Отступление: Об инстинкте самосохранения, стадно-стайном поведении и человечности

В животном мире инстинкт самосохранения управляет всей врождённой и приобретённой алгоритмикой реакции особи всякого вида на реальную опасность или видимость опасности. В животном мире все поведенческие программы, подчинённые инстинкту самосохранения, разделяются на два класса, которые можно именовать по наиболее ярко проявляющемуся в каждом из них действию:

· либо «УБЕЖАТЬ» (в том числе и спрятаться, замаскироваться на фоне окружающей обстановки, чтобы стать «невидимым» для опасности, а также и не входить в зону действия опасности, упреждающе учуяв её);

· либо «НАПАСТЬ САМОМУ».

Кроме того в животном мире части биологических видов свойственна стадность и стайность. Стадность-стайность в животном мире порождает определённое качество силы, перед которой не могут устоять даже самые свирепые и сильные одиночки как своего собственного, так и других видов: и те, для кого представители стадного вида — пища, и те, кто сам может быть пищей для стаи.

Русский язык делает различие: те, на кого охотятся, именуются стадом; те, кто охотится, именуются стаей. Хотя алгоритмика образования и того, и другого на основе объединения множества особей во многом сходна, но есть и разница, которая состоит прежде всего в том, что детёныши всегда пребывают в стаде, будучи под защитой его силы; а в охотах стаи участвуют только достаточно взрослые особи, самки же охраняют детёнышей вне охотящейся стаи. Но в любом из случаев вследствие порождения определённого качества силы алгоритмика стадно-стайного поведения сопряжена не только с алгоритмикой добывания пищи, но и с инстинктом самосохранения.

У человека инстинктивная алгоритмика поведения способна порождать как стадность, так и стайность — в зависимости от обстоятельств. И в зависимости от обстоятельств инстинкт самосохранения, переключаясь с реакции типа «напасть самому» на реакцию типа «убежать», может быстро обращать уверенную в себе «стаю» «Homo Sapiens» в трусливое «стадо», а обратное переключение с «убежать» на «напасть самому» также быстро способно превращать трусливое «стадо» «Homo Sapiens» в беспощадную «стаю».

И стадность, и стайность в алгоритмике коллективного поведения «Homo Sapiens» порождается на основе нечеловечных типов строя психики (в том числе и в разного рода массовых уличных акциях социального протеста). При этом у вида «Homo Sapiens» инстинктивно обусловленная алгоритмика стадно-стайного поведения стирает личностное своеобразие каждого, кто охвачен ею, поддавшись чувству стадности-стайности.

Жизнь же человека такова, что во многих обстоятельствах он не в праве ни «убежать», ни «напасть сам», но в условиях реальной или мнимой опасности он обязан по Жизни исполнить возлагаемую на него Богом в Промысле миссию, доверяя свою жизнь и смерть непосредственно Богу и сохраняя на протяжении всей своей жизненной миссии личностное своеобразие; а в каких-то других обстоятельствах он обязан не входить в зону действия опасности, исполняя некую миссию в Промысле.

И соответственно исполнение миссии в русле Промысла требует не только владения знаниями и навыками, но и неподвластности инстинктам, в том числе и инстинкту самосохранения, потому, что под его властью нет места вере человека Богу, поскольку инстинктивно обусловленная алгоритмика самосохранения подавляет сознание человека, обрывая обоюдосторонне направленный диалог человека и Бога. Иными словами, инстинкт разрывает религию в клочья[356], а животная по её существу “вера” инстинкту самосохранения подменяет собой человечную веру Богу.

В человечной вере Богу нет места и стадно-стайному поведению, потому что у Бога с каждым человеком — свой разговор, в котором за человеком не признаётся право на занятие позиции: «А что я? Я — как все…», — ибо своеобразие каждой личности, предопределённое Богом, лежит в основе соборности людей. Это и отличает соборность и от стадности, и от стайности[357]; а занятие позиции: «А что я? Я — как все…», — представляет собой одну из форм выражения несостоятельности в качестве человека того, кто отрёкся от личностного своеобразия самого себя, и представляет собой разновидность неверия Богу и отказа от живой религии.

И началу активизации инстинкта самосохранения соответствует одна из развилок в алгоритмике личностного становления, определяющая одну из составляющих мужского и женского типов психики.

В жизни многих биологических видов в животном мире Земли нормально, чтобы беременные самки или самки, кормящие и занятые воспитанием детёнышей, находились бы в безопасности, и тем более — не вступали бы в «боевые столкновения» с представителями своего и других биологических видов; также нормально, чтобы непосредственную защиту самок и детёнышей от опасностей такого рода (главным образом внутрибиосферного происхождения) осуществляли самцы, не обременённые функциональной нагрузкой вынашивания и вскармливания потомства. И соответственно этим функциям в жизни биологического вида обоих полов настроены и инстинкты, включая и инстинкт самосохранения особей каждого пола.

Но в нормальной жизни человечества и каждого из людей не должно быть места многому из того, что свойственно животному миру, и прежде всего: человек не должен быть безусловно подвластен инстинктам. Однако инстинкты он несёт в себе генетически, будучи частью биосферы Земли, а преодоление власти инстинкта самосохранения над психикой человека неизбежно происходит соответственно функциональной нагрузке и особенностям инстинктивной алгоритмики поведения представителей каждого пола в жизни вида Человек разумный.

Есть два естественных способа обеспечения безопасности:

· упреждающе чувствовать опасность и не входить в зону опасности даже, если в ней есть что-то манящее и привлекательное;

· входить в зону опасности и действовать в ней, преодолевая и подавляя опасность или уклоняясь от её поражающих факторов. Если это осуществить не получается, то остаётся либо покинуть зону действия опасности (что тоже не всегда удаётся осуществить), либо принять воздействие опасности на себя, что может привести и к гибели.

Также есть два уровня рассмотрения проявления обоих способов обеспечения безопасности: личностный и общественный. Начнём рассмотрение с личностного.

И тот и другой способ реакции на опасность может быть как бессознательно-автоматическим, так и осознанно целенаправленным, т.е. волевым. Но в культуре толпо-“элитарной” цивилизации, где подавляющее большинство населения живёт, не достигая в течение жизни человечного типа строя психики, оба способа обеспечения безопасности носят большей частью инстинктивно обусловленный характер и имеют свои культурные оболочки, маскирующие их инстинктивную суть атрибутами цивилизации, свойственными культуре. Но главное состоит в том, что они отождествляются с проявлениями «женственности» и «мужественности», поскольку в жизни биологического вида первый из них более соответствует функциональной нагрузке самки, а второй более соответствует функциональной нагрузке самца. И действительно:

В личностном развитии девочек инстинктивно преобладает первое: упреждающе чувствовать опасность и не входить в её зону, даже не осознавая характера опасности. Эту реакцию на опасность, в случае её инстинктивной обусловленности, можно отнести к типу «убежать».

В жизни девочек период активизации инстинктивно обусловленной такого рода упреждающей реакции на опасность (не соприкасаться) соответствует тому периоду в жизни мальчиков, когда они буквально ищут приключений и опасностей, а то и создают их сами на пустом месте, что влечёт за собой неприятности как мелкие, так и крупные. Вследствие этого у взрослых складывается ощущение, что девочки взрослеют раньше мальчиков не только телесно, но и личностно-психологически, поскольку, пока мальчики приносят домой неприятности, обусловленные созданием и преодолением разнородных опасностей, — девочки становятся помощницами взрослым в делах житейских[358].

Из этой же упреждающей реакции на опасность типа «не соприкасаться» проистекает и склонность женщин к благоустройству и созданию уюта, как к одному из способов недопущения разнородных опасностей в зону её непосредственного обитания. Но эта же особенность алгоритмики женской психики, подчинённой инстинкту самосохранения, сдерживает женщину по принципу «волков бояться — в лес не ходить» и в творчестве: в истории нынешней глобальной цивилизации выдающиеся деятели искусств, науки, изобретатели в технике — большей частью мужчины, которые вторгаются в область неизвестного и потенциально опасного, в результате чего в культуре человечества появляется что-то новое, ранее ей не свойственное. Действительно:

В личностном развитии мальчиков инстинктивно преобладает второе: входить в зону опасности и, действуя в ней, преодолевать и подавлять опасность или достигать каких-то целей, непосредственно с опасностью не связанных. Эту реакцию на опасность, в случае её инстинктивной обусловленности, можно отнести к типу «напасть самому».

И в толпо-“элитарном” обществе разнородное, и прежде всего научно-техническое творчество мужчин, действительно большей частью выражает инстинктивно обусловленную реакцию на опасность типа «напасть самому»: природная среда обитания — опасность; вся техносфера — средства защиты от природной среды обитания, либо средства нападения на неё[359].

Поэтому в толпо-“элитарной” цивилизации с количественным преобладанием в ней нечеловечных типов строя психики мужчинам нет особых причин гордиться своими творческими достижениями, поскольку многие беды и проблемы человечества — сопутствующие их творческим достижениям эффекты, которые осуществились в жизни только потому, что мужчины в творческих порывах не чувствовали тех опасностей, которые они порождают своим творчеством для других людей, подчас во многих поколениях.

Теперь перейдём к общественному в целом уровню рассмотрения проявлений обоих способов обеспечения безопасности.

«Не входить в зону опасности» — реакция на опасность эффективная, но тихая и не сопровождающаяся в своих проявлениях зрелищной эффектностью, что наряду с неготовностью изрядной части женщин к осмысленно-целесообразным волевым действиям в условиях опасности и породило расхожее мнение о трусливости женщин в сопоставлении их с мужчинами. «Преодолевать и подавлять опасность» — реакция в своих проявлениях яркая, бросающаяся в глаза, что наряду с неготовностью изрядной части женщин к осмысленно-целесообразным волевым действиям в условиях опасности и породило представления о преимуществе мужчин в храбрости в сопоставлении их с женщинами.

В историческом прошлом первый способ обеспечения безопасности обществ, культур и региональных цивилизаций выражается в том, что пророчицами, предостерегающими от опасностей, — чаще были девушки и женщины; а вождями, организаторами коллективной деятельности, под водительством чьей воли, опасности преодолевались, — чаще были юноши и мужчины.

И это статистически выражающееся в жизни общества распределение мужчин и женщин по способам обеспечения безопасности в силу своего господства[360] на протяжении многих поколений в толпо-“элитарной” культуре почитается естественным и потому единственно возможным. Но это не так.

Ущербность культуры может состоять и в том, что в ней в качестве способа обеспечения безопасности воспринимается только второй. Первый способ в ряде случаев не воспринимается вообще, либо расценивается как трусость, не достойная человека[361]. А один из видов извращённости культуры состоит в том, что оба способа находят своё место в культуре и признаются ею как достойные человека, но противопоставляются друг другу: первый — как присущий исключительно женскому началу, а второй — как присущий исключительно мужскому началу. Это противопоставление влечёт за собой:

· взаимное непонимание и обособление представителей обоих полов и, — как следствие их взаимонепонимания, — взаимно исключающие несовместимые между собой действия мужчин и женщин в одних и тех же общих для них ситуациях как мелко-бытовых, так и общественной в целом значимости;

· ярко выражающуюся неспособность многих женщин осмысленно целесообразно действовать в условиях наступившей опасности, что выливается в бабьи истерики, вой, которые переходят в более или мене продолжительную эмоциональную подавленность и которые способны ещё более усугубить сложившееся положение;

· ярко выражающуюся бесчувственность многих мужчин к надвигающимся опасностям, вследствие чего они слепо входят в зону опасности, не будучи готовыми к тому, чтобы превозмочь их[362], что приводит к травматизму, к гибели, к ещё более кошмарным, чем женские, мужским истерикам и иным психическим срывам;

· всё это влечёт за собой множество вторичных неприятных последствий, действие которых ощутимо подчас на протяжении нескольких поколений как в жизни поколений родственников, так и в жизни общества в целом.

В прошлом (XII в. до н.э.) в результате такого рода извращения культуры пала Троя: девственница Кассандра, жречица[363] Аполлона, предостерегла троянцев от того, чтобы они выкрали чужую жену Елену Прекрасную в жёны Парису, сыну царя Приама, предсказав гибель государства в войне, которая неизбежно возникнет в результате этого оскорбления ахейцев троянцами; мужи́ — неоспоримо храбрые и умелые воины — не вняли даже предостережению жречицы, а не то, что простой женщине. В итоге: девять лет войны; Троя пала, кто не погиб или не успел умереть естественной смертью, — те в рабстве.

Имя Кассандры стало нарицательным для именования тех, кто предостерегает от опасностей, но кому шибко “умные”, а в действительности бесчувственные окружающие не верят. Широко известный миф объясняет факт всеобщего неверия троянцев Кассандре не извращённостью культуры взаимоотношений полов в Трое, а уводящим от существа дела «благовидным» предлогом: дескать, Кассандра отказала своему непосредственному «мистическому начальнику» — богу Аполлону — в удовлетворении его похоти, и тот от обиды наложил на неё проклятие: её предсказаниям никто не будет верить.

В ХХ веке аналогичный пример показала нацистская Германия, которой среди всего прочего был свойственен и культ тезиса «Германские мужчины — самые мужественные в мире, германские женщины — самые женственные в мире». В итоге: шесть лет войны без малого; третий рейх рухнул, так и не заметив, как стал орудием в руках хозяев еврейства и заправил Библейского проекта порабощения всех, но успел нагадить всем народам Земли; Германия платит репарации Израилю — государству, которого не существовало в период войны, в которой она потерпела сокрушительный разгром, и это — одна из современных разновидностей рабовладения[364].

И в ныне господствующей культуре нет понимания того, что вышеназванные два способа обеспечения безопасности — взаимно дополняющие составляющие одного и того же алгоритма обеспечения безопасности как личностной, так и коллективной. И этот алгоритм обеспечения безопасности может быть осуществлён в личностной психике в его полноте только в результате преодоления человеком власти инстинкта самосохранения.

Таковы исторические итоги, из которых необходимо сделать вывод на будущее.

Для человека естественно обеспечение безопасности как личностной, так и коллективной вплоть до общественной в целом на основе подчинения его воле, осознанной и целеустремлённой, обеих способностей: как упреждающе чувствовать опасность, и не входить без промыслительной надобности в зону опасности; так и действовать в зоне опасности, осуществляя поставленные цели, устраняя или преодолевая опасность на основе осознанно целесообразных волевых действий, лежащих в русле Промысла.

Входить зону опасности? либо не входить в неё? а если войти, то что в ней делать? — определяется самим человеком по совести в нормальном единстве эмоционально-смыслового строя его психической деятельности тем, как человек чувствует и понимает свою миссию в осуществлении Промысла Божиего. И человек должен различать в себе как животные инстинктивно обусловленные страхи и повадки, рядящиеся в различные культурные оболочки, так и целесообразность действий, лежащую в русле Божиего Промысла. В этом и состоит храбрость человеческая.

Носители типов строя психики зомби и демонического отчасти тоже неподвластны инстинкту самосохранения, однако это — неподвластность на основе искусственно культивируемой ущербности алгоритмики психики. На особенности алгоритмики психики зомби и демонов мы отвлекаться не будем, не имея такой необходимости в русле тематики настоящей работы, и потому скажем кратко: для них характерны не храбрость, а невменяемость, т.е. они не ощущают опасности ни заблаговременно, ни находясь в зоне её действия, либо, ощущая, не воспринимают, не расценивают её в качестве таковой. “Храбрость” в стиле зомби расценивается сторонними наблюдателями как «фанатизм», запрограммированность автомата, который сам не может выйти из отрабатываемой им программы[365].

“Храбрость” в стиле демонизма расценивается сторонними наблюдателями либо по её сути как «дьявольская “храбрость”», либо как «очумелость», пьянящее безумие («пьяному море по колено»), поскольку помимо алкоголя пьянить может и многое другое, включая и демонические самооценки, и проистекающие из них притязания.

Быть подвластным страхам в подавляющем большинстве культур почиталось и почитается позорным и недостойным как для мужчин, так и для женщин, хотя идеалы храбрости в толпо-“элитарных” культурах большей частью выражают “храбрость” в стиле зомби или храбрость в стиле демона. И вряд ли в какой культуре женщины действительно более трусливы, нежели мужчины.

Но преодоление власти инстинкта самосохранения в личностном развитии мальчиков и девочек на пути к человечному строю психики протекает по-разному, причём взаимно дополняюще как в границах алгоритмики психики личности, так и в границах алгоритмики коллективной психики общества в целом или общественной группы в его составе; и это нормально. Ненормально другое: что в жизни большинства людей нынешней глобальной цивилизации по причине толпо-“элитарного” характера господствующей в ней культуры этот процесс обрывается, не завершившись, вследствие чего люди скованы всевозможными страхами, или обретают “храбрость” в стиле зомби или демона.

Но вне зависимости от особенностей ныне господствующей культуры путь к человечному строю психики у мальчиков — свой, а у девочек — свой. И одно из принципиальных различий мужского и женского путей к человечному строю психики состоит в том, что в обретении неподвластности инстинкту самосохранения и инстинктивной алгоритмике стадно-стайного поведения:

· для мальчика более естественно — в силу особенностей инстинктивной алгоритмики мужского пола — осваивать упреждающее ощущение и предвидение опасности в ходе обретения навыков преодоления опасности и действий в условиях опасности;

· для девочки более естественно — в силу особенностей инстинктивной алгоритмики женского пола — обретать готовность к преодолению опасности, на основе своего упреждающего ощущения надвигающейся опасности и предвидения как свойственного опасности течения событий, так и потребных ответных действий со стороны человека.

Но в обоих случаях и настройка упреждающего чувства опасности, и выработка алгоритмики целесообразного поведения в зоне опасности обусловлены нравственностью, объединяющей бессознательные и сознательный уровни психики. И соответственно изменение нравственности изменяет и характер упреждающе выявляемых факторов, субъективно расцениваемых как опасность, и характер целеполагания и деятельности в зоне опасности. А одна из причин психологической несовместимости как в коллективах без учёта различия пола, так и в отношениях мужчин и женщин состоит в том, что одни нравственно обусловленно расценивают как опасности то, что другие в качестве опасности не воспринимают, что и проявилось в судьбах Трои и Германии, а также во множестве межличностных конфликтов на тему «ты себя не так ведёшь: лезешь на рожон и меня подставляешь».

В нормальной культуре генетически свойственное каждому полу преобладание одного из двух способов обеспечения безо­пасности не должно подавлять в личностном развитии ребёнка другой способ во избежание возникновения в обществе взрослых взаимных предубеждённости и непонимания со стороны представителей обоих полов, а также слепоты мужчин в отношении надвигающихся опасностей и неспособности женщин к целесообразным действиям в условиях опасности, что сопутствует однобокости развития каждого пола [366].

Далее продолжение основной темы этого подраздела.

* *
*

Пробуждение воли выражает всё более яркое осознание ребёнком самого себя в качестве личности, отличной ото всех других, — неповторимо своеобразной[367]. Но пробуждение воли человека протекает в русле генетической программы развития его организма, которая включает в себя и активизацию каждого из общебиосферных инстинктов в определённом возрасте. Поэтому, начиная с момента пробуждения воли, человек вступает в период борьбы с самим собой, которая имеет место всегда, когда в той или иной ситуации алгоритмы поведения, обусловленные: 1) инс­тинктами, 2) освоенными человеком достижениями культуры, 3) его собственным разумением целесообразности, 4) эгрегори­альным водительством, 5) непосредственным водительством Свыше, — оказываются взаимно несовместными. И в жизни человека период борьбы с самим собой продолжается до тех пор, пока он не достигнет необратимо человечного строя психики, поскольку при всех остальных типах строя психики потенциал внутренней конфликтности алгоритмики психики может быть активизирован какими-нибудь жизненными обстоятельствами. Соответственно уже в детстве неизбежно возникают ситуации, в которых самоосознание ребёнка и выражающая его воля сталкиваются с властью инстинкта самосохранения.

Страхи и опасения реальных и мнимых угроз свойственны всем детям в раннем возрасте, но в период безвольной жизни отношение к ним одно[368], а в период от начала пробуждения воли — отношение к ним уже другое. Ребёнок к этому времени обычно уже знает, что поддаваться страхам, бояться — это плохо. И оказываясь в ситуациях, когда ему становится страшно, он — под воздействием этой культурно обусловленной нормы поведения — своими волевыми усилиями начинает стараться удерживать себя от того, чтобы поддаться власти страхов. То есть воля в своих первых взаимодействиях с властью инстинкта самосохранения учится сдерживать инстинктивную реакцию на опасность типа «убежать», свойственную слабой стороне в инстинктивно управляемом конфликте. Это касается как мальчиков, так и девочек.

Но генетическая программа развития организма всякого вида готовит детёнышей и молодняк ко взрослой жизни, в которой видовой инстинкт самосохранения в ряде случаев будет требовать не только сдержать реакцию типа «убежать», но будет требовать иной реакции на опасность — «напасть самому». И к проявлению этой реакции должны быть готовы и самцы, и самки всякого вида, с тою лишь разницей, что для самцов многих видов это большей частью преобладающий тип реакции, а для самок многих видов это — тип реакции для чрезвычайных ситуаций защиты потомства от непосредственного нападения на них (хотя есть виды, в которых и для самок это основной тип реакции) в тех случаях, когда самцы в силу каких-то причин допустили «боевое соприкосновение» с противником самки, занятой воспитанием детёнышей.

Поэтому, как это не покажется странным многим родителям, дедушкам, бабушкам, детсадовским и школьным педагогам, именно инстинкт самосохранения гонит большей частью мальчиков в возрасте 5 — 13 лет и старше на поиски приключений и опасностей для того, чтобы в приключениях и играх с опасностями в собственную храбрость они могли бы укрепиться в навыках реакции типа «напасть самому», подчинённой инстинкту самосохранения.

Девочки, когда не заняты исключительно девчачьими делами соответствующими их возрасту, сопутствуют мальчикам в их при­ключениях: либо непосредственно в них соучаствуя, либо как сви­детельницы и ценительницы проявлений мальчиками “храб­ро­сти”, которая в этом возрасте большей частью является невольной, а потому и безрассудной. При этом девочки выступают как в роли подстрекательниц к проявлениям мальчиками храбрости, так и в роли сдерживающего фактора в неуместных с точки зрения девочек проявлениях храбрости, подчиняя своей воле мальчиков на основе инстинктивно обусловленной психологической подчинённости мужчины женщине[369].

Но поскольку генетическая программа становления алгоритмики инстинкта самосохранения разворачивается не в естественной природной среде, а в культурной среде цивилизации, то видовой инстинкт самосохранения большей частью скрыт под разного рода культурными оболочками, создающими ложное впечатление о происходящем. По этой причине, если взрослые начинают вспоминать свои детские опасные игры и шалости, которые были очень значимы для них в том возрасте, то они не могут понять, зачем им всё это было надо. Не могут понять прежде всего потому, что взросление сопровождалось становлением иной алгоритмики психики, с точки зрения которой опасные игры и шалости детской поры кажутся сумасбродством; но с точки зрения алгоритмики психики ребёнка, находящейся в процессе развития, они не были сумасбродством, а в них выражалось, как ему тогда виделось, его становление в качестве личности, осознающей собственное своеобразие и тем самым приобщающейся ко взрослости и отделяющей себя от «малышни».

Точно также и для новых подрастающих поколений их опасные игры и шалости — не плод дурной воли детей. И взрослые должны принять это как объективную данность, иначе они не смогут помочь ребёнку благополучно преодолеть этот опасный период его жизни.

Многие игры и шалости действительно представляют реальную опасность и несут угрозу здоровью и жизни как самих детей, так и окружающих (известно множество случаев, когда, спасая заигравшихся с опасностью и попавших в беду детей, погибали взрослые и другие дети). И этим реальным опасностям и угрозам в жизни детей, большей частью мальчиков, соответствует второй пик травматизма и трагических смертей в результате того, что дети играют с опасностями в свою храбрость и кто-то из них ошибается или, будучи увлечён игрой, переступает пределы посильного для него.

Но с этим возрастным пиком травматизма и трагедий связаны два обстоятельства:

· Статистика такого рода происшествий говорит, что они боль­шей частью происходят не тогда, когда ребёнок один, а тогда, когда дети шалят вместе.

· Статистика также говорит, что пострадавший ребёнок и другие участники игр с опасностью как правило знают о возможности несчастного случая, однако вопреки такого рода предостерегающему знанию дети играют на стройках, ищут и взрывают боеприпасы (как времён войны, так и современные — в “горячих точках”), заплывают и лезут куда не надо, вскрывают трансформаторные будки и распределительные щиты, наперегонки перебегают путь поездам и автомобилям, гоняют на велосипедах, мотоциклах, роликах, не соблюдая никаких правил, занимаются пиротехникой и иными опасными видами технического творчества т.п.

Будучи неразрывно взаимосвязаны друг с другом, эти два обстоятельства позволяют понять, что в действительности:

Игры с опасностью в собственную храбрость — не проявления воли ребёнка как таковой, а проявления безволия — алгоритмики стадно-стайного поведения, сопряженной с инстинктом самосохранения и направленной на выявление будущего вожака стаи-стада, наиболее стойкого в готовности проявить инстинктивную реакцию на опасность типа «напасть самому».

Именно эта инстинктивно обусловленная алгоритмика стадно-стайного поведения отсекает волю ребёнка от управления своим поведением и обстоятельствами либо извращает её. Большинством взрослых, а тем более большинством детей, эта алгоритмика и её инстинктивная обусловленность не осознаются, вследствие чего она принадлежит исключительно бессознательным уровням их психики. Поэтому почти все обращения к уровню сознания в психике ребёнка: запреты, угрозы [370], рассуждения о том, почему нельзя делать того или другого, попытки организовать выход энергии детей в русле какого-нибудь безопасного, но неинтересного для них занятия, домашние и школьные репрессии (от лишения чего-то вожделенного до беспощадной родительской порки), — оказываются бесполезными.

Более того, угрозы, направленные на предупреждение беды, большей частью вредны потому, что даже если они не провоцируют ребёнка на то, чтобы он преступил через запрет, утверждаясь в своеволии и тем самым доказывая себе и взрослым, что он уже не малыш, то подталкивают ребёнка ко лжи и скрытности. Последнее, во-первых, не способствует ладу в семье, а во-вторых, сулит ребёнку в будущем проблемы, обусловленные вырабатывающейся у него привычкой лгать, когда того якобы «требуют обстоятельства», поскольку результаты его лжи будут так или иначе возвращаться к нему и его близким по цепям обратных связей в качестве «ответной» информации[371]. Но и тогда, когда ребёнок до лжи словом, недосказанностями и молчанием не доходит, то угрозы (в особенности угрозы, возымевшие своё действие) и репрессии (иногда даже однократно применённые) пресекают и подавляют выработку ребёнком волевых качеств. И это, как следствие, ухудшает его возможности обрести человечный строй психики и решить задачи программ «максимум» и «минимум», предложенные ему в судьбе Богом.

Единственно эффективное средство уберечь ребёнка от тяжёлых несчастий в возрасте игр с опасностями в собственную храбрость, т.е. уберечь ребёнка от него самого и от таких же как он личностно не сформировавшихся его сверстников — помочь освободиться от власти алгоритмики стадно-стайного поведения, обслуживающей в этом возрасте становление алгоритмики реакции «напасть самому на опасность» инстинкта самосохранения и выявляющей лидера стаи-стада в будущей взрослой жизни, что уместно для жизни животного, но не человека.

Но для того, чтобы помочь ребёнку, необходимо, чтобы взрослые понимали, что они имеют дело не с волей ребёнка, выражающей его осознание и понимание происходящего, которая ещё только формируется, а с алгоритмикой бессознательных уровней его психики, замкнутой на коллективную психику, которая включает в себя родовые эгрегоры самого ребёнка; какие-то объемлющие их эгрегоры, поддерживаемые обществом в целом; а также и те мелкие эгрегоры, которые каждый раз совместно со сверстниками порождает сам ребёнок в ходе их игр, включая и игры с опасностями.

Также необходимо понимать, что предпосылки к тому, чтобы ребёнок благополучно преодолел возраст игр с опасностями в собственную храбрость, создаются в предшествующие этапы его личностного развития — в более раннем детстве. И если в раннем детстве имели место какие-то сбои в прохождении этапов личностного становления, то в возрасте игр с опасностью необходимо помочь ребёнку восполнить то, что было упущено в прошлом; о чём говорилось ранее в этом подразделе: навыки произвольной настройки алгоритмики физиологии организма на эффективное чувствование и сопереживание, мышление и психическую в целом деятельность; формирование скелетной основы нравственности на мировоззренческо-богословской проблематике; правильное взаимодействие Различения от Бога, внимания самого человека, и интеллекта, как внутренний источник осознанно осмысленной жизни человека в религии Бога, который есть.

Многие полагают, что все несчастные случаи с детьми, которые играют с опасностями в собственную храбрость, происходят внезапно, что кому-то повезло, а кому-то не повезло; иными словами, что «везение» и «невезение» бесцельно и беспричинно. В действительности такое мнение является следствием того, что и взрослые, так или иначе сопричастные случившемуся несчастью, и дети (как пострадавшие, так и те, кто был соучастником игр с опасностями) просто не обратили внимание на какие-то данные им в Различении предостерегающие знаки или, обратив внимание, всё же не осмыслили их, связав со своими намерениями на будущее и бессознательно-автоматическим (т.е. привычным) образом жизни. Большей частью разного рода мнения о внезапности несчастий являются следствием того, что и взрослые, и дети, некогда придя к неправильным выводам по вопросам мировоззренческо-богословской проблематики, имеют ущербную или извращённую скелетную основу нравственности, не несут в себе личностной культуры взаимодействия Различения, внимания и интеллекта, вследствие чего живут вне осознанно осмысленной религии — сокровенной диалоговой связи человека и Бога.

По причине выпадения из религии в указанном только что смысле они не могут заблаговременно увидеть алгоритмику надвигающейся беды, а в ней — мéста многих событий и фактов, представляющихся им разрозненными и не связанными друг с другом. И поэтому дети не могут избежать бед, играя с опасностями в собственную храбрость; а взрослые не могут предотвратить этих бед.

Для того, чтобы состояться человеком, действительно необходимо уметь сдерживать инстинктивную реакцию типа «бежать от опасности». Поскольку информация и мhры, управляющие алгоритмикой, — объективны, то научиться этому, как и многому другому, можно в воображении, не соприкасаясь с реальной опасностью.

Такого рода обучение и самообучение во внутренних воображаемых мирах человека возможно, и оно может быть не менее результативным, чем обучение наяву в общем всем — внешнем для каждого — мире. Но оно требует, чтобы в психике человека не было противопоставления друг другу и изоляции друг от друга алгоритмики поведения в его внутреннем мире, с одной стороны, и с другой стороны, алгоритмики поведения в общем всем мире. В этом случае алгоритмика, доказавшая свою эффективность во внутреннем мире, субъективно воображаемом единообразно и единомhрно общему всем внешнему миру, легко переносится, не утрачивая эффективности, в общий всем внешний мир.

И хотя дети действительно многому учатся в своём воображении[372] таким способом, однако такого уровня развития личностной культуры психической деятельности, который позволяет не прибегать к реальным экспериментам в общем всем внешнем мире (в том числе и экспериментам над окружающими и над собой), в господствующей толпо-“элитарной” культуре достигают не многие и в более зрелом возрасте.

Соответственно этому обстоятельству, если не удаётся обучиться чему дóлжно во внутренних воображаемых мирах, то невольно приходится учиться в общем всем внешнем мире, в том числе приходится учиться и в детских играх с реальными опасностями умению сдерживать инстинктивную реакцию типа «бежать от опасности».

Если ребёнок преодолевает в одиночку инстинктивный позыв «бежать от опасности», то ему остаётся учиться осознанно осмысленно целесообразно входить в зону опасности, когда это лежит в русле Промысла, и в ней действовать, уклонясь по возможности от поражения вредоносными факторами, свойственными опасности.

Если же по каким-либо причинам[373] в одиночку ребёнок не преодолевает инстинктивный позыв «бежать от опасности», то алгоритмика стадно-стайного поведения, обслуживая становление алгоритмики инстинкта самосохранения, толкает детей на игры с реальными опасностями, в которых дети друг перед другом выказывают свою храбрость, обретая навыки не поддаваться власти страхов и сдерживать инстинктивный позыв слабого «бежать от опасности»; действовать в зоне опасности, уклоняясь от её поражающих факторов.

Но более того, под влиянием известного им культурно обусловленного мнения, что трусом[374] быть плохо, и не понимая, чем храбрость человека отличается и от трусости, и от “храбро­сти” зомби и демона, дети под властью алгоритмики стадно-стайного поведения провоцируют других на игры с опасностями, стараясь превзойти друг друга в “храбрости”, и не всегда могут остановиться, не преступив запрета старших или той черты, за которой они оказываются во власти беды.

С точки зрения атеизма как идеалистического (личностных иерархий носителей публично-церковных и тайно-орденских санов разных вероучений), так и материалистического (личностных иерархий носителей учёных степеней и званий разных академий и университетов), — в такого рода играх с опасностями действуют следующие субъекты и объекты:

· взрослые, которые не доглядели и предоставили детей самим себе;

· сами дети, во всякое историческое время, несущие свою возрастную субкультуру, во многом закрытую от взрослых невниманием самих же взрослых к различиям психики взрослого и психики детей в разные возрастные периоды;

· опасности — как природные, так и техногенные, — которые становятся предметом и ареной игр.

С точки зрения материалистического атеизма Бога нет; с точки зрения идеалистического атеизма Бог есть, но о Нём сами воспитатели и их строгие судьи (оценщики большей частью чужого родительского и профессионального педагогического недосмотра) при рассмотрении детских игр с опасностями забывают либо роп­щут на Бога уже после того как, происходит какое-то несчастье.

· В действительности же Бог тоже соучаствует во всех детских играх с опасностями.

Но, в отличие от большинства родителей и педагогов, добивающихся покорности и послушания детей, Бог оставляет свободу выбора линии поведения за самим ребёнком, обучая человека на протяжении всей его жизни, начиная от младенчества, делать праведный выбор и непреклонно следовать сделанному им выбору праведности, однако признавая за человеком и право на ошибку как в выборе, так и в осуществлении линии поведения. И этому праву на ошибку сопутствует и открытая возможность вкусить плоды совершённой ошибки как самому её виновнику, так и окружающим. Главной же ошибкой является многоликий атеизм на деле, который несут сами взрослые, и который с их участием воспроизводится в новых поколениях.

И именно из атеизма проистекает очень распространённая ошибка в воспитании детей: не желая взращивать праведность в ребёнке, взрослые не учатся этому по Жизни, но требуют от детей подчинения себе «прямо сейчас и всегда» и добиваются этого подчинения силой, запугиванием, подкупом, подавлением воли ребёнка своей силой воли (если она у них есть), ретрансляцией через себя энергетической и информационно-алгоритмической мощи родовых и прочих эгрегоров и ещё многими другими средствами, чем препятствуют пробуждению и становлению воли самого ребёнка.

Такой подход к обеспечению послушания затрудняет или даже полностью исключает возможность личностного становления ребёнка к началу юности в качестве человека, поскольку:

· Неразвитость волевых качеств является основой для того, чтобы в будущем ребёнок остался при животном строе психики или при строе психики зомби, в зависимости от особенностей сформировавшейся у него нравственности и энергетики организма.

· Если же волевые качества формируются успешно, но скелетная основа нравственности атеистична, то это является основой для того, чтобы сформировался демонический строй психики. В зависимости от особенностей нравственности демон может восприниматься окружающими в качестве «злого» или «доброго», но всё же демонизм есть демонизм, а от какого его вида легче перейти к человечности — вопрос дискуссионный, поскольку ответ на него обусловлен сопутствующими обстоятельствами.

И соответственно, если помнить о Боге и не мешать Богу соучаствовать в воспитании детей, как это имеет место в культурах идеалистического и материалистического атеизма, то все опасности детства ребёнок минует благополучно, не пострадав от них и не подвергнув им никого из окружающих.

И из этого принципа — не мешать Богу соучаствовать в воспитании детей — должна развёртываться, начиная от младенчества детей, вся педагогическая теория и практика как в семье, так и в обществе, окружающем семьи.

* * * [375]

Если пораспросить пострадавшего ребёнка о том, что происходило в его внутреннем мире в течение нескольких дней, предшествующих несчастью (а ещё лучше самому вызвать в сознание переживание аналогичных эпизодов из своего детства), то в подавляющем большинстве случаев можно выявить, что были разнородные предощущения и предзнаменования надвигающейся беды. То же касается и опроса других участников коллективной игры с опасностью, в которой произошло какое-то несчастье. И это справедливо как в отношении мелких происшествий, последствия которых излечиваются родительским поцелуем и характеризуются поговоркой «до свадьбы заживёт», так и в отношении случаев трагической гибели детей в играх с опасностями в собственную храбрость.

Характер предощущений и предзнаменований надвигающейся беды может быть различным: от простого выделения в озарении Различением объекта или субъекта, впоследствии приведшего к несчастью; до прямых недвусмысленных предостережений о характере надвигающейся беды в форме обращённого к сознанию внутреннего словесного монолога или видéния, в котором перед внутренним взором зримо и звучно предстаёт вся череда событий, впоследствии имевших место наяву и приведших к беде[376].

При этом предзнаменования не сопровождаются тем эмоциональным состоянием, которое называется страхом или какой-либо подавленностью психики. И именно это обстоятельство позволяет отличить их от внезапно охватывающего ужаса, страхов и т.п.

Ощущение страха, причём как страха казалось бы беспричинного, не мотивированного, приходит только в том случае, если внимание человека не поймало какого-то адресованного ему предзнаменования или, поймав его, человек не осмыслил его в связи со всеми прочими обстоятельствами его жизни, включая и намерения на будущее. В кажущейся беспричинности и выражается сбой во взаимодействии Различения от Бога и внимания самого человека, представляющий собой разрыв человеком своего жизненного диалога с Богом.

Эта последовательность «предзнаменование Þ невнимательность к предзнаменованию или неосмысление его в связи с обстоятельствами жизни Þ ощущение беспричинного, немотивированного страха» — свойственна нормальной алгоритмике психики. И в ней эмоция страха является ещё одним упреждающим беду рубежом, после которого есть ещё некоторое время на переосмысление течения событий, выработку и осознанно волевое осуществление действий, позволяющих в наилучшем случае предотвратить беду либо, как минимум, существенно снизить ущерб от неё.

И этого вполне достаточно для того, чтобы ребёнок своим волевым усилием не поддался алгоритмике стадно-стайного поведения и миновал беду; а при массовом поражающем характере опасности этого вполне достаточно, чтобы он попробовал удержать и остальных участников игры от шалостей с опасностью, по крайней мере в данное время, пока матрица-сценарий[377] беды полна энергией и алгоритмика её активна.

Это возможно, но только в том случае, если воспитано правильное взаимодействие Различения, внимания и интеллекта, и ребёнок уже осознаёт, в чём и как в его психике проявляется непосредственно Божие водительство, а скелетная основа его нравственности сложилась так, что пребывание в ладу с Богом в русле Его Промысла для него уже превосходит по значимости все иные жизненные обстоятельства.

Если в дни, непосредственно предшествовавшие несчастью, никаких предзнаменований и сопутствующих им явлений в психической деятельности и жизни выявить не удаётся, то необходимо посмотреть шире, памятуя о том, что в Жизни всё взаимосвязано, а в жизни всякого человека всё происходящее с ним и его близкими обусловлено нравственно-этически ими самими. Иными словами, если предзнаменований именно этого случившегося несчастья не было, то где-то в более далёком прошлом были совершены какие-то нравственно-этические ошибки, вследствие которых несчастье случилось промыслительным попущением Божьим. А в попущении может прийти как вразумляющее воздаяние за прошлую неправедность, которая осталась не переосмысленной (человек в ней не раскаялся вопреки множеству указаний на неё, дававшихся ему Свыше в Различении и на Языке жизненных знамений), так и пресечение каких-то возможностей неправедных действий в будущем, которые обусловлены какими-то пока не проявившимися ошибками в сложившейся нравственности самого ребёнка [378](он или взрослые оказались глухи к даваемым Свыше в Различении и на Языке жизненных знамений указаниям на предпосылки к реализации этих противных Промыслу возможностей либо сделали из них какие-то ошибочные выводы).

Кроме того и взрослые не должны забывать о том, что психическая деятельность человека (как взрослых, так и детей) сопровождается воздействием на матрицы-сценарии течения событий. Соответственно, если несчастье случилось в реальности, то это означает, что оно фактически состоялось несколько ранее в мhр­ной — матричной — составляющей Жизни тогда, когда в результате психической деятельности самих людей сформировалась соответствующая матрица-сценарий эгрегориальной алгоритмики, впоследствии приведшей к несчастью[379].

Если наступление некоего события не предопределено Богом как однозначно неизбежное, то его можно предотвратить, так или иначе развалив матрицу на не стыкующиеся между собой фрагменты, энергетически опустошив её, либо преобразовав матрицу-сценарий эгрегориальной алгоритмики, ведущей к несчастью, так, чтобы результаты осуществления матрицы-сценария были хотя бы приемлемы, а ещё лучше — желанны. После того, как матрица-сценарий сформировалась до того момента как соответственно ей осуществятся какие-то события, проходит некоторое время, в течение которого матрица-сценарий энергетически наполняется, в неё вовлекаются участники, она синхронизируется с объемлющими уже осуществляющимися матрицами-сценариями и т.п. В течение этого времени на матрицу-сценарий и на процессы осуществления свойственных ей событий можно воздействовать, подчиняя их (матрицу и события) нравственно обусловленной целесообразности.

Но для того, чтобы так воздействовать на течение событий, необходимо знать о такой возможности, открытой человеку, и учить­ся как чувствовать матрицы непосредственно[380], так и выявлять в Жизни отдельные знаковые проявления матриц-алгорит­мов (для этого необходимо признать, что Жизнь — Язык, которым Бог говорит с каждым и со всеми), предшествующие их разрядке в форме неприемлемой деятельности того или иного эгрегора. Это — один из наиболее эффективных методов предотвращения несчастий и бедствий[381].

Все ещё не осуществившиеся в веществе, но уже сложившиеся матрицы-алгоритмы запечатлены в биополях, точно так же, как и те, что осуществились и стали достоянием памяти людей и «ноо­сферы» (ставшие достоянием памяти могут воспроизводиться бес­сознательно автоматически по известному принципу: «всё возвра­щается на круги своя»). Как уже говорилось, предельно широкая граница области локализации личности, выявляемая по её бессознательным уровням психики, несомой общеприродными полями, — всё Мироздание. Но в каждый момент времени граница может быть проведена и как-то иначе, соответственно избранным пороговым (мерным) энергетическим и информационным показателям проявления в Мироздании присутствия и деятельности этой личности.

Соответственно одни и те же области полей, пронизывающих Мироздание, в одно и то же время могут обрабатываться бессознательными или сознательными уровнями психики разных людей, что изменяет характер матриц-алгоритмов, запечатлённых в этих полевых областях. При этом воздействие разных личностей на одни и те же матрицы-алгоритмы может быть взаимно исключа­ющим. Это может быть неощутимым для участников такого рода конфликтов матричного управления[382], но может и ощущаться как изменение эмоционального фона или осознаваться более или менее рассудочно и детально в каких-то образно-мелодийных и языковых формах.

Если конфликт матричного управления стал ощутим в эмоциональной или осознанно рассудочной форме, то становится возможной и осознанно целесообразная волевая реакция на него со стороны каждого, кто ощущает его. В ней может выражаться разрешение (обнуление) конфликта матричного управления в какой-либо форме, но может и выражаться подавление своею волей всех других участников конфликта управления одними и теми же обстоятельствами (их осознанно-волевой и бессознательной деятельности, связанной с конфликтом). Это, в свою очередь, может привести к противоборству двух и более осознанно целесообразных, но нравственно-этически различных воль. В этом случае победа может быть достигнута в том числе и за счёт мощи собственного излучения биополей безотносительно к сопутствующим обстоятельствам. Это — одна из разновидностей магии и одно из проявлений того, что именуется «сила воли».

Уже этого в нормальной жизни семьи должно хватать для того, чтобы матрично-эгрегориально предотвратить надвигающуюся на детей беду, поскольку в родовых эгрегорах взрослые обладают более высоким иерархическим статусом, чем дети, чья психика только формируется; а мощность и располагаемые собственные запасы энергии при излучении биополей взрослыми нормально выше, чем мощность и запасы энергии детей.

Но матричные преобразования в такого рода конфликтах управления могут быть успешно осуществлены и при очень низких вложениях собственной энергии в процесс: за счёт поддержания лада собственной психики [383] и построения своего внутреннего и внешнего поведения в ладу с Богом и Мирозданием. Это по своему существу — обычные действия человека, живущего в русле Божиего Промысла, поддерживаемые всею мощью Мироздания, необходимой в том или ином конкретном случае, а также и Божией волей. А как гласит народная мудрость, «Божьей воли не переволишь (не пересилишь)», и всё тогда течёт по принципу «тишь да гладь — Божья благодать».

Соответственно, в тех случаях, когда собственного разумения и сил на предотвращение беды воздействием на процессы формирования, энергетического наполнения и синхронизации матриц-сценариев не хватает, — следует без гордыни и сомнения обращаться к Богу непосредственно, с верой Ему и готовностью ответить искренне по совести Его зову.

И это — нормальная алгоритмика выстраивания своего поведения и поддержания безопасности своей жизни и жизни окружающих, которую и мальчики, и девочки должны освоить в возрасте игр с опасностями в собственную храбрость. Она — одна из составляющих храбрости человеческой; если её нет, то человек обречён на “храбрость” в стиле зомби или демона, а в каких-то обстоятельствах неизбежно окажется во власти страхов и явит простую и понятную многим инстинктивную реакцию самосохранения — бежать от опасности «прямо сейчас», даже забыв страх гарантированного расстрела «потом» за трусость[384].

* *
*

Проявления власти инстинкта самосохранения и алгоритмики стадно-стайного поведения вследствие того, что этому процессу сопутствуют травмы, а иногда и гибель в играх с опасностями, в жизни мальчиков выражается более явственно, чем в жизни девочек. Кроме того, игры мальчиков с опасностями ближе по своей сути к жизни в природной среде обитания, по какой причине их инстинктивная подоплёка в общем-то легко обнажается.

Но алгоритмика стадно-стайного поведения в процессе личностного становления охватывает и многие действия, принадлежащие исключительно области культуры общества в целом или субкультур каких-то общественных групп в его составе. Именно на основе стадно-стайной алгоритмики, на основе ущербности и извращённости скелетной основы нравственности, на которую нарастают нравственные неопределённости разного рода, а также вследствие безволия, дети сами в подростковом возрасте совращают друг друга на приобщение ко всевозможным порокам, которые становятся кому-то из них известными в культуре взрослого общества, тем более, если приобщение к пороку доставляет какое-то удовольствие[385] (как минимум оно чувственно приятно).

И всего лишь один порочный в словах или в деле ребёнок, с чьим воспитанием не справилась его семья, способен в этом возрасте растлить многих других, растущих казалось бы в семьях вполне благополучных родителей.

Причина такого рода растления казалось бы благополучных детей их сверстниками состоит в том, что своим поведением — невниманием либо прямо-таки «следовательским» интересом к мелочам жизни ребёнка и назиданиями по всякому поводу, ханжеской позицией умалчивания о каких-то пороках и проблемах в жизни взрослого общества и т.п. — родители достигают того, что они сами рвут диалоговые связи между ними и их детьми, вследствие чего в этом возрасте ребёнок узнаёт многое о жизни от сверстников или несколько более старших детей, и начинает осваивать многие пороки по безволию либо, полагая, что они нормальны либо как-то допустимы для жизни человека (удовольствие доставляет, не убивая мгновенно).

И это имеет место на протяжении всей истории, включая и эпоху до появления киноиндустрии и телевидения, чьи магнаты, развращённые или безвольно идущие на поводу у жажды наживы, выпускают на экран художественную и документально-публици­стическую продукцию, культивирующую пороки.

Единственная эффективная защита от такого рода растления детей другими детьми и киноиндустрией носит двоякий характер: во-первых, не сокращать, а наращивать множество диалоговых нитей, связывающих родителей и их детей, и во-вторых, относиться ко всем детям как к своим любимым, чтобы хотя бы отчасти поддержать добром воспитание тех детей, семьи которых сами с их воспитанием не справляются в силу каких-то свойственных им причин.

Одним из таких действий, принадлежащих исключительно области культуры и сопряжённых с алгоритмикой стадно-стайного поведения и инстинктом самосохранения, является употребление на протяжении всей истории различных дурманов — веществ, «изменяющих сознание»[386], чему оказываются подвержены в некоторых культурах оба пола (как курение табака у индейцев доколумбовой Америки и в библейской культуре второй половины XX — начала XXI века), либо преимущественно мужской пол (как потребление разнородных пьянящих алкогольных напитков, сопровождающее всю историю почти всех евразийских народов).

И то, и другое связано с тем качеством силы, которое порождает стадо-стая. Воздействие на субъекта веществ, изменяющих психику, многогранно, хотя воздействие каждого вещества и коктейлей из них обладает своей спецификой. Но если говорить обобщённо, не вдаваясь в специфику воздействия каждого из них и их коктейлей, обусловленную не только самими веществами и коктейлями, но и личностными особенностями субъекта-потребителя, то они изменяют физиологию организма. В результате изменяется характер биополевого взаимодействия организма со средой. При этом могут открываться те каналы энерго-информационного обмена со средой, которые обычно закрыты, и закрываться обычно открытые; какие-то зоны нервной системы могут возбуждаться, а какие-то тормозиться. Некоторые из такого рода веществ позволяют вскрыть резервные запасы энергии организма для преодоления на их основе каких-то пиковых потребностей, что впоследствии неизбежно вызывает необходимость «сверхусиленного» отдыха для восполнения этих резервных запасов. И это всё влечёт за собой изменение характера взаимодействия бессознательных уровней психики друг с другом и с уровнем сознания. Многие из этих веществ вызывают физиологическую зависимость от них, власть над которой посильна воле далеко не всякого субъекта, в результате чего возникает соответствующая субкультура и эгрегор на основе власти над индивидом традиции или физиологической зависимости, над которым властвуют те, кто, обладая достаточно сильной волей, также освоил и некоторые специфические навыки и знания[387].

Воздействие многих из такого рода веществ разрушительно по отношению к вещественным и биополевым структурам организма, вследствие чего они сокращают жизненный потенциал субъекта, в том числе и за счёт «стирания» «первичной» и прочей информации, а также и за счёт разрушения структур, несущих интеллект как процесс обработки и преобразования разнородной информации.

Последнее обстоятельство — уничтожение «первичной», «оперативной» и «ответной» информации, даваемой человеку Богом непосредственно или опосредованно, прямое и опосредованное разрушение и извращение процессов обработки информации, — говорит о том, что употребление такого рода веществ лежит вне русла Промысла и потому не уместно для человека.

Даже в тех случаях, когда у человека не возникает физиологической зависимости от употребления такого рода веществ, а ущерб, наносимый ими организму не выявлен наукой либо действительно отсутствует, то тем не менее, если человек прибегает к ним для того, чтобы «взбодриться»[388], то само возникно­вение необходимости «взбодриться» таким способом говорит о том, что человек выпал из ритмики жизни в русле Промысла, вследствие чего и испытывает недостаток в силах и пытается вскрыть и употребить какие-то свои резервные запасы энергии. Но такого рода «взбадриванию» должно сопутствовать и понимание того, что необходимо вернуться к ритмике жизни в русле Промысла и восполнить израсходованные в результате «взбадривания» резервные запасы энергии, а также переосмыслить происшедшие события и упорядочить мировоззрение и миропонимание.

В стадно-стайном состоянии действительно обретается некое качество силы. Но возникновение этого качества силы у «Homo Sapiens» основано на том, что воля всех участников стада-стаи в большей или меньшей степени подавляется или отсекается от процесса управления поведением индивида. Участниками стада-стаи формируется эгрегор, в котором вожак или первый столкнувшийся с какими-то обстоятельствами даёт начальный импульс всему стадно-стайному поведению в этих обстоятельствах (в случае, если импульс был дан не вожаком, то вожак в силу своего превосходства в биополевой мощи и силе воли, способен подхватить начавшийся процесс стадно-стайной активности, сохранив его направленность или изменив её[389]).

Обретение качественных и количественных возможностей коллективной силы и плодов её применения, недостижимых единолично, вожделенно многим. Но для «Homo Sapiens» открыты два варианта порождения разнородного качества коллективности: стадно-стайность и соборность, каждая из которых несёт свои плоды.

Принципиальное отличие их в том, что:

· стадно-стайность требует ото всех участников стада-стаи (кроме вожака) даже не осознанного отказа от своей воли, а настоящего — неподдельного — безволия, к чему под воздействием разного рода обстоятельств скатываются носители животного строя психики, строя зомби и демонического;

· соборность же требует ото всех её участников взаимно дополняющей согласованности воли каждого в коллективной деятельности в русле Божиего Промысла и достигается как качество на основе алгоритмики, свойственной человечному строю психики, устойчивому хотя бы на протяжении ограниченного срока времени [390].

Толпо-“элитарные” культуры не осознают этого различия либо, как-то осознавая (хотя бы в классификации больших и маленьких вождей на «мудрых» и «деспотов-самодуров»), не вырабатывают в себе осознанно волевого отношения к каждому из двух типов коллективности.

Качество коллективной силы вожделенно и пьянит, а безволие (либо отсечение воли от алгоритмики психики) легко достигается под воздействием алкоголя или курения табака (либо каких-то иных дурманов). Отсюда период игр с опасностями, в случае, если дети не смогли преодолеть власть инстинкта самосохранения, переходит в упоение стадно-стайными возможностями на основе искусственного подавления или отсечения от алгоритмики психики воли каждого из них (кроме вожаков и претендентов в вожаки[391]) в том числе и разнородными дурманами. Но и вожак, чья воля господствует в стаде-стае «Homo Sapiens», в подавляющем большинстве случаев — только лидер стада-стаи, но не свободен от алгоритмики её безволия, которая налагает определённые ограничения и на его волю, поскольку в противном случае у него самого есть шансы стать жертвой «автоматизмов» реагирования стада-стаи на то, что воспринимается ею как «безначалие».

Также одно из отличий стадно-стайности и соборности «Homo Sapiens» состоит в том, что в стадно-стайном состоянии блокируются составляющие интеллекта всех участников стада-стаи, кроме вожака. И как следствие, стадно-стайный эгрегор может действовать только на основе ранее наработанной его участниками алгоритмики поведения; и хотя обладающему волей и сознательной составляющей личностного интеллекта вожаку «экстрасенсорно» осознанно или бессознательно могут быть до­ступны информационные и алгоритмические (в том числе и интеллектуальные) ресурсы участников стада-стаи, но блокирование безволием личностных интеллектов исключает возможность порождения стадом-стаей интеллекта соборного типа. [392]

Соответственно, если период игр с опасностями перетёк в период увлеченности стадно-стайными эффектами, тем более на основе одурманивания себя, то это — неоспоримый показатель того, что волевые качества в психике ребёнка должным образом не развились. Одурманивание в последующем выльется либо в жёсткую физиологическую зависимость от наркотиков либо в «культурное» питие «в меру» по праздникам и поводам. И то, и другое плохо, хотя и по-своему, поскольку одинаково разрушает сокровенный жизненный диалог человека с Богом, препятствует формированию мозаичного Богоначального мировоззрения и ста­новлению человечного типа строя психики.

Но стадно-стайные эффекты свойственны не только мальчикам в возрасте выяснения отношений воли каждого из них с инстинктом самосохранения, но и девочкам, хотя в жизни девочек — в силу особенностей построения женской алгоритмики инстинктов самосохранения и продолжения рода вида «Homo Sapiens» — они выражаются в действиях, большей частью не представлявших угрозы их здоровью.

По крайней мере так было в историческом прошлом до тех пор, пока косметика не превратилась по существу в химическое оружие[393] (а возможно и в генетическое, поражающее будущие поколения); а миниюбки в сочетании с отказом моды от тёплого белья не стали угрожать переохлаждением органов, расположенных в тазу, на холодном ветру и на морозе при неумении произвольно владеть энергетикой организма и настраивать её под параметры окружающей среды; и пока не вошла в силу культура распущенности в половых отношениях под лозунгами “безопасного секса” как якобы жизненно необходимого и естественного средства эмоциональной разрядки и зарядки. Кроме того, сочетание миниюбки и ставшего модным дневного нижнего белья, не закрывающего промежность и ягодицы, создаёт дополнительный риск попадания разнородных инфекций в организм женщины «нижним путём» — по крайней мере в условиях летней городской жизни с её уличной пылью и грязью, далеко не стерильными общественным транспортом и другими общественными местами: достаточно один раз неудачно присесть — и возникнут неприятности (тем более при недоразвитой или ослабленной “заботами” медицины или весенним авитаминозом иммунной системе).

Преимущественная увлечённость девочек и взрослых женщин новым веяниями моды в нынешнюю эпоху, достаточно часто опасными для здоровья их самих или будущих поколений либо непосредственно, либо косвенно в силу неэргономичности[394] многих модных вещей и ритуалов введённого в моду свода правил «хорошего тона» той или иной субкультуры, — культурная оболочка инстинктивно обусловленной алгоритмики стадно-стайного поведения и привлечения внимания потенциальных партнёров для воспроизводства новых поколений вида «Homo Sapiens». Эта стадно-стайная подневольность текущей моде женщины носительницы нечеловечного типа строя психики продолжает действовать и после того, как она начинает жить семейной жизнью, и действует даже вопреки вкусам её супруга в области эстетики и сексуальных вожделений, чем сама женщина открывает возможность разрушения ею же её собственной семьи вследствие того, что она перестаёт быть сексуально вожделенной для мужа или становится вожделенной для кого-то постороннего.

В наше время, когда глобалистами толпо-“элитаристами” целенаправленно формируется бесполая культура толпы «unisex», под её давлением безволие мальчиков начинает выражаться в культурных оболочках в прошлом исключительно женских субкультур, а безволие девочек — в культурных оболочках в прошлом исключительно мужских субкультур[395].

Одно из выражений стадно-стайных эффектов, опасных не только для самих участников стада-стаи молодняка «Homo Sapiens», но, прежде всего, для окружающих, — подростковые групповые хулиганства и уголовная преступность, в исполнении девочек (это одно из следствий бесполой культуры «unisex») ещё более глумливые и жестокие, чем в исполнении мальчиков; и в городском исполнении — более жестокие, нежели в сельско-дере­венском.

«Дедовщина» в вооружённых силах, в ряде случаев даже культивируемая офицерским корпусом в целях упрощения несения собственной службы и неформального уклонения от исполнения командирского долга [396], принадлежит к этому же множеству