Рождение богинь и богов 5 page

Molimo se, Lado, Молимся, Лада, Molimo se visnjem bogu. Молимся вышнему богу. Oj, Lado, oj! Ой, Лада, ой! Da popuhne, Lado, Да подует, Лада, Da popuhne tihi vjatar, Да подует тихий ветер, Oj, Lado, oj! Ой, Лада, ой! Da udari, Lado, Да ударит, Лада, Da udari rodna kisa. Да ударит урожайный дождь, Oj, Lado, oj! Ой, Лада, ой! (Фаминцын А. С. Божества древних славян, с. 152.)

Все песнопение о дожде пронизано именем Лады, но рядом с ней (вслед за ней, на втором месте) появился и "вышний бог" из христианской фразеологии. Фаминцын приводит данные о том, что "в Болгарии взывают к богине Ладе" и что, по сведениям Нарбута, в Литве "Ладу почитают великой богиней".(Фаминцын А. С. Божества древних славян, с. 257.) Приведенные фольклорные примеры показывают нам, что Лада мыслилась славянскими народами или как единственное божество, к которому следует обращаться, или как соседствующее с неясным "вышним богом".

Не удивительно, что признание Лады богиней мы находим только в ранних записях, сделанных в XVIII или в первой половине XIX в., так как во второй половине XIX столетия старые языческие обряды и их терминология стали исчезать с большой быстротой во всем славянском крестьянском мире. Собственное имя богини стало превращаться действительно в припев, отделившись от христианского бога:

Благослови, троица богородица, Нам в лес пойти, Нам венки завивать! Ай, Дидо, ай, Ладо! (Аничков Е. В. Весенняя обрядовая песня..., ч. I, с. 145.)

Здесь соединились обращения к церковному и к языческому персонажам; языческое вынесено в конец просьбы, но зато повторяется после каждых двух коротких фраз. История превращения апеллятива в песенный припев протекала на глазах у исследователей и должна была бы предостеречь их от пользования только ее последними звеньями, но они предпочли фигуру умолчания.

Весьма существенным обстоятельством при разборе аргументов за и против Лады является степень распространенности ее имени в разных славянских землях. Чем уже ареал, тем труднее обосновать исконную древность верований. Однако для Лады так вопрос не стоит. Лада известна фольклору всех славянских народов: полякам, словакам, словенцам, сербам, хорватам, далматинцам, болгарам, русским, украинцам, белорусам.

А за пределами славянского мира имя Лады известно и балтийским народам - латышам и литовцам.(Афанасьев А. И. Поэтические воззрения славян... т. I, с. 227 - 229; Фаминцын А. С. Божества древних славян; Потебня А. А. Объяснения малорусских песен и сродных народных. Варшава, 1883, т. I, с. 23; Niederle L. Slovanske Starozitnosti, s. 172 - 173; Bruckner A. Litwa, s. HI;) Один этот географический перечень, охватывающий всю балто-славянскую группу, говорит о глубокой архаике загадочной Лады. Имя ее известно от Адриатического моря до Камы и от Балкан до Балтийского моря. Никаких препятствий к признанию праславянской древности Лады нет.

По свидетельству Стрыйковского (XVI в.), литовцы приносили Ладе в жертву белого петуха и пели:

Lado, Lado, Lado, Ладо, Ладо, Ладо,

Didis musu Dewie. Великое наше божество.

Пелись такие песни с 25 мая по 25 июня. См.: Фаминцын А. С. Божества древних славян, с. 256. Обратимся теперь к наиболее старым письменным источникам, упоминающим Ладу. Таковыми являются польские церковные запрещения языческих обрядов, относящиеся к первой четверти XV в. Они опубишкованы Станиславом Урбанчиком.

Начало XV в.: "Поляки еще и посейчас около зеленых святок чествуют своих божков: Alado, Gardzyna, lesse... Этим божкам плохие христиане оказывают большую честь, чем богу: девушки целый год не ходят в костел молиться истинному богу, тогда как на чествование этих своих божков они привыкли приходить". 1423 г. (Ченстоховская рукопись Яна из Михочина): "...наши старики, старухи и девушки не молятся о том, чтобы стать достойными восприятия святого духа, но в эти три дня, когда надлежало бы предаваться размышлениям (троицын день, духов день...), сходятся старухи, женщины и девушки, но не в храм, не на молитву, а на пляски; не к богу взывать, но к дьяволу: Issaya, Lado, Hely, laya. Если таковые не покаются, то пойдут вместе с lassa, Lado на вечные муки". 1420-е годы: "Запрещаем также пляски и песни, в которых называются имена идолов: Lado, Ileli, lassa, Tya, проводимые во время зеленых святок, когда истинно познавшие Христа должны усердно просить бога, чтобы им по примеру апостолов воспринять дух святой". (Urbanczyk S. Religia..., s. 8.)

В этих документах перед нами раскрывается картина обычного средневекового двоеверия, хорошо известная по русским поучениям XI - XII вв., копировавшимся и в XIV и в XV вв. Напрасно С. Урбанчик пытается опорочить приводимые им сведения, исходя из того, что раз поляки приняли христианство в X в., то, следовательно, язычество должно было немедленно исчезнуть. Свою уверенность в столь быстрой и окончательной победе католичества он обосновывает довольно своеобразно: "Что могли поляки знать о богах, смененных христианским богом еще пять веков тому назад? Разве что столько же, сколько современные нам неграмотные люди знают о династической политике Ягеллонов! ".(Urbanczyk S. Religia..., s. 8.) Подобное острословие здесь неуместно, так как в источнике говорится не о том, что было пятьсот лет назад, а о той современности, которая окружала польских церковников в 1420-е годы. Обратим внимание на то, что автор источника не повествует, а запрещает языческие обряды в неделю троицына дня, обращаясь к подвластной ему пастве своих дней, а не далекого прошлого. С. Урбанчик не захотел понять этнографического характера приводимых им запрещений и обличений.

В приводимых источниках мы видим несколько имен: Лада, Лель (Ilely) и загадочные Iassa (Iesse), Iaya и Туа. Отложим пока рассмотрение слов, окружающих имя Лады. Слово "Gardzyna" Нидерле предлагает рассматривать как эпитет Лады - "Охраняющая". (Niederle L. Slovanske Starozitnosti, s. 174.)

Время выполнения обрядов в честь Лады определяется этими документами одинаково: зеленые святки - дни вокруг троицына дня и духова дня ("cirka Penthecostes"), спустя 50 дней после пасхи. Характер обрядов не ясен; упоминаются только песни и ритуальные пляски.

Подобными пережитками языческой обрядности заинтересовались польские историки XV - XVI вв., и в духе кватроченто и чинквеченто они расцветили этнографические материалы своей современности и сочинили целый Олимп славянских богов, уподобленных римским. Так, под пером Яна Длугоша Лада-Охранительница превратилась в Марса, а непонятный Iassa - в Юпитера.(Potkanski K. Wiadomosci, Dlugosza о polskiej mitologii. - In: Pisma posmiertne. Krakow, 1924, t. II, s. 7 - 9.) Тем же путем шел и Матвей Меховский, упомянувший, что в честь богов поют "старинные песни Lada - Lada, Ileli - Ileli, Poleli, сопровождая их танцами". Но Меховский считал, что Лада - это античная Леда, мать Кастора и Полидевка.(Niederle L. Slovanske, Starozitnosti, s. 171.) "Олимп" Длугоша подвергся достаточной критике в научной литературе, и я пропущу рассмотрение его мифологических построений, обратив внимание на источник XVI в., не носящий следов влияния ни Длугоша, ни Меховского.

Речь идет о "Повести о построении бенедиктинского монастыря на Лысой горе". Монастырь этот увенчивает значительную возвышенность близ Келец в Польше. Само название "Лысая гора" уже говорит в пользу древнего ритуального места. В позднейшие христианские времена с Лысыми горами связывали всегда предания о нечистой силе, о шабашах ведьм и ведьмаков. Известна Лысая гора под Киевом, Лысая гора близ днепровских порогов, где было найдено скифское ритуальное навершие, и др.

По поводу места, на котором был поставлен во второй четверти XII в. бенедиктинский монастырь, в XVI в. была приведена такая легенда: "На Лысой горе некогда жила некая Госпожа, о которой рассказывали, что она будто бы под этой горой победила Александра Македонского. Она требовала, чтобы ее называли богиней Дианой. Однако бог ее наказал - замок был разбит молнией; от него до сих пор остались груды камней.

На том самом месте был храм трех идолов, которых звали Лада, Бода и Леля. К ним, к этим идолам, простые люди сходились в первый день мая возносить им свои мольбы и приносить жертвы. Тогда (княгиня) Дубравка приказала построить костел и посвятить его святой троице".(Gassowski lerzy. Osrodek kultu poganskiego na Lysey Gorze. - In: Religia poganskich slowian. Kielce, 1968, s. 47.)

В XV в. около монастыря существовала ярмарка, где в дни "зеленых святок" производились игрища с плясками, против которых выступали монахи-бенедиктинцы. В 1468 г. Казимир Ягеллончик перенес ярмарку со старой ритуальной горы в иное место.

Археологические обследования открыли на Лысой горе величественные остатки культового места IX - X вв.: каменный вал окружал вершину горы на пространстве 1130 м в длину и 140 м в ширину. На этом пространстве исследователь предполагает следы большого количества людей, приходивших сюда несколько раз в год со своей посудой, но здесь не живших. Вал в южной части не достроен; возможно, что это связано с утверждением христианства, прервавшим постройку языческой святыни. (Gassowski I. Osrodek Kultu..., s. 58-59.)

Археология полностью подтвердила позднюю легенду о существовании культового места на Лысой горе. Искать остатки самого капища с тремя идолами, вероятно, бесполезно, так как обычно христианские церкви ставили непосредственно на месте языческих храмов. Отсутствие следов кострищ на вершине Лысой горы подтверждает сообщение легенды о праздновании 1 мая: в этот праздник, судя по этнографическим материалам, костров не палили.

Последним в ряду средневековых и ренессансных источников является интересное дополнение к рассказу "Повести временных лет" об идолах князя Владимира. Протооригинал рассказа, относящийся к XVII в., нам неизвестен, но он был дважды скопирован: в Киеве Иннокентием Гизелем в его "Синопсисе" (1674 г.) и автором Пискаревского летописца.

"...Четвертый идол - Ладо. Сего имяху бога веселия и всякого благополучия.

Жертвы ему приношаху готовящийся ко браку, помощию Лада мнящи себе добро веселие и любезно житие стяжати. Сия же прелесть от древнейших идолослужителей произыде, иже неких богов Леля и Полеля почитаху, их же богомерское имя и доныне по неким странам на сонмищах игралищных пением Лелюм-Полелем возглашают. Такожде и матерь лелеву и полелеву - Ладо, поюще: Ладо, Ладо!

И того идола ветхую прелесть дияволю на брачных веселях, руками плещуще и о стол бьюще, воспевают". (Гальковский Н. М. Борьба христианства..., т. II, с. 296 - 297.)

Рассказ об идолах Ладе, Леле и Полеле представляет для нас большой интерес как древнейшая этнографическая восточнославянская запись о том, что "игралищные сонмища" существуют, по свидетельству автора, "и поныне". Включение этого рассказа в киевский "Синопсис" связало его с Украиной, но по языку он несомненно русского, московского происхождения. Факт же копирования его на Украине без каких бы то ни было изменений и поправок может говорить о том, что подобные игрища существовали тогда и там.

Запись в известной мере распутывает существующую в фольклоре путаницу относительно женского или мужского рода Лады: автор записи называет Ладу матерью двух других богов, следовательно, считает ее богиней, но в других местах он пишет "бог Ладо", "ему", "того идола", т. е. применяя мужской род. Разгадка такого явного противоречия, вероятно, к том, что автор подразумевает средний род (что часто делаем и мы) - "божество". А в таком случае грамматически правильно применять местоимения мужского рода: "ему", "тому" (божеству).

Календарных примет в записи нет, и богиня Лада выступает здесь прежде всего в качестве покровительницы брака "и всякого благополучия".

Итак, имеющиеся в нашем распоряжении исторические и историко-этнографические материалы XV - XVII вв. рисуют нам Ладу как богиню брака и благополучия, празднования в честь которой проводились весной (1 мая) и в первую половину лета ("зеленые святки" в диапазоне: середина мая - середина июня). В полном согласии с этим находятся те этнографические песни XVIII - первой половины XIX в., в которых Лада называется матерью, святым божеством или приравнивается богу в весенних молениях о дожде и урожае. Ряд прямых обращений ("слушай нас, Лада"; "песни, Лада, поем мы тебе"; "благослови, мати Лада") не оставляет сомнений в том, что в глазах крестьянок, исполнявших песни, Лада являлась не бессмысленным песенным припевом, а обращением к четко персонифицированному божеству.

Можно согласиться с А. С. Фаминцыным, считавшим, что имя богини нередко переходило в припев, но нужно решительно отвергнуть точку зрения тех ученых, которые стремятся ограничить слово "лада" только припевом или объясняют его происхождением от церковной аллилуйи.

₪₪₪

Органичное соединение аграрного божества и покровительницы брака наблюдается во всем обильном фольклорном материале, содержащем имя Лады. От имени Лады есть много производных:

Ладовать (Волынь) - славить свадьбу;

Ладковать " " "

Ладковать (Рязань, Тула) - сватать;

Лады (Калуга) - помолвка;

Ладины (Осташков) - сговор;

Ладканя (Зап. Украина) - свадебная песня;

Ладованье - пение весенних песен;

Ладовицы - исполнительницы весенних песен;

Ладованье - песни на юрьев день;

Ладуванье (Болгария) - гадание о женихе;

Ладино хорб (Болгария) - весенние хороводы;

Ладино коло (Болгария) - весенние хороводы.

(Фаминцын А. С. Божества древних славян, с. 255 - 258;

Календарные обычаи и обряды...Зимние праздники, с. 275 - 287.)

Вне календарных рамок песни с упоминанием Лады поются или во время гаданий о замужестве (большею частью новогодних), или во время свадеб. В Болгарии девушки под новый год проводят гадание, называемое "ладуванием". Для гадания доставали "немую воду" (т. е. взятую молча), ставили ее на ночь под звезды, а затем бросали в нее свои перстеньки. При извлечении перстней пелись песни с припевом "Тай-Ладо!".(Календарные обычаи и обряды... Зимние праздники, с. 275-276.)

Брачная тематика часто присутствует и в песнях календарного цикла, переплетаясь с аграрной. Таковы, например, песни сербских "кральиц" и "лазариц", исполняемые весной в Лазареву субботу, на юрьев день (23 апреля) и около троицына дня.(Кулишин Ш., Петровин П. Ж.. Пантелиh Н. Српски митолошки речник, с. 173 - 191.) Рефренами этих песен являются Ладо и Лельо. Песни аграрно-магического содержания, обращенные к Ладе или ставящие ее имя в припев, как это выявлено еще исследователями XIX в., поются только во время весенне-летнего обрядового цикла. Так как христианский календарь с его подвижной пасхой и зависящими от нее праздниками сильно расшатал и нарушил древнюю языческую календарность, то нам теперь трудно восстановить первоначальную прикрепленность определенных обрядов и песен к тем или иным фазам солнечного и хозяйственного календаря.

Песни в честь Лады исполняются в следующие сроки (или около них): "В числе" По пасхе

9 марта ("сорок мучеников") Масленица

25 марта (благовещение) Середина великого поста

23 апреля (юрьев день) Лазарева суббота

1-2 мая Фомина неделя ("красная горка")

24 июня (Иван Купала) Семик

29 июня (петров день) Троицын день

Духов день

Иногда отмечается, что особо выделяется период с 25 мая по 25 июня, т. е. зеленые святки.(Фаминцын А. С. Божества древних славян, с. 256. 257.) В целом обряды и песни, связанные с Ладой, охватывают март, апрель, май и июнь. Они не исполняются зимой (за исключением гаданий о женихе) и не исполняются в момент окончательного созревания колосьев и жатвы (июль - август). Нет их и во время урожайных празднеств. Первые песни в году с обращением к Ладе поются во время "закликания весны". Разрешение закликать весну испрашивали, как мы видели, у Лады, или у богородицы, или у бога. Образ весны, сменяющей бесплодную зиму, всегда окружен аграрными аксессуарами: зеленью, сохой, бороной.

Едить весна, едить Да поможи, божа,

На золотом кони Вясну закликати

В зеленом саяни На тихая лето,

На сосе (сохе) седючи На ядряно жито,

Сыру-землю аручи (вспахивая), Жито и пшаницу

Правое рукой сеючи Усякаю пашницу.

(Аничков Е. В. Весенняя обрядовая песня..., ч. I, с. 89;

Фаминцын А. С. Богиня весны и смерти..., с. 150.)

Заклинание весны и пение веснянок производилось на высоких местах: люди выходили на вершины холмов, влезали на деревья, по угловым торцам влезали на крыши изб и оттуда приветствовали весну. Все остальные обряды с исполнением песен в честь Лады неразрывно связаны с весенне-летним аграрно-магическим циклом молений о дожде, праздников зелени, первых всходов, первых колосьев и т. п. Замыкается этот цикл периодом колошения яровых хлебов в июне месяце. Последним сроком являются купальские празднества летнего солнцестояния; после этого молитвенные обращения к Ладе прекращаются.

Интересным примером игры-обряда, во время исполнения которой пелись песни с обязательным упоминанием Лады, может служить общеизвестная игра "А мы просо сеяли", подробно проанализированная Н. Н. Тихоницкой.(Тихоницкая Н. Н. Русская народная игра "Просо сеяли". - СЭ, 1938, № 1, с. 145.) Здесь аграрно-магическая сущность прочно переплетается с брачной символикой, составляя единство, отражавшее как весенние полевые работы, так и весеннее свадебное время (пасхальный мясоед). Важно отметить, что игра и сопровождающие ее песни распространены у всех восточных славян от Украины до Архангельской обл. и от Белоруссии до Сибири. Песни необычайно архаичны; в них встречаются такие слова времен "Русской Правды", как "куны", "белая куница", "гривна", "веверица", "орать" (пахать) и др.(Тихоницкая Н. Н. Русская народная игра... с. 161. Сохранились и более поздние исторические наслоения; в воронежском варианте одна партия играющих спрашивает другую: "Кто же с нами под Казанью воевать?" (с. 162). Речь идет о Казанских походах 1468 - 1552 гг.)

За долгую историческую жизнь классический припев "Ой-дид-Ладо" видоизменялся по мере забвения первоначального смысла. Получались также варианты:

Ой-дид-Ладо... (исконная форма)

Ой дид со Ладою...

Ай де младо...

Ай же младо...

Ой диди Ладо...

Диди Лада...

Та в ладу ладом... и др.

Н. Н. Тихоницкая, изучив всю совокупность песен, пришла к выводу, что они отражают, во-первых, магический обряд, связанный с пахотою и севом, а во-вторых, сватовство и выдачу девушек замуж. Календарно игра "А мы просо сеяли" приурочена к "красной горке" (фомина неделя после пасхи) или к троицыну дню. Вели игру раньше только девушки. Две шеренги играющих попеременно то шли навстречу одна другой, то отступали назад. Местом игры был холм ("красная горка").

Сельскохозяйственный аспект песен тоже полон архаики, как и их лексика. Здесь ярко представлено подсечное земледелие с его росчистью леса или кустарника:

А мы сечу чистили, чистили, А мы пашню пахали, пахали, Ой-диди-ладу чистили, чистили! Диди-Лада пахали! А мы просо сеяли, сеяли, А мы нивку орали, орали, Ой-диди-ладу сеяли, сеяли! Та в ладу ладом орали.

Иногда в песнях представлен не только весенний этап, но и весь цикл земледельческих работ:

А мы чищобу чистили, чистили, А мы просу пололи, пололи,

Диди-Лада чистили! Диди-Лада пололи!

А мы пашню пахали, пахали, А мы просу жинали, жинали,

Диди-Лада пахали! Диди-Лада жинали!

А мы просу сеяли, сеяли, А мы снопы, вязали, вязали,

Диди-Лада сеяли! Диди-Лада вязали!.

(Тихоницкая Н. Н. Русская народная игра..., с. 152.)

Заслугой Тихоницкой является то, что она выяснила первоначальную сущность песни, которая в своем позднейшем виде выглядела как противоборство двух играющих партий: одни пели о посеве проса, а другие о том, что "мы просо вытопчем". Но оказалось, что вытаптывание было не враждебным актом по отношению к свежим посевам, а завершением всего цикла - обмолотом. Обмолот проса производился в старину путем топтания его ногами; нередко для этой цели применялись кони: "...снопы раскладывали на гумне, потом ездили по ним вокруг на лошадях или на волах". (Zelenin Б. Russische (ostslawische) Volkskunde. Leipzig, 1927, S. 48.)

А мы просо вытопчем, вытопчем,

Ой-дид-Ладо вытопчем, вытопчем.

Да чем же вам вытоптать, вытоптать?

Ой-дид-Ладо вытоптать, вытоптать.

А мы коней выпустим, выпустим...

(Тихоницкая Н. Н. Русская народная игра..., с. 154.)

Противопоставление двух играющих партий появилось тогда, когда аграрно-магическая сущность обряда была оттеснена второй идеей весеннего игрища - идеей сватовства и выдачи девушек замуж. Две шеренги играющих символизировали два разных рода, два села, соединенных экзогамными связями. Невольно вспоминается знаменитый рассказ летописца о брачных обычаях славян, когда устраивали "игрища межю селы... и ту умыкаху женысобе...". Коней, вытоптавших просо (поздний вариант, подразумевающий посев), "перенимают", а владельцы коней хотят их выкупить. Выкуп - "девица". Сторона, сеявшая просо, выбирает из участниц другой стороны девушку и поет: "В нашем полку прибыло, прибыло...". Исследовательница отмечает связь игры со свадебными обрядами. (Тихоницкая Н. Н. Русская народная игра..., с. 165.)

Лада или Диди-Лада (Великая Лада?) объединяет, как это мы видели и на многих других примерах, весеннюю аграрную обрядность с обрядностью брачной. (Фаминцын А. С. Богиня весны и смерти..., с. 153.)

Имя Лады в большинстве случаев сопровождается дополнительными словами, за которыми, по мнению средневековых авторов, стоят особые божества, в силу чего они требуют специального рассмотрения. Известны сочетания: Дид-Лада (вариант Диво-Лада), Мати-Лада, Лель, Лель-Полель; средневековые источники добавляют загадочное имя, которое в латинской транскрипции выглядит как Iassa или Iesse, где удвоение s должно соответствовать славянскому шипящему. Следовательно, фонетически это должно выглядеть примерно как "Яша" ("Яжа") или "Еше" ("Еже"). Попытка Длугоша объяснить это слово как имя Юпитера-Зевса настолько отпугнула всех последующих исследователей, что они обходили его молчанием. А между тем в нашем распоряжении есть некоторые данные, позволяющие приблизиться к раскрытию смысла. Дело в том, что в Польше, Белоруссии и на Украине существовали легенды о змеях, которые, прожив дважды по семь лет, превращались в особых кровожадных существ, называемых по-польски "смоками", а по-украински - "яжами". К. Мошинский сам записал такую легенду о "яже" (jaze), пожирающем людей. Особенно много подобных легенд в окрестностях Кракова и в самом Кракове. (Moszynski К. Kultura ludowa Slowian, s. 585.)

Теперь мы можем снова вспомнить ту детскую игру (упомянутую во вводной главе), где Яша, или Ящер, роль которого исполняет мальчик, сидит в центре хороводного круга и выбирает себе девочку-жертву. В какой связи змей или ящер упомянут рядом с Ладой, сказать трудно. Быть может, это было только локальным явлением в отрогах Карпат: ченстоховские поучения XV в. против Лады, Леля и Яжи писались всего в трех днях пути от Кракова с его знаменитым смоком. Дид-Ладо объяснено еще в прошлом веке при помощи литовского языка как Великая Лада, Великое божество (Dedis Dewie). (Фаминцын А. С. Божества древних славян, с. 256. (Со ссылкой на Стрыйковского.))

Необходимо учесть, что русские песни с припевом "Ой, Дид-Ладо!" распространены в том широком поясе, где в праславянское время расселялись многочисленные балтские племена, позднее ассимилированные славянами. Это очень хорошо объясняет восприятие славянами архаичного балтского ритуального возгласа: "Dedis Lado!", т. е. "Великая Лада!". Идол Вода, поставленный, по легенде, на Лысой горе рядом с идолами Лады и Лели, не поддается истолкованию. Предполагают описку и вместо "Бода" читают "Баба". Это осмысленнее, но не яснее. (Если бы было надежное чтение "Баба", то можно было бы сближать с греческим Baupico - богиня борозды, близкая к Деметре. В этнографии широко известны "Житные бабы". Завиш Каландра высказал интересную мысль, что славянская "Баба" (житная, пшеничная, ячменная) может быть полностью сопоставлена с Де-метрой ("Ячменной матерью"), а ее дочерью, соотносимой с Корой, он считает "Ячменную невесту" - последний сноп на поле. См.: Kalandra Zdvis. Ceske pohanstvi. Praha, 1947, s. 469. Все это было бы хорошо приложимо к трем лысогорским идолам, если бы мы были уверены в том, что имя "Boda" непременно означает "Баба".)

Самым устойчивым и широко распространенным у всех славян является Лель или Леля как сопутствующее Ладе слово (божество?). Это слово в большей степени подверглось "закону припевности" и нередко встречается с повторами: "Лель-люли", "Лель-полель" и др. С подобными повторами мы очень часто встречаемся в фольклорном материале: "стар-старичок", "млада-младешенька", "горе-горькое" и т. п. Но основу все же составляет то, что было записано поляками еще в XV в., - Ilely (сербское "льельо", хорватское "Ijeljo", русское "лель", "Ляля", "лёля" и т. п.).

Здесь опять, как и в случае с Ладой, приходится решать вопрос о мужском или женском естестве этого персонажа. А. Н. Островский и Н. А. Римский-Корсаков своей "Снегурочкой" убедили публику в том, что Лель - юноша, однако это так же далеко от истины, как и превращение кочевников-берендеев в архаических славян. Целый ряд записей говорит о Леле (Леле) в женском роде. Большой интерес представляет белорусская аграрно-заклинательная песня, обращенная к Ляле:

Дай нам житцу да пшаницу,

Ляля, Ляля, наша Ляля!

В агародзе, сеножаце,

Ляля, Ляля, наша Ляля!

Ровны гряды, ровны зряды,

Ляля, Ляля, наша Ляля!.

(Древлянский. Белорусские народные предания, с. 105. Цитирую по А. С. Фаминцыну ("Божества древних славян", с. 295).)

Особенно показателен обряд-игра, посвященный только этому персонажу и подробно описанный Фаминцыньш.(Во время раскопок в с. Гочеве Курской обл. в 1939 г. мне и другим участникам экспедиции довелось видеть, как "играли Лелю". Точный день предстоящего игрища заранее не был известен; о нем узнали только накануне. Под вечер на большой площади собралось несколько десятков старух, женщин и девушек (включая подростков) в особых, хранимых для этого случая, белых одеждах. Они все образовали огромный, очень торжественный хоровод и, подняв руки к небу и медленно притоптывая, двигались по кругу. При этом пелись свадебные песни. Мужчин вокруг хоровода не было даже в качестве зрителей. Календарю это празднество не совпадало с весенним циклом (июль) и, очевидно, соответствовало по смыслу проводам Лели.) Обряд наблюдался у украинцев и белорусов юго-западного края России. Проводился он в канун юрьева дня, 22 апреля; эти дни назывались "красной горкой", что отличалось от обычного наименования "красной горкой" фоминой, послепасхальной недели.

Девичий праздник назывался "Ляльник". Девушки выбирали из своей среды самую красивую, и она исполняла роль Ляли. Для Ляли изготавливалась особая дерновая скамья, которая, очевидно, должна была символизировать землю с начавшей прорастать растительностью. На середину скамьи садилась увенчанная венком Ляля, а по сторонам от нее на скамью укладывались приношения: по одну сторону - хлеб, ало другую - кувшин с молоком, сыр, масло, яйца и сметана. У ног Ляли лежали сплетенные венки. Девушки водили хоровод вокруг торжественно восседавшей Ляли, прославляя ее как кормилицу и подательницу урожая. По окончании хороводной пляски и пения Ляля наделяла девушек венками. Этот весенний праздник с угощением Ляли продуктами земледелия и скотоводства, связанными с растительной вегетативной силой (хлеб и молочное), проводился накануне другого очень важного празднества славян - первого выгона скота в поле, обставленного множеством заклинательных обрядов, знаменитого юрьева дня 23 апреля. Если перед древней масленицей, когда в природе устанавливалось весеннее равноденствие и солнце побеждало зиму, люди "закликали весну", приглашали ее, то в юрьевские дни, когда уже появлялась первая трава, когда распускались деревья, можно было уже праздновать приход весны, ее ощутимое присутствие. Этот весенний праздник "primavera", первой зелени действительно очень напоминает по своей сущности античные элевсинские мистерии, связанные с весенним возвращением Персефоны.