Взрывоопасные времена 17 page

Для этих живущих вдали от цивилизации людей бородатые, грязные и вооруженные партизаны были зрелищем воистину удивительным. Некоторым даже приходили в голову мысли, что к ним забрели какие-то сверхъестественные существа. Например, одна крестьянка, жившая неподалеку от Онорато Рохаса, после того как ее посетили партизаны, искавшие еды, рассказала военным, что приняла их за колдунов, поскольку эти незнакомцы, похоже, знали все обо всех в окрестных местах. Она бы не удивилась, если бы деньги, которые они заплатили ей за еду, оказались заколдованы и превратились у нее в руках в простые бумажки.

В то же время правительство активно и весьма успешно вело психологическую войну. Город Вальегранде, численность гражданского населения которого составляла шесть тысяч человек, был переведен на военное положение. В апреле военные объявили всю провинцию «зоной чрезвычайного положения», ввели в ней законы военного времени и распространили следующую информацию: «Группы прокубински настроенных коммунистов, преимущественно иностранцев, проникли в нашу страну с единственной целью — посеять хаос и остановить прогресс в жизни нашего народа, совершая акты бандитизма, грабежей и попрания частной собственности, особенно в отношении крестьянства… Вооруженные силы… мобилизованы для нейтрализации иностранного вторжения, столь же злонамеренного, сколь и варварского».

С конца лета Вальегранде превратился в центр операции по уничтожению повстанцев. Громкоговоритель, расположенный на людной площади, изрыгал проклятья в адрес партизан, была арестована горстка левых студентов; всех незнакомцев, похожих на иностранцев, задерживали и подвергали допросу. 23 августа, согласно дневниковой записи Селича, все население Вальегранде было «мобилизовано перед лицом красной угрозы».

1 сентября, когда армейское командование в Вальегранде связалось по радио с капитаном Варгасом Салинасом, который накануне совершил нападение на отряд Хоакина, и получило от него список уничтоженных партизан, оно поначалу впало в эйфорию, поскольку там фигурировала фамилия «Гевара». Офицеры штаба незамедлительно позвонили в Ла-Пас, и главнокомандующий армии генерал Давид Ла Фуэнте с плохо скрываемым возбуждением в голосе переспросил: «Речь идет о Че Геваре?» Тут и выяснилось, что убитый был Мойсесом Геварой, а не легендарным команданте.

Солдат Ансельмо Мехиа Куэльяр, побывавший в плену у партизан, поделился несколькими интересными наблюдениями: «Командир едет на лошади… остальные служат ему, как Богу, готовят ему постель и подносят мате. Он курит трубку из серебра… носит брюки цвета хаки, камуфляжную рубашку и берет кофейного цвета… а еще у него две пары часов, причем одни просто огромные».

Ко времени прибытия партизан в Альто-Секо военные уже знали о том, что они на подходе. 24 сентября из гарнизона Вальегранде вышел целый полк с заданием устроить передовую базу в деревне Пукара, находившейся в пятнадцати километрах к северу.

Из Альто-Секо партизаны двинулись дальше и в течение двух следующих дней неторопливо шли по открытой местности. Че, у которого болела печень, предался почти умиротворенному созерцанию «прекрасной апельсиновой рощи», где они остановились на привал.

Читая об этом в дневнике Че, невозможно избавиться от ощущения, что он как будто отрешился ото всего и спокойно начал движение навстречу смерти. Гевара нарушал все законы партизанской войны: перемещался по открытому пространству, не посылая вперед разведчиков, не ища поддержки у крестьян и зная, что правительственной армии известно о его приближении.[50]

По крайней мере один текст, написанный Че во время этого странствия, указывает на то, что он понимал: его время истекает. Речь идет о стихотворении, которое Че Гевара, по-видимому, посвятил Алейде, придав ему форму завещания и назвав «Против ветра и течения».

Этот стих (против ветра и течения идя) подпись мою донесет.

Тебе я даю шесть звучных слогов,

Взгляд, в котором (как у раненой птицы) нежность всегда сквозит,

Тревогу долгого плаванья по водам стылым,

Темную комнату, освещаемую только стихами моими,

Старый наперсток для скучных твоих ночей,

Наших сыновей фотографию.

А пулю прекрасную в пистолете, который всегда со мной,

И память нетленную (затаенную в глубине) о детях,

которых когда-то с тобой мы зачали,

И то, что от жизни моей еще мне осталось, —

Все это я (убежденно и счастливо) Революции отдаю,

Ибо ничто из того, что нас единит, силою большей не обладает.

Крестьяне передавали друг другу новости о медленном продвижении партизан, а деревенские коррехидоры доводили их до сведения военных. Придя 26 сентября в весьма захудалое селенье Ла-Игера, расположенное в чаше между двумя гребнями гор, партизаны обнаружили там лишь женщин и детей: все мужчины исчезли. Че отправил передовой отряд для разведки пути до следующей деревни под названием Хагуэй, но едва тот достиг первого подъема на выходе из Ла-Игеры, как угодил прямиком в засаду. В первые же мгновения были убиты двое боливийцев, Роберто «Коко» Передо и Марио «Хулио» Гутьеррес, а также кубинец Мануэль «Мигель» Эрнандес. Еще два боливийца, Камба и Леон, сочли за лучшее дезертировать. Бениньо, Пабло и Анисето выжили и вернулись в Ла-Игеру, но Бениньо был ранен, а Пабло серьезно повредил ногу.

Чувствуя близость победы, различные боевые единицы правительственной армии начали соревноваться друг с другом за главный приз: окончательный разгром сил Че Гевары. В Вальегранде прибыли полковник Хоакин Сентено Аная, командир Восьмой дивизии; полковник Арнальдо Сауседо, глава его разведуправления, и агент ЦРУ Феликс Родригес. Военные патрули прочесывали зону между Альто-Секо и Пукарой. К делу были подключены свежие силы — боливийские рейнджеры, непосредственно перед тем прошедшие обучение у американских инструкторов; они присоединились к солдатам под Пукарой.

После засады при Ла-Игере Че и выжившие бойцы его отряда, обменявшись выстрелами с военными, занявшими высоты над ними, ретировались, скрывшись в каньоне. На следующий день партизаны забрались на более высокое место, где имелся небольшой лесок, в котором они смогли скрыться. В течение следующих трех дней они оставались там, с тревогой наблюдая за перемещениями военных по дороге. Выбрав момент, когда дорога опустела, Че отправил разведчиков принести воды, проследить за перемещениями военных и найти выход, чтобы вернуться к Рио-Гранде. Разведчики донесли, что они окружены.

Тела трех убитых партизан были привезены в Вальегранде, где их положили в помещении местной больницы. 27 сентября Селич записал в дневнике, что «пораженные жители Вальегранде осмеливались глядеть на них только с расстояния». В город прибыла специальная правительственная комиссия для идентификации погибших. Затем, как вспоминает Селич, «в обстановке абсолютной секретности в определенном месте были погребены останки красных наемников, убитых в ходе операции при Ла-Игере».

30 сентября Вальегранде вновь посетил президент Баррьентос с многочисленной свитой из официальных лиц и репортеров, для того чтобы разделить ликование по поводу последних побед. В тот же вечер, всего в пятидесяти километрах оттуда, обессиленные партизаны тайком оставили свое прибежище и начали осторожное продвижение в каньон, стараясь избежать встреч с крестьянами, чьи небольшие фермы буквально усеивали этот регион. По радио они узнали о том, что туда стянуты многочисленные войска: в одном репортаже речь шла о тысяче восьмистах солдатах, в другом говорилось, что «Че Гевара окружен в каньоне», автор третьего сообщения утверждал, что Че пойман и вскоре «предстанет перед судом в Санта-Крусе». Затем появились сообщения о задержании Камбы и Леона. Оба они, по-видимому, «не захотели играть в молчанку» и даже сообщили о том, что Че Гевара болен. «Так заканчивается история о двух героических партизанах», — с отвращением заметил Че в своем дневнике.

7 октября партизаны оказались в крутом ущелье близ Ла-Игеры, откуда узкий проход вел к Рио-Гранде. Продвижение было медленным. Однако Че сохранял хорошее расположение духа и свою дневниковую запись в тот день начал словами: «Мы завершили одиннадцатый месяц нашей партизанской операции без осложнений, в пасторальном настроении».

К этому моменту их осталось всего семнадцать человек. В тот вечер они продолжили путь вниз при «очень тусклом свете луны». В два часа ночи партизаны остановились, так как Чан, разбивший свои очки, ничего не видел и не мог идти дальше. В ту ночь Че услышал по радио донесение военных, что солдаты окружили партизан в зоне между реками Асеро и Оро. «Мне кажется, это неправда», — записал он, после чего отметил, что их отряд находился в тот момент на высоте 2000 метров. Это последняя запись в дневнике Эрнесто Че Гевары.

IX

На следующий день, 8 октября, рано утром группа недавно прибывших боливийских рейнджеров во главе с молодым капитаном Гари Прадо Сальмоном заняла позиции в горах вдоль ущелья, по которому шли партизаны. О появлении последних они узнали от местного крестьянина.

С рассветом партизаны заметили на голых склонах гор солдат и поняли, что те перерезали им путь с обеих сторон. Отряд Че оказался зажат в поросшем кустарником овраге под названием Кебрада-дель-Чуро, имевшем триста метров в длину и не более пятидесяти в ширину, а местами совсем узком. Единственное, что партизаны могли сделать, — это попытаться с боем проложить себе путь. Че приказал бойцам занять позиции, разбив их на три группы. Бой начался в 13.10, когда солдаты заметили двух партизан, совершавших тактические перемещения. Солдаты открыли огонь из миномета и пулеметов. Его жертвой пал боливиец Анисето Рейнага.

В ходе последовавшей затем продолжительной перестрелки погибли Артуро и Антонио, а остальные партизаны рассеялись, потеряв связь друг с другом. Частично укрывшись за большой скалой посреди посевов картофеля, Че стал стрелять из карабина, но вскоре в ствол угодила пуля и карабин стал бесполезен. Гевара вдобавок потерял магазин своего пистолета и, таким образом, остался полностью безоружен. Другая пуля ранила его в левую икру, еще одна прошила берет. При помощи боливийца Симона Кубы, или «Вилли», Че вскарабкался по склону оврага и попытался убежать. Однако за ними уже следила группа солдат. Один из них, сержант Бернардино Уанка, выскочил из кустов, когда эти двое подошли совсем близко, и направил на них ружье. Впоследствии он уверял, что Че якобы сказал ему: «Не стреляйте. Я Че Гевара. Я буду для вас ценнее живым, чем мертвым».

Вслед за тем появился капитан Прадо. Без всяких околичностей Прадо потребовал от пленного назвать свое имя. Че ответил ему столь же прямо. Тогда Прадо, вытащив один из рисунков, сделанных Сиро Бустосом, опознал Че по характерным бровям и шраму от пули около уха. Затем Прадо связал Геваре руки его же собственным ремнем.

В 15.15 подполковник Селич получил по радио сообщение о том, что рейнджеры ведут «кровопролитный бой с группой красных, которыми командует ЧЕ ГЕВАРА». А узнав, что сам Гевара выбыл из строя, Селич в нервном возбуждении сел в вертолет и полетел в Ла-Игеру. По прибытии он тотчас отправился к месту, где шло сражение.

Взяв с собой оказавшегося крайне полезным коррехидора из Ла-Игеры, Селич спустился в каньон, где солдаты удерживали Че, хотя бой между солдатами и остатками отряда партизан еще продолжался. Селич коротко переговорил с Че, позже зафиксировав этот факт в конфиденциальном донесении:

«Я сказал Че Геваре, что наша армия не такая, какой он себе ее представлял, а он ответил, что был ранен, что пуля разбила ствол его карабина и в этих обстоятельствах у него не было иного выбора, кроме как сдаться…»

Селич повел двух своих пленников в Ла-Игеру. К этому моменту к нему присоединились капитан Прадо и его командир майор Мигель Айороа. Для того чтобы подняться по крутому склону наверх, Че в помощь выделили двух солдат. Замыкали процессию крестьяне, несшие тела убитых кубинцев — Рене «Артуро» Мартинеса Тамайо и Орландо «Оло» Пантохи («Антонио»).

Затем Че бросили, связав по рукам и ногам, на грязный пол в помещении школы в Ла-Игере. Рядом с ним положили трупы Антонио и Артуро. Вилли, который был жив и не ранен, находился в другой комнате.

Из-за темноты преследование оставшихся партизан было отложено до 4 часов утра, однако Селич принял меры предосторожности в Ла-Игере, выставив дозорных на тот случай, если товарищи Че попытаются отбить его. В 7.3 °Cелич, связавшись по радио с Вальегранде, спросил, что ему делать с Че, и получил приказ «держать Гевару под арестом до новых распоряжений». Затем он, Прадо и Айороа вошли в школу, чтобы допросить пленника. Неполная запись их сорокапятиминутного разговора имеется в личных бумагах Селича. Вот как было дело, если верить этой записи.

Селич сказал Че:

— Команданте, я нахожу, что вы несколько подавлены. Не могли бы вы объяснить, почему у меня сложилось такое впечатление?

— Я проиграл, — ответил Че. — Все кончено, и в этом причина того, что вы видите меня в таком состоянии.

Затем Селич спросил, почему Че решил сражаться в Боливии, а не в «своей собственной стране». Че уклонился от ответа, хотя и признал, что, «возможно, это было бы лучше». Когда он перешел к восхвалению социализма как лучшей формы государственного устройства для стран Латинской Америки, Селич оборвал его.

— Я бы предпочел не касаться этой темы, — заявил офицер, отметив, что Боливия, в любом случае, «получила вакцину против коммунизма». Он обвинил Че во «вторжении» в Боливию и указал на то, что большинство его партизан были «иностранцами».

По словам Селича, Че взглянул на трупы Антонио и Артуро и сказал:

— Полковник, посмотрите на них. Эти ребята имели на Кубе все что хотели, но отправились сюда, чтобы умереть как собаки.

Селич попытался выведать у Че какие-нибудь сведения о партизанах, которые еще скрывались от военных.

— Я так понимаю, что Бениньо был тяжело ранен в бою под Ла-Игерой, когда погибли Коко и другие. Можете вы мне сказать, жив ли он еще?

— Полковник, у меня очень скверная память, я ничего не помню и не знаю даже, что ответить на ваш вопрос.

— Вы кубинец или аргентинец? — поинтересовался Селич.

— Я кубинец, аргентинец, боливиец, перуанец, эквадорец и так далее… Думаю, вы меня понимаете.

— Что заставило вас принять решение действовать в нашей стране?

— Неужели вы не видите, в каких условиях живут крестьяне? — спросил Че. — Они живут почти как дикари — в такой нищете, при виде которой сердце у кого угодно обольется кровью…

— Но ведь и на Кубе то же самое, — возразил Селич.

— Нет, это не так, — резко ответил Че. — Я не отрицаю, что на Кубе до сих пор еще существует бедность, но крестьяне видят там изменения к лучшему, тогда как боливийцы живут без всякой надежды. Здесь человек как родился, так и умирает, не видя никаких улучшений в условиях своего существования.[51]

Офицеры начали изучать документы, оказавшиеся у них в руках после пленения Че, и прежде всего две тетради его дневника, которые они читали, пока не наступило утро.

9 октября в 6.15 в Лa-Игеру вылетел вертолет с полковником Хоакином Сентено Анаей и «капитаном Рамосом» (агентом ЦРУ Феликсом Родригесом) на борту.

Без сомнения, Селич, у которого уже был ранее конфликт с Родригесом по вопросу судьбы Пако, не был рад видеть его вновь и придирчиво наблюдал за ним, отметив, что Родригес прибыл с мощным портативным радиопередатчиком и камерой, специально предназначенной для фотографирования документов.

Родригес детально описал сцену встречи со своим заклятым врагом. Че лежал на боку в грязи, его руки по-прежнему были связаны за спиной, ноги — также опутаны, а рядом лежали трупы его друзей.

«Выглядел он ужасно, — писал Родригес. — Волосы спутаны, одежда порвана». У Че не было даже ботинок; на его стопы, покрытые коркой грязи, были надеты грубые кожаные чехлы, какие, наверное, носили крестьяне в Средние века. Пока Родригес молча разглядывал его, боливийский полковник спросил Че, почему он отправился воевать в их страну. Но не получил никакого ответа.

Сразу же после этого под пристальным взором Селича «сеньор Феликс Рамос… установил портативное радио и отправил шифровку… куда — неизвестно». Затем Родригес вышел и начал переснимать страницы дневника Че и другие документы. Сентено Аная, взяв с собой Айороа, направился в овраг, где возобновились боевые действия, а Селич остался за главного в Лa-Игере. Когда около 10 часов утра они вернулись, Феликс Родригес все еще занимался съемкой. К 11 часам он закончил работу и попросил у Сентено Анаи разрешения поговорить с «сеньором Геварой». Селич, который не очень ему доверял, «посчитал свое присутствие при этом разговоре необходимым» и пошел в школу вместе с Родригесом.

В своих воспоминаниях об этом эпизоде Родригес не упоминает о присутствии в комнате Селича, но, так же как и Селич, отмечает гордую несокрушимость духа, проявленную Че. Как только Родригес вошел, Че предупредил его, что не станет отвечать на вопросы, и уступил, только когда агент ЦРУ сказал, что хочет просто поговорить. По словам Родригеса, Че признал свое поражение, обвинив в нем «провинциализм» боливийских коммунистов, которые отказались ему помогать. Но всякий раз, когда Родригес пытался выведать у него информацию о конкретных акциях, Че молчал. Он также не стал «плохо говорить о Фиделе», к чему его пытался подтолкнуть Родригес.

В конце Че тоже задал Родригесу вопрос, поинтересовавшись его национальностью. Как заметил Гевара, Родригес не является боливийцем, и, судя по тому, что он хорошо знает Кубу, он либо кубинец, либо пуэрториканец, работающий на американскую разведку. Родригес подтвердил, что родился на Кубе и был участником подготовленной ЦРУ антикастровской «Бригады-2506». Единственной реакцией Че на это его признание было «ха!».

В 12.30 полковник Сентено Аная получил радиосообщение от высшего командования в Ла-Пасе и передал содержавшийся в нем приказ Селичу. Как пишет Селич, речь шла о «принятии мер по устранению сеньора Гевары». Он заметил Сентено, что ответственность за исполнение смертных приговоров лежит на майоре Айороа, поскольку именно он командует подразделением, захватившим в плен Гевару. По словам Селича, «Айороа и распорядился об исполнении данного приказа».

Сразу после этого Селич и Сентено Аная, оставив Айороа и Родригеса, сели на борт вертолета и полетели назад в Вальегранде с захваченными трофеями — документами и оружием. По прибытии (около 13.30) они получили сообщение из Ла-Игеры, что расстрел Че Гевары состоялся.

Селич в своем отчете пишет, что ни один из офицеров, присутствовавших в Ла-Игере, включая его самого и Феликса Родригеса, не был согласен с правильностью решения о расстреле Гевары. «Мы полагали, что будет лучше сохранить Че Гевару живым: было бы выгоднее предъявить его на суд мировой общественности — побежденным, раненым и больным, — чтобы затем получить [от Кубы] возмещение наших расходов на ведение борьбы с партизанами, а также компенсацию семьям солдат, убитых партизанским отрядом».

Феликс Родригес излагает события несколько иначе: утверждает, что именно он, а не Сентено Аная получил шифровку с приказом о казни Че и что он отвел Сентено Анаю в сторону, дабы попытаться отговорить его от исполнения приказа. Родригес заявил, что американское правительство хочет «при любых обстоятельствах сохранить лидера партизан в живых» и самолет США готов доставить Че в Панаму для проведения дознания. По словам Родригеса, Сентено Аная ответил, что не может не подчиниться приказу, поступившему к нему непосредственно от президента Баррьентоса и членов генштаба. Он сказал, что в 14.00 пришлет вертолет обратно, и попросил дать ему слово чести, что к этому моменту Че будет уже мертв и что Родригес сам доставит его труп в Вальегранде.

После отъезда Сентено и Селича Родригес все хорошенько обдумал. Утром, опознав Гевару, он отправил шифровку в ЦРУ с просьбой прислать дальнейшие инструкции, однако никакого ответа не получил, и теперь было уже слишком поздно. Он мог пойти против воли Сентено и похитить Че, но понимал, что, поступив так, быть может, совершит колоссальную историческую ошибку: Фидель в свое время прошел через тюремное заключение при режиме Батисты, но это его ни в коей мере не остановило. Он писал: «Решение было за мной. И я решил — оставить все в руках боливийцев». Пока Родригес размышлял, в здании школы раздался выстрел. Он бросился сначала в помещение к Че. Тот был жив. Тогда Родригес вошел в соседнее помещение и увидел там солдата с еще дымящимся ружьем, а рядом — Вилли, повалившегося на стол. Солдат сказал Родригесу, что Вилли «попытался бежать».

По словам Родригеса, он вышел на улицу и взял с собой Че, чтобы еще раз с ним поговорить и сделать фотографии. Эти снимки сохранились, многие годы пролежав в архиве ЦРУ в тайне от всех. На одном из них молодой, пухлощекий Родригес стоит, положив руку на плечо Че, который напоминает загнанного дикого зверя: он сурово склонил изнуренное лицо, длинные волосы всклокочены, руки связаны.

После фотосъемки они вернулись в школу и возобновили разговор, но он был прерван новым звуком выстрела. На сей раз расстрелян был Чино Чан, который был ранен при задержании, но доставлен в Ла-Игеру рано утром живым; также там теперь находились тела Анисето и кубинца Альберто Фернандеса («Пачо»), убитых в ущелье. Отчет Родригеса содержит ряд сведений, противоречащих словам боливийских офицеров, которые также присутствовали в Ла-Игере (хотя и в их рассказах имеются многочисленные нестыковки). Так, по словам Мигеля Айороа, Вилли и Хуан Пабло Чан находились вместе в соседнем помещении школы и были расстреляны одновременно. Это свидетельство подтверждает ту версию событий, которая многими считается наиболее достоверной и согласно которой фотосъемка Че была произведена до расстрела Вилли и только потом он, Вилли и Хуан Пабло Чан были расстреляны практически одновременно «добровольцами» из боливийской армии.

«Че замолчал, — рассказывает Родригес. — Он ничего не сказал по поводу стрельбы, но на лице его отразилась печаль, и он несколько раз медленно покачал головой. Вероятно, в этот момент Че Гевара осознал, что тоже обречен, хотя я ничего ему не говорил примерно до часа дня».

Согласно его хронологии событий, Родригес затем вышел на улицу, где занялся перебиранием документов, «оттягивая неизбежное». Тут к нему подошла школьная учительница и спросила, собирается ли он расстрелять Гевару. Такой вопрос очень удивил Родригеса, и женщина пояснила, что по радио передали, будто Че погиб от ран, полученных в бою. Хотя рассказ о тех событиях Хулии Кортес, которой тогда было двадцать два года, и опровергается присутствовавшими там офицерами, она уверяет, что ей было позволено посетить Че утром. Когда молодая учительница вошла в помещение, Че вперил в нее взгляд, который она не смогла выдержать и отвела глаза. Он кивнул на доску и указал на грамматическую ошибку в ее записи, а затем сказал, что убожество их школы не делает им чести и что на Кубе ее сочли бы за тюрьму.

Родригес понимал, что не может больше ждать, и вернулся в школу. Он вошел к Че и объявил, что лично ему «жаль» и что он сделал все, что было в его власти, однако пришел приказ от верховного боливийского командования. Он не закончил фразы, но Че и так все понял. По словам Родригеса, лицо Че моментально побелело, и он сказал: «Так будет лучше… Мне не следовало сдаваться живым».

Родригес поинтересовался, не надо ли передать что-либо его родным и друзьям, и Че попросил: «Скажи Фиделю, что скоро он увидит победу революции в Америке… И скажи моей жене, чтобы она повторно вышла замуж и постаралась быть счастливой».

В этот момент Родригес, по собственному признанию, подался вперед и обнял Че. «Для меня это был невероятно эмоциональный момент. Я перестал ненавидеть этого человека. Пробил его час, и он вел себя, как подобает мужчине. Че смотрел в глаза смерти с мужеством и достоинством».

Затем Родригес покинул комнату. К этому моменту майор Айороа успел найти добровольца, готового исполнить грязную работу, — им был сержант Марио Теран. Он уже ждал на улице. Родригес посмотрел на парня: лицо Терана чуть ли не светилось. Днем раньше он участвовал в перестрелке с группой Че и жаждал отомстить за смерть трех товарищей, погибших в бою.

«Я сказал, чтобы он не стрелял Че в лицо, а пустил пулю в шею, — свидетельствует Родригес (смертельная рана Че должна была выглядеть так, будто он получил ее в сражении). — Я поднялся на гору и стал делать записи в своей книжке. Услышав выстрелы, я посмотрел на часы. Было 13.10».

По легенде, последними словами Че, которые он произнес, когда Теран вошел в дверь, были следующие: «Я знаю, ты пришел убить меня. Стреляй, трус, тебе всего лишь надо убить человека». Теран недолго колебался, затем направил на него свою полуавтоматическую винтовку и нажал на курок, поразив Че в руки и ноги. Затем, когда Че корчился на полу, кусая запястье, чтобы не закричать, Теран сделал новый выстрел. Смертельная пуля вошла в грудную клетку Че, наполнив его легкие кровью.

Эрнесто Че Гевара погиб 9 октября 1967 г. в возрасте тридцати девяти лет.