Как Платонов развенчивает лозунги Советской власти

А.Платонов

Усомнившийся Макар

1. История создания рассказа.

В 1929 году А. Платонов публикует в журнале «Октябрь» рассказ «Усомнившийся Макар». В 1929 г. произошел «великий перелом», изменивший политическую обстановку в стране и политику партии в литературе. На пленуме ЦК ВКП (б) в июле 1928 г. был выдвинут лозунг обострения классовой борьбы. Обращаясь к руководителям РАПП, Сталин призывал «воевать с "классовым врагом" в литературе». В судьбе Платонова происходят события, после которых ему уже не удалось выйти из разряда идеологиче­ски враждебных и «неугодных» власти писателей.

Оценка И. В. Сталина была весьма краткая, немногословная, в точном виде она никем не приводится. Прозвучали такие слова, возможно, сказанные в узком кругу, «двусмысленное произведение», «двусмысленный рассказ». Руководители РАППа Л. Авербах и А. Фадеев дословно повторили именно мысль о двойственности, сложности идей рассказа Платонова. Генеральный секретарь РАППа Л. Авербах опубликовал статью «О целостных масшта­бах и частных Макарах». Авербах понял смысл и пафос платоновского рассказа абсолютно точно: «Тя­жело и трудно жить низовому трудящемуся... Тяже­ло и трудно ему потому, что заботимся мы о домах, а не о душе, о целостном масштабе, а не об отдельной личности, о будущих заводах, а не о сегодняшних яс­твах».

Обвинение, сформулированное Авербахом, полно­стью отвечало социальному заказу: «А нас хотят раз­жалобить! А к нам приходят с проповедью гуманиз­ма!» Литература должна утверждать волю «целост­ного масштаба», а не права «частного Макара» — вот что требуется от «настоящего» писателя.

1. Фольклорные особенности рассказа.

Рассказ по манере повествования напоминает сказку:

· это и герой, ищущий правду и напоминающий сказочного Ивана-дурака,

· и по­стоянные многочисленные повторы, проигрыва­ния одной и той же ситуации,

· и лексика (трамвайная хозяйка, уличное помойное ведро, городской овраг, ущелья дома и пр.),

· и интона­ционный строй фразы («Досидел Макар на кирпичах до вечера и проследил поочередно, как солнце угасло, как огни зажглись, как воробьи исчезли с навоза на покой»).

1. Противопоставление двух персонажей.

МАКАР – счастливый, довольный, богатый (греч.) Фамилия ГАНУШКИН – от слова «ганить» (хаять, хулить, порицать, осуждать), по М.Геллеру

ЛЕВ – могучий, смелый (греч.)

ПЁТР – твёрдый, надёжный (греч.)

В экспозиции, знакомя нас с героями изобража­емых событий, Платонов сразу противопостав­ляет двух своих персонажей.

Льва Чумового и Макара Ганушкина: у первого — «ум­ная голова, только руки пустые», а второй имеет «порожнюю голову над умными руками», но по­рожняя голова у Макара была «по заключению Чумового».

Лев Чумовой даёт своему уму высокую оценку: «Но такая голова одна на всё село, и ты должен мне подчиниться». Это, коне­чно, сразу настораживает: не зависть ли заста­вила Льва оклеветать своего талантливого од­носельчанина? Поищем в поступках Макара подтверждение или опровержение этого.

Уже в следующей сцене подозрения под­тверждаются: «умный» Чумовой не может по­нять, как сделать самоход, а Макар Ганушкин, даже не думая, объясняет ему, что это устрой­ство состоит из обручей и веревок.

«Голым умом живёт» герой рассказа Лев Чумо­вой, потому что у него «руки пустые». Как много говорит читателю о человеке, который «руково­дил движением народа вперёд», всего один эпи­тет — «пустые руки»! Ничего не умеет делать этими руками Чумовой, не может прокормить себя своим собственным трудом, а потому его ум «голый» — непрактичный, обеднённый, спо­собный только на то, чтобы изобретать причины для привлечения «к законной ответственности за незаконные зрелища» односельчанина, «нор­мального мужика» Макара Ганушкина.

Текст насыщен доминантными словами «голова — руки» с различными оттенками. Можно отметить их всевозрастаю­щую сатирическую выразительность от легкого юмора, колкой иронии до сарказма кульминаци­онного эпизода фантастического сна Макара и поистине страшного пророческого финала, в котором «умные руки» Макара и «пустая голова» Льва Чумового и «думающего за всех работаю­щих пролетариев» рябого Петра объединились в борьбе «за ленинское и общебедняцкое дело» и засели в учреждении рядом, чтобы «думать для государства», отчего трудящиеся перестали хо­дить в учреждение и «стали думать за себя на квартирах».

На уровне сюжета можно увидеть глубину тревоги писателя, предупреждав­шего современников об опасности деления людей на думающих за всех и работающих, об угрозе утверждения государственной системы, где личность не будет ничего значить, где во имя «целостных масштабов» будут принесены в жертву «миллионы живых жизней».

Товарищ Чумовой требует подчинения, любит на селе царствовать и звер­ствовать (недаром он Лев) и принимает безумные решения (неда­ром он Чумовой).

Платонов говорит лишь о пустых руках Чумового, да ещё о том, что он знал «прямую линию к общему благу». Собственно, всё достояние, стержень жизни Чумового и ему подобных – в «линии» и «руководстве».

Можно предположить, что «единоличник» Макар, показавший своей неработающей каруселью Льву Чумовому явный «штиль» в мире, отсутствие бури, и сам Лев Чумовой, тоже не желающий прозябать и оставлять народ без движения по прямой линии, - это не столько два лица, сколько две позиции, два взгляда, два обобщения. Есть ещё и нечто третье: помимо позиций, «точек» зрения есть «линия». Её непременно надо уловить, иначе твоя позиция станет «уклоном», т.е. чем-то опасным, зыбким.

Сам Чумовой не совсем ясно представляет то, где кончается линия, а где «уклон», «перегиб». Он и вынуждает Макара, который не согласен с тем, что воцаряется торжество Чумовых, людей с пустыми руками, не учитывающих его «умные руки», ехать в Москву. А затем – срывается в нетерпении и сам!

Платонов формирует, составляет характер своего героя по законам притчи – из неожиданных поступков, везений и неудач, состояний блаженного неведенья и внезапных прозрений. Макар Ганнушкин – намерено «неучёный» человек среди «учёных», даже «научных». Но такой простак вдруг обнажает на каком-то этапе своих непритязательных приключений многозначительные сложности времени.

Линия жизни Макара явно расходится с господствующей «пря­мой» линией таких, как Лев Чумовой, который «руководил движе­нием народа вперед». Через весь рассказ проходит окрашенное иронией и сарказмом противопоставление двух этих «членов го­сударства» и тех путей, по которым они идут. Притчеобразный сюжет вовлекает читателя в размышления о бездушной, бюрок­ратической практике руководства чумовых. Они менее всего помышляют о судьбах конкретных Макаров и о народ­ной жизни, трагически подвластной этим стратегам, но отнюдь не умещающейся в сконструированную «выдающимися» головами прямую, как столб, генеральную линию. Народный взгляд на жизнь — это не устремленный поверх голов бесчеловечный и незрячий взор вперед, а объемный, многосторонний обзор дей­ствительности «и вдаль, и вблизь, и вширку, и вглубь, и вверх».

Именно благодаря этому наблюдения Макара становятся столь проницательными, позволяют ему «зреть в корень» и видеть не­нормально устроенную действительность. На этой почве и возни­кают его сомнения. Он знает, что руководящий товарищ, хотя и «более выдающийся, имеет «руки пустые», «голым умом живет», уважаем народом, не может догнать даже жеребенка.

Пройдя ад психушки («института душевноболящих»), друзья — Макар и Петр — попадают в РКИ, где совершается сказочно-фан­тастическое превращение правдоискателей в новоявленных чи­новников. Герои «сели за столы», причем напротив пресловутого Льва Чумового, и преуспели на новой стезе так, что скоро народ вообще перестал ходить в это учреждение за ненадобностью. Та­кой сказочно «счастливый» финал понадобился автору для того, чтобы показать власть «чумовой», нелепо-безумной действитель­ности, которая поглотила даже искателя истины Макара и «твер­дого» пролетария Петра.

Макар и Пётр в РКПвстречаются с товарищем Львом Чу­мовым, который там чем-то заведовал, оставив свою деревню на произвол бедняков. В РКП, а затем и в комиссии по делам ликвидации госу­дарства Чумовой проработал 44 года и умер среди забвения и канцелярских дел. Таким об­разом, в конце произведения два героя, Ганушкин и Чумовой, противопоставленные ранее ав­тором, выполняют одну и ту же функцию. Труженик Макар и бездельник и демагог Лев оказались на одной ступени и одинаково бесполезны для государства и общества: «С тех пор Макар и Пётр сели за столы против Льва Чумо­вого и стали говорить с бедным приходящим народом, решая все дела в уме — на базе сочув­ствия неимущим. Скоро и народ перестал хо­дить в учреждение Макара и Петра, потому что они думали настолько просто, что и сами бед­ные могли думать и решать так же, и трудящие­ся стали думать сами за себя на квартирах».

А ведь круг-то сомкнулся – ушёл Макар за истиной от Чумового, но тот и на московском отрезке пути опередил его, сел в контору в Москве.

Правда, в самом конце Чумовой остается «один в учрежде­нии», значит, Макар и Петр куда-то бесследно исчезают, о чем автор многозначительно умалчивает. И открывается горько-иро­нический смысл имен героев: Макар означает «счастливый», а Петр — «каменный». Видимо, оба попадают туда, куда Макар те­лят не гонял. Торжествует «научная», «прямая линия», решитель­но не допускающая каких-либо отступлений. Сон Макара с обру­шившейся на него махиной громадного тела сбывается.

Как Платонов развенчивает лозунги Советской власти.

Сюжет произведения, на первый взгляд, от­личается запутанностью и частой сменой места действия. Но всё же он логичен и последовате­лен.

1) Именно с помощью сюжета автор опровер­гает все лозунги Советской власти, и первый из них: «Земля — крестьянам». Оказалось, что крестьянина со своей земли со­гнать очень легко. Макар, смастеривший «на­родную карусель», добывший железо из руды, найденной им в заглохшем колодце, сделавший колесо, тем не менее был «оштрафован кругом» за то, что скрывал «открытие народно-хозяйст­венного значения», и отправился на промысел в Москву, чтобы оплатить штраф, «оставив кару­сель и хозяйство под рачительным попечением товарища Чумового». Чувствуется авторское отношение в этих строках. Явная ирония: какое уж тут «рачительное попечение» над чужим хозяйством, если Лев собственного жеребёнка поймать не может!

2) По пути в Москву Макар наблюдает совет­скую действительность, считая «Советскую твёрдую власть» своей, родной, потому как он является тем самым трудящимся, ради которо­го эта власть установлена. Ганушкин наивно принимает на веру все лозунги нового време­ни, в том числе и главный из них — «Вся власть народу». Он искренне верит в то, что всё вокруг делается «ради пользы труда», и поэтому биле­та на поезд у него с собой не было, так как, по его предположению, «власть... задаром возит всех нуждающихся». Но так ли это?

Стражник-контролёр высадил Макара на первом полустанке, где есть буфет, чтобы тот не умер от голода на глухом перегоне («Макар увидел, что о нём власть заботиться, раз не просто гонит, а пред­лагает буфет, и поблагодарил начальника поез­дов»). Вот только беда: денег у него нет, чтобы что-то купить в этом буфете.

3) Отметим символичность пейзажа, наблю­даемого героем повествования близ железно­дорожной платформы: деревья там росли жид­кие, под ними валялись конфетные бумажки, винные бутылки, колбасные шкурки и прочее испорченное добро. Трава под гнётом человека здесь не росла, а деревья тоже больше мучи­лись. Какие мысли приходят в «порожнюю» го­лову Макара при виде этой картины запусте­ния?Они обнаруживают в нём умение анализировать и делать выводы: «Не то тут осо­бые негодяи живут, что даже растения от них дохнут! Ведь это весьма печально: человек жи­вёт и рожает близ себя пустыню! Где же тут нау­ка и техника?» А ведь именно при помощи науки и техники должны прийти люди ко всеобщему благу — таков был основной путь развития со­ветского общества. «Научный и технический прогресс — на пользу человеку!» — вот ещё один лозунг, намеченный правительством и оп­ровергнутый писателем.

4) Е щё один лозунг советской действитель­ности принимался Ганушкиным безоговороч­но — «Кто не работает, тот не ест!» Поэтому он и заявляет стражнику на стройке: «Мне бы пора­ботать чего-нибудь, а то я отощал». Впоследст­вии оказывается, что трудиться вовсе не обяза­тельно, чтобы вкусно поесть: в больнице для сумасшедших, куда бездельник Пётр привёл Макара, соврав, что тот псих, которого он на улице поймал, Макару принесли тройную пор­цию вкусной еды.

Лозунги о воздействии индустрии на деревню, о «политике быстрого темпа» уже не успокаивали писателя: он видел за этими в принципе верными словами бесконтрольное самоупоение бюрократической стихии, возможность жестоких просчётов.

Сцена в больнице.

Это ещё одна символичная сцена. Именно там, в больнице для сума­сшедших, Пётр начал читать Макару книжки Ле­нина вслух, а «другие больные душой тоже заслушались Ленина». Не сумасшедшие, а «больные душой».

Вот ещё один пример выразительности платоновского языка: больница в речи дежурно­го милицейского надзирателя — «институт пси­хопатов», автор же называет это учреждение «институтом душевноболящих», а когда Макара с Петром накормили и оставили ночевать, — «душевной больницей», а вот Ленина читали «больные душой» люди в «безумном доме». Именно там, в «безумном доме», Макар увидел своё назначение, своё место в борьбе «за ле­нинское и общебедняцкое дело» — служить ре­волюции тем, что будет думать для государства.

«- Наши учреждения – дерьмо, - читал Ленина Петр, а Макар слушал и удивлялся точности ума Ленина. – Наши законы – дерьмо. Мы умеем предписывать и не умеем исполнять. В наших учреждениях сидят враждебные нам люди, а иные наши товарищи стали сановниками и работают, как дураки…

Другие больные душой тоже заслушались Ленина – они не знали раньше, что Ленин знал всё».

Весь фрагмент представляет собой парафраз – отчасти комический по стилистике, но весьма точный по смыслу – статьи В.И.Ленина «Лучше меньше, да лучше» (1923).

В чём усомнился Макар?

Макар впервые усомнился в правильности действий представителей власти, когда посоветовал молочному начальнику по­строить до Москвы молочную трубу и этот на­чальник предложил Макару обратиться в Москву за помощью. По мнению крестьянина, каждый должен отвечать за своё дело и совершенство­вать условия труда: «Ты ведь возишь молоко, а не они! Они его просто пьют, им лишних расходов техники не видно!» Но начальник с себя ответст­венность за порученное ему дело снял: «...я исполнитель, а не выдумщик труб».

Попав в Москву, «под золотые головы храмов и вождей», Ма­кар сомневается еще более. Неясно, для чего и для кого здесь стро­ят грандиозный «вечный дом из железа, бетона, стали и светлого стекла», когда «пролетариат» живет в бараках. Непонятно, поче­му его не пускают на это строительство, если у него «умные руки». Для чего надо «сквозь классовый надзор пройти» и от воли осво­бодиться? Почему «твердая» власть трудящихся отказывается «задаром возить всех нуждающихся» и из поезда его, Макара, тоже выпихивают? Отчего царит голод? На каком основании «тра­ва под гнетом человека» не растет и мучаются деревья? Видимо, «тут особые негодяи живут, что даже растения от них дохнут!». И где хваленая техника, которая «решает все»? Ее заменяет по-преж­нему «черная работа». Почему инженеры заняты писанием, «не касаясь руками строительного дела»? Отчего происходит «утрата ценностей»? С какой стати в профсоюзном доме надо «бродить по ущельям» и зачем всем заправляют конторы и «ход всей жиз­ни» дают писцы (то есть бюрократы)?

Сомнения Макара усилились в Москве: и их он высказал, не найдя поддержки у начальников, пролетариату, который «разлёгся на государственных койках и перевёл дыхание от дневного строительства»:

— Товарищи работники труда! Вы живёте в родном городе Москве, в центральной силе, государства, а в нём непорядки и утрата ценно­стей. Тоже и в Строительстве домов и сараев — их надо из кишки отливать, а вы их по мелочам строите.

Какой ответ получил от пролетариата Ма­кар?

— Нам сила недорога — мы и по мелочам дома поставим, — нам душа дорога. Раз ты че­ловек, то дело не в домах, а в сердце. Мы здесь все на расчётах работаем, на охране труда живём, на профсоюзах стоим, на клубах увлекаемся, а друг на друга не обращаем внимания – друг друга закону поручили… Даёшь душу, раз ты изобретатель!

И Макар понял, что «всю жизнь занимался не­пролетарским делом»: изобретал разные ве­щи, но души не касался, а это оказалось для здешнего народа главным изобретением, и Макар стремится «найти своё назначение». Это тоже типичный путь русских правдоиска­телей: видя неполадки вокруг себя, они сили­лись их устранить и, в конце концов, объявля­лись чуждыми пролетариату элементами.

И, тем не менее, увидев в Москве «несколь­ко новых чистоплотных домов», а затем попав в ночлежный приют для пролетариата, Макар, не­смотря на свои сомнения, «остался доволен Со­ветской властью». «Ничего себе властишка! — оценил Макар. — Только надо, чтобы она не из­баловалась, потому что она наша!»

Попав, наконец, в РКИ (ра­боче-крестьянскую инспекцию), Макар с удивлением увидел Льва Чумового, который здесь уже «чем-то заведовал». Значит, «чума», как эпидемия, охватила уже все снизу доверху. И теперь понятно, какой подлинный смысл вложил Макар в свое восклицание: «Ни­чего себе властишка!»

Такие же сомнения охватывают и нового товарища Макара — Петра (ему есть хочется, а партия о заводах и железе заботится), и даже коменданта общежития, который «точно не знал, в каком виде должен представиться социализм — будет ли в социализме удивительная радость, и какая?».

Чуждым пролетарскому делу Макар себя не считал и потому, измученный своими сомне­ниями, уснул, но и во сне страдал, а страдание его перешло в сновидение.

Сон Макара

Сон символичен: ему приснился идол вла­сти, от которого герой ожидал либо слова, либо дела, но не дождался ничего. Учёнейший чело­век, лицо которого «освещено заревом даль­ней массовой жизни», оказался мёртвым. Он потому и мёртв, что мертвы всякие мысли, сло­ва и дела, не наполненные заботой о конкрет­ном человеке. В конце концов, это «неизвестное тело шевельнулось, как живое», и обрушилось на вполне конкретного «нормального мужика» Макара Ганушкина.

Становится художественно оправданным содержание всех трех снов Макара, введенных в структуру рассказа:

• в первом сне он от­рывается от изуродованной и столь же неуютной земли и летит «по холодному ветру»;
• во втором — он ностальгически увидел озе­ро, птиц и забытую сельскую рощу;
• в третьем – «научный человек».

Громадное тело «кумира» страшно еще и оттого, что давит на Макаров, что обрушивается на них своей губительной силой, что, наконец, бросает свой отсвет на «едущих и пеших» людей, которые начали «походить на того... мощного человека». И хотя явь оказывается для Макара пострашнее сна (правду он находит в доме для душевнобольных), именно идол обретает свой особо зло­вещий, символический, современный смысл. И тогда-то «сокро­венному» Макару с его обостренной восприимчивостью и напря­женной душевной жизнью особенно «сделалось жутко во внутреннем чувстве». Это уже не просто сомнения, а ужас, охвати­вший его чуткое сердце.

Герой рассказа Макар Ганушкин не может взять в толк, отчего выполнение столь благородных целей, которые поставило перед собой молодое Советское государство, сопровождается элементарной бесхозяйст­венностью и головотяпством, запущенностью людей, не знающих, ради чего они живут и трудятся.

Платонов создал фигуру безмолвного сфинкса бюрократизма. Это страшное воплощение бюрократической бесчувственности.