Gt; Самые прекрасные ангелы, живущие в нашей душе

Юнгианская психология существует в эпоху модернизма и утраты связи с мифологическими истоками. Фрейд, Юнг и другие первопроходцы метода «исцеления словом» по-своему откликну­лись, с одной стороны, на разрушение институциональных ценно­стей, а с другой - на ограничения, налагаемые новой наукой. Они постепенно пришли к выводу, что существуют душевные травмы, которые нельзя излечить никакой деятельностью. Но было бы не­правильным считать глубинную психологию «наукой о душе». Наверное, ее суть лучше всего выражена в немецком понятии Seelesorge - «то, что несет в себе душу».

В основе глубинной психологии лежит внимание к душе, за­бота о ней, осмысление глубоких душевных травм. Большинству современных психологических школ для обращения к человечес­кой душе не хватает нервной энергии. Бихевиоризм, когнитивная психология и фармакология вносят свой весомый вклад, но все же остаются поверхностными подходами, ибо не уделяют внимания душевным травмам. Глубинный психолог умеет различать симпто­мы и даже облегчать их воздействие на человека, но вместе с тем перед ним возникает вопрос, что эти симптомы значат и какие в них проявляются душевные травмы.

Именно здесь ясно прослеживается жизненно важная роль мифа: миф очерчивает контуры движения души. Иногда аналитик может узнать мифологему в сновидении человека и определить характер травмы и возможный способ ее исцеления. Он задается вопросом: «Какой именно миф проживает этот человек?»

Мистические струны памяти

Юнг определил невроз как жизнь, ограниченную слишком узким индивидуальным мифом. В двадцатые годы XX века он за­дал себе вопрос: «В чем заключается мой собственный миф?» - и не смог на него ответить. Так началось его напряженное самопоз­нание, работа над своими сновидениями, разработка метода, назы­ваемого активным воображением, и погружения в глубину соб­ственной психики, которые могут либо погубить человека, либо его исцелить. Он вступал в диалог с глубинными образами, кото­рые поднимались ему навстречу, и после соприкосновения с эти­ми расщепленными энергиями происходила их частичная интегра­ция и расширение поля деятельности его сознания. В конечном счете роль терапии, медитации, активного воображения и интер­претации сновидений заключается именно в том, чтобы помочь человеку жить осознанной, рефлексивной жизнью. Увидев соот­ветствие своей внешней жизни спонтанным образам, порожден­ным внутренней жизнью, мы ощутим глубинный резонирующий отклик и обретем исцеление. Согласно Евангелию гностика Фомы, Христос сказал: «Если ты познаешь, что у тебя внутри, то, что ты познаешь, спасет тебя. Если ты не познаешь, что у тебя внутри, то, что ты не познаешь, погубит тебя»¹⁵⁷.

Даже политики получили представление о потере мифологи­ческого сознания и наших поисках современного мифа. В 1994 го­ду президент республики Чехия Вацлав Гавел прибыл в Филадель­фию, где ему должны были вручить почетную награду - медаль Свободы (годом раньше она была вручена Манделе и ДеКлерку). В свою очередь, Гавел отметил, что наше время - это эпоха гран­диозного переворота:

«Отличительными чертами этого перехода является смешение и взаимное растворение культур, наряду с огромным разно­образием интеллектуального и духовного мира. В это время приходят в упадок все традиционные системы ценностей и от­крываются и переоткрываются культуры, разделенные про­странством и временем... [Для нас] искусственный миропоря­док прошлых десятилетий прекратил свое существование, а новый миропорядок просто еще не появился. В таком случае главная задача политиков в конце этого века состоит в созда­нии новой модели сосуществования разных культур, народов,

¹⁵⁷ Elain Pagels, The Gnostic Gospels, p. 152.

Глава 6

наций и религиозных конфессий внутри одной взаимосвязан­ной цивилизации»¹⁵⁸.

Эта речь звучит как любая политическая преамбула к про­возглашению видения нового миропорядка, который должен быть насажден сверху, что является стандартной идеологической улов­кой. Но далее Гавел продолжал отстаивать два основных закона (в дополнение к фундаментальному признанию права и свободы че­ловеческой личности), а именно: «человеческий космологический закон» и «гипотезу о Гее». Первый закон утверждает, что

«из бесконечного множества всевозможных путей своего эво­люционного развития вселенная выбрала тот единственный путь, который привел к появлению жизни на земле. Это еще не доказательство того, что цель этой вселенной всегда заклю­чалась в том, чтобы однажды посмотреть на себя нашими гла­зами. Но как же тогда можно объяснить это обстоятельство?»

Очевидно, что этот принцип очень близок к утверждению нашего неизбежного участия в космической драме, о которой шла речь в предыдущих главах. Гипотеза о Гее утверждает:

«Плотная сеть взаимодействий между органическими и неор­ганическими частями земной поверхности формирует единую систему, некое подобие мега-организма живой планеты Геи, названной по имени богини, которая практически во всех ре­лигиях воплощает в себе архетип Земной Матери. В соответ­ствии с гипотезой о Гее, мы представляем собой части одного великого целого».

Гавел убежден в том, что эти два принципа необходимы для нового мировосприятия:

«Они оба на современном языке напоминают нам о том, что мы так долго предполагали, что так долго проецировали на за­бытые мифы и что, наверное, всегда дремало внутри нас в виде архетипов... Осознание того, что мы здесь живем не одни и не только для себя, а представляем собой составляющую часть высших таинственных сущностей, в отношении которых луч-

¹⁵⁸ Эта и несколько последующих цитат взяты из текста «Послания президента республики Чехия его превосходительства Вацлава Гавела по случаю церемонии награждения медалью Свободы», Филадельфия, 4 июля, 1994 года.

Мистические струны памяти

ше не богохульствовать. Это забытое осознание заложено во всех религиях».

Возможно ли, чтобы политик рассуждал о богине, об архети­пах, о мифах, которые незаметно формируют нашу жизнь? Да, но Вацлав Гавел - не обычный политик. Он поэт и драматург, он гу­манист. Гавел воплощает в себе просвещенную рефлексивную ду­ховность нашего времени. Он завершил свою речь, выражая на­дежду на трансценденцию,

«...как глубинную и сладостную потребность в гармонии даже с тем, чем не являемся мы сами, с тем, что мы не понимаем, что кажется нам очень удаленным в пространстве и времени, но с чем мы все равно таинственно связаны, ибо вместе с нами все это составляет единый мир. Существует только одна реальная альтернатива угасанию - трансценденция».

Трансценденция означает выход из состояния изоляции, присущей эго-сознанию, опустошенности и экзистенциальной по­кинутости, столь характерной для души нашего современника. Она означает ощущение связи с духовной размерностью, которая по масштабам несопоставима с индивидуальной размерностью.

И хотя у кого-то из нас теплится временная надежда на та­ких политических лидеров, как Гавел, нам нужно заниматься сво­им делом. Юнг постоянно отмечал, что единственное и самое луч­шее, что каждый человек может сделать для всего мира, - это ин­тегрировать собственную Тень, сняв свою часть бремени с плеч всего человечества. Вторя Руссо, я уже отмечал в своей книге «Пе­ревал в середине пути»: каждый из нас рождается свободным, но при этом всегда чувствует оковы. Ребенок, создание природы, яв­ляется целостным, но бессильным и зависимым. Он должен при­способиться к своему природному стремлению к власти над соб­ственным окружением, особенно в своей родной семье, и тем са­мым обрести временное ощущение «Я» и «Другого» и некую со­вокупность стратегий взаимодействия с окружающим миром. Главная цель появления этой совокупности поведенческих страте­гий заключается в снижении тревоги.

И лишь когда это временное «Я» будет периодически всту­пать в контакт с природным, инстинктивным «Я», которое им­пульсами прорывается откуда-то из глубины, - только тогда люди осознают свое расщепление, которое мы называем неврозом. Всю первую половину жизни можно считать грандиозной ошибкой,

Глава 6

столь же необходимой, сколь и неизбежной. Задача второй поло­вины жизни заключается в том, чтобы по возможности исцелить­ся от этой ошибки в начале движения от адаптивного «Я» к аутен­тичному «Я». Сохранить привычное адаптивное «Я» со всеми его упущениями и болью - это ужасно, ибо оно завело нас слишком далеко, и мы боимся великой неизвестности, которая нас ожида­ет. Перевал в середине пути заключается в том, чтобы психоло­гически покинуть дом, то есть решить задачу, которая, как мы по­лагали, уже давно решена в результате физического отделения от дома, которое произошло раньше. А потому, даже испытывая стра­дания в рамках ограничений ложного «Я», мы продолжаем от­чаянно за него цепляться.

Следует заметить, насколько ситуация отдельного человека повторяет общую ситуацию, характерную для нашего времени, как индивидуальный невроз отражает мучительную пропасть на­шей эпохи. Так же, как исчезли мифы, служившие опорой эпохе, -так теряется индивидуальный миф человека в среднем возрасте или в другие периоды жизни, когда ему приходится делать важ­ный выбор. Оказаться в пустоте между мифами - значит испы­тать очень болезненные и страшные переживания. Переживать свое духовное расщепление так глубоко - значит испытывать глу­бинное напряжение гражданской войны. Все войны - это граж­данские войны; все неврозы - тоже гражданские войны: разные части единого целого отделяются друг от друга и вступают между собой в конфликт.

Так как я вырос чуть южнее центра штата Иллинойс, то глу­боко проникся духовностью Авраама Линкольна. Моя бабушка по материнской линии похоронена в ста ярдах от его могилы в Спрингфилде. Мои бабушка с дедушкой по отцовской линии по­хоронены в двадцати футах от могилы его возлюбленной Энн Рут-ледж в Петербурге. А согласно семейной легенде, мою прапраба­бушку Элизабет в Нью Салеме качал у себя на коленях Великий Фермер*. Но человеку было совершенно не обязательно родиться именно здесь, чтобы испытать на себе мощное влияние этого муд­рого меланхоличного человека, который проехал всю территорию

* В оригинале «Greate Railsplitter». В молодости Авраам Линкольн был ферме­ром. Одним из его занятий было расщеплять бревна, изготовляя жерди для огра­ды; в буквальном переводе «Greate Railsplitter» означает «великий расщепитель ограждений». - Прим. автора.

Мистические струны памяти

от Сангамона до Потомака, чьи слова приводили в движение мас­сы людей от Петербурга, штат Иллинойс, до Петербурга, штат Вирджиния. Этот человек действительно верил в то, что наша ужасная гражданская война, унесшая 600000 жизней и оставив­шая без крова 1000000 людей, представляла собой всего лишь месть Иеговы за грешную рабскую покорность одних политиков другим.

4 марта 1861 года, когда напряжение братоубийственной вой­ны стало еще сильнее, Линкольн воспользовался случаем, чтобы обратиться с Первым инаугурационным посланием к общей для американцев истории, к трансцендентной памяти и к общим от­цам революции: Вашингтону, Адамсу, Джефферсону и Франкли­ну*. Как Вацлав Гавел в Индепенденс Холле в Филадельфии, Лин­кольн искал трансценденции, возможности единения, взывая к общей мифической памяти американцев. Вот две последние фра­зы из его речи:

«Хотя страсть может вызывать напряжение, она не должна переходить границы, сдерживающие наши эмоции. Мифичес­кие струны памяти, которые тянутся с каждого поля битвы и от каждой могилы патриота к каждому живому сердцу и к каж­дому лежащему на сердце камню на всей нашей огромной зем­ле, станут основой хора Единения, будучи затронуты снова и снова. И обязательно все так будет, и сделают это самые пре­красные ангелы, живущие в нашей душе»¹⁵⁹.

Исследуя сущность гражданской войны, внешней или внут­ренней, мы сразу испытываем искушение почувствовать нена­висть. В политике достаточно легко найти образ врага и демони-зировать его. В индивидуальной сфере, по мнению Одена, можно долго быть известным и свободным или ненавидеть окружающих, обвиняя их в том, что наша жизнь не удалась. Очень тяжело отка­заться от фантазии о «добром волшебнике», который найдет и исцелит нас, придав нашей жизни смысл, - или же, наоборот, о человеке, который приносит нам одни несчастья. (Вспомним, что

* Все эти люди - «отцы» победы революции в США: Джорж Вашингтон - пер­вый президент США, Сэмюэль Адаме - национальный лидер, который вошел в историю как «отец американской революции», Томас Джефферсон - автор Декла­рации независимости, Бенджамин Франклин - политик, который внес важный вклад в победу Революции, создав альянс с Францией. - Прим. автора.

¹⁵⁹ Selected Speeches and Writings, p. 146.

Глава 6

самое трудное - отказаться от фантазии, связанной с собственным бессмертием, что, несмотря на очевидность смерти, мы останемся жить.) Такое мышление означает отказ от личной ответственнос­ти, а значит, и от развития личности. А это не такой хороший по­дарок, чтобы им можно было поделиться с другими, ибо качество внешних отношений не может быть лучше, чем уровень сознания, которого нам удалось достичь.

Мы не можем полностью осознать себя и даже не можем хо­рошо себя осознать. Но, несмотря на всевозможные обманы Эго, в итоге мы обязательно должны прийти к одинаковому ощущению и тупика, и ясности. В самом деле, у нас есть больше возможно­стей познать океаническое дно, чем призрачные глубины соб­ственной души. Как выразился сэр Исаак Ньютон,

«Я не знаю, каким мог казаться людям, но себе я, наверное, казался всего лишь мальчиком, играющим на песчаном бере­гу, и тогда и сейчас забавляющимся тем, чтобы найти самый гладкий камешек или самую красивую раковину, а в это вре­мя передо мной раскинулся великий океан всех нераскрытых истин»¹⁶⁰.

А Джерард Мэнли Хопкинс добавил: «О, разум, имеющий вершины и отвесные утесы / страшные, безлюдные, вселяющие дрожь»¹⁶¹.

Лукавит тот, кто считает, будто Бог никогда не дает челове­ку больше того, что он может выдержать, ибо в мире много людей, которых погубила их собственная темнота или темнота окружаю­щих, - например, люди, пренебрегающие рекомендациями врачей, или читающие лишь те газеты, в которых находят подтверждение своему мнению. Моя знакомая-аналитик однажды сказала о сво­ем бессознательном: «Там есть нечто такое, что хочет меня погу­бить». Вместе с тем мы интуитивно знаем, что там есть нечто та­кое, что хочет нашего исцеления и целостности и что именно там рождается наша надежда и становится осмысленной цель.

Юнгианская теория и практика привлекли меня по двум при­чинам. Первая связана с установкой и методологией работы с ду­шой; вторая помогает видеть смысл моей жизни. Юнгианцы и в самом деле употребляют некие мистические понятия: Анима, Ани-

¹⁶⁰ Oxford Dictionary of Quotations, p. 362.

¹⁶¹ «No Worst, There Is None», lines 9-10, in Poems of Gerard Manley Hopkins, p. 76.

Мистические струны памяти

мус, архетип, комплекс и т.п. - и за это всегда получают насмеш­ки от своих собратьев-психологов. Но главная цель юнгианского анализа заключается в том, чтобы установить диалог между Эго и Самостью. Это известно даже другим психологам, и поэтому мно­гие из них постепенно приходят к юнгианскому анализу.

В детском возрасте мы страдаем от травм, связанных с «из­быточностью» и «недостаточностью», ощущением подавленности и покинутости, и отдаем все душевные силы тому, чтобы исцелить свои травмы. Насколько другой могла бы стать жизнь одного ре­бенка или всего мира, если бы родитель мог искренне и постоян­но говорить: «Жизнь тебе дана природой, и у тебя есть все. Тебе дана великая сила и великая внутренняя энергия. Верь ей, оста­вайся с ней в контакте, и она всегда приведет тебя к тому, что яв­ляется для тебя истиной. Никогда не причиняй боль другому че­ловеку, но всегда будь честен с великой внутренней силой, и ты никогда не останешься один и никогда не собьешься с пути».

Мне еще должен встретиться человек, который хотя бы слы­шал эти слова или нечто похожее или интериоризировал бы это послание, чтобы не сбиться с пути во время своего странствия. Одна из целей терапии состоит в том, чтобы напомнить каждому человеку о той великой истине, которая находится внутри. Вос­принимая симптом как символ, работая со сновидениями и актив­ным воображением, мы постепенно исцеляемся, иногда испыты­вая боль, но всегда обретая смысл, и приходим к собственной ис­тине. Мифическая структура, которую мы называем Самостью, -это лишь способ воплощения, способ описания внутреннего локу­са поставленной природой цели.

Основной признак того, что человек может достичь некото­рого прогресса в психотерапии, - это его способность к интерио-ризации, необходимая твердость духа, чтобы обратиться внутрь себя, к силам, между которыми идет гражданская война. Если че­ловек зацикливается на ненависти к другим или нарциссически подчиняет себе окружающих, чтобы удостовериться в своей гени­альности, он никогда не выйдет за рамки своей рефлекторной ре­акции на внешний мир. Он навсегда останется привязанным к своему ложному «Я» и совокупности стратегий, которые не при­способлены к жизни и лишь навязчиво воспроизводят некие вари­ации изначальной реакции на жизненную травму. Поэтому как формальная терапия, так и терапия, связанная с личным самопоз­нанием, требует долгих лет вслушивания в себя, регрессии и ин-

Глава 6

теграции, прежде чем восстановится более полное отношение к инстинктивному «Я».

Если большинство современных психологических течений делают акцент на важности окружающего мира и соответствую­щем изменении поведения человека, то юнгианская психология представляет собой некий анахронизм, так как уходит корнями в традиционную культуру мышления, которое можно назвать «сущ­ностным». Гипотеза, на которую опирается «сущностное» мышле­ние, состоит в том, что породившей нас природе присущ как здо­ровый, так и травматический путь развития личности. Только бла­годаря своей практической работе и интуиции я пришел к полно­му согласию с совсем немодным «сущностным» видением среди многообещающих и сладкозвучных названий и призывов совре­менных психологических и философских течений.

Даже если сегодня на нас стали меньше влиять аргументы «сущностного» мышления Платона и представителей западного романтизма, мы все равно ощущаем внутри себя их глубинную истину. Мы обязаны ее вспомнить, восстановить и воссоздать. В Книге перемен «И Цзин» описан «достойный муж» - человек, живущий в доме, который он построил сам, - только и всего. Так же и мы обязаны собрать свои проекции и интегрировать их.

Много лет назад Милтон Рокич, президент Американского социологического общества, написавший книгу «Три Христа из Ипсиланти», рассказал мне о своем возвращении в маленькую польскую деревушку, где он родился. В ней остался в живых един­ственный человек, переживший Холокост. Когда туда пришли на­цисты, они осквернили местное еврейское кладбище, вырыв над­гробные плиты и положив их по берегам местных водоемов и на обочинах дорог. Этот выживший человек всю оставшуюся жизнь разыскивал фрагменты надгробий и восстанавливал могилы. Он делал это не только для того, чтобы воскресить в памяти своих умерших друзей и членов семьи, но и восстановить свой собствен­ный миф, миф, который стал для него живым. Если он еще жив, я могу сейчас представить его бесконечное складывание паззла из мозаичных фрагментов, представить, как он проживает метафору, которая могла бы вдохнуть жизнь в какой-нибудь рассказ Борхе­са или Кафки. Разумеется, этот благородный труд несоизмерим с созданием мемориала и тем более с восстановлением ощущения собственного «Я». Струны нашей памяти действительно мисти­ческие...

Мистические струны памяти

Но что же тогда инициирует работу души? Что связывает нас с самими собой, сохраняет наше постоянство, от чего оно зависит? Мы знаем, что по прошествии какого-то времени наши клетки умирают и регенерируют (хотя с возрастом время регенерации увеличивается). И у нас уже не такие глаза, волосы, мозговая ткань, эпителий кишечника, как были раньше. Из Гераклита мы знаем, что нельзя ступить дважды в одну реку - не только из-за течения воды, но и потому, что во второй раз мы уже не те, что были в первый. Что же тогда сохраняет непрерывность времени, постепенно создавая индивидуальный миф? Не мистические ли струны памяти?

Поэт-сюрреалист Аполлинер заметил, что память - это «охотничий рог, звуки которого умирают вместе с ветром»¹⁶². Что остается в памяти, а что нет? Что осталось без изменений, а что исказила изменяющая форму психика? Может быть, как внушают нам антропологи-структуралисты, все версии мифа являются ис­тинными; истинны все вариации воспоминаний, основная цен­ность которых впоследствии становится ключевым моментом в личной легенде человека.

Как многогранен каждый миф, в котором одна его грань-ва­риант отражает другую грань, так и память представляет собой зеркальный зал, в котором мы получаем множество отражений своего лица. Когда мы говорим о Дионисе или Афродите, мы дол­жны идентифицироваться с каким-то Дионисом, с какой-то Аф­родитой, ибо существуют мириады сказок, которые часто проти­воречат друг другу. Но все они истинны. Антрополог Клод Леви-Стросс сказал: «Мы стремимся показать не то, как люди думают мифами, а совсем наоборот: как в людях думают сами мифы и как без человеческого знания... мифы сами думают о себе»¹⁶³. Нечто подобное сказал и Юнг: «Человек не создает свои идеи; можно сказать, что идеи человека создают его самого»¹⁶⁴.

Нами движут не только архетипические ритмы; наше созна­тельное и бессознательное поведение в существенной мере зави­сит от воздействия эмоционально заряженных образов, сформиро­ванных нашей индивидуальной историей, особенно отцовским и

¹⁶² «Hunting Horns», lines 11-12, in Angel Flores, trans., An Anthology of the French
Poetry from Nerval to Valery, p. 252.

¹⁶³ Savage Mind, p. 97.

¹⁶⁴ «Freud and Jung: Contrasts», Freud and Psychoanalysis, CW 4, par. 769.

Глава 6

материнским комплексами. Очевидно, что вне поля действия со­знания мы испытываем влияние этих «идей», и тогда они опреде­ляют наш выбор. Разумеется, если мы когда-то захотим осознать эти мифические «идеи», которые относятся скорее к эмоциональ­но заряженным энергиям, чем к понятиям, связанным с когнитив­ной сферой, нам придется превратить их в четко выраженные мысли.

Например, травма, связанная с ощущением отверженности или покинутости, с одной стороны, вызывает рефлекторную фено­менологическую утрату базового доверия к миру, а с другой -уменьшает ощущение самодостаточности или твердой веры в на­дежность другого человека. В таком случае можно гарантировать, что человек будет делать выводы, основанные на искаженном вос­приятии внешнего мира. Объективная реальность теряется рань­ше индивидуальной силы первичного ощущения. Мифическая идея, что «я ни на что не гожусь и могу вступать лишь в те отно­шения, в которых моя неполноценность подтверждается снова и снова», - это эмоционально заряженная, интериоризированная мифологема, сила которой значительно превышает робкие попыт­ки вмешательства сознания. Именно поэтому так долго протекает терапия, которая, по существу, является трансформирующей. Сама по себе коррекция ложной идеи о неуспешном поведении человека не проникает достаточно глубоко в травмированную об­ласть психики, заряженную интериоризованной энергией. Кор­рекция такой мифологемы, как неполноценность личности, требу­ет несколько лет, чтобы высвободить эмоции человека и спокой­но формировать у него альтернативное ощущение своего «Я», не основанного на капризах некоего внешнего Другого, которым че­ловек никогда не сможет управлять.

То, что мы называем комплексом, - это осколок мифологии, эмоционально заряженный образ, сокровенная мысль или мотив, ограниченное мировоззрение, связывающие человека с условиями, в которых он приобретал свой опыт. Психика всегда задает один и тот же внутренний вопрос: «Когда я был здесь раньше?» Воз­буждение комплекса активизирует исторический сценарий, иска­жающий существующую реальность.

У каждого из нас есть много не обработанных психикой ощу­щений, которые хранятся в бессознательном. С появлением сти­мула, активизирующего индивидуальный миф, энергия, связанная с первичным ощущением, которая могла быть избыточной для

Мистические струны памяти 161

ребенка, по-прежнему остается достаточно большой, способной подавить Эго взрослого. Один мой пациент после нескольких лет разлуки с женой оставался настолько обессиленным эмоциональ­но, что не мог оформить свидетельство о разводе. Он был парали­зован страхом, ибо жена пробудила в нем ассоциации с жесткой, придирчивой матерью, и он был просто больше не состоянии ос­таваться в ее глазах плохим мальчиком. Жертва инцеста, которая постоянно нарушает границы других, искажает актуальные отно­шения из-за воздействия интериоризированных феноменологи­ческих мифов. В той мере, в которой человеческая психика явля­ется вневременной, оказывается вневременным и миф, незаметно воздействуя на человека.

Два года назад на торжествах, посвященных Дню независи­мости, в Филадельфии на Пенн'з Лэндинг* стояла женщина, на­слаждаясь ночным фейерверком. Неожиданно она почувствовала приступ паники и поспешила домой. О своем ощущении она ска­зала так: «Внешне я держалась нормально, но внутри ощущала ужас». В это время умерла ее девяностотрехлетняя мать. И сейчас, как и раньше, она почувствовала барьер между собой и матерью: «Мама не хотела ни чем со мной делиться, даже своей смертью».

Разбираясь в бумагах матери, она наткнулась на записи, да­тированные 1942 годом. Мать была американской гражданкой, но в тридцатые годы она эмигрировала в Россию, и ее дочь родилась в Москве. Затем началась война, и мать с дочерью сели на поезд и совершили длительное путешествие через всю Сибирь до Токио, где их, как врагов народа, посадили в тюрьму. Спустя некоторое время их освободили и выслали в Канаду. Ребенком она запомни­ла, как бомбили их корабль после того, как он покинул токийскую гавань, и тогда погибли несколько человек, но корабль все-таки доплыл до берегов Канады. По неизвестным причинам ее мать всегда отрицала это событие в своей жизни, и дочь никак не мог­ла поверить ее воспоминаниям, думая, что мать вспоминала ка­кой-то фильм или страшный сон. Но среди пожелтевших от вре­мени листков бумаги нашелся репортаж из ванкуверской газеты о

* В оригинале «Perm's Landing»: несколько веков назад Уильям Пени был сво­его рода английским «диссидентом», который покинул Англию и приплыл в Аме­рику, где образовал колонию, которая стала называться Пенсильвания (теперь это название штата). Пенн'з Лэндинг - это набережная в Филадельфии, расположен­ная на том самом месте, где Уильям Пени причалил свой парусник. - Прим. ав­тора.

Глава 6

бомбардировке «Звезды Востока», и все, что там было написано, в точности совпадало с воспоминаниями матери.

Прочитав эти записи, мать все равно отрицала то, что с ними случилось, несмотря на то, что сама сохранила их. «Моя мать ни­когда не позволила бы мне жить в моей собственной реальнос­ти», - завершила свой рассказ пациентка. Ночной фейерверк, выз­вавший у нее панику, напоминал разрывы бомб, которые очень давно и очень далеко отсюда падали с неба, и стал стимулом, ко­торый активизировал неосознанный материал, прорвавшийся вме­сте со всем первобытным ужасом. Леви-Стросс сказал бы, что мифы думают через нас, а Юнг заметил бы, что человеческие идеи, даже бессознательные, создают личность. Находясь под патологи­ческим влиянием матери, эта женщина всю жизнь имела ошибоч­ное феноменологическое ощущение своего мира. Лишенная соб­ственной опоры, она чувствовала себя не только недостойной, а даже несуществующей.

Все мы ощущаем себя подавленными, глупыми, смущенны­ми, находясь под довлеющим воздействием энергии осколка мифа или комплекса. Фрейд однажды назвал терапию «дополни­тельным образованием» (Nacherzieung*). Слово education проис­ходит от глагола educe - извлекать изнутри. Таким образом, те­рапия подразумевает извлечение того, что уже существует внут­ри нас, но существует вне времени, в архетипах. Способность че­ловека к исцелению, к выходу за ограничения пагубных травм прошлого подразумевает его психологическую зрелость, то есть умение жить настоящим. К счастью, взрослый человек часто сам может поглощать эмоциональный заряд, который подавил бы детскую психику, и тем самым несколько ограничил его воспри­ятие и ассимилировал большую часть его энергии. Именно по­этому Юнг сказал, что мы никогда не решим всех своих жизнен­ных проблем, то есть не исцелим своих самых глубоких травм. Но, пройдя через страдания, мы постепенно сможем от них изба­виться и преодолеть многие ядовитые метастазы, которые суще­ствуют в данный момент.

Поскольку мы воплощаем в себе совокупность стилей пове­дения и установок по отношению к самим себе и окружающим, а также эмоционально заряженных мифологем, мотивы и содержа­ние которых подпитываются прошлым, нам бывает очень сложно

* В оригинале «after-education or reeducation» - Прим. переводчика.

Мистические струны памяти 163

жить в настоящем. Чем менее осознанны эти заряженные образы, тем сильнее становится навязчивое повторение аналогов из про­шлого. Люди, жившие в античную эпоху, интуитивно знали об этом таинственном соотношении и видели, какие травмы наносит людям судьба. Но ответственность за собственный выбор, а зна­чит, и за смысл своей жизни, по-прежнему остается индивидуаль­ным бременем для каждого человека. Поэтому мы снова вспомним о классической концепции hamartia - искаженном видении свое­го «Я» и окружающего мира, о преломляющей призме детского ощущения, глядя через которую, взрослый человек совершает вы­бор, по существу, заставляющий его повторять свое прошлое в многочисленных вариациях.

Во время работы над этим текстом я проводил семинары, по­священные индивидуальному мифу, в девяти разных городах Се­верной Америки. Один из вопросов, который я задавал аудитории, чтобы как-то ее заинтересовать и получить ответы, был следую­щий: «На какой стадии своей жизни вы споткнулись?» На этих семинарах меня не раз спрашивали: «А что вы имеете в виду?» И очень многие люди надолго задумывались, прежде чем ответить на этот вопрос. О чем вообще речь? Речь идет о том, что мы все хо­рошо знаем: с того момента, как прекратился наш личностный рост, когда остановилось течение жизни, когда мы начали посто­янно сталкиваться с повторением - «Опять то же самое, опять то же самое». И большинство программ «Двенадцать шагов» под­тверждает, что чаще всего мы спотыкаемся на уровне отрицания. «Ваше сопротивление будет только возрастать».

Очевидно, что выбор пути индивидуации (хотя внешне он может показаться легким и очевидным) - это задача, вселяющая страх и трепет. Она заставляет психологически проститься со сво­им домом, оставить в прошлом ощущение комфорта, связанное с местом, личными привязанностями или идеологией. Она требует странствия в глубину души, которое и доставляет наслаждение, и вызывает робость. Часто оказывается, что этот путь нам застила­ет туман сильного и неосознанного страха.

Страх оказывается неопределенным, вездесущим и парализу­ющим. Если туман неизвестности удается превратить в какие-то конкретные страхи, то в большинстве случаев путь проясняется. Все, что подавляло ребенка (например, потеря поддержки и одоб­рения родителей), интериоризировалось в виде неосознанного аффекта, который может активизироваться в других ситуациях, а

Глава 6

значит, препятствовать действию и индивидуальной интеграции. Таким образом, человек попадает в ловушку переноса: динамика прошлых отношений переносится на отношения в настоящем. Страх ребенка потерять родительскую благосклонность постоян­но проявляется в отношениях между взрослыми. Мифологема о брошенном ребенке: «Я не смогу жить, если рядом со мной нико­го не будет» - переносится в драму отношений между взрослыми. Осознавая эту мифологему, человек может прийти к открытой конфронтации со своим эмоционально заряженным материалом. Сегодня взрослый человек может довольно легко пойти на риск оказаться нелюбимым, особенно если исходить из его потребнос­ти брать на себя ответственность за свою жизнь (и тогда он может легко оставить в стороне пагубное для него прошлое, чтобы дей­ствовать в соответствии с тем, что происходит в настоящем).

Освободиться, чтобы жить настоящим, - это цель терапии и осознанной жизни. Томас Мертон заметил:

«Чего мы можем достичь, отплывая к Луне, если мы не в со­стоянии преодолеть пропасть, отделяющую нас от самих себя? Это самое главное из всех странствий, совершаемых во имя открытий; без него все остальное не только бесполезно, но и убого»¹⁶⁵.

Естественно, старые знакомые карлики страха и забвения высасывают энергию, необходимую для осознанного исследова­ния мифов, но если ежедневно не ставить перед собой новую за­дачу, нарушается вся цель развития жизни. Персидский поэт Руми сказал об этом так:

«Царь послал тебя в страну, чтобы исполнить одно особенно важное поручение. Ты придешь в эту страну и решишь сто дру­гих задач, но если ты не выполнишь главное поручение, ради которого тебя послали, получится, что ты вообще ничего не сделал. Так и человек приходит в мир, чтобы решить свою осо­бую задачу, и в этом заключается его цель. Если он ее не вы­полнит, значит, он ничего не сделал»¹⁶⁶.

Не менее важно, чем решение задачи индивидуации, дать че­ловеку возможность больше действовать от имени своего природ-

¹⁶⁵ Thomas Merton: Spiritual Master, p. 431.

¹⁶⁶ Feeling the Shoulder of the Lion: Poems and Teaching Stories, p. 21.

Мистические струны памяти

ного «Я», тем самым отчасти облегчая его ужасное ощущение на­рочитости и искусственности своего поведения, поэтому индиви-дуация столь же критична к качеству отношений человека с окру­жающими. Согласно Юнгу,

«...существуют две возможности: общая концентрация на сво­ем внутреннем мире и немедленная реакция на другого чело­века; обе они позволяют мне воспринимать человека в синте­зе. Человеку, который не может вступать в отношения с окру­жающими, не хватает целостности, ибо он может достичь целостности только через душу, а душа не может существо­вать без своей оборотной стороны, которая всегда находится в «Ты»»¹⁶⁷.