.

Марина, забыв обо всем на свете, танцевала в центре зала. Музыка, соединившаяся с происходящим вокруг нее, образовывала легкую волну, и эта новая, радостно пульсирующая волна наполняла ее душу восторженностью, легкостью и счастьем. Сквозь густые ресницы полуприкрытых глаз она исподволь наблюдала за танцующими вокруг нее неизвестными людьми и в полумраке зала видела их счастливые улыбки и горящие радостью глаза. Изредка она примечала некоторых своих знакомых, пляшущих рядом, но чаще всего ее увлажнившийся взгляд останавливался н а пятне света, в котором играл склонившийся над столом диджей. Маленькая лампочка кидала отсветы на его фигуру, а двигающиеся тени иногда полностью скрывали черты задумчивого лица. Присматривая за этим пятном света, она видела, как время от времени молодой человек разгибался, взмывало вверх его лицо, взгляд становился более мягким, он улыбался кому-то в зале, одобрительно качал головой и, прижимая наушник к уху, снова проваливался в музыку.

В это самое время Тимур разыскал Андрея и, передав ему кассету с фонограммой, кратко рассказал суть подготовленного Владиком Монро выступления. Из гостиной вынесли стол и кресла, а из маленькой спаленки, превращенной в гримерную, выпорхнула блондинка с ярко накрашенными алыми губами. Владик проследовал сквозь гудящую толпу в каминный зал и, образовав там круг, встал, сложив руки на груди. Музыка на танцполе остановилась, и разгоряченные танцоры шумным потоком устремились в соседний зал. Марина вместе со всеми проследовала в ту комнату, откуда началось ее знакомство с клубом и, оказавшись там, подивилась случившейся перемене: мебели не было стены были расчерчены яркими неоновыми линиями, а на полу, в углу у камина горел огромный белый шар, заливавший амфитеатр зрителей перламутровым свечением. В свободном пространстве, оставшемся в углу комнаты, склонив голову, стояла девушка. Ее трогательная и в то же время полная драматизма поза заставила всех смолкнуть, и когда в переполненном пространстве повисла театральная тишина, фигуру артистки осветил яркий луч.

Марина стала во все глаза рассматривать эту странную девушку и те мельчайшие детали, из которых обычно и состоит индивидуальность женщины. Светло-желтые волосы были уложены летящим набок волнистым потоком, она была в длинной ярко-красной юбке и красных перчатках; в ушах раскачивались пластиковые клипсы, а руки и плечи покрывал черный с блестками газовый платок, сквозь который просвечивало розоватое тело артистки. Заиграла музыка. Достаточно бодрое барабанное вступление показалось всем совершенно незнакомым, но когда блондинка обвела зрителей влажным любящим взглядом и запела, зал немедленно заиграл улыбками.

С любовью встретиться — проблема трудная,

Планета вертится круглая, круглая!

Летит планета вдаль, но в суматохе дней

Нелегко, нелегко полюбить на ней!

С последними словами этого душераздирающего куплета девушка протянула руки к притихшим слушателям. Воздушная ткань, прикрывавшая ее плечи, соскользнула к локтям, раздалась в стороны, а в образовавшемся интимном разрезе всеобщему обозрению предстала обнаженная женская грудь, достаточно крупная, но обворожительно правильной формы и приятного загорелого тона. Изумленная неожиданным поворотом событий Марина смутилась и потупила глаза, но после некоторого раздумья решила все же рассмотреть эту впечатляющую грудь и уже через мгновение женским чутьем поняла, что грудь эта не настоящая, а самая что ни на есть искусственная, накладываемая на тело наподобие бюстгальтера. Блондинка привела слушателей в состояние восторженной эйфории, начала страстно извиваться и вдохновенно исполнила припев:

Теряют люди друг друга,

А потом не найдут никогда! Никогда! Никогда-аа!!!

— Да! Да! Да! Да-а-аааа!!! — воодушевлено подхватили слушатели.

Гром аплодисментов вперемешку с разноголосыми криками «Браво!» заполнил всю комнату. Низко поклонившись, Владик послал во все стороны томные воздушные поцелуи и был увлечен в кулуары плотным кругом друзей.

Квартира бурлила голосами, повсюду слышался смех, возгласы, хлопки шампанского. Марина осталась стоять там же, где слушала песню. Она почувствовала, что на нее кто-то смотрит, и, обернувшись, увидела в дверном проеме Алексея. Немного смутившись, она улыбнулась ему в ответ. Алексей исчез, и через мгновение в танцполе заиграла музыка, на звук которой устремились гости. Вечеринка вспыхнула с новой силой, и под ногами танцующих затрещал старый паркет.

Появившееся в этот вечер долгожданное ощущение покоя и счастья, поднимаясь из потаенных уголков души, до краев наполнило сердце Марины волнительным трепетом и пьянящим чувством свободы. Друзья познакомили ее с множеством интересных личностей, ее приглашали в гости, расспрашивали, веселили, и это происходило настолько легко, что у нее не оставалось ни малейшего сомнения в искренности собеседников и необыкновенной естественности всего происходящего. Дружественное тепло, источаемое этими красивыми молодыми людьми, их открытость и радушие никак не походило на ту фальшивую манеру общения, которая была повседневной нормой приятельских контактов в Америке, а потом и офисных диалогов в Москве, и всегда топила ее в холоде бездушности. Она самозабвенно танцевала, как не танцевала уже давно, а может быть, и никогда, не размышляя ни о чем, превратившись в чистое чувство, не ощущая ни усталости, ни времени.

Алексей играл третий час и по изначальному плану должен был давно прерваться, чтобы упасть в руки ожидавших его друзей. Грув, явившийся ему на смену и уже давно сидевший на подоконнике, округлял глаза, тщетно пытался подавать ему знаки. Счастливый Алексей видел его мимические знаки, но никак не реагировал, потому что находился в состоянии необыкновенного вдохновения и подчинялся известному только ему, глубоко личному мотиву.

Он играл для нее. Не осознавая, как и почему, он украдкой выискивал глазами в зале ее хрупкую фигуру и старался звуками проложить дорогу для ее танца все дальше и дальше. В начале вечера они сказали друг другу не более трех слов, но натянувшаяся струна издала в сердце такой звук, что теперь он буквально физически ощущал ее присутствие рядом с собой. Она тоже чувствовала это, их взгляды стали встречаться чаще, и каждый раз она видела в его глазах свое отражение.

Какая-то сила притягивала их друг к другу. Еще через час, когда Алексей сдался и устало отшатнулся от пульта, он поднял глаза и вдруг не увидел ее.

Грув перехватил музыкальный поток и замолотил ускорившимся темпом. Зал одобрительно взвыл, завибрировал, а Алексей проплыл взглядом поверх голов и почувствовал щемящую тревогу. Он испугался, что она уже не здесь, ушла, уже удаляется куда-то, в другой город или на другой континент, и он больше никогда ее не увидит. Он торопливо прошел в каминный зал, потом, уворачиваясь от тянущихся к нему рук, проскользнул в гостиную, на кухню, обратно, метнулся к дверям. Ее нигде не было. В прихожей в хохочущей компании друзей он увидел брата и, толком даже не придумав, что спросить, отозвал его в сторону. Андрей с увлечением стал обниматься, но заметив его растерянность, протянул свой бокал и с трудом поменял восторженное выражение лица на озабоченное.

— Все в порядке, Леша?

— Да, все нормально. А ты как?

— Я — прекрасно. Некоторые наши друзья уже отправились дальше по гостям и велели поблагодарить тебя за музыку. Играл ты просто супер, мы все танцевали, получился настоящий Новый год.

— А кто, кто уже ушел? — упавшим голосом спросил Алексей. — Я не успел заметить.

— Катя Голицына с Рибсоном, Женя Козлов, Аня Раппопорт, Витя Мазин, Олеся, ну кто еще? А! Гарик с Яночкой, все Воробьи вообще, Игорь Безруков, Венцлова, Тобрелутс... да мало ли, столько народу...

Алексей, внимательно слушавший этот перечень, внезапно перебил его и, откашлявшись, спросил:

— Андрюша, послушай, а Африка с Ирэной ушли? С ними была еще девушка в платке, похожая на цыганку, не видел?

— Девушка в платке? А, понял. Они не то чтобы ушли, они большой компанией пошли к Георгию: Тимур, Егельский, Африка, Ирэна. Там еще кто-то, но я не запоминал. Эта девушка, по-моему, тоже с ними.

Поблагодарив брата, Алексей вышел из квартиры и подошел к двери напротив. Он постучал по металлической накладке, и через минуту дверь отворил улыбающийся Георгий:

— О! Алексей, проходи, — радушно пригласил он.

Алексей оказался внутри, Георгий закрыл за ним дверь, и они вместе вошли в мастерскую. Появление Алексея было встречено радостными приветствиями, он обошел круглый стол в центре комнаты и поздоровался с теми, кого еще не видел. В полумраке мастерской, полной живописных холстов, он едва заметил ту, которую искал.

Марина сидела в низком ампирном кресле и, немного наклонив голову набок, смотрела прямо на него.

Их взгляды встретились, и радость осветила лица.

В этот день настроение, окрасившее все грани мировосприятия Андрея холодными и унылыми красками, было скомканное, довольно неопределенное, но это имело под собой ряд вполне объяснимых, житейских оснований. Зима, и без того самое нелюбимое им время года, выдалась на редкость гадостная и уморительная, затягивающая безрадостным кругом одинаковых сереньких дней. Ветреные потоки морозного воздуха, забиравшиеся под воротник, студили тело, промозглый холод лютовал, вырисовывал наметами белого льда нижнюю часть окон, стлал густые разноцветныедымы над вымерзшими домами. Зима ухватилась за город, как собака за кость. Обмерзлые кучи потемневшего от грязи снега чернили обочины дорог, по торосовому полю замерзшей реки Невы ветер носил вертлявые перья сора, а появившееся в этот день призрачное солнце не грело вовсе. В ледяном коконе вызрел по-настоящему свирепый февраль. Единственное, что давало надежду на лучшее, было то, что это был его последний день, а вместе с тем и последний день этой затяжной зимы.

Щурясь и пригибая голову в потоке ледяных крупинок, Андрей шагал через Неву по Кировскому мосту. Ветер дул яростно, и, прикрывая глаза перчаткой, он бросал короткие взгляды под ноги, да иногда смотрел поверх перил на мутную фотографию города. Трамвай, промчавшийся на Петроградскую, так загрохотал на стыке рельсов, что дрожь от этого стального скока зазвенела в артиллерийской стали старинного моста. Спустившись на Троицкую площадь и протопав через пустой сквер, Андрей очутился перед аккуратненьким, похожим на глазированный торт модерновым особняком. Ранее, когда ему случалось оказываться в этих местах, он пытливым взглядом примечал этот милый дом, сокрытый от шума города внушительной оградой с угловой беседкой. В незапамятные времена жила здесь прима императорского театра, легендарная и обворожительная Матильда Кшесинская. Жила — не тужила, головы кружила. Потом случился «красный октябрь», и в дом ворвались большевики. Балерину «па-апрасили», и она навсегда покинула подмостки Мариинки, а вместе с ними — и этот роскошный особняк с персональной узкоколейной дорогой на дачу в Парголово. Революционеры растащили картины, продали серебро и устроили здесь свой штаб. Топча коваными сапогами буржуйские лакированные паркеты, они решали судьбы мира, харкали себе под ноги и вытравливали аромат духов махорочной вонью.

Андрей где-то читал или что-то слышал об этих исторических превратностях. Он остановился и задумчиво посмотрел на пристроенное к дворцу здание с плоским фасадом, облицованное невзрачным серым мрамором. «Музей революции» — гласила надпись, выведенная на фасаде бронзовыми буквами. Этот «музеи», гадливо прижившийся в изящных покоях, просуществовал долгие годы и докатился до перестроечных девяностых старым лишаем на теле музейного города. Раньше здесь принимали в пионеры, читали лекции и задурманивали головы недалеким братским народам, приезжавшим в СССР, а точнее — в «колыбель революции Ленинград» напитаться социалистических идей. Прошли годы, и теперь обветшалая пыльная экспозиция, засаленные стены и скрипучий паркет под красными дорожками - вот, собственно, и все, что замечалось посетителями в некогда прекрасных интерьерах.

Перед входом в этот странный музей стояли и курили несколько человек.

— Здорово, Андрон! — еще издали воскликнул Габриэль, заприметив Андрея, входящего в калитку. - Мы все на месте. Где твои? Давай рули, время!

— Сейчас все будет, не волнуйся! — ответствовал ему Андрей, опуская обмерзший шарф и утирая перчаткой переносицу.

Габриэль Воробьев, больше известный среди друзей как Гаврила (иногда даже как Гарик), киноактер, красавчик, умница и балагур, покуривал в обществе родных и друзей. Яночка, Даня Адельсон и Денис Исаков поприветствовали Андрея, и расцеловавшись, все сразу же направились внутрь.

Обстоятельства, приведшие их в этот революционный колумбарий, были прямым следствием широкомасштабной интервенции «Танцпола», предпринятой им после «Gagarinparty» по отношению к множеству полуобморочных или попросту протухших институций. Проверке на крепость нервов подверглись директора разных учреждений. Как правило, события разворачивались по одному и тому же сценарию: с официальным визитом к руководителю какого-нибудь Дворца культуры или театра заявлялись бодрые молодыелюди (Андрей, Алексей и Миша). Передавая друг другу слово, они громко и эффектно кодировали директора, рубили воздух ладонью, давя при этом на самую больную для него тему коммерческой импотенции его заведения. Как правило, круг проблем, обсуждаемых на таких встречах, делился на две части: первая, безусловно, была бедственное, полное трагической безысходности состояние дворца (музея, театра, дома культуры), а вторая — невероятно радужные перспективы, открывавшиеся перед дворцом (музеем, театром и т.д.) при возможном сотрудничестве с «Танцполом».

На сей раз молодым людям предстояло договориться с ближайшим родственником Дениса Исакова, одним из руководителей «Музея революции». Степенный мужчина, партиец- ортодокс с тридцатилетним стажем принял молодых людей в своей научной келье и после получасовой беседы заверил посетителей, что дело ему в общем нравится, да и деньги нужны до зарезу, вот только не может он побороть в себе страх перед идеологически чуждыми каждому коммунисту иноземными танцами. На дом балерины, как на место для вечеринки, уже было махнули рукой, но умница Олеся придумала, что можно было с ним сделать.

Олеся Туркина, миниатюрная улыбчивая девушка, вместе с мужем, психоаналитиком и автором научных трудов Виктором Мазиным, были постоянными гостями на Фонтанке и практически на всех самых интересных культурных событиях. Олеся работала искусствоведом в Русском музее, в том самом новообразованном отделе «новейших течений», который не так давно устроил первую выставку закупленных музеем работ «Новых художников». Олеся и Виктор пришли во дворец Кшесинской и, представившись научными сотрудниками Русского музея, сумели убедить директора дать согласие на проведение в стенах «Музея революции» художественной выставки. После взвешенного обдумывания концепции определился и ее формат. Белла Матвеева и Владик Мамышев-Монро. Легенда Владика — тоска по Гермафродиту, и работы Беллы — герметичностьи холодность красоты. Соблазн обмана и обман соблазна. Выставку назвали «Painting and Petting». Так все и произошло.

В намеченный день парадные комнаты особняка украсились множеством живописных полотен Беллы. Яркие, очаровывающие, воспевающие красоту человеческого тела, будучи расставленными на мольбертах в этих роскошных помещениях, они наполнились потоками света, и изображенные на них обнаженные фигуры воспарили. Владик же, как всегда, приготовил ряд номеров. В качестве собственного клона он привел на выставку маленького мальчика с белыми волосами (мини-Монро), который стал объектом его инсталляции. В зимнем саду под пыльными пальмами установили стол, накрыли его скатертью, и на этом столе белокурый мальчик возлег в трогательной позе. Одет он был в костюм цвета хаки, а на его шее был повязан красный бант. Он изображал бездыханную Мэрилин. Владик, как большой художник широкими мазками, забросал композицию красными гвоздиками, соорудил в изголовье мальчика рукодельный алтарек с фотографией Мэрилин и в конце, не удержавшись, кокетливо прибавил ко всему воздушных шариков. Когда решительно все было готово, он оперся рукою о белый рояль и, немного фальшивя, спел взволнованным зрителям довольно чувственную песенку о грустных шутках любви.

Выставка, никак не умалившая великого значения Октябрьской революции, прошедшая тихо и мирно, очень понравилась дирекции музея. Результатом чего стало заявление большевиков об их готовности продолжать контакты с буржуазной культурой. Прошло какое-то время, и княжна Катя Голицына вместе с Яночкой Адельсон подготовила совещание, на котором присутствовали самые модные городские модельеры Татьяна Парфенова, Константин Гончаров, Владимир Бухинник и Елена Левшина. Выслушав предложение Яночки, все единодушно согласились с ее идеей и наметили провести в этом месте показ мод. Этот повод и привел Андрея к парадному входу в Музей революции морозным днем 29 февраля високосного 1992 года.

В просторном холле с пузатыми колоннами желтого камня отчетливо слышались гудящие звуки из гардероба, расположенного в недрах здания. Оказавшись в святилище Октября, ребята вытерли ноги и принялись вникать в обстановку. Дозорные бабульки подозрительно уставились на молодых нахалов и потребовали купить билеты. Те, в свою очередь, представились арендаторами и надменно проследовали в гардероб, громко глумясь над кумачовыми драпировками, обильно развешенными повсюду. Вскорости появилась распорядительница, представившаяся Виолеттой Михайловной. Умиленно оглядев молодых людей, эта солидная, пышно одетая дама увлекла всех за собой, оживленно болтая и, как показалось Андрею, даже немного покручивая задом перед симпатичными юношами. Все вместе они прошли по коридорам, поднялись и спустились по лестницам и в конце концов оказались в помещениях, которые, судя по остаткам роскоши и виду из окон, когда-то были парадными комнатами особняка Матильды.

— Вот! Этот зал и музыкальный салон — ваши! — громко объявила Виолетта Михайловна, поводя рукой вокруг себя. — Когда вы собираетесь начать?

— Сейчас прямо и начнем, — ответил за всю компанию Гаврила, подмигивая Андрею.

— А когда закончите?

— Ну... как получится, — уклончиво замямлил Андрей.

— Ну что же, — пропустив это мимо ушей, согласилась Виолетта Михайловна. - Вы тоже художники?

— Да, в общем, в какой-то степени...

— Я позову электрика. Если я вам понадоблюсь, то я буду в центральном здании. Осторожней с пальмами.

— Хорошо, хорошо! Спасибо.

Когда Виолетта скрылась за лаковыми дверями, Андрей стал задумчиво прохаживаться по музыкальному салону а Гаврила вытащил «ризлу» и, усевшись на ампирный диванчик, смастерил симпатичный косячок.

— Начнем, пожалуй! — улыбаясь, скомандовал он.

Прикурив папироску и выпустив струйку ароматного дыма, он немного закашлялся и смешно наморщил лоб.

— Да, пора начинать, — согласился Андрей. — Пойду позвоню.

Он направился к дверям и поблуждав по таинственным закоулкам, снова оказался в фойе музея. Но искать телефон и куда бы то ни было звонить ему не пришлось. Техники уже поджидали его распоряжений, посиживая во дворе музея на огромных черных ящиках. После недолгих совещаний работа закипела. Черные кофры с оборудованием перетаскали в особняк, распотрошили и через пару часов гроздья светильников были расставлены на штативах по всем углам парадных комнат. Свет зажгли, и все присутствующие ахнули от приятной неожиданности: разноцветные, плавно переливающиеся пятна света, разбежавшись по потолкам и стенам, наполнили зал необыкновенной торжественностью.

К вечеру стали прибывать действующие лица. В помещение для переодеваний притащили несколько столов, пару зеркал, зажгли яркий свет, и в воздухе запахло горячим утюгом. Девушки-модели, юноши, взволнованные друзья, помощники, гримеры, парикмахеры, приглашенные и самозваные — все закружились и завертелись в старинных комнатах лихорадочными потоками. Музей революции охватила такая суета, что служители-староверы, выказывая признаки заинтересованности и тревоги, стали испуганно высовывать носы из служебных кабинетов. Быть может, в этой беготне, грохоте стульев, смехе и криках им чудился отголосок былой революционной чехарды, охватившей этот дом семьдесят пять лет назад? Неизвестно. С улицы же все творившееся в особняке скорее напоминало то, что происходило в нем до начала красного разгуляева: в ярко освещенных окнах были собраны вверх белоснежные итальянские шторы, переливаясь разноцветными огнями горели хрустальные люстры, бросая воздушные тени, по комнатам ходили люди, и силуэты их были легки и изящны.

В просторной, но до чрезвычайности заполненной людьми комнате для переодеваний, в общем гвалте и густом табачном дыму у окна столпились все ближайшие друзья. Став полукругом, они пили шампанское и громко хихикали над оказавшимся в центре внимания, только что прибывшем на показ Владиком Монро. Покачиваясь на высоких каблуках, с бокалом в руке, Владик манерно покуривал и купаться в лучах всеобщего любования. Обтягивающее с серебряным отливом платье, темно-зеленое перьевое боа вокруг шеи, длинный парик цвета воронова крыла и адский грим до неузнаваемости изменили облик нежной блондинки с пухлыми губками.

— Кто это!? Кого это я вижу? — театрально воскликнул Гаврила, успевший элегантно принарядиться и пририсовать себе тонкие усики.

Владик живо обернулся на зов эффектного мужчины и, смерив его снизу вверх оценивающим взглядом, с растяжкой в нос сообщил присутствующим:

— Я сегодня в новом образе.

— В каком, в каком? — зашумели все вокруг.

Сломав линию бровей и криво улыбнувшись, Владик сотворил на своем лице невероятно порочное выражение: