Классификация наук о действии 4 page

Таким образом, получается, что пресловутое «стя­жательство», характерное для капиталистической эконо­мической системы, вообще мало связано с прямым дей­ствием элемента эгоистического интереса мотивации типичного индивида. Оно связано с особой институцио­нальной структурой, которая сложилась в странах Запа­да. Есть основания полагать, что положение с мотиваци­ей в данной области в гораздо большей степени, чем это принято думать, подобно положению в других сферах на­шей профессиональной структуры, которые таковым «стяжательством» не отличаются.

В нашей профессиональной структуре статус опреде­ляется в основном в соответствии с достижениями и спо­собностями, гарантирующими успех в выполнении специ­ализированной функции или группы функций. Поэтому можно, пожалуй, сказать, что во всей профессиональной сфере у нас преобладает единая основная цель — «успех». Содержание этой основной цели, разумеется, будет ме­няться в зависимости от конкретного характера функци­ональной роли. Но каково бы ни было это содержание, оно включает в себя одновременно и эгоистические, и беско­рыстные элементы. «Бескорыстный элемент» состоит прежде всего из двух компонентов: из бескорыстного стремления «хорошо работать» в соответствии с техничес­кими критериями и бескорыстного принятия моральных стандартов, которые управляют этой деятельностью, в таких вопросах, как уважение прав других. В эгоистичес­ком элементе в большинстве случаев преобладает, види­мо, заинтересованность в признании, в высоком положе­нии внутри профессиональной группы, к которой принадлежит индивид. Это удовлетворяется как прямо, так и более или менее косвенными символами статуса, среди которых видное место занимает денежный доход. Его вы­дающееся значение отчасти является результатом того, что в нашем обществе институционализирована экономика, основанная на предпринимательстве⁶.

⁶ Чтобы избежать возможных недоразумений, следует еще раз подчерк­нуть, что мы не отрицаем наличия больших различий в самой мотивации. Б частности, мы согласны, что ситуация в сфере предпринимательства спо­собствует формированию определенных типов «торгашеской» ориентации. Главная цель наших рассуждений — показать, что прежняя логика анали­за, которая перескакивала от экономического анализа прямо к мотивации, непригодна. Институциональные модели всегда составляют важную часть этой проблемы, и к более глубинным проблемам мотивации следует пере­ходить только через анализ роли институциональных моделей, а не игно­рируя его.

Традиционная доктрина экономической науки, зак­лючающаяся в том, что в предпринимательской экономи­ке действие мотивировано прежде всего «рациональным преследованием эгоистического интереса», оказывается отчасти просто неверной, отчасти же скрывающей слож­ный комплекс элементов и их отношений, который люди, пользовавшиеся традиционными представлениями, боль­шей частью не осознавали. Можно надеяться, что все вы­шеизложенное даже в таком схематическом виде станет основой для анализа, в котором надлежащее место зай­мут некоторые стоящие перед экономистами эмпиричес­кие проблемы, и это даст экономической науке возмож­ность более плодотворно сотрудничать со смежными науками, изучающими человеческое поведение, вместо того чтобы, как часто бывало до сих пор, изолироваться в замкнутую систему.

Однако было бы достойно сожаления, если бы нас поняли так, что наше изложение претендует на полноту и пригодность для решения всех задач. В заключение мы хотели бы кратко коснуться еще одного аспекта пробле­мы, который имеет огромное эмпирическое значение, но не может быть подвергнут развернутому обсуждению ввиду краткости настоящей статьи. Вышеприведенный анализ излагался в терминах концепции институциональ­но интегрированной социальной системы. Лишь в случае такой интеграции сохраняет силу столь важное для на­ших рассуждений положение о существенном совпаде­нии направлений, в которых действуют на человеческое поведение бескорыстные и эгоистические элементы мо­тивации. В действительности же социальные системы ин­тегрированы в этом смысле в самой различной степени; в некоторых случаях интегрированный тип почти точно воплощается в реальность, в других же — очень далек от нее. Но даже если мы будем разрабатывать теорию, адек­ватную второй ситуации, то и в ней интегрированный тип Должен быть важнейшей отправной точкой анализа.

Существует множество обстоятельств, которые мо­гут толкнуть индивида, преследующего свои эгоистичес­кие интересы, к большему или меньшему отклонению от институционально одобренных стандартов. Бывает, что жизнь формирует личность, далекую от полной интегри­рованности, и у такого индивида его эгоистические тенденции вступают в конфликт с его институциональным статусом и ролью. Иногда же сама социальная структура бывает плохо интегрирована, так что от одного и того же индивида ожидаются принципиально несовместимые по­ступки. Один из самых распространенных видов такой сла­бо интегрированной структуры - это структура, в кото­рой символы признания теряют связь с институционально одобренными достижениями и в которой люди пользуют­ся признанием независимо от соответствующих достиже­ний и, наоборот, имея такие достижения, не получают пола­гающегося им признания. В результате такого недостатка интеграции индивид попадает в конфликтную ситуацию. С одной стороны, он вступает в конфликт с самим собой. Он чувствует себя вынужденным обеспечивать свои эгои­стические интересы способами, несовместимыми со стан­дартами поведения, которые воспитаны в нем и которые настолько глубоко укоренились в его сознании, что он не может их полностью отбросить. С другой стороны, он ока­зывается перед объективной дилеммой. Например, он мо­жет продолжать жить в соответствии с теми стандартами, которые он ценит, но тогда он лишается признания и его символов; либо он может погнаться за «внешним успехом», но только ценой нарушения своих собственных стандар­тов и стандартов тех людей, которых он больше всего ува­жает. Обычно внешний и внутренний конфликт возника­ют одновременно, и по-настоящему счастливого выхода из такой ситуации нет.

Обычная психологическая реакция на такую конф­ликтную ситуацию — состояние психологической «без­защитности». Как хорошо известно, такое состояние без­защитности, в свою очередь, приводит к разным формам более или менее выраженных невротических реакций, по­средством которых индивид стремится разрешить свои конфликты и восстановить ощущение уверенности. Рас-пространеннейшей формой такой реакции является по­вышенная агрессивность в преследовании личных целей и своих эгоистических интересов вообще.

Мы утверждали, что институционализация эгоисти­ческого интереса объясняет одну из важных составных частей явления, которое обычно называют «стяжательс­ким характером» капиталистического общества. Но это объяснение еще далеко не исчерпывает всего явления в це­лом. Мы живем в обществе, которое во многих отношениях далеко от полной интеграции. Очень большая часть нашего населения в этом смысле отличается глубоким ощущением беззащитности. Поэтому можно предположить, что дру­гой важный элемент явления «стяжательства», особенно в том виде, в котором оно представляется наиболее оскор­бительным для наших нравственных чувств, состоит в вы­ражении этого широко распространенного чувства безза­щитности. Элтон Мэйо нашел для этого положения вещей соответствующее выражение, перефразировав знаменитое заглавие Тауни и написав «Стяжательство больного об­щества»⁷. Но следует подчеркнуть, что этот элемент, так­же как и институционализация эгоистического интереса, недостаточно учитывается формулой «рациональное пре­следование эгоистического интереса».

Разумеется, можно найти много других вещей, кото­рые продемонстрируют неполноту изложенного выше под­хода к этой проблеме. Без сомнения, во многих отношени­ях формулировки ее будут изменяться и усложняться по мере накопления наших знаний об этих явлениях — такова судьба всех научных концептуальных схем. Но вдобавок ко всем достоинствам, которые этот подход может иметь для решения отдельных эмпирических задач, он имеет еще и иное значение. По мере разработки он поможет нам пока­зать, что многие проблемы могут быть более плодотворно изучены при условии сотрудничества на теоретическом уровне разных социальных дисциплин, нежели это возмож­но сделать, действуя внутри каждой из них в отдельности, как бы хорошо ни была разработана для решения опреде­ленного круга проблем ее теоретическая схема.

⁷ См. его работу «Human Problems of Industrial Civilization» (N.Y., 1933). Элемент такого типа, по-видимому, имеется в виду, когда жалуются на преобладание «духа коммерции» в медицине.

1940

Аналитический подход к теории социальной стратификации*

Социальная стратификация понимается здесь как дифференцирующее ранжирование индивидов данной со­циальной системы. Под стратификацией понимается так­же способ рассмотрения индивидов как занимающих бо­лее низкое или более высокое социальное положение друг относительно друга в некоторых социально важных аспектах. Наша первая задача — выяснить, почему подоб­ное дифференцирующее ранжирование может рассмат­риваться как основа основ социальных систем, и в каком именно отношении оно представляется нам важным. По­добное ранжирование — лишь один из способов, при по­мощи которых могут быть различены индивиды¹.

* An analytical approach to the theory of social stratification // Parsons T. Essays in Sociolodical Theory. Revised Edition. Free Press, Macmillan. N.Y-(London), 1964, p. 69 — 88.

¹ Некоторые авторы (см. Sorokin P.A. Social Mobility. N.Y., 1927) то, что здесь называется стратификацией, отличают как «вертикальную» ось диф­ференциации индивидов от «горизонтальной» ее оси. Соответственно, когда индивиды изменяют свой статус в дифференцированной системе, об этом говорится как о вертикальной и горизонтальной мобильности. Но такое словоупотребление опасно. Оно формулирует аналитическую проблему в терминах двухмерной пространственной аналогии. С одной стороны, из того, что стратификация является важным параметром дифференциации, вовсе не следует, что все остальные параметры можно рассматривать как нерасчлененную остаточную категорию. Например, дифференциа­цию по полу, не связанные со стратификацией профессиональные раз­личия, различия в религиозных убеждениях и т.д. не следует априорно рас сматривать так, будто бы все они являются величинами единственной пе­ременной — «горизонтальной дистанции». С другой стороны, столь же опасно априорно предполагать, что саму стратификацию можно адекват­но описать как изменение лишь в одном количественном континууме, как это подсказывает аналогия с прямолинейным пространством. Количествен­ный элемент содержится в стратификации, как в большинстве других со­циальных феноменов. Он включается в это понятие, поскольку речь идет о ранжировании. Но полагать, что им и исчерпывается вопрос, так же невер­но, как считать существенными только цифры и интервалы. Как будет по­казано ниже, изменяется и само содержание критериев, которыми опре­деляются ранги. И эти изменения при современном уровне наших научных знаний нельзя свести к точкам в едином количественном континууме. Несмотря на то, что все вышесказанное касается частных вопросов, свя­занных со стратификацией, замечания эти справедливы и для любого не­критического использования таких понятий, как «социальное простран­ство» и «социальная дистанция». Доказательства необходимости их ис­пользования всегда должны опираться на соответствие их социальным фактам и аналитическим схемам, верифицированным в социальной сфере, а отнюдь не на логику дедукции и не на аналогии с физическим простран­ством и с физической дистанцией.

И лишь в той мере, в какой эти различия связаны с более высо­ким и более низким социальным положением, они отно­сятся к теории социальной стратификации.

Главная проблема данной статьи — это дифферен­циальная оценка индивидов как единиц, основанная на нравственных критериях. Моральное превосходство — это объект определенной, эмпирически обнаруживаемой установки на «уважение», в то время как его противопо­ложность — это объект специфической установки на «неодобрение» или даже, как бывает в крайних случаях, на «возмущение»².

По-видимому, выбор моральной оценки как главного критерия ранжирования, образующего стратификацию, может быть сочтен в некотором смысле произвольным. Однако он не более произволен, чем, например, выбор рас­стояния в качестве основного критерия для описания отно­шений тел в механической системе. Такой выбор определен тем местом, которое занимает моральная оценка в обобщен­ной концептуальной схеме, называемой «теория действия».

² Дюркгейм, возможно, сделал больше, чем все другие социальные теорети­ки, для объяснения этого явления и для анализа выводимых из него след­ствий (см., в особенности, его «L'Education morale», Paris, 1925 и «Les Formes elementairesde la vie religieuse», Paris, 1912; ed. 1925, ch. III). У Макса Вебера оно тоже фигурирует в его понятии «законности» (см. «Wirtschaft und Gesellschaft», 1925, Кар. I, S. 5 — 7). Рассматривается и анализируется оно в книге: Parsons Т. The Structure of Social Action (N.Y., 1937), ch. X, XI, XVII.

Единственным необходимым обоснованием такого выбора может быть демонстрация применимости выбранных кате­горий. В нашем обыденном понимании социального ранга содержится огромная доля моральной оценки. Нормальная реакция, наряду с другими реакциями, на грубые ошибки в ранжировании — моральное возмущение: либо человек счи­тает, что его «несправедливо» унизили, поставили на одну доску с теми, кто на самом деле ниже его, либо люди, рас­положенные выше него, чувствуют себя «шокированными» тем, что к нему относятся как к равному им³.

Теория действия указывает на фундаментальность та­кого явления, как стратификация. Во-первых, моральная оценка — решающий аспект действия в социальных систе­мах. Это основной элемент более широкого явления, на­зываемого "нормативной ориентацией" (более широкого, поскольку не все связанные с действием нормативные стан­дарты являются объектом нравственных чувств). Второй решающий факт — важность индивида как единицы конк­ретных социальных систем. Если же и индивиды в каче­стве единиц, и моральная оценка существенны для соци­альных систем, то эти индивиды будут оцениваться именно как единицы, а не просто по их конкретным качествам, дей­ствиям и т.п. Более того, речь не может идти просто о том, что какой-то конкретный индивид А имеет моральные ус­тановки по отношению к другому конкретному индивиду В. Моральная оценка предполагает ранжирование. Если исключить возможность полной дезинтеграции социаль­ной системы (что для системы функционально невозможно), то оценки, которые дают индивиды А и В находяще­муся в той же системе С, должны быть близки друг другу. Подобно этому должно так или иначе совпадать относи­тельное ранжирование ими индивидов С и D, если возник­нет нужда в таком сопоставлении⁴.

³ Превосходный пример этого явления дается в исследовании: Roethlisbergen F.J., Dickson W.A. Management and the Worker. 1939, Part III, ch. XV.
⁴ Понятие «интеграция» — одно из основных в теории действия. Это такой тип связи единиц системы, при котором эти единицы действуют так, что­бы, с одной стороны, не допустить распада системы или нарушения ее ста­бильности, а с другой — «кооперируются» ради содействия функцио­нированию системы в целом (см.: Parsons Т., op. cit.).

Теоретически возможно, что не только два любых индивида, но и все, входящие в данную систему, будут ранжированы как совершенно равные между собой. Такая возможность, однако, никогда не была даже приблизи­тельно осуществлена ни в одной из известных нам систем большого масштаба. Но даже если бы такой случай имел место в действительности, все-таки это не опровергало бы того факта, что стратификация имеет всеобщий характер, поскольку и тогда речь шла бы не об отсутствии страти­фикации, а о ее конкретном предельном типе. Стратифи­кация, как мы ее здесь понимаем, является аспектом по­нятия «структура обобщенной социальной системы»'.

В любой конкретной социальной системе реально существует система ранжирования в терминах моральной оценки. Но это в некотором смысле предполагает нали­чие интегрированного ряда стандартов, согласно кото­рым даются или должны даваться оценки. Поскольку ряд стандартов образует нормативную модель, то фактичес­ки существующая система не будет точно совпадать с этой моделью. Фактическая система отношений иерархии в той мере, в какой она опирается на моральные санкции, мо­жет быть, таким образом, названа системой социальной стратификации. Напротив, нормативная модель будет названа нами шкалой стратификации.

Так как шкала стратификации представляет собой упорядоченную структуру, образуемую моральным авто­ритетом, интегрированным с точки зрения общеприня­тых нравственных чувств, она тем самым является час­тью институциональной структуры социальной системы. Эта часть и ее анализ попадают в теорию социальных ин­ститутов, и именно в терминах этой теории она будет здесь анализироваться⁵.

⁵ Обобщенная социальная система — это система понятий, а вовсе не эмпири­ческое явление. Это логически согласованная система эмпирически соотно­симых абстрактных понятий, в терминах которой может быть описано и про­анализировано неограниченное множество различных конкретных социальных систем (см.: Henderson L.J. Pareto's General Sociology. 1935, ch. IV, p. 3).

Понятие «институты», подобно понятию «стратификация», является цен­тральным в теории действия, но мы не можем здесь вдаваться в его анализ (см.: Parsons Г., op. cit., ch. I, XVII).

Прежде чем приступить к проблеме структурной дифференциации системы и шкал стратификации, а так­же некоторых оснований для проведения различий меж­ду ними и функциональных следствий, из них вытекаю­щих, следует рассмотреть некоторые аспекты отношения к шкале стратификации со стороны отдельного актора. Фактическим материалом для нас здесь будет служить такой тип системы, где (как, скажем, в нашей собствен­ной) имеются довольно широкие возможности для «дос­тижения» статуса (термин Линтона).

Прежде всего, с точки зрения теории действия, дей­ствующее лицо есть в некотором роде целенаправлен­ная сущность. Один из важных аспектов такой ориен­тации заключается в чувствах актора относительно моральной желательности для него этих целей, хотя в то же время они, конечно, могут иметь для него и дру­гое значение. Объектами таких нравственных чувств могут быть не только цели как таковые. В этой роли мо­гут выступать люди и их отношение к актору, неодушев­ленные предметы и их связи с ним, а также социальные отношения. Многие из важнейших целей группируются вокруг этих вещей.

Далее, каждая из этих вещей либо все они вместе взя­тые могут иметь для актора другое значение, отличное от морального. Они могут быть источником гедонисти­ческого удовлетворения либо объектами аффективных установок. Нормальный актор — это в значительной сте­пени «интегрированная» личность. Обычно вещи, кото­рые он ценит, исходя из моральных побуждений, это в то же время и вещи, к которым он стремится как к источни­кам гедонистического удовольствия или объектам своих привязанностей.

Несомненно, в реальной действительности в этом отношении часто возникают серьезные конфликты, но их следует рассматривать в основном как случаи «отклоне­ния» от интегрированного типа.

Наконец, важность нравственных чувств для дей­ствия, так же, как и то, что действия направлены на цели, обуславливает наличие у нормального актора нравствен-

ных чувств по отношению к самому себе и к своим дей­ствиям. Он наделен либо хорошо развитым чувством са­моуважения, либо в большей или меньшей степени испы­тывает чувства «вины» и «стыда».

Но такой актор существует не в одиночестве, а бо­лее или менее интегрирован с другими действующими лицами данной социальной системы. Это, с одной сторо­ны, означает, что различные акторы, входящие в данную систему, имеют в основном сходные нравственные чув­ства в том смысле, что они одобряют одни и те же основ­ные нормативные модели поведения. С другой стороны, это означает, что различные индивиды приобретают важ­ность друг для друга. То, что они делают, говорят или даже думают и чувствуют про себя, не может быть со­вершенно безралично для других индивидов.

В результате дифференциации ролей существует и дифференциация конкретных целей, которые получают одобрение с моральной точки зрения у различных инди­видов. Но поскольку общество морально и институцио­нально интегрировано, все они руководствуются при этом одной и той же более абстрактной моделью (pattern). Эта всеми признанная модель используется для оценки того, что выше, а что ниже в применении к индивидам. Она представляет собой, таким образом, удобную точку от­счета для систематизации самой нормативной модели. Самоуважение, которое в первую очередь является след­ствием того, что человек ведет жизнь, соответствующую моральным нормам, одобряемым им самим, во вторую очередь является уже следствием достижения и закреп­ления за собой определенного положения в системе стра­тификации.

Эта связь подкрепляется взаимодействием, которое существует в институционально интегрированной ситу­ации между моральными моделями и эгоистическими эле­ментами мотивации. Актора интересует достижение са­мых различных целей: гедонистического удовольствия, взаимной привязанности, признания или уважения со стороны других. Естественным результатом интеграции нравственных чувств является зависимость признания или

морального уважения со стороны других от того, посту­пает ли актор в целом соответственно их моральным ожи­даниям. Более того, признание и чувственная привязанность в целом сопутствуют друг другу. Потеря морального ува­жения к какому бы то ни было лицу по меньшей мере зат­рудняет сохранение эмоциональной привязанности к нему. Потеря уважения или привязанности или того и другого вместе приводит к тому, что и источники гедо­нистического удовольствия в той мере, в какой они зави­сят от действий других, иссякают. Несоответствие инсти­туционализированным нормам вредит, следовательно, эгоистическим интересам индивида, лишает его источни­ков удовлетворения и помощи со стороны других, а в дальнейшем оно может привести и к «негативным» реак­циям других. Последние могут не только отказаться со­трудничать с индивидом, но и активно воспрепятствовать достижению им его целей. Они могут начать подрывать его репутацию, проявлять ненависть и причинять ему ущерб. Все это усиливается еще и тем, что существует потребность «проявлять свои чувства посредством вне­шних действий»⁷, переходить от враждебных чувств к открытым поступкам, которые наносят вред интересам действующих лиц. Такие открытые действия тем вероят­нее, чем сильнее институционализированы нормы, кото­рым не соответствует неконформный актор, ибо другие акторы питают определенные «ожидания» относитель­но поведения данного актора и строят на этом свои рас­четы. Если эти ожидания обмануты, они не просто «не одобряют» этого, а прямо-таки считают себя «задеты­ми» и «униженными».

⁷ Название третьего класса «остаточных категорий» — «residues» у Парето.

Наконец, есть много доказательств того, что неко­торые из важнейших моральных моделей мы признаем не просто из рациональных соображений. Они приви­ваются нам с раннего детства и глубоко «внедрены» в нас как часть глубинной структуры нашей личности. Несоответствие им связано не только с риском подвер­гнуться санкциям извне, но и с опасностью вызвать внутренний конфликт, который приобретает масштабы настоящего бедствия.

Таким образом, вопрос заключается не в том, слу­жит или не служит институциональное поведение «эго­истическим интересам» человека. В самом деле, если ка­кой-то конкретный индивид стремится удовлетворить свои собственные эгоистические интересы в этом смыс­ле, то он может сделать это только посредством боль­шего или меньшего конформизма с институционализированным определением ситуации. Но это, в свою очередь, означает, что он должен в значительной степе­ни ориентироваться на шкалу стратификации. Таким об­разом, его мотивация направлена на то, чтобы «отли­читься» или добиться большего признания по сравнению с себе подобными. Такое признание превращается в наи­более важный как для него самого, так и для других сим­вол успеха либо неудачи, которыми заканчиваются его усилия реализовать свои собственные и чужие ожида­ния и его попытки соблюдать конформизм по отноше­нию к ценностным стандартам. Что касается собствен­но эгоистического интереса, то само это «отличие» может быть — и часто бывает — важной непосредствен­ной целью действия. Таким образом, стратификация — это один из главных фокусов структурализации дей­ствия в социальной системе⁸.

⁸ Успех», или «отличие», — это цель, сравнимая по степени своей обоб­щенности с богатством или властью.

То, что действие в социальной системе должно быть в значительной степени ориентировано на шкалу страти­фикации, внутренне присуще самой структуре соци­альных систем действия. При этом содержание шкалы, конкретные стандарты и критерии, посредством которых ранжируются индивиды, не одинаковы для всех соци­альных систем, а крайне разнообразны. Из принятого здесь определения шкалы стратификации следует, что это разнообразие будет функцией более общих различий в Ценностных ориентациях, которые, как можно показать эмпирически, весьма велики у отличных друг от друга социальных систем⁹. То, что существуют большие разли­чия в ценностях, — это факт установленный. В некото­рых случаях установлено также, в чем эти различия зак­лючаются. Однако вряд ли можно сказать, что знаний в этой области накоплено достаточно для того, чтобы мы могли разработать приемлемую классификацию возмож­ных ценностных ориентации, которую можно было бы просто взять и наложить на конкретные черты страти­фикации. Исходя из того, что существует дифференци­альное ранжирование индивидов в терминах ценностей, можно построить классификацию некоторых социально значимых признаков, по которым индивиды дифферен­циально оцениваются. Такая классификация в свою оче­редь может быть связана с классификацией системы цен­ностей, так как последние дают нам обоснование того, почему различение по этим признакам (или отсутствие различения) рассматривается как законное. Можно пред­ложить классификацию, построенную на основе диффе­ренцированной оценки, которая, ни в коей мере не явля­ясь окончательной и исчерпывающей, вместе с тем, как мы убедились, сравнительно конкретна и удобна.

⁹ Эмпирические примеры широкого диапазона различий в основных ценно­стных ориентациях можно найти в сравнительных исследованиях Макса Вебера по социологии религии («Gesammelte Aufsatze zur Reli-gionssoziologie», 3 Vols, 1934). Краткое изложение отдельных аспектов этих исследований дано в работе: Parsons Т., op. cit., ch. XIV, XV.

1. Принадлежность к родственной ячейке. Существует аспект дифференциального статуса, который индивид разделяет с другими членами любой родственной ячейки, характерной для данного общества. Принадлежность к ней может определяться как рождением, так и другими критериями, например, в случае брака по личному выбору в нашем обществе.

2. Личные качества. Личные качества — это такие особенности человека, которые отличают его от других людей и которые могут рассматриваться как основание для того, чтобы «оценивать» его выше других: пол, возраст, личная привлекательность, ум, сила и пр. И в той мере, в какой личными усилиями можно изменять эти качества, как, например, это бывает с понятием привлекательнос­ти у женщин, они тяготеют к следующей категории — «достижения». С точки зрения целей нашей работы, лич­ные качества лучше рассматривать как часть того, чем ин­дивид «является», а не как результат того, что он «дела­ет». Конкретные качества распадаются на множество различных видов в диапазоне от некоторых основопола­гающих и совершенно неподвластных контролю индиви­да, как, например, пол, возраст, до таких, которые в прин­ципе можно достигнуть.

3. Достижения. Достижения — это рассматриваемые как ценность результаты действий индивидов. Они могут воплощаться в материальных объектах. Это то, что может быть приписано прямому или косвенному действию индивида, за которое он морально ответствен. С одной стороны, достижения незаметно переходят в личные качества, а с другой — в четвертую категорию.

4. Владения. Владения — это принадлежащие индивиду предметы (не обязательно материальные), которые характеризуются тем, что их можно передавать. Качества и достижения как таковые тоже в некоторых случаях могут передаваться. Конечно, конкретные вещи, находящиеся во владении, могут быть результатом собственных и чужих достижений. Возможность контролировать качества людей является разновидностью владения.

5. Авторитет (authority). Авторитет — это институционально признанное право влиять на действия других независимо от непосредственного личного отношения этих других к направлению такого влияния. Авторитет осуществляется лицом, занимающим официальную должность или же другой социально определенный статус, как, например, статус родителя, врача, пророка. Вид авторитета и его степень представляют собой, естественно, один из наиболее важных критериев дифференцирующей оценки индивидов.

6. Власть (power). Полезно рассмотреть и шестую, остаточную, категорию — власть. Лицо обладает властью лишь постольку, поскольку его способность влиять на других и достигать либо сохранять то, чем оно владег, не санкционирована институционально. Лица, которые обладают властью в этом смысле слова, часто на деле пользуются ею для того, чтобы снискать себе прямое признание в той или иной форме. Более того, власть может быть (и, как правило, бывает) использована для получения узаконенного статуса (авторитета) и символов признания.