Глава 1. Ночь встречи. 1 page

Как же надоела эта дневная суета, эта почти постоянная бессонница по ночам! Как устал ждать каждую ночь снов о том, чего так давно не чувствовал уже, не осязал, к чему не прикасался. Вот и сегодня через открытое настежь старое грязное окно комнаты в обшарпанной малосемейке в спальном районе мой тусклый взгляд снова парящей птицей устремлялся чуть выше и чуть дальше, чем обычно, но по-прежнему к чёрному небу с гирляндами холодных огней. И небо вновь отвечало на этот преданный и печальный взгляд искрами из прошлого, которые отражались в голубых глазах романтика и поэта, быть может, последнего из тех, кто упрямо и от безысходности оставался в серой советской постройке. Искры разгорались за секунды, переходя в пламя, в котором вновь воскресали воспоминания-фениксы и так приятно согревали, наполняя светом пещеры души. Я поднимался с кровати в такие минуты, загружал в проигрывателе видео, снятое в «штатах» тем далёким летом со старенького «самсунга д-600», и смотрел часами в монитор, включая на «play» снова и снова. Глаза мои в это время, отражая изображения с монитора, блестели - влажные, широко открытые, исполненные счастья. 2008 год. Май. Россия под крылом, знакомый голос Цоя в «пачке сигарет» звучит из наушников. Жаркое лето штата Вирджиния открывало свои объятия. И снова обрыв. Дремота кончилась. И снова я здесь, в этом чертовом бесконечном депрессивном психозе. Эта девушка снова снилась мне.

Сложно, невыносимо вспоминать сны, в которых Она. В разных образах, лицах, которые стираются сразу же при пробуждении. Но эти лица – они идеальны, они безупречны, они так реальны и в то же время фантастичны. Но эти образы – они так нежны, так воздушны и такие чуждые заоконной реальности. Она касается меня во снах, всегда целует, шепчет что-то, еле дыша, и с такой кроткой, теплой улыбкой, что я лишь способен в ответ так же нежно касаться её губ и прижимать её лицо к своему. Все затерлось в голове. Не осталось даже обрывков. Но, черт возьми, во мне она до сих пор. Миллиграммами, словно шлейф аромата незнакомки, которая уже скрылась далеко в закоулках, оставив лишь этот фантомный след через ноздри прямо в мозг. Скоро, совсем скоро уже все уйдет без остатка в прошлое, в беспамятство и снова растает в прозрачной бездне стопки. А пока океан её глаз. Не видя, не помня ничего в её внешности, но все же её тепло во мне. Так больно, так приятно эта неописуемая ласка, это волшебство, эта яркая палитра среди окружающей серости. Стопка до края, соль, лимон, сигарета, повтор, синий дым, караваны мыслей вспышками, очередями выстрелов. Из них вышло бы бесценное полотно, музыка, способная творить невообразимое с телом и душой. Но как все это вынести из себя и облечь в что-то реальное, ощутимое, вечное?! Бред.

И мне сложно заставить себя работать, жить, наслаждаться тем, что называю так просто «жизнь». Но это одно слово даже не знаю, как перевести. С дождями прохлада на душе, со снегом губы невольно засохшими створками сдвигаются в улыбку-невидимку. Прохожие не заметят её. Она ощутима лишь мной. Проходя по сто раз мимо тех же сотен, не получал ни одного джоуля искреннего тепла. Даже псевдо-тепло и то – за деньги. Купюры уже так замяты, замаслены, так, думается мне, хорошо горели бы в пламени зажигалки, но сожги я их и стану чужим среди их толпы – толпы фарцовщиков. Не смогу купить ни новенький смартфон в шуме потребительских «купи», «обладай им», «будь в тренде» и не смогу замутнить голову всем тем, что в веренице проводов, сетевых сигналов, скрежетом металла на скорости врывается в человека, сбивая на своем пути истинные чувства-лемуры. Сейчас не моден и не современен размеренный шаг тишины своей собственной души. О да, нам нужен вихрь, проходящий сквозь тело и нервы скоростей. Быть тем, быть с теми, жить их жизнью, но оставлять в зарослях и пыли свою жизнь, точнее ту, которая уже не станет твоей собственной и только твоей. Так хочется всё вдохнуть, будь то запах успеха, весны или кокса, не делясь даже кубическим сантиметром с ближним. А как же сладко в бешенстве забывать про свои повседневные привычки «брать». Привычки?! Нет, грехи. Но так легко перед иконами, так легко двадцатью граммами плавленого воска и парой-тройкой молитв очиститься изнутри. Зачем я здесь?! Простой вопрос, которого каждый так боится. Да-да, каждый. И я не исключение. Наверное, я здесь ощутить всё ЭТО, но суметь найти выход в обратное - дверь в детство. Лишь в нём всё так сильно, звонко, честно, по-взрослому. А может я здесь лишь ради массовки и заполнения 295-ого маршрута под завязку своими килограммами и двадцатью тремя рублями. А может недостающий посетитель «пятерочек» и «магнитов» с вечным и, увы, повседневным, желанием пожрать. Голова начинала ныть от этой нудной философии и недостатка свежего воздуха в бетонной коробке.

Я оделся, вышел. На пару со мной с неба вышел и дождь крупными и частыми холодными каплями. Но я люблю дождь, так что наплевать. Он шел вальяжно, навеселе, так безудержно смело в своем намерении дойти холодом до моей спины через тонкую ткань рубашки. Пронизывало до дрожи, но не по телу, а по сердечной мышце. Она закипала отчаянием прошедшего дня, после стольких толп стольких чужаков. Но ночь была пряной, и, несмотря на ливень, касалась лица бархатом своей коварной ласки, ударяла в ноздри ароматом лежалой листвы. Капли воды на губах смешивались с текилой из горла почти пустой бутылки. Сигаретный фильтр намок, как и сама сигарета целиком. Но хотел курить. Дико. Так дико сегодня хотел лишь обнять Её. И как бы были кстати её губы вместо ломтиков лайма сейчас, чтобы снять горечь, заменив её сладкой негой… Столько свежего ветра в ней, наполняющего мои паруса. Я, тертый о скалы потрепанный баркас, и она, моя единственная удача среди ледяной крови океана жизни. Я не был с ней, но она осталась во мне. Таким свежим и бодрящим, но таким сбивающим с ног океаном. Стопка за стопкой смелыми глотками, подставив всего себя небесному плачу, я не стеснялся и сам реветь в открытое мне черное небо зверем. Оказывается, вот она какая морская вода из дождя и собственной соли.

- Лей!!! Плачь!!! Забери меня! (я кричал, проглатывая капли)

Весь мокрый, я достал ключи, разблокировал двери, сел, включил «печку». Кожаный бежевый салон линкольна навигатора 1998 года был ночным домом последние несколько дней, а может и недель для меня. Потертая кожа, лакированное дерево руля, мурлыкание зверя от поворота ключа зажигания. Все было таким родным. Менты редко появлялись в этих дворах, а уж ночью даже участковый в соседнем доме спал крепко-крепко. Хотя автовладельцы рьяно оставляли машины у дверей отделения полиции в твердой уверенности, что так они будут сохраннее. Линкольн так упрямо возвращал меня туда, где был счастлив, хоть и на чужбине. У Фернандо был точно такой же. Но сейчас, спустя многие годы, в моих безудержных поисках искры, он проносился черным призраком по городу в руинах и крови. Руины были не в облике высоток жилых домов и торговых центров. Нет, город красовался коммерческой недвижимостью, заманивая «билбоурдами» и неоновыми вспышками совершить подвиг истинного потребителя и купить, съесть, выпить. Руины были в душах людей, населяющих клоаку, да и кровью стала уже не красная горячая жидкость по артериям. Нет - ей стала эта непомерная грусть и отчаяние тех, кто хотел, но не смог, кто так горел светом, то так быстро сгорел от ИХ тьмы.

Чьей ИХ? И как так получилось, что простой парень станет мессией? Об этом я и расскажу, ведь ещё есть немного времени перед тем, как погрязший в реке автомобиль навсегда останется со своим хозяином в темноте, как только погаснет ближний свет печальных фар под метрами безмолвия.

Год, страна, президент? У нас в Раше эта связка не меняется. Цифры меняются, а вот мироощущение нет. Запрещено говорить о том, что есть прошлое и будущее – есть только настоящее под ИХ властью, под ИХ идеологией. Кто ОНИ? У них есть имена, и многомиллионное «кто-то» даже эти имена прославляет. Для меня же был и есть просто жестокий и циничный правитель и под стать ему свита. Без права даже на имя. Ведь зло не имеет ни имени, ни постоянного облика. И есть эпоха - эпоха фарцовки. Только вот на смену джинсам из девяностых пришли души людей в двухтысячные. Салон медленно, но верно заполнялся дымом по мере разжигания внутри себя самого пламени этих мыслей. Пришлось опустить стекло и впустить дождь внутрь салона, а заодно и в свою голову. Заходи, брат!

И вот в эту дождливую ночь я сидел в машине, заполняя пустоту алкоголем и дымом. Мужской силуэт подошёл ко мне молча, медленно, минуя свет фонаря, из темноты. Я думал, что просто ночной гуляка попросит закурить и протянет довольную руку к сигаретке. Поэтому уже доставал пару из пачки, дабы быстрее избавиться от «компании». Но он непринужденно обошел капот, дернул за ручку передней пассажирской двери и сел в машину. Мне почему-то стало смешно от такой дерзости незнакомца, и я сказал: «Выйди из машины, а то ругаться буду». Но незнакомец так же молча поднес руку к сигаретам, которые торчали из пачки, взял одну и попросил дать огня. Видя, что он довольно опрятен, трезв, средних лет и весьма интеллигентной наружности, я всё с той же улыбкой поднес зажигалку. В тот момент, когда вспыхнуло пламя, я увидел его глаза и мне всё стало так ясно и так понятно. За один миг. А может этот миг – вся жизнь. Но это ОН. Это точно он. Сложно объяснить, откуда пришло это осознание, но это был создатель. Бог. И в моем видении это был просто отличный парень, хороший человек, которому выпала участь стать Богом. Тот, которого видел то на иконах, то в бесчисленных фильмах про хороших парней, тот, кого так обожал ещё со времен выхода Балабановского «Брата». Это брат, Данила, почти того же возраста, но эта энергия, эта аура, этот взгляд. Незнакомец, выпустив двумя ровными струями синий дым из ноздрей, стряхнул пепел и, не глядя на меня, произнес:

«Темно и пасмурно тут у вас. Нет света даже на улицах. Про души я молчу. Но у тебя в машине тепло и светло. Твой свет греет, да и машину твою видно издалека по фарам. (Настала пауза, незнакомец сделал пару тяг) Поверь каждому слову, что услышишь, или просто забудь этот разговор и живи дальше. В твоих руках спасти тех, кто дорог, ради кого ты так яростно это терпишь».

- «Что «Это»!?», – в волнении спросил я.

- «То, что осталось от того мира, в котором ещё было солнце на лицах ЛЮДЕЙ. Тебя не поймут, как когда-то уже было, кто-то проклянет, кто-то просто посмеется вслед, большинство просто промолчат и не заметят. Я принимал облик и бродяг, и стариков, и просто одиноких прохожих сред толпы. И никто не заметил и не ощутил моего присутствия. На входах в церкви меня, стоящег на проходе, толкал плечами, так торопясь к расписанных золотом потолкам храма. И я смеялся, и я был в немой печали. И я пришел сегодня к тебе. И именно ты станешь теперь моим мессией здесь. Ты - мой тринадцатый апостол. В этой машине семь посадочных мест. Хороший аппарат кстати. Ты должен сам найти своих шестерых пассажиров. Тех, кто поверит тебе. Тех, кто захочет пойти с тобой туда, где всё закончится для них и начнется для этого мира, но рядом с тобой. Один из них уже здесь.» - незнакомец говорил медленно, не глядя мне в глаза.

Он прикоснулся к моему лицу своими горячими ладонями. В них было столько спокойствия и тепла, столько радости и силы, что я закрыл глаза в повиновении. И повернул мою голову в сторону старых частных домов. Я открыл глаза, и взгляд упал на калитку, за которой видны были заброшенные заросли вишневых деревьев. Было тихо и жутко от пустоты за изгородью. Ветер и дождь терзали голые ветви, срывая последние листья на землю. И тут калитка открылась. Огромная волосатая рука из темноты сняла задвижку. Вышел высокий, мощного телосложения мужчина средних лет. Его плечи были огромны, мышцы словно куски камня, слитые в единую композицию. Глаз я не видел, но лицо было полно доброты и света, с огромным шрамом, как оказалось потом, проходящим от правой брови до подбородка, разрезая правую щеку и губы пугающей полосой. Он остановился, подойдя к машине, нагнул голову к открытому окну и посмотрел на меня. Я увидел на секунду в его глазах что-то крайне волнующее и неизвестное. Будто этот человек был там, где иной мир и всё пропитано иным духом, нежели здесь. На нем были «найковские» кроссовки, джинсы и олимпийка с символикой баскетбольного клуба «Бостон Селтикс».

- «Здорова, кретин!» - сказал он густым басом и протянул руку. Я просунул свою немаленькую ладонь, которую он пожал, будто малышу жмет руку взрослый.

- «Здорова…» (я)

- «Табачком не богат, братиш?». (здоровяк) Я протянул пачку. Он достал пару сигарет, одну зажал зубами, другую заложил за ухо. Потом резко перевел рукой и ударил кулаком по крыше авто.

- «Прости, это болезнь…Сука!!! Я пойду прогуляюсь до ларька возьму пивка и сигарет заодно. Вам взять? Ублюдки!! Черти!!» (Здоровяк)

- Нет, спасибо. (я)

- А мне возьми холодного парочку (Незнакомец)

Здоровяк скрылся в темноте.

- Создание тьмы. Он вырос в жуткой боли и жестокости, в войнах, но был спасен нами, обессилевший посреди песков пустыни, одарен надеждой и верой. Надеждой на свет, на дивное пламя. Верой в себя, в свою силу. Хотя потом сам вызвался оставаться в кромешной темени, чтобы быть ближе к тому злу, что среди нас ежесекундно, ради всеобщего блага. Он уже предан тебе так, как никто из твоего окружения. Поэтому иногда придется терпеть его пристрастие к алкоголю и крепкому мату. У него синдром Туретта. Копролалия, а именно спонтанное высказывание социально нежелательных или запрещённых слов - наиболее распространённый симптом болезни Туретта. Поэтому он часто бывает крайне агрессивен. Алкоголь и никотин помогает ему слегка сгладить проявления. Он с тобой до конца. И ему нужен ты и твои пассажиры. (незнакомец)

- До какого конца? (я)

- Трое суток осталось до начала вторжения. (незнакомец)

- Начала чего?!! Что за вторжение? (я)

- Время ночи. Не будет ни звезд, ни электричества, ни телефонной или иной связи… Кроме одного – люди смогут находить связь через свою сущность, общение душ, начнут появляться связные с обостренным ощущением близких себе по духу. Но это после – после нашествия. Сможете ли вы его сдержать – зависит только от вас семерых. Я смогу обеспечить безопасность ваших близких и родных в убежище, которое создано. Туда я начну перемещать тех, в ком ещё есть свет и прикреплять к ним связных. Грубо говоря, я вербую связных, а ты – бойцов. И это не чертова магия, и не как в кино про темную силу и светлую. В каждом, кого ты завербуешь – должен быть свет. Этот свет разрушает тех, кто придет. Но каждый должен уметь вложить силу этого внутреннего света в свои действия, движения. Если пуля из твоего пистолета, то душой ты должен контролировать свою собственную энергетику. Будто твое сердце и есть этот пистолет. Если ударом кулака – то не мышечное ускорение будет определять удар, а твой порыв, твои мысли в этот момент. Если словом, то слова должны идти из той незримой глубины, до которой так сложно добраться клинком. Мощь твоего отряда не в мышцах, хотя с этим здоровяком тебе повезло (незнакомец улыбнулся). Мощь (и он показал на область сердца и на пламя зажигалки) в нём. Если лишь ненависть, облеченная тьмой, будет править движением твоего бойца, он станет частью их подразделения. Их будет больше, намного больше, но свет всегда сильнее тьмы. Даже одна такая маленькая лампочка, как в твоей фаре, способна уничтожить темноту на десятки метров. За шесть часов до полуночи на третий день вы обретете свою истинную силу. (Незнакомец замолчал и смотрел на меня долго и молча около десяти секунд) А вот и наш общий друг. Кстати, он обожает американскую тематику и хоть и в миру у него имя «Александр», зови его Микки. Даже не спрашивай почему.

- Всех убью – один останусь. Фаак! (Микки невольно дернул головой в сторону и зловеще полязгал челюстью) Простите, парни. Держи, шеф – ледяное пивко. Как говорится, холоднее было только сердце моей бывшей (Микки протянул через открытое окно бутылку пива незнакомцу, сам сел на заднее сиденье)

Микки стал заливаться лязгами смеха.

- Как твои только летают в такую погоду, шеф! А тебе, уважаемый, пачка «лаки страйка» – как ты любишь. (Микки перекинул пачку с заднего сиденья)

- Я в шоке, Мик. Я же курю сейчас «винстон». Откуда узнал про «лаки страйк»? (я)

- Да я и не знал (он улыбнулся). Придурок! (Микки)

Сразу после этого Мик замолчал с виноватым видом и залпом пропустил ноль пять светлого нефильтрованного. Затем довольно выдохнул, сразу достал сигаретку из-за уха и, напевая «А на том берегу…», ответил:

- Не успевает оно у меня задержаться в руке, сразу в мой ядерный реактор. Незабудки-незабудки… А на том берегу… (Микки)

- Ребята, в общем объясняю вашу будущую дислокацию. В начале двадцатого века в этом городе был построен крупнейший на тот момент в Европе элеватор. По замыслу его проектировщика элеватор мог вместить свыше трех миллионов пудов зерна, и в таких масштабах Россия могла влиять на мировую хлебную политику. Он находился вблизи основных транспортных путей, рядом с портом, железной дорогой и автомобильной магистралью. Было сооружено зернохранилище чуть поодаль от основного здания элеватора, высотой примерно с 16-ти этажный дом. Здание состоит из двух цилиндрических объёмов, соединённых срединной частью, в которой, в частности, располагаются лестничные пролёты. Никто не знает о том, для какой истинной цели строилось это здание, состоящее из высокопрочных материалов, армированное, с усиленным фундаментом, с множеством элементов защиты. Подобно современному замку, правда без рва. Безусловно, оно было рассчитано под хранение зерна, но была и иная цель. Это было убежище, которое должно было послужить своей истинной цели лишь спустя столетие. И это время настало. Это не поле боя для сражения за человечество. Нет. Это монастырь, стены которого способны уловить энергию – незримую материю, вашу веру, веру в то светлое, что так яростно поглощается наступающей темнотой либо то грязное и всеразрушающее, что будет исходить от Кошмаров. Кошмары – те существа, что прибудут через трое суток в полночь. Здание заброшено, хотя люди там порой появляются. Оружие для вас уже заготовлено в двух ящиках на крыше, огнестрельное, колющее, режущее и так далее.

- Микки, научишь Тима пользоваться и тем, и другим, и третьим за эти три дня. Вот ещё кое-что (Шеф достал сверток в пакете из «пятерочки»). Там пять миллионов рублей. Деньги – зло, но сами знаете. Вам потребуется еда, одежда, автономные источники света и кое-что для усиления обороны. В общем, сами решите, что и как. Машину за всё это время тормозить никто не будет – я договорился. К зданию элеватора доступ будет закрыт всем и каждому. Вот, собственно и всё. Ваше здоровье, парни. (Он щедро пригубил из бутылки и крякнул от удовольствия) Мне пора браться за дело, как собственно и вам. Прощайте! (Незнакомец)

- Как тебя зовут? (я)

- Зови меня Шеф (незнакомец улыбнулся и двумя руками обхватил мою ладонь). Берегите себя, парни. Мик, найди свет в этой темноте.

Затем он вышел из машины, поправил полы своего пальто, застегнулся и, запахнув воротник, быстро направился вдоль улицы к старенькому Меркьюри Кугару 1984 года.

Глава 2. День 1.

Первый день. Время пошло. Ровно в полночь я оказался с неизвестным здоровяком Микки в полной неопределенности. Я не понимал, что происходит на самом деле, и всё походило на шизофренический бред, но стоящий рядом Микки своей открытой улыбкой дал понять, что это скоро пройдет. И это реально! Я собрал себя по кускам, и машина резво, с проворотом колес, ринулась по дороге в сторону «хлебной площади». Всю дорогу Микки нервно переключал станции радио, сквернословя, выкуривая одну сигарету за другой, нервно, сурово, угрожающе глядя на пролетающие за окном дома и машины.

- У тебя есть семья, Микки? Жена? Девушка? (я)

- Хм… сучонок. А на том берегу (затянул Микки в очередном припадке, потом резко замолчал) Семьи нет, девушка была. Не хочу говорить об этом сейчас. Незабудки цветут, а на том берегу… (Микки) (продолжал напевать Микки, отвернув лицо, он сильно нервничал)

Проезжая по освещенному перекрестку, я увидел на его левой щеке блеск слезы.

- Окей, большой Тим, каков наш план? (Микки)

- Едем на место, а там начнем изучать обстановку, оборудовать наш блокпост. (я)

- Звучит неплохо, но надо заехать взять харчей да и пару ящиков жидкого с грохотульками. (Микки)

- Что за грохотульки? (я)

- Сигаретков, Тим, нашего волшебного синего дыма (смеется Микки)

- Не вопрос, заедем в «Остап», вроде круглосуточный, ну а жидкого придется зацепить где-нибудь в ларьке.

Пива Микки взял сразу три ящика, несмотря на испуг продавщицы, которая крестилась каждый раз, когда он громко выкрикивал то «Грязная шлюха» и «проклятая тьма», то, словно первоклассник, потупив взгляд, извинялся за своё поведение, объясняя это контузией на войне. В «Остапе» мы решили закупить консервы, тушенку, хлеб, сосиски, майонез и различные сухпайки. Микки любил потрапезничать изысканно.

- Так, это, это, ага – еще упаковку этого дерьма, и этого пару банок. И пару блоков крепких сигарет. (Микки)

Подойдя к кассе, Микки оставил меня и вышел на улицу, снова курить и пить пиво. Я выложил всё на ленту, начали пробивать. И тут я увидел нечто неприятное. Открылись двери в магазин, но старичок в коричневом пальто в клетку и шляпе никак не мог переступить через порог и всё тыкал своей тростью в стеклянные двери. Охранник начал выкрикивать ему: «Слышь, дед, двери не трогай, иди прямо». Но тот начал двигаться в обратную сторону. Охранник же, попутно кокетничая с девушкой на кассе, начал громко смеяться. Я прошел к дверям, остановил дедушку и помог ему зайти. Он поднял голову, и я увидел, что он слеп на оба глаза. Но его горячая рука, которой он вцепился в мою, привела меня в чувства. Он не был дедушкой по сути, может лет 40-45. Я провел его внутрь и спросил, какие продукты он пришел купить. Он не смог ничего сказать, изможденный, обессилевший, с дрожащими руками. Потом выронил: «Хлеба купить, сынок». Столько поверженной гордости и отеческой ласки было в этом из последних сил сказанном «Хлеба купить, сынок». Ему было стыдно за свою беспомощность и свои скромные покупки. Я на свой выбор купил продукты, оплатил, и мы вместе направились на выход из магазина. На выходе я не удержался, увидев ухмылку на лице охранника. Оставил деда у дверей, подошел к нему и, ни слова не говоря, правой рукой нанес удар в челюсть. Никогда еще во мне не было такого четкого и контролируемого желания причинить боль. Кровь стала капать на пол, раздался визг кассирши, охранник присел на колено, с хрипом произнося: «Ах ты сука». Я присел и шепнул ему на ухо, схватив крепко за волосы: «Я знаю, кто ты. Начинай молиться, все три дня подряд. Он уже здесь».

Микки все видел.

- Красава! За что ты его так? Хотя дай подумать. (Мик тревожно по-актерски поджал кулак под подбородок). Цены слишком высокие.

- За дело! (я невольно улыбнулся, вспомнив старого-доброго второго «Брата» Балабанова).

- Наш человек (Микки потрепал меня и старика за плечи).

К машине мы подходили долго, дедушка шел неуверенно, хоть и старался изо всех сил. Я посадил его на заднее сиденье. Мы тронулись. Микки за всё время не спросил меня ни о чем. Он-то понимал, что это наш третий боец.

- Дедуля, давай знакомиться. Меня Микки зовут. (Микки)

- (дедушка не растерялся) Значит Мишка будешь. Меня Александр Иваныч звать или просто Дед (дед)

- Ха-ха, старый хрыч! (Микки снова перекосило в судороге лицевых мышц). Прости, Александр Иваныч, болезнь у меня – как контузия, не хотел грубить, меня ведь тоже Александр зовут. Но раз к Микки ближе имя Мишка, то буду Мишкой (Микки)

- Чудной ты, сынок, но пусть так. А к грубости я привык, поэтому по ночам хожу в основном. Чудом живой ещё. А как тебя зовут, юноша? (дед) (старик обернул лицо в мою сторону)

- Артем я, Александр Иваныч. Разговор есть к Вам. Тоже скажете ведь, что чудной я. Вы человек добрый, светлый, хоть и темнота стоит у Вас в глазах. (я)

- Так ты же не знаешь, какой я. (дед)

- Это так. Но… чувствую я сердцем это. Не буду долго рассказывать. Через три дня врагов мы ждем на эту землю. (я)

- Нерусские что ли наступать будут или кто хуже? (АИ)

- Да, можно и так сказать. (улыбнулись мы с Микки) Тьма спустится в сердца людей, и все мы будем тыкаться в темноте. Звать их Кошмарами. Плохой сон наяву обретет плоть и кровь.

- Тыкаться можно ногами, а вот ходить нужно верой, а не видением. Господь ведь всегда с нами, не даст пропасть. (АИ)

Мы снова переглянулись с Миком, но уже с печальными улыбками на лицах.

- Он и поручил нам остановить Кошмаров. Пойдете с нами? Вы нужны нам. Но если нет, то довезем куда скажете и еще купим продуктов и денег дадим от чистого сердца (я)

- Мне в темноту ступать не в первой, а вы ребята светлые, прорвемся. Я ведь с Афгана не воевал, с тех лет и света не вижу. Руки ещё помнят, как стрелять, мышечная память, а без глаз оно и легче – не видя лиц, рука не дрогнет. (АИ)

- Тогда едем сейчас к брошенному элеватору у порта, там и будет наша оборона. Вещи, продукты, оружие – всё есть. (я)

- Да вот только не пойму ребятки – толк-то какой от меня слепого и старого? Немногих я с собой успею забрать, первым лягу под огнем. (АИ)

- Так и война будет идти не от руки, а от сердца, дед. Держи пивка холодного. (Микки)

- Я больше по коньячку, правда уже давно не пробовал ничего, кроме водки самопальной. (АИ)

- Вот сразу видно родную душу!! (Микки достал из-под сидения бутылку коньяка)

- Вот ты бродяга, Мик! А я еще удивлялся, с каких пор пиво коньяком отдает! Едем, пьянчуги! (я).

- Кто бы говорил! Стекло протри, трезвенник! (Микки сквозь смех)

Наконец, наш суровый старик начал громко хохотать. Наша боевая колесница тронулась дальше в путь. И как назло по «авто-радио» раздался Малинин со своей «А на том берегу».

Когда подъехали к размытой площадке у элеватора, ливень набрал максимальную силу. Колеса повязли в грязи. Дворники тяжело справлялись с потоками воды на лобовом стекле. Небо рыдало, превращая всё кругом в серое безмолвие.

- Среди громадных зданий советской эпохи это кажется не таким уж и огромным. Но в 1916 году, когда этот элеватор принял первую порцию зерна, он был лучшим не только в России, но и во всей Европе. Губернатор придавал строительству элеватора первоочередное значение, работа над ним не остановилась даже в годы Первой мировой войны. В комплекс входили участок железной дороги, электростанция, насосные, дома для рабочих. Вместить такая громадина могла до 3 миллионов пудов зерна - цифра по тем временам гигантская. (АИ)

- Откуда Вы всё это знаете? (я)

- Так еще ребенком рос в разговорах об этом. Сейчас обсуждают иностранные машины, рестораны, коттеджи, шмотки, а тогда только и разговоров было как о заводах, дамбах, элеваторах, ведь в этом вся сила, в производстве. (АИ)

- Но всё-таки есть какая-то тайна в этих стенах. Будто древний храм. (я)

- Да, не всё так гладко было при строительстве. Говорили о монахах-кочевниках, которые приезжали в эти места, что-то наколдовывали, вид у них был недобрый. Было очень много несчастных случаев здесь, мистицизма хватало. Я всегда побаивался этого места после того, как забросили всё производство. Веет от него Афганистаном. Тем же проклятием и забытьем.

- Расскажи, Александр Иваныч (Микки)

- Не сейчас, ребятушки, не сейчас (АИ нервно закурил)

Дождь слегка затих. Мы вышли из машины. Ноги затягивала глина. Здание зернохранилища поражало своим величием и мощью, несмотря на ветхое состояние. Было не по себе. А еще ветер как назло продувал насквозь.

- А на том берегу мой костер не погас, а на том берегу было всё в первый раз. (Микки стоял так, словно ему было тепло и комфортно)

Эти строки в исполнении здорового мужика с крепким басом без слуха и голоса в темноте у заброшенного элеватора звучали как никогда жутко.

Две огромные башни стояли грозно и неприступно. От них отдавало ледяным холодом, сырость проходила сквозь одежды. С реки доносился вой ветра, будто предупреждение о скором приходе Кошмаров. Каждая башня завершалась зубьями. Словно короны на головах двух гигантских королей из бетона и печали, они были объяты печалями прошлого и настоящего. Я поднял голову вверх и начал проходить взглядом этажи серединной перегородки, в которой были выбиты многие стекла. Были видны пробитые бреши, из некоторых торчали ржавые рукава труб. Провода свисали, словно веревки на виселицах. Мысли так и уносило в средневековье. В одну секунду все в моей голове преобразилось. Солнечный и безветренный день. Кругом люди в холщовых одеждах. Слышно ржанье лошадей, стук копыт по мостовой. Я повернул голову и увидел конный отряд рыцарей-крестоносцев со знаменами. Сама крепость была украшена орнаментами. Подбегали и дразнили шуты с дудками. Где-то шальные музыканты наигрывали веселые мотивы, под которые и женщины с рябыми лицами, и пьянчуги из местной корчмы пускались в дикий пляс. Высоко на башне стояли арбалетчики и лучники. У воды юноши с деревянными мечами мерялись силами и искусством сражения. И вдруг все погасло, исчезло, и снова все серое и леденящее кругом. Слышно было, как гуляет злой ветер по пролетам и нет ни окон, ни дверей остановить его.

- Мик, придется ночевать здесь сегодня. Нужно начинать изучать здание. К тому же по городу бродить опасно. (я)

- Не вопрос, мне все равно некуда идти, да и хочется уже взяться за курок и показать тебе пару хороших рукопашных приемов. Чтобы нанести хороший удар, потребуется научиться вступать в контакт с ними, быть точным и изворачиваться как от ударов их кулаков, так и от пуль. Что с Иванычем делать будем? (Мик)