Острые психические реакции выхода

Этот этап начинается сразу же после выхода человека из измененных условий существования и по времени длится от нескольких часов до 2-3 суток. Чем же характеризуется этот этап?

Первое, что отмечают спелеологи при выходе из-под земли,- это снижение порога чувствительности зрительного и слухового анализаторов. "Когда мы выходили из Снежной на поверхность, была безлунная земная ночь,- пишет А. Медведев.- Однако зрение наше стало настолько приспособлено к условиям пещерного мрака, а слух к безмолвию, что все мы видели вокруг себя так, как если бы над горами Кавказа стоял ясный день. И вокруг мы услышали не ночную тишину, а сотни и тысячи самых разнообразных звуков: криков, шуршаний, шелестов, шепотов... Необычайно обострившиеся зрение и слух продолжали на поверхности еще долгие сутки функционировать по законам подземной адаптации".

Но особенно отчетливо выявляются в этот период сдвиги в эмоциональном состоянии.

В опытах по строгой сенсорной депривации зарубежные исследователи сразу после окончания эксперимента отмечали у испытуемых появление эйфории, сопровождавшейся выраженным психомоторным возбуждением. Так, один из испытуемых после выхода из камеры в одном из пятен теста Роршаха увидел двух добряков за маленьким столом, которые только что подняли свои стаканы с вином.

В поведении большинства наших (О. Н. Кузнецов, В. И. Лебедев) испытуемых после прекращения длительных сурдокамерных экспериментов наблюдалась двигательная гиперактивность, сопровождавшаяся оживленной мимикой и пантомимикой. Многие из них навязчиво стремились вступить в разговор с окружающими. Они много шутили и сами смеялись над своими остротами, причем в обстановке, не совсем подходившей для проявления такой веселости. В этот период они отличались повышенной впечатлительностью. Даже через 2-4 года они отмечали ряд фактов и мелких деталей, относящихся к этому времени, которые запомнились им до малейших подробностей и расценивались как особо приятные, эмоционально ярко окрашенные. Нередко отмечалось "перескакивающее" внимание. Каждое новое впечатление как бы вызывало забывание предшествующего и переключало внимание на новый объект. Большинство испытуемых были довольны собой и высоко оценивали проведенный эксперимент, хотя в ряде случаев это была некритичная оценка проделанной работы. Своих ошибок при экспериментально-психологическом исследовании в послеизоляционном периоде испытуемые не замечали, а при указании экспериментатора на ошибки реагировали крайне благодушно, хотя и старались, иногда весьма убежденно, представить свою работу в лучшем свете. Состояние повышенного настроения, оживленности продолжалось от нескольких часов до 2-3 суток. Как правило, даже в тех случаях, когда испытуемые в связи с измененным суточным режимом не спали в течение ночи перед выходом из сурдокамеры, они не чувствовали усталости в течение всего дня и относительно долго не могли уснуть ночью.

Так, испытуемый Т. после изоляции находился в возбужденном состоянии. Он много говорил на темы, не относящиеся к эксперименту, шутил с обслуживающим персоналом, не сообразуясь с обстановкой и настроением окружающих; не закончив разговора на одну тему, переключался на другую, увлекаясь поверхностными ассоциациями. Связно рассказать о проведенном эксперименте он смог только на третий день после окончания опыта. Через три часа после выхода из сурдокамеры он выбежал в прилегающий к экспериментальному корпусу парк и стал бегать от одной клумбы с цветами к другой, от одного дерева к другому, вслух восхищаясь всем увиденным, не обращая внимания на удивление встречавшихся людей.

Описанные состояния испытуемых после сурдокамерных экспериментов были расценены нами как гипоманиакальный синдром. Относительная редкость описания этого синдрома в литературе по сенсорной изоляции объясняется, очевидно, тем, что он трудно диагностируется ввиду отсутствия жалоб и кажущейся "адекватности" данного состояния настроению, связанному с окончанием эксперимента. Четкое выделение этого симптомокомплекса оказалось возможным только потому, что мы располагали материалами длительного наблюдения за поведением испытуемых в обычных условиях, а также данными о реакциях при других стрессовых ситуациях.

Психологические наблюдения, свидетельствующие о гипоманиакальном состоянии, подтверждаются также данными экспериментально-психологических и электроэнцефалографических исследований. После окончания эксперимента наблюдался сдвиг спектра частот в сторону возбуждения, тогда как для периода изоляции было характерно преобладание медленных волн. Характерно, что отчетливый сдвиг на электроэнцефалограмме в сторону возбуждения был обнаружен и у тех испытуемых, у которых по внешним признакам гипоманиакальное состояние отмечено не было.

По окончании космических полетов относительно небольшой продолжительности не отмечалось принципиальных различий в состоянии космонавтов с описанными ранее эмоциональными реакциями. По возвращении на Землю у космонавтов наблюдались двигательное возбуждение, гипоманиакальность. Приведем самонаблюдение Г. С. Шонина: "Срабатывают двигатели мягкой посадки, и наступает необычная тишина. Смотрю в иллюминатор - за ним пахота... Расстегиваем привязные ремни. Жму руку Валерия (Кубасова. - В. Л.): - Пользуясь случаем, первый от всей души поздравляю с успешным завершением полета. Примите мои заверения... и так далее. Одним словом, от радости несу словесную чепуху" 328.

В возникновении эмоциональных нарушений при выходе человека из экстремальных условий участвует ряд факторов. Одним из них является реадаптация ретикулярной и гипоталамической систем к условиям обычной афферентации после длительного периода снижения реактивности. Это подтверждают исследования Ризена, наблюдавшего у животных (кошки, низшие обезьяны и шимпанзе) по окончании длительных экспериментов со строгой сенсорной депривацией резко выраженное эмоциональное возбуждение, доходившее до судорог. По его мнению, эмоциональные расстройства у животных являются следствием внезапного интенсивного сенсорного притока.

Как уже говорилось, выходу из сурдокамеры предшествует завершающий период эмоционального напряжения с типичной специфической картиной поведения. Конечно, завершающий этап психической напряженности в наших исследованиях, в которых участвовали в основном лица с сильным типом высшей нервной деятельности, не может рассматриваться как депрессивный период. Но общий фон настроения по отношению ко всему периоду длительной изоляции был у них явно снижен. Что же касается испытуемого Т., представителя слабого типа высшей нервной деятельности, то у него заключительный период напряженности протекал на фоне меланхолии. Такая цикличность в определенной степени моделирует соотношение эмоциональных фаз, свойственных как маниакально-депрессивному психозу, так и вообще циркулярным, периодическим колебаниям настроения. По нашим наблюдениям, более яркие формы послеизоляционного гипоманиакального синдрома давали лица возбудимого, безудержного типа, у которых, согласно И. П. Павлову, нет соответствующего умеряющего процесса торможения.

Так, у испытуемого Е. с сильным неуравновешенным типом высшей нервной деятельности после окончания эксперимента наблюдались повышенная двигательная и речевая активность, перескакивание в разговоре с одной мысли на другую. При исследовании внимания методом корректурной пробы он работал вдвое быстрее, чем перед началом опыта в сурдокамере, но количество ошибок увеличилось с 6 до 38. Окружающие предметы производили на него повышенное эмоциональное впечатление. В отчетном докладе он неоднократно возвращался к ощущениям, полученным от тюльпанов, подаренных ему при выходе из сурдокамеры, восторженно восклицал: "Какие прекрасные тюльпаны!", "Какая яркость и свежесть цветов!", "Я, кажется, никогда так не радовался и никогда не видел таких ярких тюльпанов!" Отчетное сообщение испытуемого было резко эмоциональным, образным, но недостаточно логичным и систематизированным. Период сурдокамерного испытания в его рассказе выглядел веселым и занимательным, хотя на самом деле тогда у него отмечались длительные периоды пониженного настроения.

В возникновении гипоманиакального состояния в постизоляционном периоде отчетливо виден психофизиологический механизм "разрешения", рассмотренный нами в главе V. По окончании изоляции вследствие снятия внутренних тормозов благодаря механизму генерализации и последовательного индуцированного возбуждения возникает гипоманиакальное состояние. К. тому же в наших экспериментах эмоция разрешения совпадала с торжественной обстановкой окончания опыта, которая усиливала эмоциональный подъем. А. Н. Божко рассказывает: "Радостные лица. Аплодисменты. Все сливается в одно сплошное радостное пятно. Запах цветов пьянит меня, и кажется, что я покачиваюсь от воздуха, от свободного пространства, от цветов и теплоты встречи" 329.

Известно, что длительная гипокинезия, обусловливаемая постельным режимом или пребыванием в камерах небольшого объема, ведет к нарушению двигательных автоматизмов, что проявляется в расстройстве таких целостных актов, как стояние и ходьба. Человек ходит в это время торопливо, шаги у него мелкие, семенящие, руки приподняты вперед и как бы находятся в постоянной готовности уберечь тело в случае падения.

Нарушение психомоторики отмечается в первые часы и дни у всех космонавтов по возвращении на Землю. Особенно выражены они были у А. Г. Николаева и В. И. Севастьянова после 18-суточного полета на "Союзе-9". Космонавты жаловались на общую слабость, болезненные ощущения в мышцах ног, спины, на неуверенность при поддержании вертикальной позы. Некоторое время после полета у них наблюдался явный распад двигательных структур при ходьбе. "...Нам с Виталием предложили самостоятельно пройти вдоль коридора...- пишет А. Г. Николаев.- Когда шли, мы заметно пошатывались... Передвижение сопровождалось... нервно-эмоциональным напряжением, полной концентрацией внимания на контроле за своими действиями и прилагаемыми усилиями. При ходьбе ноги широко расставлялись в стороны, чтобы удержать равновесие. При переносе одной ноги туловище переваливалось на другую опорную ногу. Голова была наклонена вперед и вниз, чтобы зрительно контролировать движение ног. Руки невольно вытягивались в стороны для поддержания равновесия. Шаги были короткими и нестабильными по длине. Походка носила "штампующий" характер, не выдерживалась прямая линия ходьбы" 330. Изменения в психомоторике были настолько значительными, что появилась необходимость страховать космонавтов при их передвижении. Усилия космонавтов при пользовании предметами в условиях земной гравитации также были неадекватными. В. И. Севастьянов рассказывает: "Привычным для невесомости минимальным мышечным усилием я снял с головы шлемофон - он выпал у меня из рук. Когда я поднял его, с удивлением обнаружил, что он имеет колоссальный вес. И последующие первые дни пребывания на Земле я часто ронял предметы, когда брал их с меньшими усилиями, чем этого требовал вес предмета"331. Г. С. Шонин пишет: "Еще в космосе получили команду: "Прежде чем покинуть корабль, надеть теплозащитные костюмы, на Земле низкая температура". Одевались мы довольно долго: вещи нам казались необычайно тяжелыми. Даже взмокли" 332. Аналогичные затруднения отмечали в первые дни и другие космонавты.

Как было показано в главе V, при переадаптации в состоянии невесомости в центральной нервной системе возникают новые стереотипы регулирования двигательной активности, перестраиваются тонические и динамические соотношения мышечных функций, кинематика двигательных актов, нижние конечности выключаются из таких процессов, как поддержание тела в вертикальном положении и ходьба. Последнее относится и к гипокинезии при постельном режиме.

Таким образом, при длительном пребывании в измененных условиях ряд автоматизмов, выработанных в обычной обстановке, утрачивается, забывается. Этап выхода характеризуется ломкой стереотипов, выработанных в измененных условиях, и восстановлением прежних. Полное же восстановление психических функций происходит на этапе реадаптации.

После окончания экспериментов в условиях строгой сенсорной депривации исследователи отмечали у испытуемых ряд нарушений в восприятии окружающей среды. Одним испытуемым окружающие предметы казались находящимися в одной плоскости, другими и стены помещения воспринимались то как "приближающиеся", то как "удаляющиеся". Наблюдалось ухудшение восприятия глубины предметов и нарушение постоянства их размеров.

Эти нарушения восприятия после окончания опытов со строгой сенсорной депривациеи, видимо, также можно объяснить ломкой динамических стереотипов, возникших в необычных условиях, при возвращении в обычные условия жизни.

Реадаптация

По нашим наблюдениям, переход к обычному ритму работы и жизни после одиночных сурдокамерных испытаний занимает около трех дней. Следует, однако, сказать, что срок пребывания в сурдокамере (10-12 дней) относительно невелик по сравнению с экспериментами по гипокинезии. По данным А. Г. Панова и других, на 12-14-й день реадаптации после гипокинезии испытуемые еще жаловались на боли в голеностопных суставах, стопах и голенях.

В течение нескольких суток после завершения длительных полетов космонавты отмечают, что обычная земная тяжесть воспринимается ими как перегрузки величиной 2-2,5 единицы, испытывавшиеся ими ранее на центрифуге. "Особенно отчетливо это чувствуется после возвращения, - рассказывает В. Соловьев.- Даже минуту постоять трудно, хочется лечь. А врачи требуют: "Работай! В работе - жизнь! Прислонишься к стенке, минута кажется долгой... А на следующий день уже пять минут, потом полчаса... организм "вспоминает" свое земное происхождение, забывает о космосе..." 333

В условиях невесомости космонавты привыкают спать без ощущения давления тела на ложе. В первое время после возвращения на Землю кровать кажется им необыкновенно жесткой, подушка лишней. "Было такое ощущение,- пишет А. Г. Николаев,- как будто бы наше отяжелевшее тело вдавливалось в постель. Чувствовали все пружинки кровати... Наш сон нормализовался примерно только на пятые сутки. При перегрузках на земле у меня постоянно возникала мысль о том, что было бы хорошо, если б вдруг снова оказаться в невесомости и по-человечески выспаться там, отдохнуть хотя бы немного от земной тяжести, которая постоянно давила на нас" 334.

Как уже отмечалось, в условиях невесомости любой уровень высоты легко достижим. Незначительный толчок - и космонавт может достичь "потолка". Этот стереотип некоторое время сохраняется и на Земле. В. И. Севастьянов рассказывает: "Забывая, что ты прикован земным притяжением, вдруг непроизвольно делаешь движение, чтобы легко оттолкнуться и подплыть к потолку, увидев там что-то. С удивлением обнаруживаешь, что это для тебя уже невозможно" 335.

Исследования И._А. Жильцовой показали, что процесс реадаптации моряков к обычным береговым условиям проходит через фазы напряжения, восстановления и привыкания. Психологическая совместимость мужа и жены восстанавливается через 25-35 дней отдыха. Для полной же реадаптации к береговым условиям требуется 55-65 дней.

По данным Ц. П. Короленко 336, а также по данным И. К. Келейникова, И. Ф. Рябинина и А. П. Бизюка, любезно предоставленным автору, чем длительнее срок жизни и работы людей на гидрометеостанциях в условиях групповой изоляции, тем труднее они реадаптируются к обычным условиям. Ряд лиц, проработавших в экспедиционных условиях на Крайнем Севере 10-15 лет, а затем переехавших на постоянное жительство в Волгоград, Новосибирск и другие города, возвращаются на гидрометеостанции, не сумев реадаптироваться к обычным условиям жизни. Неспособность к такой реадаптации объясняется, по нашему мнению, следующими обстоятельствами.

Как показали исследования И. К. Келейникова, П. П. Волкова и А. П. Бизюка, в которых применялись личностные методики, с увеличением времени работы в экспедиционных условиях профиль личности сотрудников гидрометеостанций претерпевает определенные изменения. Через 3-6 лет пребывания в условиях групповой изоляции в личном профиле сотрудников начинают преобладать психопатические и шизоидные проявления личности и склонность к повышенному настроению, отмечаются неадекватность этической ориентации принятым нормам, импульсивность, склонность к конфликтам, плохо предсказуемому поведению и др. После 12 лет жизни в Арктике и на высокогорье в структуре личности начинают доминировать ипохондрические тенденции со склонностью к пониженному настроению в сочетании с ростом социальной интроверсии. П. П, Волков и Л. П. Бизюк отмечают у сотрудников станций, длительное время живущих в условиях групповой изоляции, высокую конформность по сравнению с контрольными группами (студенты, экипажи самолетов).

Личностные изменения, сформировавшиеся при длительном нахождении в условиях групповой изоляции в экстремальных условиях, затрудняют реадаптацию к обычной социальной среде и побуждают отдельных сотрудников к возвращению на гидрометеостанции.

Нами собраны известные науке наблюдения за людьми, находившимися от 3 до 5 лет в условиях одиночной географической изоляции (робинзонада) 337. При возвращении в обычные условия у них отмечались исчезновение цивилизованных манер и вкусов, ослабление памяти и затруднения в абстрактном мышлении. Они не могли быстро разговаривать. Интересы и перспективы их деятельности были сужены и в основном направлены на физическое самосохранение. В литературных источниках не говорится о конкретных сроках их реадаптации; есть лишь указания на то, что этот процесс занимал длительное время.

Еще более глубокие изменения отмечаются у людей, просидевших длительное время в камерах одиночного заключения и переадаптировавшихся к этим условиям. Так, декабрист Г. С. Батеньков пробыл в крепости более 20 лет, не видя никого, даже коменданта. М. Н. Волконская пишет: "По выходе из заключения, он оказался совсем разучившимся говорить: нельзя было, ничего разобрать из того, что он хотел сказать; даже его письма были непонятны. Способность выражаться вернулась у него мало-помалу" 338, М. Н. Гернет отмечает, что история одиночного заключения в царской тюрьме знает много случаев, когда вышедшие на свободу люди настолько сильно чувствовали себя отвыкшими от самостоятельного существования и политической борьбы, что кончали жизнь самоубийством 339. Проблема психической реадаптации, несомненно, имеет большое практическое значение и требует более широкого и глубокого исследования в психологическом плане.

Глава XIV