Перестройка и реформы

В 80-х – 90-х гг. Россия оказалась полем исключительно важных для нее исторических событий, последствия которых до сих пор определяют ее развитие.

Демонтаж советской системы – в отличие от Китая - начался с политической, а не экономической либерализации. Политический распад СССР привел к распаду единого рынка СЭВ и практически сразу после этого – единого советского рынка. Это заложило основу для резкого сужения спроса на основные инвестиционные товары российских предприятий, что вместе с демонтажем значительной части «оборонно-промышленного комплекса» привело к падению экономики и потере целого ряда отраслей, в том числе стратегически важных – гражданское авиастроение, гражданская электроника, легкая промышленность. Открытие экономики и снятие ограничений для рыночной активности предприятий и граждан совпало с обострением дефицита товаров и услуг потребительского рынка и реализовалось в форме обесценения трудовых доходов и в еще большей степени – трудовых накоплений. Это создало негативный общественно-политический фон для восприятия рыночных изменений и для реализации необходимых реформ.

Приватизация, проведенная в начале 90-х годов, быстро сформировала класс «новых собственников», но привела к негативному восприятию ее населением, формированию устойчивых «антирыночных» стереотипов у больших социальных групп. Капитализм (и рыночная экономика в целом) не стали ассоциироваться со справедливостью.

В условиях резкого падения доходов населения важнейшие социальные реформы в 90-х годах проведены не были. В результате, уже в новых условиях реализовалась и стала институтом патерналистская модель социальной сферы[2]. В России сформировался экономико-социальный дуализм: при том что экономика – рыночная, основанная на частной собственности, социальная сфера построена на государственных гарантиях и обеспечивается через государственные и муниципальные учреждения.

Важной особенностью патерналистской модели социальной сферы является «стрельба по площадям», предоставление социальных благ независимо от нуждаемости. Если на первом этапе (90-е – начало 2000-х) потери экономики от такого «слепого перераспределения» были относительно невелики, то с середины прошлого десятилетия, когда средний класс превысил треть населения, а две трети солидарной пенсии стали доставаться продолжающим активно работать гражданам, сохранение патерналистской модели стало непосильным бременем для экономики. При этом оборотной стороной является недостижение необходимого качества социальных благ (недостаточная поддержка одиноких неработающих пенсионеров, семей с детьми, низкое качество значительной части профессионального образования и пр.)

Государство, вынужденное мобилизовывать все возрастающий объем средств для социальной сферы, усиливало нагрузку на экономически активных субъектов – как в форме налоговых и таможенных сборов, так и в форме «принудительной благотворительности». Это привело к уходу значительной части предпринимателей в тень, росту доли неформальных контрактов и трудовых отношений по мере роста экономики. Масштабы неформального сектора можно оценить по его доле в занятости – за последние 15 лет она выросла в полтора раза и составляет 25-30% общей занятости.

Наряду с этим развивались позитивные процессы. Открытие экономики, широкий охват профессиональным образованием и политическая свобода сформировали быстро растущий средний класс – если в 2000 году он составлял 15% населения, то в настоящее время – до 40%. Важнейшей мерой политики экономического поощрения среднего класса стала низкая и плоская шкала налогообложения физических лиц, снимающая у граждан психологические барьеры к повышению своего дохода, к экономической (трудовой или предпринимательской) активности.

Практически вся экономика уже к концу 90-х годов была организована на рельсах частного предпринимательства. Первые 10 лет российского капитализма были, однако, отмечены двумя «родимыми пятнами»: спекулятивное предпринимательство и оффшорный капитализм.

Основная часть предпринимательского дохода не была связана с технологическими инновациями или даже просто новыми инвестициями в технологии – она имела источником или природную ренту, или политическую ренту (искусственное монопольное положение) или – особенно в 90-е годы – перепродажу доставшихся по дешевке активов. Можно (очень грубо) назвать этот тип капитализма спекулятивным.

Слабость правового режима создавала все 90-е годы повышенные риски для ведения бизнеса. При этом возник «оффшорный капитализм»: новые частные собственники широко использовали увод в зарубежные юрисдикции как «титулов собственности» так и сделок.

Располагая крайне ограниченными ресурсами, государство «эпохи Ельцина» превратилось в вынужденно либерального игрока, который претендует только на установление правил, но при этом для обеспечения реализации своей политики вынужден вступать в коалиции с определенными частными игроками (вспомним хотя бы выборы Ельцина в 1996 году, «семибанкирщину», залоговые аукционы). И в федеральном центре, и на местах (в городах и регионах) возникли многочисленные явления олигархического контроля за определенными этажами исполнительной и законодательной власти.

Олигархия («купи себе немного государства») в России 90-х отличалась двумя особенностями. Во-первых, ее интересы носили краткосрочный характер, контроль «элементов государства» был направлен на решение определенных совершенно конкретных вопросов получения или защиты определенных активов или создания специальных правовых режимов для конкретного бизнеса. Во-вторых, представители олигархического бизнеса имели значительную часть интересов вне России (как результат оффшорной стратегии гарантирования своих активов). Это не позволило олигархам укорениться в российской политике, обрести устойчивую социальную поддержку, даже со стороны нарождающегося среднего класса и тем более – со стороны малого и среднего бизнеса. Ситуативный характер имели и коалиции олигархов с элементами властных структур.

2.3. «Путинский» период

Администрация Путина, пришедшая к власти в 2000 году, вынуждена была иметь дело именно с такими явлениями. С одной стороны, были предприняты меры для поощрения частой инициативы как на уровне предпринимательской, так и трудовой активности. Мы их уже перечислили: это упрощение таможенных процедур, низкая и плоская шкала подоходного налога. Постепенно выросла правовая защищенность сделок и собственности.

С другой стороны, необходимость укрепления государства требовала концентрации ресурсов, забирания их у частных игроков – конкурентов государства. Сначала из рук олигархов были изъяты политические возможности, затем электронные СМИ как ключевой канал влияния на общественное мнение, затем – активы, основанные на праве распоряжения природной рентой.

Уже в первой половине 2000-х годов был сделан выбор в пользу фактически повторной национализации основных активов ТЭК. Ресурсы и доходы этого сектора были направлены в руки государства (в бюджет и в контролируемые государством компании). Это, в свою очередь, позволило решить три задачи:

(а) восстановить дееспособность институтов исполнительной власти, в первую очередь силовых – уже к концу первого срока Путина федеральная власть не должна была больше ни с кем договариваться в части любых вопросов внутренней политики (это не значит, что власть прекратила советоваться – например, в 2006 году была создана Общественная палата, первоначально из достаточно независимых от власти людей);

(б) поднять до минимально необходимых размеров финансирование социальных программ и заработной платы бюджетников;

(в) сформировать в руках государства резервы на случай падения доходов и/или ресурсы для обеспечения модернизации экономики и других «национальных проектов».

Этап 1999-2012 годов иногда называют этапом восстановительного роста, что неверно. Рост этого периода только частично основан на использовании «старых» мощностей и старых институтов. Его основа – устойчивый и долгосрочный рост экспортных цен на углеводородное сырье, что принесло России за период с 2003 по 2012 гг. 2,2 трлн. долл. экспортных доходов. Быстрый рост платежеспособного спроса населения на товары и услуги, рост бюджетных секторов (образование, здравоохранение) и рост производства инвестиционных товаров и услуг в этот период имели вторичный характер – то есть были порождены «впрыском» в экономику доходов от экспорта. Опираясь на растущие нефтяные цены, российский бюджет стал очень устойчивым, что обеспечило повышение странового рейтинга и открыло для российских предприятий и банков международные рынки капитала.

Рис. 2.2. Приток ресурсов в Россию по каналам топливного экспорта и иностранных инвестиций, млрд. долл.

Источник: Банк России

Был ли реализовавшийся в реальности сценарий развития экономики России оптимальным? Дискуссии на эту тему обычно не выходят за рамки рассуждений о политической системе. Разумеется, экономические сценарии предполагают сложный, комплексный анализ, и при всем этом их достоверность будет весьма условной. Тем не менее, мы попытаемся сопоставить два сценария (гипотетический «олигархический» и реализовавшийся «путинский») на уровне качественных факторов.

«Олигархический» сценарий – нефтегазовые доходы в значительной части оказались бы перераспределены в пользу частных компаний и в большей доле выведены за пределы России; заработная плата и денежные доходы населения оказались бы ниже уровня реальности – от 20 до 30%; режим конкуренции в экономике был бы более эффективным. Можно было бы ожидать более высокого культурно-технического уровня производства, более высокого качества управления. Ценовая – а также технологическая конкурентоспособность российских промышленности и сельского хозяйства оказалась бы выше - в том случае, если бы за рубежом существовал бы платежеспособный спрос на российскую продукцию. Ведь внутренний спрос, скорее всего, оказался бы ниже по сравнению с «путинским» сценарием. При этом встроенность российской экономики в мировую (измеряемая как доля международных торговых и финансовых операций в ВВП) скорее всего, не была бы выше, чем в реальном сценарии – за счет более низкого платежеспособного спроса населения замещение импортом произошло бы в меньшем объеме.

Реализовавшийся в реальности сценарий значительно проигрывает по уровню конкуренции в экономике, по доле эффективных предприятий. Однако в остальном этот сценарий оказался привлекательнее.

В результате политики первого и второго срока Путина и президентского срока Медведева были достигнуты выдающиеся результаты: экономика значительно превысила «советские» показатели по производительности труда, доходам на душу населения и качеству жизни. Россия сократила разрыв с наиболее развитыми странами в области производственных и социальных технологий. Сформировался большой по размерам средний класс, который мог стать основой нового этапа экономического и социального роста. В предыдущем сценарии население оказалось бы значительно беднее – средний класс составил бы не больше 25%.

Однако, другие системные пороки социально-экономической системы 90-х годов в 2000-х оказались законсервированы и больше того – они оформились в виде устоявшихся институтов.

Во-первых, сохранился и обрел «второе дыхание» унаследованный еще от СССР государственный патернализм в организации социальной сферы. Пенсионное обеспечение, социальное обслуживание, здравоохранение и образование организованы на принципе солидарного финансирования и фактически заявлены как бесплатно предоставляемые гражданам социальные блага. Механизмы персональной ответственности и персонального финансирования если и существуют формально, то организованы таким образом, что будущий получатель социального блага не принимает никаких решений о своем вкладе. Все отчисления в социальные фонды привязаны к работникам, но организованы на стороне работодателя. Таким образом, они воспринимаются получателем как бесплатно предоставляемые ему государством. Население ожидает от власти гарантированного обеспечения социальными благами и роста их качества, на основе таких ожиданий формулируются электоральные требования социальных групп. Любые попытки реформ, предполагающие рост ответственности граждан, торпедируются через политические механизмы. К формально гарантированным социальным благам де-факто добавилось софинансирование государством и местным самоуправлением содержания жилого фонда и его ремонт[3]. Восстановление минимально необходимого финансового обеспечения социальных благ по мере роста «расширенного бюджета» государства[4] повысило заинтересованность в получении таких благ и у представителей среднего класса.

Рис 2.3. Социальные расходы бюджетной системы, %

Источник: Минфин России

Расширенное воспроизводство института «социального патернализма государства» имеет негативные социальные и экономические последствия. Россия по-прежнему не имеет механизма мобилизации частных доходов для финансирования социальных благ и тем более капитализации соответствующих накоплений домохозяйств. Это в условиях наличия минимум 40% граждан, способных участвовать в таких механизмах.

Во-вторых, сохранился оффшорный капитализм. Россия имеет значительные особенности в использовании оффшорных инструментов. Если в других странах уход в иностранные юрисдикции обусловлен налоговыми проблемами, то в России основная причина – это сохранение высоких рисков для работы бизнеса. Вывод активов часто используется как форма страхования. При этом бизнесмены, выводящие деньги за пределы страны, разумеется, ищут для этого «налоговые гавани», а также страны с наиболее простыми правилами регистрации бизнеса. Использование иностранных юрисдикций с целью минимизации рисков характерно для стран с более низким уровнем развития экономики и политической системы, чем Россия, и является одним из системных неблагоприятных факторов для развития нашей страны.

Фактор «оффшорный капитализм» предполагает, что любой крупный и даже средний бизнес может перевести свои активы полностью или частично в иностранную юрисдикцию, возможно потеряв в текущей доходности, но гарантировав свои права собственности на эти активы (в России).

Сохранение повышенных рисков утраты собственности обуславливает сложившуюся у отечественного бизнеса практику отбора проектов и сделок с доходностью, включающей высокую премию за риск.

Третья особенность, которая сложилась в российской экономике – высокая инфляция (превышающая 10% в годовом выражении 13 из 15 последних лет).

Все три фактора порождают у российского бизнеса завышенные требования к доходности. Если в странах с развитой рыночной экономикой 10-12% (номинальной) ожидаемой годовой доходности являются для бизнеса нормальным уровнем для начала новых проектов, то в России психологическим порогом будет 20%, а то и 30%.

Устойчивым источником такой высокой доходности могут быть природная рента (естественная монополия) или же искусственное монопольное положение на рынке в условиях, когда государство не стремится ограничивать монополиста (скажем, регулировать цены). Высокая доходность (но и высокий риск неполучения дохода) характерна также для инновационного бизнеса, создающего принципиально новые товары. Для России, впрочем, последний случай нетипичен.

Кроме того, необычно высокая доходность может быть результатом среднесрочного (несколько лет) рыночного неравновесия, характерного для начального этапа складывания рынков при слабом регулировании и большой информационной асимметрии. Примером может быть российская оптовая и розничная торговля в 90-е годы.

Реакция такой системы на рост доходов от экспорта углеводородов породила в 2000-е годы новый феномен - трехсекторную экономику.