Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Проза. Реализм. Sinatra. Камешки





Она бывает здесь каждый день. Да, ты всегда найдёшь её на углу Канатной улицы, в тени старой сирени, — среди листьев, паучьих кружев, мелких вздорных пичуг и осколков солнца. Живая эта чехарда преображает её лицо, оно всё — мозаика веток и облаков, и не каждый любопытный прохожий разглядит, что гадалка слепа. Слепа, как мышь.

 

Гриша приходит к ней ближе к вечеру, когда отец уже не донимает его поручениями, и арифметика сделана — в тетрадке сохнут свежие кляксы. Гриша отчаянно белобрыс, веснушчат, рьяно любопытен и драчлив. Но что-то странное, яркое, блёсткое… невыносимое трепещет уже несколько недель у него за пазухой, в левом подреберье, жмёт сердце, отвлекает от игр, купания, пожелтевших страниц Жюля Верна. Зовёт сюда.

— Здравствуйте, мадам Лидия!

— Здравствуй, мой дружочек! Ах, как остро пахнет ветер в твоих волосах! Ты, наверное, быстро бежал? Будь осторожнее.

— Не волнуйтесь, я не упаду.

— Как знать… иной раз ставишь ногу, и кажется — земля тебе опорой, а наступишь, как следует — предательница. Хотя ты молодой, земля тебе ещё верна…

 

Да, она стара. Или несчастна. Или больна, или всё вместе. Но слова её ярки и манки, как гадальные камни в блюде на столике возле ног. Хочешь узнать судьбу? Закрой глаза, проведи рукой над блюдом — раз, другой — одним быстрым клёвким движением возьми камень. Какой ляжет в руку, тот и поведает твоё, тайное. Она примет камешек из рук клиента, погладит, побаюкает в коричневой ладони, и медленно, распевно вышепчет в любопытно склонённое к ней ухо: было… будет… кончится… успокоится. Монетка твоя юркнет в карман её передника, и ты — лёгкий и успокоенный — зашагаешь по улице, и долго ещё будешь видеть во сне тонкие синеватые жилки, то ли на камне, то ли на морщинистых руках.

 

Она не гадает Грише («тссс! Молод, судьбу вспугнёшь!»), не даёт играть камнями (говорит, они глохнут от чужих рук). Пальцы её бродят по красным, по черным, по узорчатым — вынимают камень за камнем, историю за историей. Помнут, согреют каменную слезинку, и…

 

Агат… дымчатый, льдистый, муравчато-акварельный.

«Дружок детства, Павлик. В одной люльке качались, потом в школу и из школы — вместе, а как ослепла, так и вовсе при мне. Казалось, так слитно и проживём. Неженый моей первой нежностью, задумчивый, весь в глубине. Но с возрастом сердцевина камня темнеет. Темнели и его акварели, словно сумрак сгущался, а грани заострялись — характер рос. Не вырос, никем не стал, ничего не успел. Хотя разве любовь — ничего? Рано-рано ушёл, растворился — чахотка прибрала».

 

Тальк… мягкий, шелковистый.

«Второй мой — Марк, был плотник — как святой Иосиф, знаешь? Мягкий, кожа белая, тронешь — и вмятинка, как в мокром мыльце. Приходил поздно вечером, тяжёлый от усталости, невесомый от любви. Стружка в волосах золотая, а столик этот с камнями — его рук. Всё, что осталось… Податливый… связался с лихими людьми».

 

Слепа, как мышь… Гриша тоже прикрывает глаза, пытается вжиться в её чуткий мир, коснуться хоть кончиками пальцев… не получается, круги перед глазами, как ажур в каменной сердцевине. Она словно видит смешные его попытки, усмехается. Заворачивается, укутывается в тёплые воспоминания, как в одеяло — и славно ей, и ветер с моря мимо. Мысли уводят её всё дальше, дальше от старой сирени, слова становятся путаными, будто косматые волосы, но Гриша вслушивается, ловит каждое — и странное, стыдное, тёплое открывается ему.

 

«Лисандр… янтарь. Морем целованный — губы от соли припухли, морячок с червоточинкой, мушка в сердце. Но солнце в нём, пламень. Жаркий, прижмёт — все обиды забудешь. Вечно несомый то зюйд-тень-ост, то норд-тень-вест — кто бы знал, почему, но почему нет? У любви нет направлений и паролей. Является она победительной, и только безумец, чьё сердце дырявое, как «куриный бог», сможет сказать ей: «Прочь, уходи». Нет, Лисандр так не мог. Неугасим в любви, да и я…

 

О, я… маленькая Лидия… Женщина в любви легковерна. Каверна в горной породе — ложбина, пропасть, ждущая жадно, чтобы её заполнили — вот что такое женщина в любви! Коварна: бывает, поманит — обманет, но верна природному своему, бл…му и святому желанию любить. Быть любимой. Легковерна — каверна — коварна — верна…»

 

Она играет словами, она бредёт меж смыслами, теряет и поднимает их вновь, она всё дальше и, наверное, скоро совсем уйдёт отсюда — туда. К милым, любимым, единственным — красным, белым, узорчатым…

«Мужчины… с руками жёсткими, мягкими волосами, ароматами табака, ремесла и пота — все во мне, всех храню. Их нет давно, только я помню, да эти камни».

Внимательной рукой она гладит их одним широким движением, длиною в целую жизнь. Агат, тальк, кровавик, яшма, нефрит, янтарь… много, тёплые от закатного солнца.

 

«Какой же камень — мой?» — хочет спросить Гриша, но голова его кружится от непривычных странных слов, от всех этих странных — пахнущих, цветных, горячих, тяжёлых и мягких, мёртвых уже, мёртвых, невиданных ею никогда мужчин. Но знала, но любила, но любит, но хранит. Гриша мотает головой, жадно хватает губами предгрозовой воздух, не понимая, что с ним. Но чувствует — рядом, на этой серой обыденной улице — громадный, яркий неповторимый мир — такого у него нет, и будет ли?

Счастливая слепая артритными своими пальцами перебирает камни: красные, жёлтые, белые. Неведомый до сего дня чёрный иголистый зверь — ревность, ворочается в Гришиной груди, рыкает в уши. Но гулко сердце, но огромно небо, и чутки птицы в нём, и оглушительно реет тополиный пух — и не вынести этого молча.

Сквозь ком в горле: «Я люблю вас, мадам…», — и мчится прочь, будто боясь встретиться с ней взглядом — сквозь ветки, брызги и солнце своей первой странной бессмысленной слепой любви.

 

 

 

Date: 2016-05-25; view: 359; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.008 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию