Усыновление глазами усыновителей: основные проблемы, способы их преодоления, стили общения

Марку сейчас семнадцать. Раньше он все время расспрашивал меня о своей биологической семье. Я ему просто сказала, что сейчас мы его семья, а остальное неважно. Больше он об этом не говорил. Ну и слава Богу!

Вчера вечером Келли пришла ко мне в комнату и спросила, почему ее биологическая мать от нее избавилась. Мы часто говорили с ней о ее удочерении и о том, что она наша избранница, и мы ее сильно любим. Я как-то всегда думала, что для десятилетней девочки этого будет

достаточно.

Роберт – ему сейчас 14 лет – часто задавал вопросы о своей биологической матери. Нам о ней всё рассказали, и мы всегда отвечали на эти вопросы очень подробно. И еще я спрашивала у него, что он чувствует, когда задает такие вопросы. Он знает, что мы всегда

открыты для разговора об усыновлении.

Казалось бы, нет ничего сложного в том, чтобы обсуждать тему усыновления с детьми и подростками и отвечать на их вопросы. Нужно ведь только отвечать на заданные вопросы. Между тем, для некоторых усыновителей не всё так просто. Почему?

Основные проблемы, с которыми сталкиваются усыновители

Проблемы усыновленных детей хорошо изучены. Но они являются не единственными участниками усыновительной триады, у которых возникают проблемы. Есть они и у усыновителей. То, как они решают эти проблемы, напрямую сказывается на их подходах к усыновлению как одному из способов создания семьи и на стиле их общения с усыновленными детьми. Рассмотрим три такие проблемы.

Утрата

Мы стали родителями, когда нам было 38 лет. Мика попал к нам, когда ему было всего три дня от роду. Мы были просто в восторге! И вдруг мы поняли, что теряем друзей. У всех у них дети уже почти взрослые. О чем им говорить с людьми, которые весь день носятся с грудным ребенком?

Марк и Шила,усыновители

Усыновление – это единственный вид отношений между людьми, в котором все участники переживают утраты. «Без утрат не было бы усыновления. Утраты – ступица колеса усыновления».

Первой и главной утратой для многих усыновителей является бездетность. В молодости люди мечтают о том дне, когда они станут родителями, даже не задумываясь о том, что этого может не случиться. Те, кто становятся усыновителями в результате такой утраты, расстались с мечтой иметь биологических детей. Есть в их жизнях и другие утраты:

• утрата статуса биологического родителя;

• утрата возможности подарить своим родителям биологических внуков;

• утрата биологической связи с будущим;

• утрата отношений с друзьями из-за разницы в возрасте детей.

Не обходится без утрат и при усыновлении ребенка более старшего возраста. В этом случае усыновители теряют возможность наблюдать, как ребенок развивается в раннем детстве. Им нечего сказать, если ребенок спросит: «Сколько волос было у меня на голове, когда я родился? Во сколько лет я сделал свой первый шаг? Какое было мое первое слово?». Для них также безвозвратно утрачена возможность оградить ребенка от насилия и небрежения, с которыми он столкнулся в первые годы своей жизни.

Понимание того, как переживание этих утрат влияет на отношения между усыновителями и усыновленным ребенком, является важной задачей, на выполнение которой уходят многие годы. Неспособность или нежелание разрешить эти утраты может привести к серьезным последствиям.

В своей книге Second Choice (Второй выбор) Robert Anderson пишет об утратах так: «Жизнь представляет собой череду утрат, которые сами по себе не ведут к развитию психопатологии. Лучше смотреть утратам в лицо. Попытка проигнорировать утраты или уменьшить банальными

фразами их значимость избавляет от необходимости скорбеть об утраченном, но ведет к тому, что человек не сможет себя уважать в более отдаленном будущем».

Если усыновители уходят от разрешения переживаемых ими утрат, может возникнуть эффект «домино», который повлияет на их будущее отношение к усыновлению и к усыновленному ребенку. Неразрешенные утраты могут:

• повлиять на способность усыновителей признавать боль, связанную с усыновлением, и помочь ребенку справиться с этой болью;

• заставить усыновителей прибегать к различным стратегиям самозащиты, что может помешать в формировании эмоциональную привязанность к ребенку;

• заставить усыновителей проецировать прошлые страхи и убеждения на сегодняшние события и новые отношения.

Неразрешенные утраты влияют на все аспекты нашей жизни: физические, эмоциональные, личностные, духовные. Однако утраты являются не единственной проблемой, с которой приходится сталкиваться усыновителям.

Стыд

Я годами мучилась от сознания того, что мои подруги рожали второго, третьего ребенка, а я оставалась бездетной. Я начала думать, что со мной что-то не так. Я никак не могла понять, за что судьба сыграла со мной злую шутку: то ли я не заслуживала иметь детей, то ли я сделала в жизни что-то ужасное.

«Нет ничего тяжелее, чем постоянно жить с неизбывным чувством стыда. Того, кто отягощен этим чувством, не покидает ощущение, что он никчемный, несовершенный, ущербный, недостойный, ненастоящий человек». Чувство стыда не связано с чем-то, что мы сделали или не сделали. Оно поражает нас в самое сердце. Оно проникает вглубь нашего естества. Оно твердит нам, что мы достойны презрения, только презрения. «Чувство стыда ни с чем не сравнимо – это настоящая болезнь души».

Чувство стыда черной тенью витает над многими из тех, кто решается на усыновление из-за неспособности иметь детей. Оно убивает радость в их жизни, лишает всякого смысла их отношения с близкими людьми. Они постоянно задаются вопросом: «Неужели мы настолько плохи, что Богу было угодно лишить нас возможности продолжить свой род?».

Чувства утраты и стыда могут повлиять на то, как усыновители говорят об усыновлении со своим ребенком. Но есть еще одна проблема, которая мешает здоровому общению в семье усыновителей.

Отвержение

Проблема отвержения чаще всего всплывает в контексте обсуждения эмоциональных трудностей, с которыми сталкиваются усыновленные дети и взрослые. При этом почему-то считается, что эта проблема не стоит перед усыновителями. Между тем, отвержение может оказывать существенное влияние на их жизнь, правда, в не столь очевидной форме. Речь идет о признании значимости отношений между усыновителями и усыновленным ребенком.

Если родственники и друзья отказываются признать усыновителей «настоящими» родителями, последние воспринимают это как отвержение. Если родственники и друзья отказываются признать усыновленного ребенка «настоящим» членом семьи, усыновители воспринимают это как отвержение. Произошедшее много лет тому назад столкновение между Dr. H. David Kirk, отцом трех усыновленных детей, и его родственниками представляет собой превосходный пример такого отвержения. Он пишет: Вернувшись с конференции в Чикаго, я узнал, что хозяйка решила переехать обратно в маленький домик, который мы у нее снимали. Нам пришлось искать себе другое место. Мы остановили свой выбор на доме, строительство которого должно было завершиться к началу осени, но в конце августа строители еще даже не приступили к возведению стен. Через неделю мы могли оказаться без крыши над головой – надо было срочно что-то делать. Наши с женой родители жили в Калифорнии, но только у родителей жены в доме было свободное место. Через год жизни в Монреале моя семья была вынуждена переехать на новое место без меня. Я остался, чтобы завершить обучение в университете и попытаться ускорить строительство нашего нового дома…

Прошло несколько недель. Всем хотелось, чтобы вынужденное расставание поскорее закончилось. Дом был почти готов к сдаче, и мы с Руфью договорились, что она с ребенком вернется в Монреаль. Перед отъездом Руфь спросила у матери, может ли она забрать колыбель, в которой Дебби спала, пока они жили у родителей – своего рода семейную реликвию. «Можно я возьму колыбель? Дебби надо будет где-то спать в нашем новом доме». После продолжительной паузы ее мать ответила: «Боюсь, что нет – она обещала отдать колыбель своему первому внуку, который вскоре должен был родиться у младшей сестры Руфи».

Тим и Трэйси Миллер, усыновители Джастина, столкнулись с похожим отвержением и неприятием. Джастин родился в Гватемале и был усыновлен в возрасте пять месяцев. Позднее в семье родилось еще трое детей. Трэйси делится своими переживаниями: Я пошла за покупками в бакалейный магазин неподалеку от нашего дома. Джастин трех с половиной лет, стоял рядом с тележкой вместе с двухлетним Джебом и годовалой Аллисон. Дети, естественно, были мало похожи друг на друга – у Джастина был гораздо более темный цвет кожи. Ко мне

подошла женщина и начала расспрашивать меня о детях.

Это ваши дети? – спросила она.

Мои, – ответила я.

Ну, эти двое, понятно, ваши, а вот где вы взяли этого? – сказала она,

указывая на Джастина.

Я растерялась, быстро пробормотала: «В Южной Америке» и пошла к кассе, надеясь, что Джастин не услышал наш разговор».

Такое неявное отвержение и неприятие глубоко ранят и усыновителей, и детей. Dee Paddock пишет: «Люди часто спрашивают усыновителей в присутствии усыновленных детей: «А у вас есть свои собственные дети?». Вновь и вновь вид наших детей вызывает у них непонятную слепоту и неспособность понять, чтo они для нас значат!».

Утраты, стыд и отвержение вне всяких сомнений влияют на то, как усыновители решают проблемы, связанные с усыновлением. Итак, что помогает им справляться с этими проблемами?