Записки у изголовья» Сэй-Сенагон как образец японской дневниковой литературы

Японская дневниковая литература, какой она известна во всем мире, формировалась неравномерно, поэтому нельзя точно сказать, когда именно произошел ее расцвет, но связан он с эпохой Хэйан, охватывающей период с 794 по 1185 год. Название "Хэйан" происходит от города Хэйан-кё (современный Киото), куда была перенесена столица и императорский дворец. Само слово "Хэйан" означает "мир", "спокойствие". Спокойная обеспеченная жизнь аристократов, отсутствие необходимости покидать столицу Хэйан-кё привели к формированию особой элитарной "столичной" культуры, обособленной от других регионов страны, а также влияния других стран, не считая оказанного ранее китайского влияния.

Три великие писательницы Хэйан - Идзуми-сикубу, Мурасаки-сикубу и Сэй Сенагон, поднявшие жанр дневниковых записей до уровня полноценной художественной литературы, творили независимо друг от друга и других своих современников; неизвестны точные даты их жизни и годы творчества. Но едва ли проблема периодизация требует внимания исследователя, так как дневниковая литература того периода (середина-конец Х века) не отражала никаких политических или общественных событий, которые могли бы повлиять на авторское сознание. Причина этого проста: за два века, до 1051 (восстание клана Абэ), не было ни войн, ни общественных волнений, а с учетом замкнутой на самой себе столичной жизни аристократов и изолированности высшего общества писательницам того времени просто не о чем было писать, кроме как о том, что их окружало. Основой же творчества стали их познания в истории, религии (в основном, мифологии) и литературе...

Значимым является вопрос о формировании литературы "женского потока". Выше уже говорилось о том, что японской прозы как таковой в Х веке еще не существовало. Высшее общество говорило и писало стихами, а прозаические произведения носили официальный характер и создавались на китайском языке, которым в совершенстве владели лишь мужчины, обучавшиеся в университете. Женщины получали домашнее образование, изучали историю и поэзию (и китайскую, и японскую), но писать на китайском языке было, во-первых, сложнее, чем использовать японское слоговое письмо (хирогана), а во-вторых, в этом попросту не было необходимости, потому что литература "женского потока" никоим образом не относилась к официозной литературе. Написанные изящным слогом и воспевающие красоту дневники были более популярны среди современников, чем исторические хроники и философские трактаты, и поэтому именно они получили широкое распространение и оказались весомым вкладом писательниц эпохи Хэйан в национальную японскую литературу.

О своей современнице Сэй-Сенагон Мурасаки Сикибу не очень одобрительно писала, что та "имеет привычку записывать каждую интересную вещь, которая попадается на глаза". Но именно эти заметки обо всем, что окружало придворную даму в Японии X века, принесли Сэй-Сенагон известность и вписали ее имя в историю японской литературы.

Предположительно Сэй-Сенагон родилась в 966 году. Воспитание проходило наравне со старшими братьями (Сэй-Сенагон была пятым или шестым ребенком). Непрестанные занятия поэзией, историей, китайским языком, заучивание стихов, наблюдение за поэтическими поединками - она могла по праву называться одной из самых образованных женщин своего времени. В возрасте примерно двадцати пяти-двадцати семи лет она поступает в свиту императрицы Садако, и именно на этот период выпадает создание "Записок у изголовья" - тогда еще нового литературного явления.

Строго говоря, "Записки у изголовья" не являются дневником в классическом понимании, не относятся к жанру " никки " - дневника ("Дневник путешествия из Тоса" - " Тоса никки ", "Дневник эфемерной жизни" - " Кагэро никки "). Икэда Кикан, один из крупнейших японских исследователей литературы эпохи Хэйан писал, что название жанра "Записок у изголовья" родилось гораздо позже, чем сам жанр, который сама Сэй-Сенагон определила как соси (в оригинале - " Макура-но-соси ") - интимные записки. После "Записок у изголовья" такой жанр начал пользоваться популярностью, но, оставаясь безымянным, изменялся и развивался, пока в начале ХII века не был обозначен как дзуйхицу. Слово дзуйхицу происходит от китайского слова - суйби и означает буквально "вслед за кистью. Этот жанр изучен мало, и большинство специалистов находят в нем типологическое сходство с европейскими эссе. Сходство с эссе несомненно, потому что эссе обладает внежанровой сущностью, близко к философскому размышлению, к литературному повествованию, к дневнику и исповеди в зависимости от того, какая интонация превалирует и какова степень откровенности. Итак, выходит, что "Записки у изголовья" - жанр синтетический, сочетающий в себе интимность дневника, афористичность и ощущение потока сознания эссе, а также повествовательный элемент рассказы или новеллы.

"...я писала о том, о сем, - словом, обо всем на свете, иногда даже о совершенных пустяках. Но больше всего я повествую в моей книге о том любопытном и удивительном, чем богат наш мир и о людях, которых считаю замечательными... свободно, как хочу... Ведь я пишу для собственного удовольствия все, что безотчетно приходит мне в голову " - так написала Сэй-Сенагон в послесловии своих "Записок у изголовья". Это подразумевает определенную неустойчивость - и тематическую, и стилистическую. Элементы повествования, описания, рассуждения достаточно пестро смешаны. Поэтому такой литературный феномен, как дзуйхицу, может быть рассмотрен как цельное произведение, состоящее из разнохарактерных по содержанию и стилю и не объединенных общей фабулой отрывков - эти отрывки в "Записках у изголовья" называются данами.

Дзуйхицу свойственно "чередование" - стихов и прозы, длинных и коротких фраз, сентенций и анекдотов, эмоциональных состояний, доброго и порочного начал и т. д. В "Записках у изголовья" можно выделить три варианта обработки материала: подборки, дневниковые записи и художественные обобщения. Второй и третий варианты художественно закончены, первый - нет, как, например, даны 15 и16:

" Горные пики

Горные пики Юдзурува, Амида, Иятака.

Равнины

Равнина Мика. Равнина Асита, Равнина Сонохара ".

Вполне возможно, что незавершенность элементов входила в творческий замысел Сэй-Сёнагон - ведь идея ценности эстетической и философской незавершенности, ваби, была весьма популярна в аристократической среде.

Также следует сказать о стихотворных вставках: Стихотворные экспромты в аристократической среде, помимо всего прочего, стали служить средством общения в повседневной жизни. Без них трудно было представить светскую беседу, поездку за город, переписку между приятелями, разговор влюбленных. Описание светской жизни в литературном произведении неминуемо должно было включать и большое количество таких экспромтов, как, например, в дане 34:

" Когда я удалилась от мира в храм Бодхи, пришел посланный из одного дружеского мне дома с просьбой: «Вернитесь скорее, без вас тоскливо».

В ответ я написала на листе бумажного лотоса:

Напрасен ваш призыв!

Могу ли я покинуть лотос,

Обрызганный росой?

Могу ли возвратиться снова

В мир дольней суеты?"

Таким образом, дзуйхицу представляло особый литературный жанр, в котором проза сочеталась с множеством стихотворений. Сущность дзуйхицу - в отсутствии четкого внутреннего членения, это буквально отражение потока сознания автора. Единство произведения дзуйхицу скрыто за внешней разобщенностью его элементов, за кажущейся беспорядочностью их чередования. Такой прием известен не только литературе дзуйхицу, но и многим традиционным школам японской архитектуры, садового искусства, живописи.

Все типы данов условно можно разделить на те, в которых есть повествовательный элемент, и те, в которых его нет. Главное отличие данов с повествовательным элементом и без него - образ автора-рассказчика.

В последних нет героя или рассказчика, однако обнаруживаются взгляды автора, выраженные в оценке группы явлений или предметов или в группировании их по какому-либо признаку. К данам без повествовательного элемента относятся следующие:

- даны, выражающие чувственную составляющую дневника:

Те даны, где есть повествовательный элемент, описывают конкретный, зафиксированный автором случай; написаны от первого лица и так же выражают субъективный взгляд автора на реальную ситуацию:

Как рассказчик, Сэй-Сенагон занимает разные позиции относительно объекта своего наблюдения. Двенадцатый дан, где речь идет о поэтическом состязании в императорском дворце, дает сразу несколько таких позиций:

- сторонний наблюдатель, передающий окружающую его обстановку с кинематографической наглядностью - мы видим дворец, обстановку, видим и слышим придворных: " В северо-восточном углу дворца Сэйрёдэн на скользящей двери, ведущей из бокового зала в северную галерею, изображено бурное море и люди страшного вида... Позади плетеной шторы, небрежно спустив с плеч китайские накидки, сидели придворные дамы в платьях «цвета вишни», лиловой глицинии, желтой керрии и других модных оттенков... А тем временем в зале для утренней трапезы слышался громкий топот ног: туда несли подносы с кушаньем. Раздавались возгласы: «Эй, посторонись!»;

- участник действия, передающий свое субъективное состояние в данной ситуации: " Государыня откинула занавес и появилась на пороге. Нас, ее прислужниц, охватило безотчетное чувство счастья, мы забыли все наши тревоги... Государыня приказала мне:

- Разотри тушь.

Но я невольно загляделась на высочайшую чету, и работа у меня не ладилась ";

- слушатель, пересказывающий читателю услышанное, чаще всего легенду или исторический анекдот: " Вот что по этому случаю рассказала нам императрица:

«В царствование императора Мураками жила одна дама, близкая к государю. Прозвали ее Сэнъёдэн-но-нёго, а отцом ее был Левый министр, имевший свою резиденцию в Малом дворце на Первом проспекте. Но вы, наверно, все об этом слышали. Когда она была еще юной девушкой, отец так наставлял ее:

- Прежде всего упражняй свою руку в письме. Затем научись играть на семиструнной цитре так хорошо, чтобы никто не мог сравниться с тобой в этом искусстве. Но наипаче всего потрудись прилежно заучить на память все двадцать томов «Кокинсю».

Главная отличительная черта пространства, изображенного в никки и дзуйхицу — это его реальность. Но роль изображенного пространства различна в зависимости от специфики произведения. Если обратиться к "Дневнику путешествий из Тоса", то можно увидеть, что у путников есть конечная цель - добраться до столицы. О ней разговаривают, тоскуют, ее вспоминают, о ней складывают стихи:

" В 11-й день первой луны и у мужчин, и у женщин одна мысль: Как бы это поскорее в столицу!"

В "Записках" Сэй-Сенагон, пишет ли она о поездке в храм или о случайно увиденной сцене, на первый план выходит не само событие или место, а внутреннее состояние автора-рассказчика. Например, она наблюдает за мужчиной, который провел очь в доме у женщины и теперь возвращается домой.

" Возлюбленный, верно, уже удалился. Дама дремлет, с головой накрывшись светло-лиловой одеждой на темной подкладке. Верхний шелк уже, кажется, слегка поблек? На даме нижнее платье из шелка цвета амбры или, может быть, палевого шелка-сырца, алые шаровары. Пояс еще не завязан, его концы свисают из-под платья. Пряди разметанных волос льются по полу волнами - с первого взгляда можно понять, какие они длинные.

В предутреннем тумане мимо проходит мужчина, возвращаясь домой после любовной встречи. На нем шаровары из переливчатого пурпурно-лилового шелка, сверху наброшена «охотничья одежда», такая прозрачная, словно бы и нет ее. Блестящие шелка смочены росой и обвисли в беспорядке. Волосы на висках растрепаны, и он глубже надвинул на лоб свою шапку цвета вороного крыла. Вид у него несколько подгулявший. "

Вместо описания действий героя перед глазами читателя предстают отдельные объекты наблюдений. Каждая ситуация - художественное пространство - распадается на отдельные элементы - цвета, вещи, то, как лежат длинные волосы спящей женщины, роса на обвисшей шелковой одежде - все это создает впечатление событийной насыщенности. На первом плане стоит не событие, а вызванное им душевное состояние, важна не картина сама по себе, а то, какой она выглядит с позиции автора.

Категория времени в "Записках" практически отсутствует - нет точных дат, что характерно для дневника, нет временных ориентиров в данах с повествовательным элементом и совсем несовместима категория времени с перечислительными данами, описывающими типовые ситуации. "Записки" также нельзя назвать автобиографическим произведением - за кажущейся событийной насыщенностью оказывается довольно узкий круг событий и лиц, по которым можно было восстановить личную жизнь самой Сэй-Сенагон.

В данах с повествовательным элементом автор смотрит на события как на уже прошедшие, но повторяющиеся: что бы ни происходило, оно, как смена времен года, циклично, что объяснимо - ведь более всего внимания уделяется праздникам:

" Во время празднества Госэти все люди во дворце, даже самой обыденной, заурядной внешности, словно преображаются... Не мудрено, что служанки для разных работ и девушки, временно призванные во дворец помочь на торжестве Госэти, считают его самым веселым праздником."

Но циклично повторяющиеся события, такие, как праздники, смена времен года, ситуации, в которых автор регулярно оказывается - все они вне линейного времени, поэтому нельзя говорить, что из этих событий складывается фабула произведения. Мы не знаем, в какой последовательности происходили эти события и соблюдает ли эту последовательность автор - для читателя это неважно, ведь у "Записок" нет общего сюжета, и поэтому не важно, в какой последовательности будут описаны события. Подчиненность художественного пространства, художественного времени произведений эмоциональному состоянию героев — черта, доминирующая в произведении Сэй-Сенагон и закрепившаяся во всей средневековой японской литературе.

Таким образом, анализируя "Записки у изголовья" Сэй-Сенагон как образец дневниковой литературы средневековой Японии, в которой сильна эссеистическая традиция в европейском понимании, можно выделить ее следующие жанровые признаки, общие для обеих традиций:

- неоднородность — произведение состоит из отдельных тематически и композиционно стилистически неодинаковых элементов.

- бесфабульность— произведение в целом лишено сюжета и единой фабульной связи.

- документальность. Каждый дан включает один эпизод или одну ситуацию, конкретную или типичную. Некоторые исследователи определяют описание реальной ситуации с точки зрения автора дневника как субъективный реализм.

- возможность смен позиции повествователя при сохранении за повествователем эмоционального центра описания.

- а главное, подчиненность художественного пространства эмоциональному состоянию автора.