Глава 1. Ночь встречи. 2 page

- Александр Иваныч, у меня есть квартирка на другом конце города, там могу вас разместить на ночь, утром заберу. (я)

- Нет, молодые люди, я с вами. Мне не привыкать к таким условиям. Дома у меня нет, дети выгнали давно. А скитаться по заброшенным уголкам этого города в поисках закутка не впервой. (АИ)

- Стрелять могёшь, дедуля? (Микки потрепал старика за крепкое плечо)

- Из любого огнестрела, Миш. Главное-направляй меня в сторону от себя, руки вспомнят. Они ещё крепкие, хоть и бывают тряски время от времени. (АИ)

- Отлично. Я оставляю вас здесь. Мне нужно искать остальных. А завтра утром я закуплю дсп постелить на пол, раскладушки, теплые одеяла, подушки, тепловые пушки, нагреватели и всё остальное, чтобы сделать наше пребывание здесь уютнее. Размеры нужны ваши, хотя и так на глаз понятно. Тебе, Мик, наверное, 56-58. Александр Иваныч, тебе 48-50. В общем, если не угадаю с цветом подушек или покроем костюмов – извиняйте, судари (я)

- Да иди ты! (рассмеялся Мик) И это уже не Туррет, а я сам тебя посылаю. Лишь бы теплее стало, да и было, что намахнуть про запас. Да, и про пивко не забудь…

- И коньяк, молодой человек (Александр Иваныч улыбнулся, потирая ладони). А то зябко как-то.

Я напоследок снял свое пальто, джемпер, отдал их Александру Ивановичу. Тот не хотел брать, но я настоял. Тем более в багажнике про запас была старая куртёнка еще с института. Завел двигатель. Я не знал, куда ехать, знал лишь зачем. Был у меня один хороший человек на примете. Он всегда мотался по свету, много, где бывал и многое знал. У него в душе цвел красивый сад, сад его души. И я знал, что он не подведет. Лишь бы он был в Сызрани. Было уже около 2 ночи. До Сызрани путь был неблизкий – часа 2. Нужно было успеть до восхода солнца. Я уехал.

Тем временем Микки и АИ (как прозвали мы Александра Ивановича на будущее для скорости) поднялись на крышу. Дождь стал идти тише, но все теми же крупными каплями, словно крупнокалиберными патронами. Открывался красивый вид на город. Надпись на одном из квадратных зубьев поражала своей простотой и безысходностью «Жизнь говно. Нах. Я вниз». Микки произнес это вслух.

- Так мало слов сказано до, и так много осталось недосказанным после падения. Глупец. (АИ)

- Да, глупо. (Микки)

Микки выдохнул тяжело и отвернул лицо в сторону.

- К черту, к черту, к черту, к черту!!!! Проклятье, сука! (в очередном припадке скрепя зубы Микки напрягал своё лицо и снова блестела слеза на камне его щеки. Кулак прошел мимо головы АИ и на миллиметр вошел в бетонную стену). Она также ушла. Просто ушла. Вниз. Не сделав даже и полного шага, не успев расправить крыльев. Да она и не хотела. Она так устала, так устала, девочка моя. А ведь она была ангелом, но сама не захотела их расправить. Нас предали, так же. Так же, как и тебя, Иваныч…

- У тебя были (пауза) крылья? (АИ)

- Были. Я свои срезал сам, под корень, наживую. Сдал ксиву и теперь здесь. Ты думаешь, что там благодать наверху, и нимбы, и святые души, и облака воздушные под ногами?!! (Микки закипал в гневе). Да ни**я подобного! Там война! Там кровь, там тебя так же продают и покупают, делят и пилят. А здесь забирают новобранцев. Да только в наши ряды все меньше и меньше идут. Она была особенной. Она была не такой, как все. Я-то темная душа, которую излечили. Излечил тот, кто направил Тиму и меня на это дело. Я всегда был один, прошлое пронзало постоянно вспышками, картинами этого вашего гадкого, мерзкого, серого мирка. В моем распоряжении были элитные воины – преторианцы. Говаривали, что это души и тела вояк еще римской империи. И вот как-то к нам прислали (пауза, ком в горле) её. Я с первой секунды взял её под личную опеку. В каждом бою с Кошмарами я закрывал её своими крыльями. Я научил её всему. Идеальная машина убийства.

- Как звали её? (АИ)

- У нас не было имен. Сложно объяснить. Мы даже лиц друг друга не видели. У нас были специальные шлемы. Но каждый всегда ощущал своего рядом. И ощущал все его чувства и определял эмоции. Поэтому не было предателей. Я был счастлив рядом с ней. Она любила меня. Так чисто, так светло, так не по-земному. Словно все души всех веков впивались в меня одновременно. Мое прошлое оставило меня в покое. Я нашел гармонию в себе. У нас там не было ни поцелуев, ни объятий. Мы соприкасались только душами. Но рано или поздно все хорошее кончается, Иваныч. Тебе ли не знать. И вот эти черти придумали способ обмануть нас. Был послан Кошмар в нашем одеянии, с такими же, б**ь крыльями (Микки закурил очередную сигарету).

-Так его же раскусить можно душой было! (негодовал АИ)

- Так вот, Иваныч, этого - нельзя. И вот однажды мы шли в наступление. 10 преторианцев. Её не было с нами. Мы положили около сотни кошмаров. Но тут началось невообразимое. Пошел брат на брата. И я потерял связь с каждым. Я не чувствовал их совсем. Не знал, кто свой и кто чужой. Поверь мне – это самое тяжелое. Когда ни друзей, ни врагов. Но льется кровь. И она, даже там вот такая (Микки достал нож и надрезал ладонь, сжал ладонь в кулак, на пол начала струиться кровь). Она, сука, красная!! Я стоял и не мог пошевелиться. Я был рукопашником, без огнестрела или резака. Наконец, осталось нас лишь двое. Все братья мои лежали на земле. Тела были изрублены на куски. А этот шел прямо на меня, а за ним поднималась тьма. За ним шли кошмары, эти мерзкие твари без лица. Все в черном. Мы всегда легко их обнаруживали по кромешной пустоте. Знаешь, это как мороз по коже. Значит рядом они. А я все так же не мог и пошевелиться. Он нанес удар резаком по голове, прорезав мой шлем. Этот шрам с тех пор каждую ночь болит, словно вечное напоминание. И только тогда я смог пошевелиться. Во мне все горело пламенем. Мое прошлое сыграло мне на руку. Только они не знали, кем я был до. А я был сущим кошмаром. Я выхватил у него резак, сломав руку. Затем отсек ему обе ноги до колена, чтобы сука эта никуда не делась! (от нервов у Микки снова начался припадок, АИ держал его голову, прижимая к груди, со словами: «Тише, Миша, тише, потерпи немного». Через минуту все пришло в норму.). Спасибо, отец (Мик был смущен такой заботой старика) Потом я разобрался со всеми кошмарами. И только после этого я начал мучить эту тварь. В итоге я порубил его на сотни частей. Но в этот момент тьма окутала меня. Я бродил в темноте минуты, часы, дни, ночи, годы. Я молился, я думал все время о ней и о своих погибших братьях. И я вернулся. Обратно к своим. Но она не выбежала мне навстречу. Ко мне вышли братья. Но в их крыльях были черные ленты. Вышел создатель. Он обнял меня. Мне стало страшно. И в этом объятии я прочитал всё, что случилось. Моя девочка ждала меня. Но это причиняло ей немыслимую боль. Меня искали все, но не могли найти. А как найти того, кто блуждал в собственной тьме. И однажды (по лицу Микки текли слезы, прямо по борозде шрама, солью огаляя рану на лице) она ушла мимо охраны к приёмнику. Я так называл то место, откуда забирали новобранцев и оттуда же ангелы отправлялись на землю, расправив свои крылья с золотыми лентами. Но в ее крыльях были черные. И она… Она просто рухнула вниз. От той боли меня начало жечь изнутри. Создатель пытался удержать меня, как и братья-преторианцы. Но я сбежал сюда. Я искал её. Я все так же могу ощущать своих и чужих. Но ангелов здесь не было. Я не ощущал никого. Годы шли. Я искал её везде и всюду. Мне потребовалось несколько столетий здесь на земле. Если ангел не расправит крылья, то он просто сгорает в лучах солнца. Она сгорела. Понимаешь, она сгорела. Она не расправила их. Потому что меня не было рядом. Ты понимаешь?! В тот же миг я срезал крылья, получил в остаток пару-тройку десятков лет жизни здесь и хронический алкоголизм вместе с этим проклятым синдромом. И я проклял себя! Участвовал в чеченской второй компании, Афган не застал. Вот так. (Микки опрокинул друг за другом две рюмки коньяка, уставившись взглядом на панораму ночной Самары).

- Каждый из нас проклят по-своему. Главное – не стать камнем. А ты не камень, ты человек. У тебя сердце, у тебя душа, ты будешь счастлив, обязательно! (АИ так же стоял неподвижно, наполняя грудь ночной прохладой)

- Они ведь бросили вас там, перед самым выводом. Бросили на смерть, на боль, не оставив веры. (Микки)

- Во всем ты прав, но только не насчет веры. Да, перед выводом нас оставили без поддержки, закрытыми в окружении. Я ведь тоже блуждал в своей собственной тьме. На моих руках, в душе крови столько, сколько мы не выпьем коньяка за всю жизнь, мальчик мой. Но вера. Вера… Она меня и привела, без глаз. Привела обратно домой. Хоть и чужим стал дом, хоть и забыт я стал. И голубушка моя уже грелась под чужим крылом. Да и детишки мои уже не видели во мне отца. Я для них так и остался дядей Сашей. А для неё Санькой. Тяжело было не есть тот помет, в который нам ещё и подсыпали наркотики, тяжело было не стоять на коленях в яме под струями опорожняющихся арабов и негров-наемников. Но тяжелее было просыпаться просто Санькой и просто чужим дядей. В то время как кто-то украл у меня право быть «Любимым» и быть «Папой». Они не виноваты. Эта война, задор украли время. Хотя она и не любила меня уже, а дети запомнили тепло чужих рук, тех, которые грели, а не тех, которые сжимали раскаленный металл. Она дала ему право согревать их, ласкать и лелеять. Я ведь даже не знал. Я ведь даже не мог на них посмотреть. И дотрагиваюсь теперь лишь до их ладоней, передавая деньги после очередной пенсии. Три ладони, её ладонь самая холодная и чужая из них. Ему руку я никогда не жал и никогда не стану. Один раз плюнул ему прямо на руку, когда тот её протягивал. Так он избил до полусмерти. Жена бывшая так и не подошла. (трек «Гарри Топор – Несносный Дед»)

Две слезы невольно, со стыдливостью показались из краешек глаз. Микки подошел, вытер слезы грубой рукой и по-сыновьи прижал к себе старика, которому было-то всего между сорока и пятьюдесятью годами. И не война состарила его. Нет! Эта жизнь, в которой его руки стали уже не нужны, несмотря на такое количество ласки и заботы, которое он накопил за все годы. Годы отчаяния. Годы гнева. Годы смирения. Годы ожидания.

- Иваныч, брось, я тут коньячек ещё один нащупал и лимончик к нему в нашей авоське. Артемыч красава просто – не забыл про лимон. Давай накинем за твоё здоровье. (Микки)

- Ну нет (чуть улыбнулся АИ). Тогда за нас! Чтобы у тебя отросли новые крылья, а я хоть на минуту смог снова увидеть этот серый мир и детишек своих.

Микки разлил по пластиковым стаканчикам французский коньячок, нарезал ножом лимончик, и вояки оформили по сто грамм с нескрываемым удовольствием. Затем Микки разлил ещё по одной порции, закурил и подошел к ящикам. Резким и острым ударом ноги он сбил замок на первом ящике. Поднял крышку.

- Иваныч, похоже снимать будем «Рэмбо. Первая кровь». Тут всё, как в фильмах про войну с белыми и даже больше. (Микки) Микки разорвал пакет, постелил его на бетонный пол и стал выкладывать стволы.

- ПП-2000, четыре штучки. Красота. Он же девятимиллиметровый пистолет-пулемёт от тульского КБ. А вот патроны 9 на 19 миллиметров повышенной мощности. В комплекте глушители. Запасной магазин в качестве плечевого упора. Шеф знал, что приобретать.

- Кто такой Шеф? (АИ)

- Создатель. (Микки)

АИ взял ПП в руки, аккуратно руками осмотрел пистолет, затем другой рукой достал глушитель, ловко прикрутил к стволу, вставил обойму, вздернул затвор.

- Направь руку, Миша. (АИ)

- Легко. И Микки направил руку АИ в сторону от себя. АИ разрядил обойму полностью и с улыбкой опустил ствол на землю, поставив на предохранитель. Вещь! На близком расстоянии просто песня.

- А-то!!! (Микки не переставал улыбаться. Он выхватил пистолет из руки АИ и втянул ноздрями запах пороха из ствола.) Обожаю запах напалма по ночам! Давай-ка намахнем и посмотрим, что ещё есть. Это только начало. Крякнув от удовольствия, вояки снова выпили по сто. Микки достал очередные «игрушки»:

- Вот они родные. Четыре АКС74 с запасными рожками и патронами. Думаю, что господин Калашников нам не гость, а отец родной и в представлении не нуждается. Глушители также в комплекте. Становится веселее. А вот и Пистолет ТТ.

- Дай-ка я расскажу. Отличается простотой конструкции. Нетипичный для пистолетов очень мощный патрон обеспечивает необычно высокую проникающую способность и дульную энергию около 500 джоулей. Короткий, лёгкий спуск большую точность стрельбы. (АИ)

- Силен, отец! Убойная вещь в нашем бою. Заверните, как говорится. (Микки)

- А вот это уже Темычу на крышу. (Достает пулемет) Бронетранспортерный пулемет ПКМБ ставится на машине на металлической вертлюжной установке с держателем для патронной ленты и гильзоулавливателем с мешком для стреляных гильз. Масса с установкой, без боекомплекта - 17,5 кг. Об убойной силе, думаю, вообще говорить не нужно. А для нас 7,62-мм пулемёт «Печенег». Между прочим, парочка, и тебе Иваныч даже целиться не надо. Установим его на третьем этаже, на обзоре будет вся площадка перед башнями вдоль рельсов. Тебе только жать на спуск и перезаряжать ленту. Патронов дохрена. Для снижения шума здесь у нас экспериментальные модели съемного прибора малошумной стрельбы или просто ПМС. Были опробованы в Чечне. Звук выстрела уже не слышен на дальности 400-600 м. (Микки)

- А во втором ящике что? (АИ)

- Сейчас узнаем. (Микки открыл ящик) Так, здесь снайперская винтовка Драгунова. Просто и со вкусом. Патроны винтовочные 7,62 на 54 мм с бронебойно-зажигательными пулями. Подача патронов при стрельбе производится из коробчатого магазина емкостью 10 патронов. На дульной части ствола крепится пламегаситель с пятью продольными прорезями, маскирующий также выстрел в ходе ночных операций и предохраняющий от загрязнения ствола. Огонь ведется одиночными выстрелами. Собственно, для неё нам нужен человек. Уж прости, Иваныч, ты не подойдешь.

- (АИ махнул рукой с детской улыбкой) Переживу.

- Дальше здесь у нас бронежилеты, кастеты заводского производства – надо сказать, хороший товар. Ножи, соответственно, тоже прилагаются. Ха..есть даже бита. Что тут у нас – Ред сокес.. Американская что ли?! А вот на дне у нас отдельные ящички. (Микки достал пару небольших ящиков, открыл) Здесь дымовые, светозвуковые, конечно же, ручные осколочные гранаты РГД-5.

- Давай-ка спустим всё это вниз, а то дождем зальет. (АИ)

Парни отправились переносить оружие на нижние этажи.

Дождь лил стеной. Играла приятная композиция «ATB - Till I Come (9 Pm deep house remix)». Я летел на 170, хотя почти трехтонную машину заносило на поворотах из стороны в сторону словно игрушечную. На улицах не было ни души. Было холодно в салоне, я откупорил бутылку какого-то бренди (От Мика в дорогу) и начал пить маленькими глотками. Волнение зашкаливало. На выезде из города я едва уловил в свете фар силуэт на обочине. Что-то щелкнуло внутри меня. Я резко ударил по тормозам. Машину развернуло на пустой дороге. Переведя дух, я направился обратно. Действительно, на обочине стояла девушка. Вся закутанная в какой-то балахон наподобие дождевика. Одной рукой она вцепилась в пакет, другой сжимала телефон. Я подъехал к ней, развернулся, открыл дверь. Решил ничего не объяснять и просто сказал: «Садись». Она молча села, по-прежнему сжимая пакет и телефон.

Я увидел лицо. И… мой сон… Все мои сны… Это она… Я замешкался, но собрался и пристегнул её ремень, открыл бардачок и предложил положить пакет туда вместе с телефоном. Она, не глядя на меня, сложила туда свои вещи. Я включил «печку», налил в пластиковый стаканчик бренди и протянул ей: «Пей». Она взяла стакан, залпом, щурясь, выпила до дна. Затем начала громко кашлять с непривычки и смущенно прижала ладони к губам. Я протянул ей плитку шоколада. Она схватила его своей ледяной, но очень нежной рукой и начала жадно есть.

- Я не проститутка (выронила Незнакомка быстро и неловко и отвернулась в сторону) В отражении я видел, как она постоянно утирает предательски заметные при встречном свете фар слезы.

- Я знаю (я).

- Можно я ничего не стану рассказывать? (Незнакомка)

- Можно. Только скажи, как тебя зовут (я)

- Саша. (Незнакомка)

- Я - Тим (я)

Она улыбнулась. Это улыбка была очаровательна до исступления. Я остановил машину и предложил ей разместиться сзади и немного поспать. Она выглядела смущенной и встревоженной, но усталость в ней заставила её согласиться. Не знаю, чем я заслужил такое доверие незнакомого мне человека. И уже не в первый раз за тот неполный день. Я сложил сиденья, постелил одеяло из багажника. Я о нем совсем забыл тогда у элеватора, но сейчас это старенькое чистое шерстяное одеяло стало приятным сюрпризом для Саши. Она легла прямо в обуви, я помог снять её насквозь промокший дождевик. На ней было изумительное платье, лёгкое для такой погоды, но очень изящное, из разряда вечерних. Правда я заметил, что оно было помято и порвано слегка с одного края. Её глаза закрывались, крепкий французский напиток сделал своё дело. Я даже не успел толком расправить одеяло, как она уснула. Я снял туфли с её ног, аккуратно положил ножки в черных колготках на сиденья, укрыл своей старой, но теплой курткой всё её маленькое хрупкое тело. Колготки были порваны. Как же всё странно. Мой «навигатор» прорывал ночной мрак с диким ревом. Вода из-под колес волнами обрушивалась на дорогу, словно я рассекал океан на испанском галеоне. Слегка слышно было через динамики прорывающееся: «Снег, город, машины, руки, капоты, погоны, Любовь, ломанный лед, лаборатории, мода, дома, Мама, расскажи где я, И внутри вселенная моя любит небо» в исполнении старины Лок Дога.

В голове крутилось из написанного ранее: «Свежим ветром расправило крылья, ночное небо богов сдано мне на правах бессрочной аренды. Солью океана наполнило грудь - и уже гребни волн играют блеском на стали белоснежных перьев. И ароматы дальних земель так просто и так дерзко в ноздри до безумия будущих ласк. Не дашь мне насладиться полётом, и я уже взглядом на теле твоём прожёг в муках паники огненный шрам». И мне нельзя было смотреть назад, нужно было следить за дорогой, но я постоянно смотрел в зеркало заднего вида, следил за каждым её вдохом и выдохом. И так глупо, но так счастливо улыбался.

Почему-то вспомнились Фернандо с Саймэном. Где же вы сейчас парни?! Нас было трое тогда в Вильямсбурге, штат Вирджиния. У одного тэкила в крови и в словах дикие пляски ветра в мексиканской пустыне, у другого – в каждом движении танец пряного востока с рьяным порывом измирского воина, у меня в глазах стояли голубые небеса родной земли - простой, открытой и для добра, и для зла, и для света, и для непроглядной темноты. Было светло на душе, хоть и не хватало в такой важный момент этих ребят рядом. Не было времени, да и прошлое часто служит своей благой цели, оставаясь лишь прошлым, не вмешиваясь в «здесь и сейчас».

Было около 5 утра, когда мы въехали в Сызрань. Небо после дождя в предрассветном ожидании выглядело помолодевшим и свежим. Оно благоухало ароматами просыпающегося городишки. Я заехал на улицу и остановился у дома Ильи. Вышел, начал аккуратно стучать в дверь. Тут же залаяли собаки в соседних дворах, стал возмущаться Илюхин барбос во дворе. Конечно, боялся, что Ильи не будет дома и я зря разбужу его родных. Но мне крупно повезло. Раздался знакомый голос: «Кто там?»

- Открывай, Илюха! Это Артем! (вполголоса проговорил я у самой двери)

Илюха вышел весь помятый и взъерошенный и воскликнул с торжеством гимназиста в голосе:

- Мой друг, такая рань, но рад встрече. Как никогда! (Илья) И ринулся ко мне.

- Как ты? (я)

- Да как я! Пьяный я – вот как я! (Илья) Вот послушай, из недавнего прошлого, но свежо как никогда, про себя, про тебя, про нас, молодых, красивых:

«О, эти строки обо мне,

и, у бомжа стрельнувши приму,

я изучил себя из вне,

вдохнув чрезмерно много дыма.

О, эти строки обо мне,

мое лицо красиво дышит,

цветок в лощёной пятерне,

и комплименты ушки слышат.

О, эти строки обо мне,

свеж юности упругой сок,

зарубок много на ремне,

я среди онучей носок.

О, эти строки обо мне,

серьезный рот лишен улыбок,

мой нрав каленый на огне

бывает в тоже время зыбок».

Глаза Диогена (так Илью звали «в народе» или просто «Ди») блистали, словно звезды в морозную ночь. Он весь горел в порыве свежести и великолепия своего зрелого и зрелищного максимализма. На ходу накидывая старую куртку, надевая второй туфель на голую ногу, он напоминал гения, вышедшего из своей лаборатории после долгих лет экспериментов над самим собой. Хотя другой подумал бы, что он просто изрядно напился и никак не может привести в гармонию ни свою измученную душу, ни загорелое и крепкое тело. Мы поздоровались, обнялись, не видели друг друга столько лет. На правой руке все так же зловеще поблескивал стальными шипами кожаный браслет в компании плетеных «фенечек». Сочетая прямоту и закал рокера из прошлой эпохи, спокойствие и умиротворенность растамана, этот человек был предан классической музыке и высокому искусству, порождая неизгладимый след даже после минуты молчания в его компании. Его дреды с вплетенными лентами, не уложенные спросонья, да и не мытые, видимо, давно были флагом свободы в закомплексованном и деспотичном мире провинции. Его стихи пронзали душу ветром с далекого океана и вызывали восторг. Его талант был уникален, сочетая многотонный груз металла, свойственного поэзии Маяковского, и безграничную, легкую небесную красоту Есенина. Артюр Рембо двадцать первого века, вечный бродяга, безудержный в своих мыслях, сбивающих с ног обывательский стереотипный обиход. Крепкий табак, крепкий алкоголь, небритость неделями, путешествия по стране создавали великое и ужасное на листе бумаги. Зачем все это рассказываю? Да ты пойми, что есть заводские тела и души, просто сбор физики и мысли по стандартам современности, а есть душа из прошлого, прошедшая через столетия и впитавшая многое и от многих. И именно эта душа именно в этой оболочке была способна здесь и сейчас посадить свой зад в мою машину и принять славный бой, прикрыв собой без пафоса, но в отчаянии.

Он тщательно и быстро отточенными движениями протер свои очки с круглыми стеклами и начал разглядывать меня:

- Выглядишь прекрасно, Артем! Машина просто зверь. И чем обязан такому визиту? (Ди)

- Илюх, давай чуть потише, у меня в машине гостья, спит. Времени в обрез. В общем, просьба моя тебя поразит, как и всё, что я тебе расскажу. Ты поедешь со мной повоевать за благое дело? (я)

- Война плечом к плечу, да за хорошее дело и с хорошим человеком!? Предложение в духе времен расцвета римской империи. Пять минут, и я, нет – мы, мой друг, мы тронемся на твоей чудесной колеснице. (Ди)

- С собой ничего не бери. По дороге всё купим – одежду, еду, всё, что пожелаешь, дружище. (я)

- И нимф прекрасных с яркими очами? (Ди)

- И нимф румяных, и вина красного (рассмеялись мы) Захвати ещё теплое одеяло для моей гостьи. (я)

- Минуту. (Ди)

Илья убежал. Я заглянул в салон. Она посапывала, словно ребенок в колыбели. Я не удержался и несмело провел ребром ладони по её щеке. Во мне всё будто задрожало, запульсировал каждый кубический сантиметр крови в венах и артериях. Я ощутил необыкновенный прилив нежности во всем своем теле. Столько хотелось дать тепла и ласки этому маленькому человечку, этой девочке с зелеными глазками.

Через пару минут прибежал Илья, уже уложив свои дреды и всё-таки с авоськой за спиной. Он передал мне одеяло. Я аккуратно подложил один его конец Саше под голову, другим накрыл её поверх куртки. Я хотел поменять куртку и одеяло местами, но она мертвой хваткой сжимала её, словно любимую игрушку детства. Мы закурили с Диогеном на дорожку.

- Я тут прихватил кое-что. (И Диоген ковырялся среди книг в сумке и, наконец. Достал обрез).

У меня чуть челюсть не отпала.

- Один в один как в «Брате»! (я)

- Так и есть, патроны все здесь, усилены как подобает. Шляпки гвоздей, металлическая стружка, магний, соль, по старому-доброму рецепту. (Диоген)

- Тогда докуриваем и в машину. Едем в Самару. (я)

Мы сели в машину и аккуратно тронулись по грунтовке. Впереди было два часа, чтобы объяснить Диогену, что нам предстоит.

Только мы выехали на трассу, как со встречной полосы на полной скорости развернулся черный тойота «лэнд крузер» и направился в нашем направлении. Я понял, что за нами.

- Илья, заряжай обрез. Как только тот джип сравняется с нами, вылези через люк и стреляй в лобовое. (я)

- Понял. (Ди)

Крузер стал набирать скорость, и я увидел через боковое зеркало бойца с автоматом. Они стали заходить слева. Как только машина зашла на полкузова, я крикнул: «Сейчас!» Ди моментально высунулся из люка и, опередив бойца из машины на долю секунды, спустил оба курка. Выстрел был меткий, прямо в левую часть лобового в область водителя. Машину моментально повело влево на встречку, и джип вынесло с дороги в канаву. Саша проснулась и закричала в ужасе. Я стал её успокаивать: «Всё хорошо, Сашенька. Всё хорошо…» Ди сиял в боевом оскале.

- Красавчик! (я)

- Плохие новости (голос Ди заметно изменился, он стал тревожно перезаряжать обрез). Сзади ещё три машины и, судя по маневрам, скорости и стволам из окон – это наши гости.

Я вдавил в пол педаль газа, но в зеркале заднего вида их яркие фары стали приближаться всё быстрее и быстрее.

- У меня нет с собой оружия, Ди. С обрезом мы их не остановим. Саша, ляг быстро на пол, закрой уши, зажмурься и не поднимай головы, что бы ни случилось. Попробуем оторваться (я)

Но дорога была без съездов, по краям полотна был лес, отделенный глубокой канавой. Отчаяние стало проникать в меня. Но, черт возьми, на встречной полосе я увидел уже так хорошо знакомый мне «меркьюри кугар». Он пролетел мимо. Я лишь успел разглядеть улыбку на лице Шефа. Он спокойно покуривал, но я понял по улыбке, что сейчас будет что-то грандиозное. По зеркалам мы стали наблюдать.

Едва авто шефа приблизилось к первой машине конвоя – черной «хонде аккорд», как из салона в салон мелькнуло что-то похожее на камень. Затем второй уже в салон следующего авто. «Кугар» резко ушел вправо. Раздались друг за другом два взрыва. Оба автомобиля взлетели на воздух. Остался лишь один «форд рейнджер» – пикап, на котором был установлен пулемет. Пулеметчик судорожно начал вести огонь по машине шефа, но тот развернулся и направился за ним. Пули не могли пробить броню. Я резко сбавил скорость и попросил Ди повторить былое «фаер-шоу». Он снова высунулся в люк, и как только подпираемый сзади «форд» оказался на расстоянии десяти метров от нас, Ди спустил курки. Кровь водителя и переднего пассажира брызнула на лобовое. Форд вынесло в кювет вместе с пулеметчиком. Мы еще пять километров ехали друг за другом, затем свернули с дороги. Шеф вышел из машины:

- Рад видеть! (Мы пожали руки) Дела плохи. Кто-то уловил ваш сигнал, я слишком поздно обнаружил связного. Это лишь слабые силы, брошенные против вас. Нужно срочно и, главное, незаметно возвращаться к элеватору и ждать там. Кстати, для тебя есть подарок – держи. (Шеф протянул мне конверт)

Мы сели по машинам и разъехались. Илья пересел назад по моей просьбе, где успешно развалился в своей растаманской позе, чтобы вздремнуть в обнимку с обрезом. Саша пересела на переднее сиденье. Ее трясло, я взял её за руку и не отпускал, повторяя раз за разом: «Все хорошо, Сашенька, все хорошо…» Мимо пролетали уютные старенькие домики поселков, машины, люди, но это уже не интересовало её. Она частенько, но украдкой смотрела на меня. Меня это доводило до покраснения лица. Ощущение детского смущения меня и радовало, и пугало. Но это было безумно приятно. Это было отголоском из тех снов, где была Она. Иногда наши взгляды пересекались, и мы отворачивали лица с нескрываемой радостью и по-детски широкими улыбками.

- Ты очаровательна, Саша. (выронил неловко я)

- Спасибо… Тим… (Саша увела глаза в сторону, но улыбка выдала её)

- Ты успокоилась? (я)

- Почти. Почему ты не хочешь открыть конверт? (Саша)

- Люблю сюрпризы и по привычке смакую момент, хотя в данной ситуации лучше не ждать. Откроешь?

- Хорошо. (Саша открыла конверт) Здесь записка.

- Прочитай, Саша. (я)

- «Самолет через два часа. На борту Фернандо». Кто это? (Саша)

- Он… Он брат мой. (меня пробрала дрожь) Но как?! Он же на другом континенте. Мы не виделись много лет.

Нужно было торопиться и срочно забирать Фернандо. Сколько же не видел его, старину Фернандо Васкеза! Мысли в голове кружились в буйном торнадо. Как он нашел его?! Хотя глупый вопрос, ведь он это ОН. Я вспомнил татуировку на левом плече Ферни – ладони, сложенные к небу с мольбой о прощении к Богу. Значит Фернандо всё-таки завершил тату и нашел способ к искуплению.

Я начал вслух: «Помню, как мы сидели с ним в его «линкольне навигаторе», смотрели в небо через открытый люк в крыше, и вместе с коварным мексиканским дымом в небо вырывались наши мечты, планы, секреты, откровения из самых глубин.

- I miss my kids, Tim. Look. (Я скучаю по своим детям. Взгляни, Тим) Фернандо достал две фотографии. На одной был смешной мальчуган, смуглый, с черными глазами, с такой открытой и безграничной улыбкой. На второй была чудесная девочка, смущенная, насупившаяся, с глазами-звездочками, такая же смуглая, с волосами, уложенными в африканские косички. Фернандо провел большим пальцем по лицам своих детей на фотографиях, поцеловал их, задумчиво глядя вперед в темный горизонт. Его глаза блестели.

- They are really wonderful, bro! And so beautiful! (Они такие чудесные, брат! И такие красивые!) (я) Видя, что Фернандо наклонился вперед, упершись головой в руль и закрыв глаза, я взял его за плечо и крепко сжал. Be strong, amigo, be strong for them. (Будь сильным, амиго, будь сильным для них)