Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
Место «класса интеллектуалов» в постиндустриальном обществе: экономический аспект
Современная хозяйственная жизнь западных стран дает яркие примеры тенденций, описанных с теоретических позиций. По мере формирования основ постиндустриализма информация становилась главным производственным ресурсом, а знания и способности человека превращались в наиболее важное достояние общества. В условиях, когда основным фактором поддержания конкурентоспособности компаний служит технологический прогресс, экономия на оплате квалифицированных специалистов стала недопустимо опасной; их заработки начали быстро расти, а доходы тех категорий занятых, которые Дж. К. Гэлбрейт очень удачно назвал, в противоположность knowledge-workers, consumption-workers [27] — снижаться.
В наиболее явной форме этот процесс прослеживается с середины 1970-х годов. Если, например, с 1968 по 1977 год в США реальный доход рабочих (с учетом инфляции) вырос на 20 процентов, причем это увеличение почти не зависело от уровня их образования, то с 1978 по 1987 год доходы в среднем выросли на 17 процентов, однако для работников со средним образованием они упали на 4%, тогда как для выпускников колледжей повысились на 48 процентов. Это явление характеризуется сегодня как начало «существенного имущественного расслоения по признаку образования» [28]. В дальнейшем процесс ускорился; более того, по мере роста доли лиц с высшим образованием в совокупной рабочей силе темпы повышения их доходов стали замедляться. Достигнув в 1972 году своего максимума на уровне в 55 тысяч долларов (в ценах 1992 года), они сохранялись на этом уровне вплоть до конца 1980-х, когда началось их постепенное снижение, в результате которого средняя почасовая зарплата обладателя диплома четырехгодичного ВУЗа упала за период 1987–1993 годов с 15,98 до 15,71 долларов.
На этом фоне ухудшалось положение представителей традиционного среднего класса. Несмотря на экономический подъем 1990-х годов, вплоть до настоящего времени «средний американский рабочий не получал реальной прибавки к заработной плате со времени вступления в должность президента Р. Никсона» (с 1968 года) [29]. С 1973 по 1993 год работники, не имеющие высшего образования, потеряли до 20 процентов своей реальной заработной платы, хотя производительность их труда возросла, по самым скромным оценкам, не менее чем на 25 процентов. Во второй половине 1980-х годов в оборот вошло понятие «работающая беднота» (working poor), применяющееся для обозначения тех, кто, будучи занят полный рабочий день, находится при этом ниже черты бедности. В начале 1970-х доля таких работников была незначительной; к 1990 году они составляли уже почти 18 процентов всего работающего населения США; более 15 процентов американских граждан официально находятся сегодня ниже черты бедности и существуют за счет государственных субсидий. Так как низкоквалифицированные работники, не обладающие никакими специальными навыками, не имеют способов принудить работодателей к повышению своих заработков, они часто теряют работу; при этом, находя ее вновь, они, как показывает американская статистика, получают на новом месте оплату в среднем на четверть ниже предшествующей.
К середине 1990-х годов высшее образование стало уже не столько условием получения устойчиво высоких доходов, сколько средством преодоления опасности пополнить ряды низшего класса. В 1997 году доля находящихся ниже черты бедности белых американцев с дипломом колледжа составляла около 2 процентов, а афроамериканцев — около 4 процентов, тогда как для лиц, не имеющих законченного среднего образования, эти показатели равнялись соответственно 31 и 51 проценту; эти цифры не требуют комментариев и лишь подтверждают слова Ф. Фукуямы о том, что «существующие в наше время в Соединённых Штатах классовые различия объясняются главным образом разницей полученного образования» [301].
В то же время все более очевидным становится тот факт, что обладание уникальными способностями и знаниями, принадлежность к кругу людей творческих профессий (куда, безусловно, следует отнести не только ученых и деятелей культуры, но и высококвалифицированных специалистов в области менеджмента и финансов, юристов, профессиональных экспертов и так далее) становится залогом высокого социального и имущественного статуса. Сегодня американцы, имеющие диплом колледжа, университета или продолжающие послевузовское обучение, составляют 24 процента всего населения страны, и 90 процентов из них входят в состав наиболее высокооплачиваемой его квинтили. При этом данная категория населения лишь на 4 процента состоит из владельцев недвижимости или капитала, обеспечивающих им высокие доходы; 96 процентов либо работают по найму в крупных компаниях или государственных организациях, либо заняты индивидуальной деятельностью.
Особого внимания заслуживает усиление роли этой элитной группы в жизни современного общества, рост ее влияния на социальную жизнь. Только за первое десятилетие постиндустриальной трансформации, с 1979 по 1989 год совокупный доход членов группы увеличился более чем в два раза; сегодня 1 процент наиболее состоятельных американцев контролирует почти 40 процентов национального богатства страны и присваивает около 19 процентов располагаемого ежегодного национального дохода. При этом их доходы представляют собой вознаграждения за произведенные информационные продукты и патенты, реализацию авторских прав, гонорары, процентные доходы (так, если доля заработной платы в доходах средней американской семьи в конце 1980-х превышала 70 процентов, то в семейном бюджете самых состоятельных граждан она не поднималась выше 40 процентов). Как следствие, развитие информационной экономики делает их все богаче.
Наиболее отчетливо это проявилось в 1990-е годы, когда потребности в рабочей силе стали выражаться не столько в количественных, сколько в качественных показателях. Если в 1967 году в штате «Дженерал моторс» состояло 870 тысяч человек, то сегодня самая высокооцениваемая корпорация мира, «Майкрософт», имеет персонал, не превышающий 20 тысяч человек; рыночная же ее оценка составляет около 15 миллионов долларов на одного работающего. Новая роль интеллектуальных работников в общественном производстве стала в 1990-е годы обеспечивать им дополнительные доходы фактически вне зависимости от активности спроса на высококвалифицированные кадры, так как появились широкие возможности альтернативной занятости. В условиях, когда технологический прогресс сделал возможным «создание наиболее успешно работающих корпораций при наличии стартового капитала всего в несколько долларов» [31], быстрыми темпами начали развиваться компании, ориентированные на использование высоких технологий и владеющие в основном интеллектуальным потенциалом их основателей. Сегодня 15 из 20 самых богатых людей Соединённых Штатов возглавляют компании, возникшие в течение последних двадцати лет. Поэтому неудивительно, что в 1993 году 400 наиболее богатых американцев, согласно данным журнала "Forbes», владели активами на сумму 328 миллиардов долларов, что равно совокупному ВНП Индии, Бангладеш, Непала и Шри Ланки — стран с населением более 1 миллиарда человек. Неудивительно и то, что доходы руководителей крупных корпораций, являющихся носителями уникального знания о рыночной стратегии компании и ее задачах, выросли с 35 долларов на 1 доллар, зарабатывавшийся средним рабочим в 1974 году, до 120 долларов в 1990 и 225 долларов в 1994 году. Таким образом, в имущественном неравенстве сегодня, как никогда ранее, отражается неравенство интеллектуального потенциала членов постиндустриального общества.
Все это естественным образом приводит к росту потребности в образовании, повышению его стоимости и, как следствие — ко все большей обособленности представителей «класса интеллектуалов». С 1970 по 1990 годы средняя стоимость обучения в частных университетах в США возросла на 474 процента при том, что средний рост потребительских цен не превысил 248 процентов. Как следствие, в 1991 году около половины студентов ведущих университетов были детьми родителей, чей доход превышал 100 тысяч долларов. При этом состоятельные американцы со все большим упорством объясняют своим детям ценность современного образования. Согласно подсчетам американских экономистов, если в 1980 году семьи с доходом, превышающим 67 тысяч долларов, давали обществу 30 процентов выпускников четырехлетних колледжей, то сегодня уже 80 процентов выпускников происходит из таких состоятельных семей. Налицо нечто иное, чем простой рост возможностей выходцев из высокообеспеченных слоев; средства, необходимые для того, чтобы дать прекрасное образование своим детям, были у них в достатке и раньше. В настоящее время происходит изменение системы ценностей нового высшего класса, и по мере укрепления основ постиндустриального общества «класс интеллектуалов» будет все дальше уходить от прежних, сугубо материалистических мотивов деятельности.
В рамках статьи нет возможности коснуться всех сторон той социальной трансформации, которая так или иначе связана с формированием в современном обществе «класса интеллектуалов». Этот класс, ставший воплощением разворачивающейся на наших глазах информационной революции, обретает реальный контроль процесса общественного производства и перераспределяет в свою пользу все большую часть общественного достояния. Его представители, как правило, имеющие главной целью совершенствование собственных способностей и личностных качеств, получают высокие доходы в качестве попутного результата своей деятельности. В то же время граждане, не обладающие ни знаниями, необходимыми в высокотехнологичных производствах, ни способностями и/или возможностями к образованию, позволяющему получить их, в целом пытаются решать лишь задачи выживания, ограниченные вполне экономическими целями. Здесь и формируется основа нового социального конфликта, окончательно разрушающего иллюзию, будто равенство является спутником свободы. Прогресс информационного, постиндустриального общества невозможен без максимальной мобилизации творческих сил, ежечасно порождающей имущественное неравенство и социальную напряженность. Оценка высшего слоя современного общества как «класса интеллектуалов» дает, на наш взгляд, возможность по-новому взглянуть на многие социальные противоречия и намечает пути их глубокого и непредвзятого анализа.
Понятия «когнитариат» и «меритократия».
МЕРИТОКРАТИЯ
Определения когнитариата[править | править вики-текст]
Первые упоминания [править | править вики-текст]
Первым термин «информационный работник», считающийся синонимом когнитариата, применил П. Друкер в книге «Landmarks of Tomorrow: A Report on the New 'Post-Modern' World» (1959). Считается, что он использовал этот термин в неклассовом контексте, в связи с чем его нельзя считать автором современного значения категории. Друкер — теоретик бизнес-управления и применял понятие «информационный работник» к корпорациям, а различие между его интерпретацией и последующими то же, что между корпорацией и экономикой. Развитие концепции Друкера направлено на повышение эффективности труда менеджера и относится более к педагогике, чем социологии.
Д.Белл [править | править вики-текст]
Авторство понятия «когнитариат» приписывают Д. Беллу, хотя ни в одном из трех его фундаментальных трудов не был использован этот термин. Вместо него применялось словосочетание «knowledge worker»[1], переведенное на русский язык как «интеллектуальный работник»[2]. Смысл, вкладываемый Беллом, приблизительно соответствует смыслу приписываемому ему термина, определяя его как «интеллигенцию и работников наемного труда, занятых исключительно умственным трудом».
Фундаментальный труд Белла «Грядущее постиндустриальное общество»(1973), являющийся референтом многих дискуссий о когнитариате, посвящён формированию постиндустриального общества в капиталистических и социалистических странах. Сопровождая этот тезис обширной статистикой и критикой экономических, социальных и политических учений, Белл объясняет его появлением обширного класса «белых воротничков» (менеджеров, работников умственного труда), прогрессивности их деятельности в ущерб физическому труду. В попытке описать классовую структуру общества знания Белл выделяет три класса, являющихся по сути стратами — научная элита, средний класс профессоров и пролетариат, состоящий из преподавателей-ассистентов. Разумеется, это ничего не объясняет — словосочетание «класс знания» Белл не использует.
Э.Тоффлер [править | править вики-текст]
В трудах Э. Тоффлера термин «когнитариат» появляется в «Метаморфозах власти» (1990)[3][
МЕРИТОКРАТИЯ
(от лат. meritus— достойный и греч. — власть), букв.—власть, основанная на заслугах. Терминвведён в употребление англ. социологом М. Янгом по аналогии и в противоположность понятиям«аристократия» и «демократия». В антиутопии «Возвышение меритократии: 1870—2033» («The rise of themeritocracy: 1870—2033», 1958) он сатирически изображал грядущий приход к власти и последующий крахновой олигархии, оправдывающей своё господство тем, что она состоит из интеллектуально наиболееодарённых и энергичных представителей всего народа. Представители неоконсервативного направления в бурж. обществ. мысли, особенно в США (Белл, Бжезинский, М. Платнер и др.) придали, одна-ко, этомутермину позитивное содержание и сконструировали апологетич. социологич. и политология. концепцию М.,направленную против идеи социального равенства и приаванную оправдать политич. и экономич.привилегия «новой интеллектуальной элиты», якобы вносящей непропорционально большой вклад вблагосостояние всего общества. Эта концепция, представляющая собой модернизацию традиц. элитытеорий, питается обосновать претензии бурж. интеллигенции на участие в управлении обществом, оправдатьвозрастающую бюрократизацию гос.-монополистич. капитализма, опровергнуть мелкобурж. радикальныеуравнит. теории и увековечить деление общества на управляющих и управляемых.
Концепция масс и властвующей элиты.
Теория элит — концепция, предполагающая, что народ в целом не может управлять государством и эту функцию берёт на себя элита общества. Элиты разных эпох отбирались по самым разным признакам — происхождение, образование, богатство,способности, опыт, сила и т. д. Механизмы этого выдвижения самые различные.
С точки зрения большинства ранних и некоторых поздних теоретиков элит в так называемых демократических государствах управляет не народ, а господствующая элита или несколько элит, которые ведут борьбу за власть. Ряд современных концепций в рамках этой теории считают, что общество может управлять этими элитами, используя избирательное право, в том числе для возможности выдвижения наиболее способных представителей народа[1].
ТЕОРИИ МАССЫ
- англ. theories of mass; нем. Theorien von den "Massen". l.Совокупность концепций, объясняющих особенности поведения больших (вплоть до многомиллионных)скоплений людей, лишенных каких бы то ни было иных связей друг с другом, кроме факта иходновременного присутствия в данном месте. 2. Теории, анализирующие влияние на образ жизни и соц.структуру высокой концентрации населения на сравнительно небольшом пространстве (напр, крупныхсовременных городов).
Новые рычаги власти в концепциях М.Фуко, О.Тоффлера, Д.Белла, П.Дракера, М.Кастельса, А.Турена.
Легитимизация власти в информационном обществе.
Легитимность современной политической власти и ее институтов находится в прямой зависимости от ее коммуникативных свойств. Сегодняшняя Россия сталкивается с проблемой недостаточно высокого уровня поддержки институтов политической системы и самой политической власти населением, то есть легитимность политической власти в нашей стране достаточно долго находилась на низким уровне (во всяком случае, так было до 2000 года).
Таблица
Уровень доверия к институтам власти в России[1] (в %)
| 08.06.1997 | 16.08.1998 | 24.10.1999 | 27.02.2000 | |
| В какой мере лично Вы доверяете сегодня Правительству РФ? | ||||
| Доверяю | ||||
| В равной степени доверяю и не доверяю | ||||
| Не доверяю | ||||
| Затрудняюсь ответить | ||||
| В какой мере лично Вы доверяете сегодня Государственной Думе РФ? | ||||
| Доверяю | ||||
| В равной степени доверяю и не доверяю | ||||
| Не доверяю | ||||
| Затрудняюсь ответить |
И если сегодня большинство россиян поддерживает действующего Президента России, то в то же время большинство граждан нашей страны доверяют другим институтам власти в меньшей степени. Так, по результатам аналитического центра Ю. Левады, рейтинг отношения населения к государственным деятелям и политическим институтам в 2006 г. распределился следующим образом (см. табл. 2).
Как отмечает профессор А.И. Соловьев «…Легитимность, если посмотреть в корень этого явления – это определенная форма поддержки властей, которая нуждается в расширении своих возможностей регулировать, управлять, направлять и так далее»[2]. Одним из наиболее действенных методов сохранения политического режима (строя) в стране политической властью всегда рассматривается поддержание в социуме достаточно высокого уровня ее легитимности. Если обществу понятны действия властей, а если еще граждане их одобряют, то успех власти и ее стабильность обеспечены. Зададимся вопросом: какими средствами добиться такого положения, чтобы действия властей были понятны и одобряемы обществом, как повысить легитимность власти в современном информационном обществе?
Полагаем, что проблемы легитимности власти и политической коммуникации взаимосвязаны. Потому, что в настоящее время развитие эффективных постоянных двусторонних динамичных прозрачных отношений социально-политических субъектов коммуникативного пространств является условием повышения стабильности и легитимности политической системы. Чем больше открытости в действиях власти, тем лучше граждане и общество понимают, что власть действует в их интересах и тем больше поддерживают власть, а, следовательно – тем более устойчива общественная и политическая системы. Как отмечает исследователь М. Хауард: «…демократии необходимы дружественно настроенные к ней элиты и соответствующая институциональная структура. Но ей также нужен и демократически настроенный народ; она процветает и крепнет в обществе, где большинство людей поддерживают демократические ценности и на словах, и на деле»[3]. Главная же функция политической коммуникации состоит в том, чтобы организовать доступные и альтернативные информационные каналы для полноценного информационного контакта с населением.
Стоит отметить, что в закрытых политических системах, с автократичным или тоталитарным режимами правления легитимность политической власти может находиться на достаточно высоком уровне. К примеру, во время Великой Отечественной войны бойцы Красной Армии поднимались в бой со словами: «За Родину, за Сталина!». Здесь легитимность политической системы и самой власти была достигнута с применением репрессий к неугодным вольнодумцам и ограничением информационного поля, а точнее – его полным государственным контролем. Однако сегодня влияние внешнеполитической легитимации приобретает уже важнейшее, если не первостепенное значение по отношению к внутренней (режимы С. Милошевича в Югославии, Ф. Кастро на Кубе и т.д.)[4]. И в Сербии, и на Кубе уровень внутренне легитимности политической власти был достаточно высок, но вот внешнеполитический уровень легитимности был значительно ниже благодаря усилиям стран Запада и США. Эти страны с успехом использовали и используют свой мощный экономический, административный и информационный потенциал для снижения уровня внешнеполитической легитимности власти в этих странах.
Иными словами степень проникновения коммуникационных каналов из-за рубежа, коммуникационная глобализация может привести к снижению легитимности внутри страны, к снижению внешнеполитической легитимности, что может привести к краху политичного режима любого слабо развитого в коммуникационном плане государства. Современное состояние проникновения информационно-коммуникативных каналов из-за рубежа в любую страну велико и иногда и превосходит степень влияния на общество своих внутренних каналов коммуникации. В качестве примера можем привести ряд стран Африки, где информационные каналы предоставляются в основном западными странами (и, конечно, контролируются ими), среди них телевизионные каналы, спутниковая связь, провайдеры Интернета и др.
Уровень легитимности политической власти отдельной (в коммуникационном плане неразвитой) страны зависит от государств с более широкими коммуникативными возможностями. Также уровень внутренней легитимности власти в настоящее время определяется во многом внешнеполитическим уровнем легитимности. А как отмечает адъюнкт-профессор факультета политологии Университета Нью-Йорка Ж. Розенталь: «Государства продолжают нести ответственность за то, что происходит на их территории, но если они теряют легитимность, то тогда допустимо вторжение для ликвидации серьезных угроз»[5]. Другими словами, потеря легитимности правящим руководством государства для ряда исследователей и политиков есть прямое основанием для военного вторжения на территорию любой страны. С другой стороны потеря политической легитимности властью, при желании остаться ей у руководства государства сделает ее полностью зависимой от своего бюрократического аппарата. Особенно отчетливо это проявляется в случае снижения популярности главы государства: «Президент, не обладающей поддержкой населения и легитимностью, становится зависимым от основных политических деятелей в составе государственной бюрократии»[6].
Принимаемые решения политической властью эффективны тогда, когда власть легитимна, но как отмечает исследователь Л.Г. Аврутина «… легитимность власти находится в прямой зависимости от ее эффективности»[7]. То есть эффективность власти и ее легитимность – это две взаимосвязанные характеристики власти, показывающие степень успешности власти в ее действиях. Естественно при проведении политических решений в обществе, а иногда и непопулярных, но может быть необходимых, власть может их реализовать с большей эффективностью и с меньшими социальными потрясениями, если общество осознает их необходимость, т.е. оказывает доверие своему правительству. Здесь обществу, помимо доверия, нужны и определенные гарантии, что общественная жертвенность не будет напрасной.
Гарантии эти заключаются не только в принятии и контроле за выполнением определенных законов и постановлений, но и в демократизме самого реформаторского действия. К примеру, система британского образования – характерный пример взаимодействия центральной власти и функционирующих «на местах» организаций, предоставляющих этот вид социальных услуг. Закон о начальном и среднем образовании принимается парламентом, школы финансируются главным образом центральным правительством, министр, возглавляющий ведомство, входит в состав палаты и кабинета. Тем не менее, отвечают за систему образования муниципалитеты и попечительские советы конкретной школы. Повседневный контроль за нормальным функционированием школы осуществляется самими учителями. Центральное правительство прилагает все большие усилия, чтобы отслеживать уровень преподавания, для чего проводятся единые для всей страны экзамены. Это делается под лозунгом «Настоящее качество – за настоящие деньги», а по утверждениям противников такой системы – для выжимания новых бюджетных ассигнований. Но поскольку в министерстве образования работает всего 1% людей, занятых в этой сфере, успех явно зависит не от чиновников[8].
Если общество не посвящено в действия властей, и не оказывает им моральную поддержку, то любое новое административное насилие, хотя бы с лучшими намерениями, обречено на неудачу. Оно упрется в явное или скрытое сопротивление одной части общества, в непонимание и пассивность – другой. К примеру, либеральные реформы, затеянные в начале 90-х под руководством Е. Гайдара – типичный тому пример. Когда люди старшего поколения однозначно отрицали тот экономический курс, а более молодое поколение, быть может, было готово поддержать их, но слабые информированность и разъяснительная работа среди населения не привели к повышению доверия реформам проводимые Е. Гайдаром. Получается, что только двусторонний диалог управляющих и управляемых на основе политической коммуникации способен повысить уровень легитимности политической власти и завоевать доверие и признание общества.
Как отмечает доктор политических наук М.Н. Грачев, «политическую коммуникацию сегодня со всей очевидностью необходимо признать одним из важнейших аспектов легитимации власти»[9]. В самом деле, если раньше коммуникация рассматривалась как средство, с помощью которого управляющие отдают приказы управляемым, то сейчас многие исследователи пришли к выводу, что коммуникация отвечает фундаментальным потребностям политической системы, т.е. обеспечивает согласие между управляющими и управляемыми[10]. Именно двусторонний процесс обмена информации на базе современных коммуникационных технологий способен повысить уровень легитимности политической власти. В тоже время, ряд исследователей, рассматривая легитимационный потенциал информационной манипуляции, приходят к выводу о ненадежности и неустойчивости данного источника информации. Искажая поступающую информацию, любые режимы, рано или поздно, дискредитировали себя в глазах подданных (потеря доверия к власти и официальным СМИ)[11]
Стоит задаться вопросом: всегда ли в своих действиях власть должна руководствоваться прямотой и открытостью? Всегда ли на пользу населению страны пойдет так называемая «кристальная» честность в предоставлении информации о тех или иных событиях или действиях? Думается, что нет. Любая политическая власть всегда стремится манипулировать населением, искажая информацию или выпуская ее дозировано. И информационная манипуляция властью массами будет тем успешнее, чем выше легитимность самой власти, чем выше доверие к ней и ее действиям, и к тем коммуникационным каналам, по которым она транслирует информацию в социум. Естественно возникает вопрос, до какой степени возможно искажение информации властью без снижения легитимности?
Полагаем, что манипулировать массами до бесконечности нельзя; а власть, которая этого не хочет учитывать, не может быть эффективной в длительной перспективе и не имеет больших шансов на свое существование. Устойчивость власти, степень одобрения ее действий обществом, т.е. поддержание высокого уровня легитимности, находится в прямой взаимосвязи с ее информационно-коммуникативными свойствами и является прямым основанием безопасности ее деятельности и существования.
Интернет зависимость. Личность в виртуальном пространстве.
Date: 2016-05-23; view: 667; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА... |