Глава 3 Гори оно огнем!

Вне всякого сомнения, в свои двадцать восемь я была большая девочка в большом мире и за время своей сознательной взрослой жизни многое знала, пробовала и видела. И, конечно же, случалось, что я любила. И не один раз. «Была ли в вашей жизни настоящая любовь? Да, мэм, неоднократно!» Анекдот как раз про меня. Я влюблялась по уши и лила слезы, расставаясь с кем-то. Влюблялись и в меня. Порой я теряла голову, иногда сама сводила с ума. Все это – нормально. Чувствовать лихорадочное возбуждение, зная, что тот, кто тебе нравится, также неравнодушен к тебе. Глядеться в любовь, как в зеркало, из которого на тебя смотрит красивая, молодая, уверенная в себе женщина, к тому же любимая. Честно говоря, меня такой ерундой было уже не удивить. Я видела любовь в разных вариантах, чувствовала все, что только можно почувствовать после пары десятков романов разной степени сложности и глубины. И, кстати говоря, я любила любить. И думала, что умею это делать после стольких-то лет практики.

А тут… я просто растерялась. Мы шли и болтали ни о чем, смеясь и мимолетно сталкиваясь острыми, настороженными взглядами, от которых меня обжигало, как огнем. Но, между тем, мы не флиртовали, не примеривались друг к другу, как к потенциальным сексуальным партнерам. Я бы даже сказала, что мы оба были смущены и немного подавлены. И оба не знали, что сказать.

– А вы здесь на даче? – спросил он, заполняя неловкую паузу.

– Да. Нет. То есть здесь дача моих родителей, – путано ответила я.

– Вот ваш магазин, да? Зайдемте? Вы, кажется, хотели что-то выпить?

– Нет. Я хотела купить что-то, если захочу. Но я не хочу, – медленно проговорила я, глядя в сторону перрона. Потихоньку на станцию подходили и другие отъезжающие, и это могло означать только одно – скоро придет электричка. Меня охватила паника.

– Может быть, купить вам что-то другое? – спросил он.

– Зачем? Если я захочу, я и сама куплю себе это.

– На сто рублей?

– На сто рублей. Здесь очень низкие цены, – пробормотала я, стремительно перебирая в голове варианты. Может быть, мне все померещилось? Может, будет правильным, чтобы этот, в общем-то, самый обычный симпатичный мужчина лет… сколько ему, кстати, лет? Лет тридцать пять – сорок? Может, правильно, чтобы он сейчас сел и уехал прочь, оставив меня в покое? Пройдет время, и я успокоюсь, иначе и быть не может, верно? Да, сейчас мне кажется, что я готова броситься бегом за его электричкой, но это же все как-то ненормально. Я знала его меньше часа. Если вообще уместно применить к моему случаю слово «знала»?

– А я все-таки хочу купить что-то очень симпатичной девушке в самой странной куртке на свете? – ухмыльнулся он.

– Давайте я вам ее подарю. А покупать мне ничего не надо, – я рассмеялась и помотала головой.

Мои слова не имели никакого значения. Значение имел только тот факт, что я готова была умереть от мысли, что он сейчас уедет. И совершенно не представляла, что с этим делать.

Мы прошли мимо магазина и поднялись на перрон. Не сомневаюсь, каждый из нас мучительно думал об одном и том же – как остаться, если для этого нет никакого повода. Не самая простая задача, а мой спутник явно не из тех, кто лихо умеет их решать. Как он сказал – я лет десять не знакомился с девушками? Нет, он не импотент. Ни в чем и никогда я не была так уверена, как в том, что передо мной абсолютно нормальный, интересный, как никто другой, привлекательный мужчина. Не гей. Ничего подобного.

Подошла электричка. Она остановилась и открыла двери. Это случилось слишком быстро, и вокруг нас тут же поднялась суета, люди с тележками и рюкзаками запрыгивали в тамбур, а мы стояли и молчали. У меня не нашлось ни единого слова, чтобы остановить его. Что я могла сказать незнакомому мужчине, о котором ничего не знала, кроме того, что у него удивительные глаза, голос и улыбка? Крикнуть ему: не уезжай? Как вы себе это представляете? Я молчала и думала, что он уедет, а я пойду и куплю себе два джина. И лучше без тоника.

– Что ж, до свидания, – проговорил он, растерянно глядя на меня. Улыбки в тот момент на его лице уже не было. – Я очень рад, что мы познакомились. Очень.

– Не уезжайте. Останьтесь. Это не последняя электричка, – серьезно сказала я, пристально посмотрев на него.

Прошло несколько секунд, которые тянулись мучительно долго. Потом он кивнул. Электричка закрыла двери и уехала прочь, к моей любимой шумной Москве. А мы остались на перроне, в некотором испуге глядя друг на друга и совсем не понимая, что делать дальше. Логическому объяснению наш поступок не подчинялся. Но я вдруг почувствовала такое невероятное, такое всеобъемлющее счастье, что мне на мгновение даже стало страшно. Что же будет дальше? О, этого я совершенно не представляла, но от одной мысли, что это «дальше» вообще будет, мне вдруг захотелось смеяться и плясать. Я, нет, мы – мы определенно сошли с ума. Как его имя? Он, кажется, представлялся.

– Я забыла, как тебя зовут? – с удивлением прошептала я, стараясь хоть как-то сдерживать волну накатившего восторга. Смешно, что через секунду после того, как закрылись двери электрички, мы уже были на «ты». Еще бы.

– Константин. Теперь не забудешь? – тоже очень тихо сказал он.

Я кивнула.

– Теперь не забуду. Постоянный. В каком-то фильме это было, да?

– Да, да… В «Покровских воротах». А ты, значит, Саша. Видишь, я помню.

– Да.

– Если бы ты даже не сказала ничего, я бы все равно не уехал, – зачем-то добавил он и взял меня за руку. – Просто я совсем не умею этого делать.

– Чего? – не поняла я.

– Ну, знакомиться. Например, спрашивать, не оставишь ли ты мне номер своего телефона? Не против ли ты как-нибудь встретиться со мной? В другой раз? И где ты, кстати, живешь? В Москве, да?

– Да. А ты? Слушай, я вообще ничего о тебе не знаю, – рассмеялась я. – Как все странно.

– Так ты дашь мне телефон? Мне бы хотелось закончить с этой частью побыстрее, – нахмурился он.

– До следующей электрички? – уточнила я.

Он вздохнул, развел руками и нерешительно посмотрел на меня.

– Мне надо попасть в город. Но не обязательно прямо сейчас. Значит, ты из Москвы. Я тоже. И тут ты с родителями.

– Да, – кивнула я, еле заметно дернувшись. На секунду я вдруг отчетливо вспомнила, что где-то там, за полем, вместе с моим папой удит рыбу другой мужчина, который по праву считает меня своей. И с удивлением обнаружила, что это не имеет ровно никакого значения. – А ты что здесь делаешь?

– Меня друзья вытащили на шашлыки. Они считают, что мне надо развеяться, а я, признаться, не большой любитель природы. Комары, опять же. Нет, дачные посиделки не для меня. Но раз тут оказалась ты, моя поездка имела смысл. Так что насчет телефона? – настойчиво повторил он свой вопрос. В его голосе не было ни тени флирта, а у меня так и не возникло желание поломаться или пококетничать. «Но раз тут оказалась ты…», он сказал это так, что я поняла: мое появление в его жизни – событие безусловной важности.

– Да. Тут оказалась я. Пиши телефон. И мне оставь свой, – скомандовала я.

Он на секунду застыл, с интересом глядя на меня, затем достал из сумки блокнот. Я нацарапала свой номер, который еле вспомнила, так как на память его учить как-то не было повода. А потом он вырвал листок и написал мне свой.

У него был твердый, размашистый почерк. Ровные, крупные буквы. Кажется, психологи считают, что это говорит о цельности натуры. Что ж, очень может быть.

– Я, кстати, тоже терпеть не могу всю это природу. Люблю Москву.

– Значит, у нас есть что-то общее, – довольно кивнул он.

А я подумала, что еще между нами вот этот странный трепет, который охватывает меня, когда я на него смотрю. Ну, и еще Москва. Уже немало.

Через двадцать минут подошла следующая электричка. На майские они ходили по летнему расписанию, чтобы разместить всех желающих, то есть довольно часто. Двадцать минут – очень мало. Нам их еле-еле хватило, чтобы немного помолчать, выяснить, что мы оба курим, что он читает только исторические книги и журналы про автомобили. И не читает ничего из Интернета, потому что там пишут сплошную ерунду.

– И перед тобой один из легиона тех самых невидимых создателей этой информационной помойки! – гордо объявила я, поймав его недоуменный взгляд.

– В каком смысле?

– Я пишу эту дребедень, – пояснила я, а улыбка не сходила с моих губ. В кармане папиной старой куртки лежал кусочек бумаги с телефонным номером. Жизнь была прекрасна.

– Ты что – журналистка? Ничего себе! – восхитился он.

Я гордо задрала нос.

– А то как же, еще бы. Вот после сегодняшнего дня, к примеру, я могу написать статейку под названием «Она думала, что встретила маньяка, а это был очень даже симпатичный мужчина».

– То есть я могу попасть в историю? – рассмеялся он. – Я так и думал, что мои приключения добром не кончатся.

– Нет, это, пожалуй, не заинтересует читателей. Надо по-другому. «Пьяный художник, заплутавший в подмосковном лесу, был принят местными жителями за маньяка». Да, так гораздо лучше, – задумчиво произнесла я, чем вызвала у Константина новый приступ хохота.

– Сразу видно профессионала, – сквозь смех пробормотал он.

Я меланхолично кивнула. Самая прелесть моей работы заключалась в том, что хоть я сейчас и шутила, завтра заметка с таким названием будет написана. Не факт, что начальница ее примет, но… попытка не пытка.

И тут я услышала ее, приближающуюся издалека с легким металлическим гулом, моего злейшего врага – электричку.

– Тебе пора, – вздохнула я и сжала зубы, чтобы сдержаться и не ляпнуть ничего лишнего.

Он должен уехать, было бы странно и нелепо, если бы он опять остался. И он уехал. Из-за грязного стекла в тамбуре электрички он смотрел на меня не отрываясь, и его глаза были такими же больными и тревожными, как, наверное, и мои. Несмотря на всю нелогичность происходящего, я почувствовала себя так, словно у меня отрезали часть тела – что-то очень важное и нужное. Мы не успели ничего сказать или даже подумать толком, как расстались, и невыносимое чувство одиночества окутало меня невидимым одеялом, через которое все краски начинающегося вечера поблекли и стали почти незаметны. Я поплелась обратно в сторону дачного поселка, совершенно не представляя, что буду там делать и как мне теперь следует себя вести. Ничего не произошло, а я все же чувствовала смутную вину перед Сашей, о котором совсем забыла и которого все равно уже решила бросить. Если еще утром майские шашлыки, Шушера, немилый мне Саша – все это и было моей жизнью, настоящей, подлинной, то теперь моя реальная жизнь растаяла вдали вместе с затихшим гулом электрички, и я осталась в безвоздушной среде, выброшенная вперед во времени. То, что ждало меня на даче, оставалось в прошлом, только это прошлое еще ни о чем не догадывалось.

– О, вот и наша гулена. Где ж ты пропадала? Мы с твоим кавалером уже бычков наловили! – пробасил папа, завидев, как я на ватных ногах доплетаюсь до участка.

– Молодцы, – вяло отреагировала я, стараясь пройти краем дорожки и ни на кого особенно не смотреть.

– Устала? – заботливо поинтересовалась мама. – Сейчас будем обедать.

– Обедать? Я не хочу, – покачала головой я.

– Ты здорова? Ноги не промочила? – забеспокоилась она.

По-видимому, я вечерняя столь разительно отличалась от себя же утренней, что это требовало какого-то пояснения. Но у меня его не было. Не могла же я сказать им, что абстрактный брюнет высокого роста с черными глазами уехал вдаль и я сразу же почувствовала себя совершенно брошенной. Интересно, кстати, что бы они подумали, если бы я действительно так сказала?

– Нет, я в порядке. Это все ваш хренов свежий воздух, я спать хочу, просто умираю, – грубовато сказала я, чтобы все сразу отстали.

И они отстали, положили меня под мою верблюжку и даже демонстративно ходили мимо на цыпочках, чтобы меня не побеспокоить, хотя дача у нас небольшая, и с террасы, где они ужинали, до меня долго доносились раскаты смеха и какие-то крики. Веселье было в разгаре, а я свернулась в клубочек, положив под подушку свой мобильник, и закрыла глаза. Я попыталась вспомнить его лицо, но это получилось у меня с трудом, и он вышел как бы размытый. Отдельно я могла представить его улыбку или его куртку, его ладонь, когда он пожимает мне руку. Я помнила, с какой интонацией он сказал: «Но раз тут оказалась ты, моя поездка имела смысл». Но вспомнить его целиком у меня не очень получалось, а через какое-то время я и вправду заснула.

Наутро воспоминания о моем странном знакомстве не то чтобы стерлись, но определенно померкли, утратили реальность. С нормальной женщиной никак не может произойти ничего подобного. Нечего даже и думать, надо жить дальше, а как жить и с кем – непонятно, потому что рядом со мной лежит и мирно сопит, чуть шевеля губами, мой Саша. Я проснулась очень рано и с интересом ученого-исследователя, не без доли садизма, кстати, рассматривала его лицо, такое знакомое и родное, ставшее мне безразличным. Как все в мире странно, вот он – живой, доступный, согласный терпеть мои выкрутасы, а я люблю воспоминания о человеке, которого видела всего раз в жизни. Может быть, я кругом не права?

– Ты что не спишь? – сонно пробормотал Саша, почувствовав мой взгляд, и придвинулся ко мне, притянул меня к себе одной рукой.

– Спи-спи, – шепнула ему я и откинулась на подушку.

Шушера, вернувшаяся под утро, мирно дремала у нас в ногах, но тут она подняла свою плоскую пушистую морду и потерлась ею об мои пятки. В знак одобрения, не иначе. Она-то уж точно не жалела своих кавалеров. Я вздохнула, выскользнула из-под Сашиной руки, захватив из-под подушки телефон, и вышла во двор, вставив босые ноги в теплые зимние валенки с галошами и замотавшись в папину куртку.

«Не позвонил», – удивленно отметила я, прикуривая сигарету.

Я затянулась вкусным дымом, перемешавшимся с морозной свежестью майского утра, еще раз бросила взгляд на дисплей аппарата и сунула его в карман. Честно говоря, я была уверена, что Константин позвонит, стоит нам только расстаться. Почему? А действительно, почему я была уверена в такой несусветной глупости?

«Ну и ладно», – пожала плечами я, подавив странное желание расплакаться. Чай, не барышня, и, чай, не «шешнадцать». Переживу.

Я достала из другого кармана куртки заветный листок бумаги, посмотрела на него внимательно, но так, чтобы все-таки не видеть номера. И, стараясь не думать ни о чем, поднесла к листочку зажигалку и сожгла его дотла. Сама бы я звонить Константину все равно не стала. Мало ли чего мне приглючилось в весеннем лесу.

– Что ты тут делаешь? – раздался голос за моей спиной.

Саша стоял на крылечке в одной майке и забавно дрожал. Все-таки жаль мне с ним расставаться.

– Курю.

– Так рано? Это вредно.

– И что? Зато я вчера весь вечер не курила.

– Потому что спала, – усмехнулся он и достал пачку своих «Winston».

Мы молча покурили, любуясь красотами природы. Потом я сказала:

– Я думаю, нам с тобой лучше расстаться.

– Что? – не сразу понял он, хотя тут же побледнел. Может быть, от холода. Все же ночи в мае еще холодные.

– Я – не то, что тебе нужно. Ты отличный парень, я была бы рада, если бы мы с тобой остались друзьями, но…

– Но ты меня бросаешь, – закончил он за меня.

Я вздохнула и прикурила еще одну сигарету.

– Да.

– Почему?

– Я же сказала, все из-за меня. Я тебе не подхожу, – аккуратно пояснила я.

На его месте я бы лучше приняла именно этот вариант объяснения, но он поступил иначе.

– Я сам решу, подходишь ты мне или нет. Что произошло? У тебя кто-то появился?

– Никого у меня нет, – гордо заявила я, и это было правдой, я ведь сожгла бумажку. У меня никого.

– Саша, но это же ерунда какая-то. Нам ведь хорошо вместе. Я думал, мы с тобой на фотовыставку поедем. В Египет.

– В Египет ты найдешь с кем поехать, желающих будет – целая очередь.

– Это… это неправильно, – пожаловался он. Я кивнула. Действительно, ничего правильного в том, что происходило сейчас, не было. – Интересно, ты давно так решила? Еще до шашлыков или после?

– Какая разница? – смутилась я.

Конечно же, тот факт, что я решила это еще до поездки сюда, не делал мне чести. Но чести я сейчас уже и не хотела. Я мечтала, чтобы все поскорее кончилось. Саша же сплюнул попавшую на язык табачинку и зло бросил:

– Ты всегда все разрушаешь. Ты просто боишься, что тебя бросят первыми! Ну и что, хорошо тебе? Или ты думаешь, за тобой кучи принцев в очередь выстроятся?

– Ты хочешь сделать мне больно? Что ж, считай, что тебе удалось, – пожала плечами я. Кучи принцев? Скажет тоже. Тут даже из электричек не звонят.

– Извини, – опустил глаза он. – Я сам не знаю, что говорю. Это так неожиданно.

– Саша, пойми, так будет лучше для нас обоих, – добавила я, но он замотал головой.

– Пустые слова, так всегда говорят, – изменившимся голосом сказал он и задрожал еще больше. Я даже испугалась, что он сейчас заплачет. Пустит эту самую скупую мужскую слезу. И пожалела, что не отправила ему прощальное SMS. Мне казалось, что это будет слишком жестоко и непорядочно, особенно по отношению к Саше, потому что он действительно хороший. А я – мерзавка.

– Пусть так. Я сказала то, что должна была сказать.

– Тогда я уезжаю, – помолчав, выдавил он и бросил сигарету. Потом немного суетливо подскочил с места и кинулся собирать свои вещи. Он зашел в дом, а через пять минут выбежал из него, уже одетый и обутый в кроссовки. Закурил снова, пока загружал машину, а я все-таки не выдержала и принялась малодушно носиться вокруг, пытаясь оправдываться и говорить какие-то уже несущественные вещи, жаловаться на то, что я и в самом деле полная дура и не умею ценить того счастья, которое само плывет мне в руки.

– Напиши об этом статью! – вдруг гаркнул он так, что я подпрыгнула на месте.

Он завел машину и уехал, оставив после себя только клубы белого дыма. Да и те рассосались и исчезли через несколько минут, а ко мне подошла Шушка, мягко потерлась об мои ноги и запрыгнула ко мне на колени.

– Что тут произошло? – Из дома выглянула сонная, ничего не понимающая мама.

– Ничего особенного, спи, мам, – досадливо пробормотала я.

Надо было все же потерпеть с прощанием до Москвы. Но не шмогла я, не шмогла!

– А где Саша?

– Он уехал.

– Куда?

– Туда. – Я глупо махнула в сторону дороги, а мама, сообразив, что я несу какую-то ересь, выскочила во двор в одной ночной рубашке.

– Вы что, поссорились?

– Нет, мам. Иди в дом, простудишься.

– Не поссорились?

– Мы не поссорились, мы расстались. Извини, что так получилось, что прямо тут. Но так уж вышло. Мам, слушай, иди в дом!

– Я так и знала! – всплеснула руками мама. – Ты просто сумасбродная балда. Тебе двадцать восемь, Саша, а он – отличный парень. А ты опять туда же? Я уже старая, я хочу внуков, о правнуках я даже и не мечтаю. И, скажи на милость, кто ж тебе тогда нужен?

– Никто, – буркнула я, вспомнив Константина в светло-голубых джинсах и бежевой куртке. Вчера мне на секунду показалось, что мне всю жизнь был нужен именно он. Но теперь оставалось лишь мужественно терпеть, выслушивая вполне справедливые попреки моих родителей. Они-то любили меня, они хотели мне только хорошего. Я-то сама ведь не понимаю, в чем мое счастье. Все думаю то о работе своей, то о кошке. А семья – самое ценное, что только и может быть у человека.

– Да-да, и не считай, что все это – наши старческие бредни. И в кого ты такая уродилась? – возмущались они.

«В Шушеру», – про себя сказала я, собирая свой рюкзачок. Теперь-то мне пришлось возвращаться домой на электричке. Возможно, что на той же самой, что вчера уехал он. Черт, надо все-таки как-то выбросить его из головы. Но не получалось, я все равно думала о нем, снова и снова пытаясь понять, почему он не позвонил. Ведь что-то же было между нами, мы оба это почувствовали. А теперь я по собственной глупости должна тащить рюкзак с вещами и Шушеру в домике на себе, пешком, через лес.

До станции я доплелась только за час, опоздала на одну электричку, а в другой села на единственное оставшееся место, но рядом в ту же секунду появилась очень жалобная старушка, переминающаяся с ноги на ногу. А поскольку я не выношу вида таких старушек и меня моментально начинает колоть совесть (хорошее, что ни говори, у меня было воспитание), я встала и до конца поездки просидела верхом на Шушкином домике прямо в тамбуре.

«Господи, как же хорошо дома», – подумала я, вытряхнув возмущенное животное на пол в нашей родной квартире. И мы обе, не сговариваясь, тут же пошли на кухню, вымыли руки (Шушка вылизала лапы, конечно же) и сели пить чай на нашем подоконнике, глядя на яркую реку из света фар и габаритных огней. Легкая грусть, связанная с теперь уже тотальным одиночеством, не пугала и не смущала меня. Грусть – вполне интересное чувство, оно имеет свой вкус и аромат, и иногда оно очень даже уместно. Например, когда ты не дождалась звонка от понравившегося тебе мужчины. Смертельно понравившегося, да, до дрожи в коленях. Ну и что? Ну и ладно, ничего. За грустью придет радость, за радостью что-нибудь еще, а мне надо написать несколько статей, так что на грусть, по большому счету, времени нет. И я, исполненная удовольствия от того факта, что я такая вот сильная и устойчивая к любым, даже очень сильным чувствам, гордая собой, отправилась к ноутбуку.