Глава 4. Отношение к анархистам в обществе

Как нетрудно догадаться, несмотря на обилие сторонников у левого движения (и у анархистов в частности) у него находились и противники. Анархизм казался чудовищной угрозой для всех богатых и зажиточных слоев общества, кроме того, многие превратно воспринимали анархические идеи как нечто аморальное и противоестественное, как закон сильного, право творить все, что вздумается, власть насилия и террора.

Примером таких взглядов являются сочинения Н. Бердяева. В частности, его «Философия неравенства», письмо десятое «Об анархизме». Он подчеркивает разнообразие учений анархистов[155], но сводит все их устремления к единому знаменателю: безнравственная и лишенная оснований утопия.

1)Он акцентирует внимание на насильственном пути преобразования мира, который выбрали для себя анархисты[156]. Корень проблем он видит в абсолютно неверном понимании анархистами природы людей и их отношений, поэтому он считает, что на практике даже в случае успеха анархистов, они, добившись уничтожения государства насилием, тем же насилием построят новое государство[157].

2)Бердяев считает природу человека изначально порочной, «зверской», и, как и многие примитивно понявшие анархические идеи, он утверждает, что абсолютная свобода приведет к террору и кровопролитию[158]. Он не признает идей государственников[159], но отмечает, что лишь государство держит скотскую человеческую сущность в узде. Анархизм, как считает Бердяев, при всей своей стихийной мощи лишен корней, так как отрицает «первородный грех» (!), то есть эту особенность человеческой психологии. Впрочем, он не против анархических общин внутри государства[160].

3)Анархизм ближе либерализму, чем социализму, так как проповедует принцип свободы личности, так как либерализм также по своей основе является антигосударственным, индивидуалистическим течением. Социалисты ставят во главу угла равенство, анархисты и либералы свободу[161]. Именно это противоречие Бердяев также ставит анархистам в вину.

4) Бердяев – не из тех, кто считает, будто бы цель оправдывает средства. По его мнению, подлинный радикализм в соответствии целей движения его идеологии. Спорное, но не лишенное смысла утверждение: «Истинный радикализм и истинный революционизм заключается в как можно большем уподоблении и отождествлении средств и целей. Путь борьбы должен походить на цель борьбы, способ борьбы должен быть того же духа, что и цель, – вот в чем радикализм, вот коренное отношение к вещам. Если цель – свобода, то и средство должно быть – свобода, если цель – любовь, то и средство должно быть – любовь, если цель – в Боге, то и средство должно быть от Бога. Полное несоответствие между целями и средствами, внутренний разрыв между конечной целью и путем к ней представляет тяжкую болезнь человечества, связанную с рационалистическим раздроблением и рассечением человеческой природы…»[162].

Очень высоко в этом плане Бердяев оценивает религиозный анархизм Льва Николаевича Толстого, по его мнению, глубокого альтруиста, нашедшего силы стремиться к новому, не отрицая при этом старого, чьи антигосударственные взгляды основаны на непротивлении злу насилием, библейских идеалах и человеческом братстве[163]. Тем не менее, как считает Бердяев, и Толстого можно упрекнуть в излишней и неоправданной вере в разумность и нравственность человеческой природы, а так же моралистическом подходе к вере и религии[164]. Ниже, в представлении мыслителя, стоит Бакунин как борец стихийный, жаждущий уничтожения не только государства, но и религии, но в то же время глубоко благонамеренный[165]. Критикует Бердяев и Штирнера с другими индивидуалистами, причем практически с тех же позиций – якобы концепция анархо-индивидуализма бессмысленна и деструктивна[166].

Бердяев также с некоторой горечью связывает анархизм не только с идеалами христианства, но и с национальным русским характером, обосновывая этим и обилие русских анархистов, и широкую поддержку этих идей в России[167]. Тем не менее, нельзя сказать, что Бердяев однозначно осуждает анархизм: «Положительные стороны анархизма могут быть очень различны, творческие перспективы анархизма могут быть самые противоположные: мировая гармония и мировой хаос, свобода и анархия (т. е. взаимное насилие)…»[168]. Ему важен не столько утопический бунт против государства, сколько то, под знаменем ли религии и Бога он пойдет, и будут ли анархисты хранителями религиозных норм[169].

Другой пример – приведенная в статье Ударцева криминальная теория анархизма Ломброзо[170]. Он согласен с идеями, поддерживает альтруизм и взаимопомощь анархистов, высоко ценит Кропоткина, но убежден, что анархизм – утопия и никогда не будет признан обществом, привыкшим к власти и подчинению ей. Анархисты, по его мнению, сражаются за заведомо проигрышные идеи, поэтому являются изначально безумными и предрасположенными к мятежному и преступному поведению людьми. Очевидна предвзятость и неоднозначность этой теории, так как многие, как сообщает Ударцев[171], анархисты не были бунтарями и террористами, да и реакционность масс сильно Ломброзо преувеличена. Тем не менее, на XIX век она выглядит убедительной.

Ленин, как написано у того же Ударцева[172], требует уточнения термина «анархист», так как разным классам разные группы левого движения, а то и откровенные банды без идеологии, кажутся воплощением анархизма. Для буржуазии анархистами кажутся и бастующие рабочие, так как посягают на их права. Таким образом, нужно отличать действительно анархические движения от тех, кто прикрывается анархическими идеями, либо на них господствующим классам и государству удобно наклеить такой ярлык.