Сокрытие части информации допустимо до тех пор, пока ребенку не исполнилось двенадцать лет. После этого ребенок должен узнать всё

Ребенок младшего и школьного возраста может оказаться не в состоянии понять все, что с ним произошло. Например, было бы совершенно неуместно пытаться объяснить, что такое проституция, маленькому ребенку, который не имеет понятия о сексуальности. Иногда лучше, чтобы ребенок узнавал свою историю «порциями» в соответствии с уровнем его развития. В главе 8 говорится о том, как представлять тяжелые факты детям, находящимся на разных этапах развития.

Усыновители знают уровень развития ребенка лучше, чем кто бы то ни было. Поэтому каких-либо «правил» относительно того, в каком возрасте ребенок должен получать ту или иную информацию, попросту не существует. Это зависит от уровня развития ребенка и его способности к пониманию сложных аспектов человеческих взаимоотношений. Каждое такое решение должно приниматься индивидуально.

Почти все дети подросткового возраста (если только они не отстают в развитии) обладают достаточно хорошо сформированными когнитивными навыками и вполне готовы знать все о своем прошлом.

На вопрос «Что можно говорить усыновленному подростку?» мы отвечаем: «Всё». Усыновленный ребенок заслужил право знать всё, что касается его жизни, его прошлого. Иными словами, он вправе знать свою историю, если в силу каких-либо причин усыновители не рассказали ему эту историю, пока он был ребенком. Они просто обязаны сделать это, когда он станет подростком».

Здесь, правда, есть одно «но»: подростки в большинстве случае мало доверяют тому, что слышат от взрослых. У них есть своего рода неписаное правило ставить под сомнение все, что говорят взрослые вообще и родители в первую очередь. В силу этого рекомендуется, чтобы усыновители рассказали ребенку все еще до того, как он вступит в бурный подростковый возраст. Парадоксальным образом в 11 или 12 лет ребенок способен понять и принять то, что может быть отвергнуто подростком.

«Инстинктивно усыновители стремятся отложить трудный разговор с ребенком до тех пор, пока он не станет старше, иногда до наступления старшего подросткового возраста. Из своего опыта могу сказать, что это не лучшее время для такого разговора. Перед подростками стоят две задачи развития, которые осложняют обработку сложной информации: индивидуация и отделение от семьи. Подростки переоценивают свои ответы на вопрос: «Кто я такой?», опираясь, по крайней мере отчасти, на то, что им известно о своем прошлом. Они готовятся покинуть семейное гнездо…И это для них тяжелое время, когда они не слишком восприимчивы к новой, другой и часто негативной информации о своем наследии. Несмотря на свою кажущуюся уязвимость, дети младшего возраста, как правило, легче принимают негативную информацию – они тоже чувствуют боль, смятение и чувство вины, но при этом менее склонны к принятию на себя чувства вины/стыда за действия/решения других людей. У детей в возрасте 8–10 лет есть больше времени, чтобы переработать, «переварить» полученную информацию и вернуться к позитивному самоощущению еще до того, как они приступят к эмоциональной подготовке по отделению от семьи».3