Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
Глава двадцать вторая
⇐ ПредыдущаяСтр 18 из 18
ПРИХОД НОВЫХ ФОРМ Соотношение между расцветающим Гуманизмом и умирающим духом Средневековьядалеко не так просто, как порой мы себе представляем. Оба этих сложныхкультурных явления встают перед нами как резко отделенные друг от друга, инам кажется, что восприимчивость к вечной юности древних и отвержение всейизносившейся системы средневекового выражения мыслей должны были явитьсяумам не иначе, как путем внезапного откровения. Словно в этих самых умах,смертельно уставших от аллегорий и пышного, пламенеющего стиля, внезапнодолжно было родиться сознание: нет, вовсе не то, а это! Словно золотаягармония классики должна была вдруг спасительно засиять перед взором идревность -- вызвать то ликование, которое ощущаешь, найдя неожиданноеизбавление. Но это не так. В саду средневековой мысли, средь густых зарослей старыхпосадок классицизм пробился на свет далеко не сразу. Вначале -- это лишьформальные элементы фантазии. Новое, огромное вдохновение проявляется позже,но и тогда дух и формы выражения, которые мы привычно рассматриваем какнаследие Средневековья, вовсе не отмирают. Чтобы добиться здесь ясности, нужно было бы значительно более обстоятельно,чем делалось в этой книге, проследить приход Ренессанса -- но не в Италии, аво Франции, в стране, бывшей самой плодородной почвой для развитияблистательного царства истинно средневековой культуры. Рассматриваяитальянское кватроченто -- в чем бы это ни проявлялось -- в его великолепномконтрасте жизни позднего Средневековья, мы получаем общее впечатление о немкак о веке звонком и ясном, полном соразмерности, радости и свободы.Совокупность всех этих качеств относят именно к Ренессансу и безусловновидят в них печать Нового времени. Межу тем с неизбежной односторонностью --без которой не выдвигается ни одно историческое суждение -- забывают, что ив Италии XV в. основы культурной жизни все еще оставались чистосредневековыми; да и в самом ренессансном духе черты Средневековья былиукоренены гораздо глубже, чем это обычно осознают. В наших представленияхдоминирует тон Ренессанса. Если окинуть взором франко-бургундский мир XV столетия, то вот каково будетосновное впечатление: во всем царит какая-то мрачность, повсюду --варварская роскошь, причудливые и перегруженные формы, немощное воображение;таковы приметы духовного состояния Средневековья в период заката. При этомзабывают, однако, что и здесь Ренессанс подступает со всех сторон; но он ещене господствует, он еще не может изменить основное настроение этой эпохи. Примечательно же здесь то, что новое приходит как некая внешняя форма дотого, как оно становится действительно новым по духу. Старым жизненным взглядам и отношениям начинают сопутствовать новые,классицистские формы. Для наступления Гуманизма не потребовалось ничегодругого, кроме того, чтобы некий литературный кружок проявил более, чемобычно, усердия к чистоте латыни и классического стиля. Такой кружокрасцветает около 1400 г. во Франции; он состоит из нескольких духовных лиц исоветников магистрата. Это Жан де Монтр е й, настоятель собора в Лилле икоролевский секретарь; Никола де Клеманж, знаменитый выразитель чаянийдуховенства, выступающего за реформы; Гонтье Коль и Амброзиус де Милиис, обаличные королевские секретари, как и Жан де Монтр е й. Они обмениваются междусобой изящными и возвышенными гуманистическими посланиями, которые нискольконе уступают более поздней продукции этого жанра во всем, что касается пустойотвлеченности мысли, напыщенной важности, вычурности языка и неясностивыражения, а также поисков удовольствия в том, чтобы молоть всякий ученыйвздор. Жан де Монтр е й погружен в вопрос правописания слов "orreolum" и"scedula" c "h" или без оного, в то, следует ли употреблять в латинскихсловах букву "k"[1]*. "Ежели не придете Вы мне на помощь, достопочтенный мойсобрат и учитель, -- обращается он к Клеманжу[1], -- то я лишусь своегодоброго имени и поистине буду достоин смерти. Я сейчас только заметил, что впоследнем своем письме к моему господину и отцу, епископу Камбре, вместосравнительной степени "propior", будучи в спешке и торопясь, как и мое перо,поставил "proximior"[2]*Поправьте же это, иначе не избежать мне поношения отнаших хулителей"[2]. Отсюда видно, что письма были предназначены копубликованию в качестве ученых литературных упражнений. Чистогуманистическим выглядит также и спор Жана де Монтр е я с его другомАмброзиусом, который обвинял Цицерона в противоречиях и Овидия ставил вышеВергилия[3]. В одном из своих писем Жан де Монтр е й очень мило описывает монастырь Шарль е близ Санлиса, и примечательно: как только он, вполне в средневековой манере,просто передает то, что там видел, повествование его сразу же делаетсягораздо более пригодным для чтения. Он рассказывает, как воробьи клюют пищуво время трапезы в рефектории -- так что можно усомниться, кому предназначилкороль это доходное местечко: монахам или же птицам; как крапивник держитсяну точь-в-точь словно аббат, а осел садовника просит пишущего и его необидеть вниманием в сей эпистоле. Все это свежо и прелестно, но какая бы тони было гуманистическая специфика здесь отсутствует[4]. Вспомним, что Жан деМонтр е й и Гонтье Коль были именно теми, с кем мы уже встречались как свосторженными почитателями Романа о розе, и что они участвовали в Судахлюбви 1401 г. Не ясно ли из всего этого, насколько поверхностную роль всееще играл в жизни только-только нарождающийся Гуманизм? По своей сути он неболее чем дальнейшая разработка, идущая в русле средневековой школярскойэрудиции, и мало чем отличается от оживления классической латыни, котороеможно было наблюдать у Алкуина и его окружения во времена Карла Великого изатем вновь во французских школах XII столетия. Хотя этот ранний французский Гуманизм, не имевший непосредственныхпродолжателей, отцветает, так и не выйдя за пределы небольшого круга лиц,которые его взращивали, он уже ощущает прочные связи с обширныммеждународным духовным движением. Петрарка для Жана де Монтр е я и его друзей-- блестящий авторитет. Но француз неоднократно упоминает также и КолуччоСалютати, канцлера Флоренции, который во второй половине XIV столетия вводитновую латинскую риторику в язык государственных актов[5]. Однако во ФранцииПетрарку, если можно так выразиться, воспринимают еще по-средневековому.Поэта связывают узы личной дружбы с ведущими умами более позднего поколения:с поэтом Филиппом де Витри, философом и политиком Николаем Оремом,воспитателем дофина (Карла V); Филипп де Мезьер также, видимо, зналПетрарку. Все они, однако, -- пусть даже идеи Орема и содержали много нового-- ни в каком отношении не были гуманистами. Если и в самом деле, какпредположил Полен Парис[6], Перонелла д'Армантьер в своем желаниидобиться любви поэта Гийома де Машо находилась под влиянием не толькоЭлоизы, но и Лауры, то тогда Le Voir-Dit есть примечательное свидетельствотого, как произведение, которое для нас прежде всего возвещает появлениенового мышления, могло черпать свое вдохновение из опять-таки чистосредневековых творений. Впрочем, разве мы, как правило, не склонны воспринимать Петрарку и Боккаччоисключительно под углом зрения того, что нам кажется новым? С полнымоснованием мы называем их первыми из представителей нового духа. Но было быневерно полагать, что они, эти первые гуманисты, тем самым не находились вXIV в. по праву у себя дома. Всей своей деятельностью, каким бы духомобновления от нее ни веяло, они были погружены в гущу культуры своеговремени. Кроме того, на исходе Средневековья оба, и Петрарка, и Боккаччо,были прославлены за пределами Италии, в первую очередь, не благодаряпроизведениям, написанным на языке их народа, которые обеспечили имбессмертие, но благодаря их латинским сочинениям. Для своих современниковПетрарка был прежде всего неким Эразмом avant la lettre, многогранным иобладавшим тонким вкусом автором трактатов на темы морали и жизни,замечательным автором писем, романтиком древности, автором таких сочинений,как De viris illustribus [ О мужах достославных ] и Rerum memorandarum libri [ Книги о делах достопамятных ]. Темы, которые в них затронуты, еще совершеннов рамках средневековой мысли. Это De contemptu mundi [ О презрении к миру ], De otio religiosorum [ O покое монашествующих ], De vita solitaria [ О жизниуединенной ]. Его прославление античных героев стоит гораздо ближе кпочитанию девяти Preux[7], чем можно было бы думать. Нет ничего странного всуществовании особых отношений между Петраркой и Хеертом Хрооте. Или же вситуации, когда Жан де Варенн, фанатик из Сен-Лие[8], взывает к авторитетуПетрарки, дабы оградить себя от подозрений в ереси[9], и заимствует у Петраркитекст для новой молитвы Tota caecca Christianitas [ Весь слепой христианскиймир ]. То, чем Петрарка был для своего века, Жан де Монтр е й выразил словами:"devotissimus, catholicus ас celeberrimus philosophus moralis"[10]["благочестивейший, католический и преславный нравственный философ"]. Дажесвою жалобу на утрату Гроба Господня (чисто средневековая тема) ДионисийКартузианец заимствует у Петрарки, -- "но по причине того, что стильФранциска риторичен и труден, лучше я воспроизведу смысл его слов, нежелиформу" [11]. Петрарка дал толчок классицистским литературным упражнениям вышеупомянутыхпервых французских гуманистов еще и тем, что позволил себе насмешку: мол,вне Италии нечего было бы искать ораторов или поэтов. Выдающиеся умы Франциине могли позволить отнести эти слова на свой сч е т. Никола де Клеманж и Жанде Монтр е й ревностно возражают против подобного утверждения[12]. Боккаччо, хотя и в более ограниченной области, имел не меньшее влияние, чемПетрарка. Его почитали не как автора Декамерона, но как "le docteur depatience en adversité" ["врачевателя терпением в горестях"], авторатрактатов De casibus virorum illustrium [ О злосчастиях знаменитых мужей ] и De claris mulieribus [ О славных женщинах ]. Боккаччо в этих своеобразныхповествованиях о непостоянстве людских судеб выступает в роли некоегоимпресарио Фортуны. И это как раз то, в чем Шателлен понимает "messire JehanBocace" ["мессира Жеана Бокаса"] и в чем он подражает ему[13]. Le Temple deBocace [ Храм Боккаччо ] -- так озаглавливает Шателлен свой причудливыйтрактат о всякого рода трагических, роковых судьбах своего времени, взывая кдуху "noble historien" ["благородного историка"] и стремясь преподатьутешение Маргарите Английской в ее невзгодах и злоключениях. Нельзя сказать,что эти еще столь приверженные Средневековью бургундцы XV в. совершеннонедостаточно или даже превратно понимали Боккаччо. Они реагировали на егосильно выраженную средневековую сторону -- тогда как нам угрожает опасностьзабыть о ней вовсе. Отличие наступающего Гуманизма во Франции от Гуманизма в Италии -- это нестолько различие настроения или стремлений, сколько -- вкуса и эрудиции.Подражание античности не было столь же непринужденным занятием дляфранцузов, как для тех, кто был рожден под сенью Колизея или под небомТосканы. Правда, ученые авторы уже довольно рано, и с немалой искусностью,овладевают классическим латинским эпистолярным стилем. Однако эти светскиеавторы еще несведущи в тонкостях мифологии и истории. Машо, который,несмотря на свой духовный сан, вовсе не был ученым и должен рассматриватьсякак чисто светский поэт, до невозможности искажает имена семи греческихмудрецов. Шателлен путает Пелея и Пелия, Ла Марш -- Протея и Пирифоя. Поэт,автор Le Pastoralet, говорит о "le bon roy Scypion d'Afrique" ["добромкороле Сципионе Африканском"]; в книге Le Jouvencel слово "politique"["политика"] выводится из πολύς и мнимогогреческого "icos, gardien, qui est à dire gardien de pluralité"[14 ]["icos",страж, что, таким образом, значит "страж множества"][3]*. И все же классические представления то и дело норовят вырваться изсредневековой аллегорической формы. Автор Пасторалета, уже упоминавшихсяпричудливых пастушеских сцен, описанием бога Сильвана и молитвой Пану как быпридает своей поэме отблеск сияния кватроченто, чтобы затем вновь тащитьсяпо своей прежней разъезженной колее[15]. Подобно тому как ван Эйк вводит поройклассические архитектурные формы в свои картины, рожденные чистосредневековым видением, писатели пытаются подхватывать античные примы, нолишь формально, "для красоты". Составители хроник пробуют свои силы ввоспроизведении речей государственного и военного характера, contiones[речей на собрании], в стиле Тита Ливия[16] [4]*, или ссылаются на чудесныепредзнаменования, prodigia [чудеса], как это делал все тот же Тит Ливий. Чембеспомощнее выглядит обращение к классическим формам, тем больше мы можемузнать о процессе перехода от Средневековья к Возрождению. Епископ ШалонскийЖан Жермен пытается изобразить мирный конгресс 1435 г. в Аррасе в энергичнойи яркой манере римских историков. Краткими оборотами речи, живойнаглядностью он, очевидно, стремится достичь эффекта, который производитстиль Тита Ливия; однако получается из всего этого не более чем карикатурана античную прозу, столь же взвинченная, сколь и наивная, и если по рисункуэто напоминает фигурки на календарных листках из бревиария, то по стилю --это полнейшая неудача[17]. Восприятие античности все еще нельзя назвать иначе,как в высшей степени странным. На церемонии погребения Карла Смелого в Нансимолодой герцог Лотарингский[5]*, победитель Карла, желая воздать честь телусвоего противника, появляется в трауре "à l'antique", с длиннойзолотой бородой, доходящей ему до пояса, что, как он полагает, уподобляетего одному из девяти "preux"; так празднует он свой триумф. И в этоммаскарадном обличье он четверть часа уделяет глубокой молитве[18]. Античное для Франции около 1400 г. покрывалось понятиями "rhétorique"["риторика"], "orateur" ["оратор"], "poésie" ["поэзия"]. Достойное завистисовершенство древних видят прежде всего в искусственности формы. Всем этимпоэтам XV в. -- и несколько более ранним -- в тех случаях, когда они следуютдвижению своей души и когда им действительно есть что сказать, удаютсяживые, незатейливые, нередко занимательные и порой нежные стихотворения. Нов тех случаях, когда произведение должно быть особо "красивым", поэтпривносит в него мифологию, уснащает изящными латинскими словечками ичувствует себя "rhétoricien" ["знатоком риторики"]. Кристина Пизанскаяощущает явственное различие между мифологическим стихотворением, которое онаназывает "balade pouétique", и прочими своими вещами[19]. Эсташ Дешан, посылаястихи Чосеру, собрату по искусству и своему почитателю, насыщает ихнеудобоваримой ложноклассической мешаниной. О Socrates plains de philosophie, Seneque en meurs et Anglux en pratique, Ovides grans en ta poéterie, Bries en parler, saiges en rhéthorique Aigles très haulz, qui par ta théorique Enlumines le règne d'Eneas, L'Isle aux Geans, ceuls de Bruth, et qui as Semé les fleurs et planté le rosier, Aux ignorans de la langue, Pandras[20], Grant translateur, noble Geffroy Chaucier!................................................... A toy pour ce de la fontaine Helye Requier avoir un buvraige autentique, Dont la doys est du tout en ta baillie, Pour rafrener d'elle ma soif éthique, Qui en Gaule seray paralitique Jusques a ce que tu m'abuveras[21]. В философии подлинный Сократ, Сенека в нравах, Англ, еси практичен, В поэзии Овидию собрат, В реченьи краток, в мысли риторичен, Орел в поднебесье, теоретичен В Энея царстве: светочем паришь Над островом Гигантов, Брута[6]*; зришь Тобой взращенный сад; сродни, мосье, В переложении Пандару лишь, Великий, чтимый Жефруа Шосье!.................................................................... Пусть Геликона влага уделит Мне посему глоток аутентичен, Тебе подвластен, он свой ток стремит, -- Днесь жаждаю, но оный глад этичен; Се, в Галлии аз есмь паралитичен, Доколе ты меня не напоишь. Вот начало того, что постепенно вырастает в смехотворную латинизациюблагородного французского языка, явление, которое высмеивали Вийон иРабле[22]. Этот стиль постоянно встречается в поэтической переписке, впосвящениях, в речах -- другими словами, везде, где стараются достичь особойкрасивости. Так, мы встречаем у Шателлена: "vostre très-humble et obéissanteserve et ancelle, la ville de Gand" ["ваш ничтожнейший и покорнейший раб ислуга, город Гент"], "la viscérale intime douleur et tribulation" ["нутрянаяглубинная скорбь и терзание"]; у Ла Марша: "nostre francigène locution etlangue vernacule" ["франкородное наше наречие и подсобный язык"]; у Молине:"abreuvé de la doulce et melliflue liqueur procédant de la fontainecaballine" ["напившийся сладостного и медвянотекучего напитка, что струитконский источник"], "ce vertueux duc scipionique" ["сей добродетельныйсципионический герцог"], "gens de mulièbre courage" ["люди женственнойдоблести"][23 7]*. Эти идеалы утонченной "rhétorique" не только идеалы чисто литературнойвыразительности, но одновременно, и во все большей степени, идеалы высокоголитературного общения. Гуманизм в целом представлял собою, как это уже былооднажды с поэзией трубадуров, некую социальную игру, некую форму беседы,некое стремление к более высоким формам жизненного уклада. Даже ученаяпереписка XVI и XVII вв. ни в коей мере не отказывается от этой манеры.Франция здесь занимает промежуточное положение между Италией и Нидерландами.В Италии, где язык и мышление в наименьшей степени отдалились от настоящей,чистой античности, гуманистические формы вполне непринужденно сочетаются сходом естественного развития всего наиболее высокого, что имелось в народнойжизни. Итальянский язык из-за большей близости к латыни едва ли претерпеваетнасилие. Клубный дух гуманистов хорошо сочетается с обычаями общественнойжизни. Тип итальянского гуманиста представляет собою последовательноеразвитие итальянской народной культуры, и вместе с тем -- это первый типчеловека нашего времени. Но в землях Бургундии дух и формы общественнойжизни еще настолько близки Средневековью, что стремление к обновлению иочищению выразительных средств поначалу может воплотиться лишь в достаточностаромодной форме: в "палатах риторики". Как социальные образования, онипредставляли собою продолжение средневековых братств[8]*, и дух, которым онибыли проникнуты, отличался, собственно говоря, новизной поверхностной иформальной. И только библейский гуманизм Эразма знаменует начало современнойкультуры. Франция, вне своих северных провинций, не знает старомодной системы палатриторики, однако ее более индивидуализированные "nobles rhétoriciens"["благородные риторы"] непохожи также и на итальянских гуманистов. Духовно иформально они все еще во многом сохраняют верность Средневековью. Кто же из представителей французских литературных кругов XV в. являетсяносителем нового? Не помпезные глашатаи бургундских идеалов, облаченные впышные одеяния: Шателлен, Ла Марш, Молине. Пусть даже именно они почитаютвместе с аллегориями ораторское искусство и вместе с благородным стилем --латинизацию. Лишь в тех случаях, когда им удается освободиться от своегоидеала искусственности и писать в стихах или прозе о том, что действительнолежит у них на сердце, их продукция делается удобочитаемой и вместе с темвыглядит более современной. Залогом будущего была не классицистичность, анепринужденность. Тяготение к латинизации и классицизму скореепрепятствовало, нежели способствовало переменам. Новое проявлялось впростоте духа и формы, хотя бы даже при этом и сохранялись средневековыесхемы. Именно таковы Вийон, Кокийар, Анри Бод, Шарль Орлеанский и авторпоэмы L'amant rendu cordelier. Восхищение помпезным бургундским стилем вовсе не ограничивалось пределамигерцогства. Жан Роберте (1420-- 1490), секретарь трех герцогов Бургундских итрех королей Франции, видел в творениях Жоржа Шателлена, бургундцафламандского происхождения, вершину благородного искусства поэзии. Этовосхищение породило литературную корреспонденцию, могущую проиллюстрироватьтолько что сказанное. Чтобы завязать знакомство с Шателленом, Робертеприбегает к посредничеству некоего Монферрана, жившего тогда в Брюгге вкачестве воспитателя юного принца Бурбонского при дворе его дяди, герцогаБургундского. Роберте посылает два письма для передачи их Шателлену, однопо-латыни и другое по-французски, наряду с высокоученым хвалебнымстихотворением, обращенным к маститому придворному хронисту и поэту. Когдаже тот не откликнулся сразу на предложение вступить в означеннуюлитературную переписку, Монферран изготовил по старому рецепту пространноепобудительное средство. Ему явились Les Douze Dames de Rhétorique[Двенадцать Дам Риторики], именуемые Science [Ученость], Eloquence[Красноречие], Gravité de Sens [Значительность Смысла], Profondité [Глубина]и т.д. Шателлен поддается на их соблазны, и вокруг этих Двенадцати ДамРиторики сосредоточиваются теперь письма сей троицы[24]; продолжалось это,впрочем, недолго: Шателлену все это наскучило и он прекратил дальнейшуюпереписку. У Роберте квазисовременная латинизация речи переходит все пределы нелепости."J'ay esté en aucun temps en la case nostre en repos, durant unepartie de la brumale froidure" ["Какое-то время пребывал я в доме нашем впокое, в продолжение некоей части изморосной остуды"], -- сообщает он освоем насморке[25]. Столь же глупы гиперболы, к которым он прибегает, желаявыразить свое восхищение. Когда же он наконец получил от Шателлена стольдолгожданное поэтическое послание (которое и впрямь было много лучше, чемего собственное), он пишет Монферрану: Frappé en l'œil d'une clarté terrible, Ужасным блеском в око уязвленный, Attaint au cœur d'éloquence incrédible Пречудным слогом в сердце прободенный, -- A humain sens difficile à produire, Людской же ум в трудах сие творит, -- Tout offusquié de lumière incendible Толь раскаленным светом ослепленный, Outre perçant de ray presqu'impossible Луч коего, сквозь плоть проникновенный, Sur obscur corps qui jamais ne peut luire, Ея же никогда не осветит, -- Ravi, abstrait me trouve en mon déduire, Восхищен в высь, телесно я разбит, En extase corps gisant à la terre, Повержен, дале немощен влачиться; Foible esperit perplex à voye enquerre И духу слабу должно покориться, Pour trouver lieu te oportune yssue В проулке тесном потеряв исход, Du pas estroit où je suis mis en serre, Где суждено мне было очутиться, Pris à la rets qu'amour vray a tissue. Попавши в плен любовных сих тенет. И далее в прозе: "Où est l'œil capable de tel objet visible,l'oreille pour ouyr le haut son argentin et tintinabule d'or?"["Где око, способное узреть подобный предмет, ухо, могущее услышать тонкоесеребряное звучание и золотой перезвон?"]. А что Монферран, "amy des dieuximmortels et chéri des hommes, haut pis Ulixien, plein de melliflue faconde"["друг бессмертных богов и любимец людей, превышающий Улисса, полныймедоточивого красноречия"], скажет об этом? "N'est-ce resplendeuréquale au curre Phoebus?" ["Не сияние ли это, исходящее от Фебовойколесницы?"] Не превосходит ли это Орфееву лиру, "la tube d'Amphion,la Mercuriale fleute qui endormyt Argus" ["рог Амфиона, Меркуриеву флейту,усыпившую Аргуса"]? и т.д. и т.п.[26] Этой крайней напыщенности сопутствует глубокое авторское уничижение,относительно которого наши поэты остаются верны предписаниям Средневековья.И не только они: все их современники чтят эту форму. Ла Марш надеется, чтоего Mémoires можно будет употребить в некоем венке как самые крохотныецветочки; он сравнивает свой труд с тем, как олень пережевывает свою жвачку.Молине просит всех "orateurs" вырезать из его писаний все, что им покажетсялишним. Коммин выражает надежду, что архиепископ Вьеннский, для которого онсоздает свою хронику, быть может, сумеет воспользоваться ею для одного изсвоих латинских трактатов[27]. В поэтической переписке Роберте, Шателлена и Монферрана мы видим позолотунового классицизма, но всего-навсего наложенную на чисто средневековоеизображение. А ведь этот Роберте, заметим кстати, побывал "en Ytalie, surqui les respections du ciel influent aorné parler, et vers qui tyrent toutesdouceurs élémentaires pour là fondre harmonie"[28] ["в Италии, на которуюблагосклонность Небес изливает сей украшенный слог и куда устремляется всянежность стихий, с тем чтобы сплавиться там в единой гармонии"]. Но отгармонии кватроченто он принес домой явно немного. Великолепие Италииозначало для всех этих авторов исключительно "aorné parler" ["украшенныйслог"], поверхностное культивирование искусного стиля. Единственное, что, пожалуй, заставляет нас на миг усомниться, верно ли нашевпечатление от всей этой манерной подделки под древность, -- это налетиронии, порой несомненный, который мы замечаем, в этих напыщенных сердечныхизлияниях. "Ваш Роберте, -- говорят Dames de Rhétorique Монферрану, -- ilest exemple de Tullian art, et forme de subtilité Térencienne... qui succiéa de nos seins notre plus intéroire substance par faveur; qui, outre lagrâce donnée en propre terroir, se est allé rendre en pays gourmant pourréfection nouvelle, là où enfans parlent en aubes à leurs mères, friansd'escole en doctrine sur permission de eage"[29] ["тот, кто являетпример Туллиева искусства, форму Теренциевой утонченности... кто из нашихгрудей по милости нашей всосал нашу глубинную сущность; кто, сверх тоймилости, коей был одарен на своей собственной почве, решил, дабы подкрепитьсвои силы, отправиться в эту страну гурманов, туда, где дети обращаются ксвоим матерям с альбами[9], жаждая школы и учености сверх положенной им повозрасту"]. Шателлен прекращает переписку, она делается ему не под силу:врата слишком долго стояли открытыми перед Dame Vanité [ГоспожоюСуетностью]; теперь он собирается запереть их на засов. "Robertet m'asurfondu de sa nuée, et dont les perles, qui en celle se congréent commegrésil, me font resplendir mes vestements; mais qu'en est mieux aucorps obscur dessoubs, lorsque ma robe déçoit les voyans?" ["Робертеоросил меня из своего облака, и перлы, собравшиеся, словно изморозь,заставили искриться мои одежды; но что из всего этого моему темному телу подними, когда платье мое обманывает тех, кто меня видит?"] Если Роберте будетпродолжать в том же духе, Шателлен швырнет его письма в огонь не читая. Еслиже он захочет изъясняться обычным языком, как это и принято между друзьями,тогда Жорж не лишит его своей благосклонности. Тот факт, что под классическим одеянием все еще ютится средневековый дух,выступает менее явственно, когда гуманисты пользуются только латынью. В этомслучае недостаточное понимание истинного духа античности не выдает себя внеуклюжих переработках; литератор может тогда просто-напросто подражать -- иподражать, чуть ли не вводя в заблуждение. Гуманист Робер Гаген (1433--1501) воспринимается нами в речах и письмах почти в той же степени носителемнового духа, как и Эразм, который был обязан ему истоками своей славы,поскольку Гаген в конце своего Компендиума французской истории, первогонаучного исторического труда во Франции (1495), опубликовал письмо Эразма,тем самым впервые увидевшего себя напечатанным[30]. Хотя Гаген так же плохознал греческий, как и Петрарка[31], в меньшей степени гуманистом из-за этогоон не делается. Но одновременно мы видим, что в нем все еще продолжает житьтакже дух прошлого. Он все еще посвящает свое латинское красноречиестародавним средневековым темам, как, скажем, диатрибе против брака[32] или жепорицанию придворной жизни, -- для этого он выполняет обратный перевод налатынь сочинения Алена Шартье Curial. Или же, на сей раз во французскихстихах, он обсуждает важность для общества различных сословий, прибегая кшироко используемой форме спора: Le Débat du Laboureur, du Prestre et duGendarme [ Прение Пахаря, Священника и Воина ]. И в своих французскихстихотворениях именно Гаген, в совершенстве владевший латинским стилем, невпадает вовсе в риторические красоты: никаких латинизированных форм, никакихпреувеличений, никакой мифологии; как французский поэт, он относится кавторам, которые и в средневековых формах сохраняют естественность и темсамым удобочитаемость. Гуманистические же нормы пока что для него не многимболее чем одежда, которую он на себя набрасывает; она ему впору, но без этоймантии он чувствует себя гораздо свободнее. Для французского духа XVстолетия Ренессанс в лучшем случае представляет собою довольно свободнуювнешнюю оболочку. Многие склонны считать самым убедительным критерием наступления Ренессансапоявление выражений, которые звучат как языческие. Однако любой знатоксредневековой литературы знает, что этот литературный паганизм вовсе неограничивается рамками Ренессанса. Когда гуманисты называют Бога "princepssuperum" ["владыкою вышних"] и Деву Марию "genitrix tonantis"["родительницею Громовержца"], они не совершают ничего неслыханного. Чистовнешнее транспонирование персонажей христианского культа в наименования,взятые из языческой мифологии, очень старо и либо означает весьма немного,либо не означает вовсе ничего с точки зрения содержания религиозногочувства. Уже в XII в. Архипиита безбоязненно пишет в своей исповеди: Vita vetus displicet, mores placent novi; Homo videt faciem, sed cor patet lovi. Жизни новой жаждущий -- с ветхою простится; Сердце лишь Юпитер зрит, мы же видим лица. Когда нам встречается у Дешана "Jupiter venu de Paradis"[33] ["Юпитер, чтопришел из Рая"], слова эти ни в коей мере не свидетельствуют онеблагочестии, так же как и слова Вийона в трогательной балладе, сочиненнойим для своей матери в качестве молитвы Царице Небесной, называемой им"haulte Déesse"[34] ["горней Богиней"]. Некий языческий оттенок звучал также в пастушеской поэзии; боги появлялисьтам запросто. В Le Pastoralet монастырь целестинцев в Париже -- это "templeau hault bois pour les dieux prier"[35] ["храм в глуши лесной для молитвбогам"]. Это невинное язычество никого не могло озадачить. В довершение поэтобъявляет: "Se pour estrangier ma Muse je parle des dieux des païens, sysont les pastours crestiens et moy"[36] ["Ежели для своеобразия моей Музы я иговорю о богах язычников, то пастыри мои суть христиане, и сам я тоже"].Также и Молине, которому являются в видении Марс и Минерва, перекладываетответственность на Raison et Entendement [Разум и Рассудок], поведавших емуследующее: "Tu le dois faire non pas pour adjouter foy aux dieux et déesses,mais pour ce que Nostre Seigneur seul inspire les gens ainsi qu'il luiplaist; et souventes fois par divers inspirations"[37 ]["Делать так должнотебе не для умножения веры в богов и богинь, но потому, что один толькоГосподь Наш вдыхает в людей то, что Ему угодно, и часто посредствомразнообразных внушений"]. В литературном язычестве вполне развитого Ренессанса многое следуетпринимать всерьез не в большей мере, чем подобные выражения. Болеесущественным признаком внедрения нового духа было сознательное признаниеязыческой веры как таковой, и именно языческих жертвоприношений. Однакоподобные представления могут проскальзывать и у тех, чье мышление все ещенеотделимо от Средневековья, как это имеет место у Шателлена. Des dieux jadis les nations gentilles Quirent l'amour par humbles sacrifices, Lesquels, posé que ne fussent utiles, Furent nientmoins rendables et fertiles De maint grant fruit et de haulx bénéfices, Monstrans par fait que d'amour les offices Et d'honneur humble impartis où qu'ils soient Pour percer ciel et enfer suffisoient[38]. Любви -- языки в давни времена -- Богов искали жертвою смиренно, Она ж, без пользы хоть принесена, Давала плод обильно и сполна; И, блага обретая неизменно, Они явили всем нам: непременно, Кто благостным смиреньем обладает, Тот входит в ад и неба достигает. Временами звучание Ренессанса раздается в самой гуще средневековой жизни. В1446 г. на поединке в Аррасе появляется Филипп де Тернан, не имея при себевопреки обычаю "bannerole de devocion" -- ленты с благочестивым изречениемили изображением. "Laquelle chose je ne prise point" ["Каковой вещи я неодобряю"], -- говорит Ла Марш о таком нечестивце. Однако девиз де Тернана:"Je souhaite que avoir puisse de mes désirs assouvissance et jamais aultrebien n'eusse"[39] ["Хочу, дабы можно было насытить мои желания, иникогда иного блага я не возжажду"] -- был еще более нечестивым. Эти словамогли бы стать девизом самого вольнодумного либертина XVI столетия. Но вовсе не литература классической древности являлась единственнымисточником этого действительного язычества. Оно могло быть усвоено изсокровища, принадлежащего собственно Средневековью, -- из Романа о розе. Вэротических формах культуры -- вот где таилось истинное язычество. Венера ибог Любви уже не один век располагали там надежным пристанищем, и обреталиони там нечто большее, нежели чисто риторическое почитание. Жан де М е н ивправду был великим язычником. И не смешение имен богов древности с именамиИисуса и Марии, но смешение дерзкого восхваления земных наслаждений схристианскими представлениями о блаженстве было начиная с XIII в. подлиннойшколой язычества для бесчисленных читателей Романа о розе. Невозможно былопредставить себе большее богохульство, чем стихи, в которых слова книги Бытия: "И раскаялся Господь, что сотворил на земле человека" --вкладываются, с обратным смыслом, в уста Природе, выступающей здесь вкачестве демиурга. Природа раскаивается в том, что сотворила человека, иболюди забросили ее заповедь размножения: Si m'aïst Diex li crucefis, Moult me repens dont homme fis[40]. Прости, Исусе, грех от века, Что сотворила человека. Остается лишь удивляться, что Церковь, столь опасливо осторожная, стольбдительная по отношению к самым незначительным догматическим отклонениямчисто умозрительного характера, против которых она выступала с такоюгорячностью, предоставляла безо всяких помех разрастаться в умах учениюэтого бревиария аристократии. Новый дух и новые формы не совпадают друг с другом. Так же точно, как идеигрядущего времени находят свое выражение, будучи облачены в средневековоеплатье, чисто средневековые идеи могут быть высказаны сапфическою строфою ис помощью пестрой чреды мифологических образов. Классицизм и духсовременности суть две совершенно различные вещи. Литературный классицизм --это младенец, родившийся уже состарившимся. Значение античности дляобновления изящной литературы можно сравнить разве что со стреламиФилоктета[10]*. Иначе обстояло дело с изобразительным искусством и научноймыслью: здесь античная чистота изображения и выражения, античнаяразносторонность интересов, античное умение избрать направление своей жизни,античная точка зрения на человека представляли собою нечто большее, нежелитрость, на которую можно было всегда опереться. В изобразительном искусствепреодоление чрезмерности, преувеличений, искажений, гримас и вычурностистиля пламенеющей готики стало именно заслугой античности. В сфере мышленияопыт античности был еще более необходимым и плодотворным. Но в литературепростота и непосредственность взросли независимо, и даже вопрекиклассицизму. Те немногие, для кого были приемлемы гуманистические формы культуры воФранции XV в., еще не возвещали наступления Ренессанса. Ибо их настроение,их ориентация в общем определялись Средневековьем. Ренессанс придет лишьтогда, когда изменится тон жизни, когда прилив губительного отрицания жизниутратит всю свою силу и начнется движение вспять; когда повеет освежающийветер; когда созреет радостное сознание того, что все великолепие античногомира, в который так долго вглядывались, как в зеркало, может быть полностьюотвоевано.
ПРИМЕЧАНИЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ [1] Chastellain G. Œuvres / Ed. Kervyn de Lettenhove. 8 vol. Bruxelles,1863-1866 (далее: Chastellain). III. P. 44. [2] Antwerpen's Onze-Lieve-Vrouwe-Toren / Ed. Stadsbestuur vanAntwerpen, 1927. P. XI, 23. [3] Chastellain. II. P. 267; Mémoires d'Olivier de la Marche / Ed.Beaune et d'Arbaumont (Soc. de l'histoire de France), 1883-1888.4 vol. (далее: La Marche). II. P. 248. Указанием на эту этимологию я обязанпроф. Ойгену Лерху. [4] Journal d'un bourgeois de Paris / Ed. A. Tuetey (Publ. de la Soc.l'histoire de Paris, Doc. № III), 1881 (далее: Journald'un bourgeois). P. 5, 56. [5] Journal d'un bourgeois. P. 20-24. Ср.: Journal de Jean de Roye, diteChronique scandaleuse / Ed. B. de Mandrot (Soc. de l'hist. de France).1894-1896. 2 vol. (далее: Chronique scandaleuse). I. P. 330. [6] Chastellain. III. P. 461; V. P. 403. [7] Jean Juvenal des Ursins, 1412 / Ed. Michaud et Poujoulat // Nouvellecollection des mémoires (далее: Jean Juvenal des Ursins). II. P. 474. [8] Journal d'un bourgeois. P. 6, 70; Jean Molinet Chronique / Ed.Buchon (Coll. de chron. nat.). 1827-1828. 5 vol. (далее: Molinet). II. P.23; Lettres de Louis XI / Ed. Vaesen, Charavay, de Mandrot (Soc. del'hist. de France). 1883-1909. 11 vol. VI. P. 158 (1477, Apr. 20);Chronique scandaleuse. II. P. 47 / Ed. Interpolations. II. P. 364. [9] Journal d'un bourgeois. P. 234-237. [10] Chronique scandaleuse. II. P. 70, 72. [11] Gorce M. M. Saint Vincent Ferner. P., 1924. P. 175. [12] Vita auct. Petro Ranzano O. P. (1455) // Acta sanctorum. Apr. I. P. 494sq. [13] Soyer J. Notes pour servir à l'histoire littéraire: Du succès deprédication de frère Oliver Maillart à Orléans en 1485 // Bulletin de lasociété archéologique et historique de l'Orléanais, XVIII (1919) //Revue historique. 131. P. 351. [14] Enguerrand de Monstrelet. Chroniques / Ed. Douët d'Arcq (Soc. del'hist. de France), 1857-1863. 6 vol. (далее: Monstrelet). IV. P. 302-306. [15] Wadding. Annales Minorum. X. P. 72; Hefele K. Der hl. Bernhardin vonSiena und die franziskanische Wanderpredigt in Italien. Freiburg, 1912, S.47, 80. [16] Chronique scandaleuse. I. P. 22, 1461; Jean Chartier. Hist. de CharlesVII / Ed. D. Godefroy (1661). P. 320. [17] Chastellain. III. P. 36, 98, 124, 125, 210, 238, 239, 247, 474; Jacquesdu Clercq. Mémoires (1448-1467) / Ed. de Reiffenberg. Bruxelles, 1823. 4vol. IV. P. 40; II. P. 280, 355; III. P. 100; Jean Juvenal des Ursins. P.405, 407, 420; Molinet Jean. Chronique. III. P. 36, 314. [18] Jean Germain. Liber de virtutibus Philippi ducis Burgundiae / Ed. Kervynde Lettenhove // Chron. rel. à l'hist. de la Belg. sous la dom. des ducs deBourg. (Coll. des chron. belges). 1876. II. P. 50. [19] La Marche. I. P. 61. [20] Chastellain. IV. P. 333 ff. [21] Chastellain. III. P. 92. [22] Jean Froissart. Chroniques / Ed. S. Luce et G. Raynaud (Soc. de l'hist.de France) 1869-1899. 11 vol. (только до 1385 г.). IV. P. 89-93. [23] Chastellain. III. P. 85 ff. [24] Ibid. III. P. 279. [25] La Marche. II. P. 421. [26] Juvenal des Ursins. P. 379. [27] Martin le Franc. Le champion des dames // G. Doutrepont. La littératurefrançaise à la cour des ducs de Bourgogne (Bibl. du 15[e] siècle, Vol.VIII). P., 1909. P. 304. [28] Acta sanctorum. Apr. I. P. 496; Renaudet A. Préréforme et humanisme àParis 1494-1517. P., 1916. P. 163. [29] Chastellain. IV. P. 300 ff.; VII. P. 75; ср.: Thomas Basin. De rébusgestis Caroli VII et Lud. XI historiarum libri XII / Ed. Quicherat (Soc. del'hist. de France), 1855-1859, 4 vol. (далее: Basin). I. P. 158. [30] Journal d'un bourgeois. P. 219. [31] Chastellain. III. P. 30. [32] La Marche. I. P. 89. [33] Chastellain. I. P. 82, 79; Monstrelet. III. P. 361. [34] La Marche. I. P. 201. [35] Этот трактат среди прочих см.: La Marche. I. P. 207. [36] Chastellain. I. P. 196. [37] Basin. III. P. 74. [38] Тот факт, что мнение, аналогичное здесь мною высказанному, вообще говоря,отнюдь не исключает признания важности экономических факторов -- не говоряуже о том, что подобный подход, разумеется, никак не является протестомпротив экономического принципа объяснения истории, -- может бытьпродемонстрирован следующей выдержкой из Жана Жореса: "Mais il n'y passeulement dans l'histoire des luttes de classes, il y a aussi desluttes de partis. J'entends qu'en dehors des affinités ou desantagonismes économiques il se forme des groupements de passions, desintérêts d'orgueil, de domination, que se disputent la surface del'histoire et qui déterminent de très vastes ébranlements" (Histoirede la révolution française. IV. P. 158) ["В истории, однако,существует не только борьба классов, но и борьба партий. Я имею в виду, чтонаряду с экономическими притяжениями и отталкиваниями формируютсягруппировки, объединяемые страстями, честолюбием, желанием одержать верх,которые и делят между собой поле деятельности истории, вызывая подчаснемалые потрясения" ("История Французской революции"]. [39] Chastellain. IV. Р. 201. Ср.: Huizinga J. Aus der Vorgeschichte desniederländishen Nationalbewußtsein // Im Bann der Geschichte.Amsterdam, 1942. S. 213-302. [40] Journal d'un bourgeois. P. 242; ср.: Monstrelet. IV. P. 341. [41] Jan van Dixmude / Ed. J. J. Lambin. Ypres, 1839. P. 283. [42] Jean Froissart. Chronique. X. P. 52. [43] Mémoires de Pierre le Fruictier dit Salmon. 3[e] suppl. de Froissart / Ed.Buchon. XV. P. 22. [44] Chronique du Religieux de Saint Denis / Ed. Bellaguet (Coll. desdocuments inédits). 1839-1852. 6 vol. (далее: Religieux de S. Denis). I. P.34; Juvenal des Ursins. P. 342, 467-471; Journal d'un bourgeois. P.12, 31, 44. [45] Molinet. III. P. 487. [46] Ibid. P. 226, 241, 283-287; La Marche. III. P. 289, 302. [47] Clementis V constitutiones. Lib. V. Tit. 9. С. 1; Joannis Gersoni Operaomnia / Ed. L. Ellies Dupin. Ed. II. Hagæ Comitis. 1728. 5 vol. II. P.427; Ordonnances des rois de France. VIII. P. 122; Jorga N. Philippe deMézières et la croisade au 14[e] siècle (Bibl. de l'école des hautesétudes, fasc. 110). 1896. P. 438; Religieux de Saint Denis. II. P. 533. [48] Journal d'un bourgeois. P. 223, 229. [49] Jacques du Clerq. Mémoires, IV. P. 265; Petit-Dutaillis Ch. Documentsnouveaux sur les mœrs populaires et le droit de vengeance dans lesPays-Bas au 15[e] siècle (Bibl. du 15[e] siècle). P., 1908. P. 7. 21. [50] Pierre de Fenin (Michaud et Poujoulat. Nouvelle coll. de mém. 1[e] série(далее: Pierre de Fenin). II. P. 593; ср. его рассказ об убийстве шута:Ibid. P. 619; соответствующие места см. в изд.: Dupont (Soc. de l'hist. deFrance) P., 1837. P. 87, 202. [51] Journal d'un bourgeois. P. 204. [52] Jean Lefèvre de Saint-Remy. Chronique / Ed. F. Morand (Soc. del'hist. de France) 1876. 2 vol. (далее: Lefèvre de S. Remy). II. P.168; De Laborde. Les ducs de Bourgogne. Etudes sur les lettres, les arts, etl'industrie pendant le 15[e] siècle. P., 1849-1853. 3 vol. (далее: Laborde).II. P. 208. [53] La Marche. III. P. 133; Laborde. II. P. 325. [54] Laborde. HI. P. 355, 398; Le Moyen-âge. XX. (1907). P. 194-201. [55] Juvenal des Ursins. P. 438, 1405; ср., однако: Religieux de S. Denis.III. P. 349. [56] Piaget. Romania. XX (1891). P. 417; XXXI (1902). P. 597-603. [57] Journal d'un bourgeois. P. 95. [58] Jacques du Clercq. Mémoires. III. P. 262. [59] Ibid. Passim; Petit-Dutaillis Ch. Documents... P. 131. [60] Hugo de St. Victor. De fructibus carnis et spiritus // Migne J. P.Patrologiae cursus completus. Séries latina. CLXXVI. Col. 997. [61] Petrus Damiani. Epist. Lib. 1,15// Migne J. P. Patrologiae cursuscompletus. Séries latina. CXLIV. Col. 233; Idem. Contra phylargyriam //Ibid. Col. 553; Pseudo-Bemardus. Liber de modo bene vivendi. § 44, 45// Ibid. CLXXXIV. Col. 1266. [62] Inf., XII, 49. [63] Journal d'un bourgeois. P. 325, 343, 357; a также извлечения изпарламентских регистров в примечаниях. [64] Mirot L. Les d'Orgemont, leur origine, leur fortune, etc. (Bibl. du15[e] siècle). P., 1913; Champion P. François Villon, sa vie et sontemps (Bibl. du 15[e] siècle). P., 1913. II. P. 230 sq. [65] Mathieu d'Escouchy. Chronique / Ed. G. du Fresne de Beaucourt (Soc.de l'hist. de France). 1863-1864. 3 vol. I. P. IV-XXIII. [66] Champion P. Op. cit. [67] Ed. Н. Michelant. Bibl. des lit. Vereins zu Stuttgart, 1852; nov. éd.: LaChronique de Philippe de Vigneulles / Ed. Charles Bruneau (Soc.d'histoire et d'archéol. de Lorraine). Metz. 1927-1933. Vol.1-4. ГЛАВА ВТОРАЯ [1] Allen. № 54 (Antwerpen, 26 Febr. 1517): ср.: № 542, 566, 862,967. [2] Eustache Deschamps. Œuvres complètes / Ed. De Queux de Saint Hilaireet G. Raynaud (Soc. des anciens textes français), 1878-1903. 11 vol.(долее: Deschamps). № 31 (I. P. 113); ср.: № 85, 126, 152, 162,176, 248, 366, 375, 386, 400, 933, 936, 1195, 1196, 1207, 1213, 1239, 1240etc.; Chastellain. I. P. 9, 27; IV. P. 5, 56; VI. P. 206, 208, 219, 295; Alain Charter. Œuvres / Ed. A. Duchesne. P., 1617. P. 262; Alanus deRире. Sermo. II. P. 313 (B. Alanus redivivus / Ed. A. Coppenstein. Napoli,1642). [3] Deschamps. № 562 (IV. P. 18). [4] A. de la Borderie. Jean Mechinot, sa vie et ses œuvres (Bibl. de l'Ecole de chartes. LVI). 1895. P. 277, 280, 305, 310, 312, 622 etc. [5] Chastellain. I. P. 10 (Prologue); ср.: VIII. P. 334 (Complainte defortune). [6] La Marche. I. P. 186, IV. P. LXXXIX; Stein Н. Etude sur Olivier de laMarche, historien, poète et diplomate (Mém. couronnés etc. de l'Acad.royale de Belg., XLIX). Bruxelles, 1888. Frontispice. [7] Monstrelet. IV. P. 430. [8] Froissart (ed. Luce). X. P. 275; Deschamps. № 810 (IV. P. 327); ср.:Les Quinze joyes de mariage (Paris; Marpon et Flammarion). P. 64 (quintejoye); Le livre messire Geoffroi de Charny // Romania. XXVI (1897). P. 399. [9] Joannis de Varennis responsiones ad capitula accusationum etc. § 17.См.: Gerson. Opéra. I. P. 920. [10] Deschamps. № 95 (I. P. 203). [11] Deschamps. Le miroir de mariage. IX. P. 25, 69, 81; № 1004 (V. P.259); ср.: II. P. 8, 183-187; III. P. 39, 373; VII. P. 3; IX. P. 209 etc. [12] Convivio. Lib. IV. Cap. 27,28. [13] Discours de l'excellence de virginité (Gerson. Opera. III. P. 382);ср.: Dionysius Cartusianus. De vanitate mundi, Opéra omnia in unum corpusdigesta ad fidem editionum Coloniensium cura et labore monachorum s. Ord.Cartusiensis. Monstrolii; Tornaci, 1896-1913. 41 vol. XXXIX. P. 472. [14] Chastellain. V. P. 364. [15] La Marche. IV. P. CXIV. Старый нидерландский перевод его Estât de lamaison du duc Charles de Bourgogne см.: Matthaeus A. Veteris aevi analectaseu vetera monumenta hactenus nondum visa. I. P. 357-494. [16] Christine de Pisan. Œuvres poétiques / Ed. M. Roy (Soc. des ancienstextes français). 1886-1896. 3 vol. I. P. 251, № 38; Léo vonRozmitals Reise / Ed. Schmeller (Bibl. d. lit. Vereins zu Stuttgart, VII),1844. P. 24, 149. [17] La Marche. IV. P. 4 ff.; Chastellain. V. P. 370. [18] Chastellain. V. P. 368. [19] La Marche. Estât de la maison. IV. P. 34 ff. [20] Nouvelles envoyées de la conté de Ferrette par ceulx qui en sont estéprendre la possession pour monseigneur de Bourgogne / Ed. E. Droz. Mélangesde philologie et d'histoire offerts à M. Antoine Thomas. P., 1927. P.145. [21] La Marche. I. P. 277. [22] La Marche. Estât de la maison. IV. P. 34, 51, 20, 31. [23] Froissart. III. P. 172. [24] Journal d'un bourgeois. P. 105, § 281. [25] Chronique scandaleuse. I. P. 53. [26] Molinet. I. P. 184; Basin. II. P. 376. [27] Aliénor de Poitiers. Les honneurs de la cour / Ed. La Curne de SaintePalaye, Mémoires sur l'ancienne chevalerie (édit. de 1781) (далее: Aliénor de Poitiers). II P. 201. [28] Chastellain. III. P. 196-212, 290, 292, 308; IV. P. 412-414, 428; Aliénorde Poitiers. P. 209, 212. [29] Aliénor de Poitiers. P. 210; Chastellain. IV. P. 312; Juvenal des Ursins. P. 405; La Marche. I. P. 278; Froissart. I. P. 16, 21. [30] Molinet. V. P. 194, 192. [31] Aliénor de Poitiers. P. 190; Deschamps. IX. P. 109. [32] Chastellain. V. P. 27-33. [33] Deschamps. Le miroir de mariage. IX. P. 109-110. [34] Различные образцы таких "paix" представлены в кн.: Laborde. II. №43, 45, 75, 126, 140, 5293. [35] Deschamps. Le miroir de mariage. P. 300; ср.: VIII. P. 156, ballade№ 1462; Molinet. V. P. 195; Les cent nouvelles nouvelles / Ed. Th.Wright. II. P. 123; см.: Les Quinze joyes de mariage. P. 185. [36] Процесс канонизации в Type см.: Acta Sanctorum, Apr. I. P. 152. [37] На подобные споры о рангах среди голландской знати уже указывалось в кн.: Moll W. Kerkgeschiedenis van Nederland vóór de hervorming. Arnhem-Utrecht,1864-1869. 2 pt. (5 vol.). Н. 3. P. 284; № 2. (Dt. Ausg. v. P. Zuppke.2. Bd. Leipzig, 1895). Подробное изложение см.: Obreen Н. Bijdragen voorVaderlandsche Geschiedenis en Oudheidkunde. 4[е] reeks, deel X. P. 308; то жео Бретани см.: Halgouët Н. du. Mémoires de la Société d'histoire etd'arhéologie de Bretagne. IV (1923). [38] Deschamps. IX. P. 111-114. [39] Jean de Stavelot. Chronique / Ed. Borgnet (Coll. des chron. belges).1861. P. 96. [40] Pierre de Fenin. P. 607; Journal d'un bourgeois. P. 9. [41] Так: Juvenal des Ursins. P. 543; Basin. I. P. 31. Journal d'unbourgeois (P. 110) указывает другую причину смертного приговора; то же см.:Le Livre des trahisons / Ed. Kervyn de Lettenhove (Chron. rel. àl'hist. de Belg. sous les ducs de Bourg.). II. P. 138, № 1. [42] Religieux de S. Denis. I. P. 30; Juvenal des Ursins. P. 341. [43] Pierre de Fenin. P. 606; Monstrelet. IV. P. 9. [44] Pierre de Fenin. P. 604. [45] Christine de Pisan. I. P. 251, № 38; Chastellain. V. P. 364 ff.;Leo von Rozmitals Reise. P. 24, 149. [46] Deschamps. I. № 80, 114, 118; II. № 256, 266; IV. №800, 803; V. № 1018, 1024, 1029; VII. № 253; X. № 13, 14. [47] Анонимное сообщение XV в. см.: Journal de l'inst. hist. IV. P. 353;ср.: Juvenal des Ursins. P. 569; Religieux de S. Denis. VI. P. 492. [48] Jean Chartier. Hist, de Charles VII / Ed. D. Godefroy, 1661. P. 318. [49] О вступлении дофина в качестве герцога Бретонского в Ренн в 1532 г. см.: Godefroy Th. Le cérémonial françois, 1649. P. 916. [50] Religieux de S. Denis. I. P. 32. [51] Journal d'un bourgeois. P. 277. [52] Basin. II. P. 9. [53] Renaudet A. Préréforme et humanisme à Paris. P. 11 (согласно актампроцесса). [54] Laborde. I. P. 172, 177. [55] Le Livre de trahisons. P. 156. [56] Chastellain. I. P. 188. [57] Aliénor de Poitiers. Les honneurs de la cour. P. 254. [58] Religieux de S. Denis. II. P. 114. [59] Chastellain. I. P. 49; V. P. 240; ср.: La Marche. I. P. 201; Monstrelet. III. P. 358; Lefèvre de S. Remy. I. P. 380. [60] Chastellain. V. P. 228; IV. P. 210. [61] Chastellain. III. P. 296; IV. P. 213, 216. [62] Chronique scandaleuse. II. P. 332 (Interpol.). [63] Lettres de Louis XI. X. P. 110. [64] Длинное ниспадающее траурное покрывало, завязанное под подбородком. [65] Aliénor de Poitiers. Les honneurs de la cour. P. 254-256. [66] Lefèvre de S. Remy. II. P. 11; Pierre de Fenin. P. 599, 605; Monstrelet. III. P. 347; Theodoricus Pauli. De rebus actis sub ducibus Burgundiæcompendium / Ed. Kervyn de Lettenhove (Chron. rel. à l'hist. de Belg. sousla dom, des ducs de Bourg. III). P. 267. [67] См.: Graves F. M. Deux inventaires de la Maison d'Orléans (Bibl. du15[e] siècle. XXXI). P., 1926. P. 26; Warburg A. Gesammelte Schriften.Leipzig. 1932. I. S. 225. [68] Aliénor de Poitiers. P. 217-245; Laborde. II. P. 257 (опись 1420 г.). [69] Continuateur de Monstrelet, 1449 (Chastellain. V. P. 367, № 1). [70] См.: Petit Dutaillis Ch. Documents... P. 14; La Curne de S. Palaye. Mémoires sur l'ancienne chevalerie. I. P. 272. [71] Chastellain. Le Pas de la mort // Chastellain. VI. P. 61. [72] Hefele K. Der hl. Bernhardin von Siena... P. 42. О преследовании содомииво Франции см.: Jacques du Clerq. II. P. 272, 282, 337, 338, 350; III. P.15. [73] Thomas Walsingham. Historia Anglicana. II. 148 (Rolls series / Ed. Н. T.Riley, 1864). [74] Относительно Генриха III Французского предосудительный характер егоминьонов не вызывает сомнений, однако это уже конец XVI в. [75] Philippe de Commynes. Mémoires / Ed. B. de Mandrot (Coll. de textes pourservir à l'enseignement de l'histoire). 1901-1903. 2 vol. I. P. 316. [76] La Marche. II. P. 425; Molinet. II. P. 29, 280; Chastellain. IV. P. 41. [77] Les cent nouvelles nouvelles. II. P. 61; Froissart (ed. Kervyn). IX. P.93. [78] Froissart. XIV. P. 318; Le livre des faits de Jacques de Lalaing. P. 29,247 (Chastellain. VIII); La Marche I. P. 268; L'hystoire du petitJehan de Saintré. Ch. 47. [79] Chastellain. IV. P. 237. ГЛАВА ТРЕТЬЯ [1] Deschamps. II. P. 226. Ср.: Pollard A. F. The Evolution of Parliament. L.,1920. P. 58-80. [2] Chastellain. Le miroir des nobles hommes en France. VI. P. 204; Expositionsur vérité mal prise. VI. P. 416; L'entrée dy roy Loys en nouveaurègne. VII. P. 10. [3] Froissart (ed. Kervyn). XIII. P. 22; Jean Germain. Liber de virtutibusducis Burg. P. 108; Molinet. I. P. 83; III. P. 100. [4] Monstrelet. II. P. 241. [5] Chastellain. VII. P. 13-16. [6] Ibid. III. P. 82; IV. P. 170; V. P. 279, 309. [7] Lacques du Clercq. II. P. 245; cp. P. 339. [8] См. выше, с. 16. [9] Chastellain. III. P. 82-89. [10] Ibid. VII. P. 90 ff. [11] Ibid. II. P. 345. [12] Deschamps. I. P. 230, № 113. [13] Nic. de Clémanges. Opera / Ed. Lydius. Leiden, 1613. P. 48, cap. IX. [14] Латинский перевод: Gerson. Opera. IV. P. 583-622; французский текст изданв 1824г., цитируемый отрывок см.: Carnahan D. Н. The Ad Deum vadit of JeanGerson (University of Illinois studies in language and literature, III,№ 1). 1917. P. 13; см. также: Denifle et Chastellain. ChartulariumUniv. P., IV. № 1819. [15] См.: Н. Denifle. La guerre de cent ans et la désolation des églises etc.en France. P., 1897-1899. 2 vol. I. P. 497-513. [16] Alain Chartier. Œuvres (ed. Duchesne). P. 402. [17] Rob. Gaguini Epistolae et orationes / Ed. L. Thuasne (Bibl. litt, de laRenaissance. II). P., 1903. 2 vol. II. P. 321, 350. [18] Froissart (ed. Kervyn). XII. P. 4; Le livre des trahisons. P. 19, 26; Chastellain. I. P. XXX; III. P. 325; V. P. 260, 275, 325; VII. P. 466-480; Basin. Passim, особенно: I. P. 44, 56, 59, 115; ср.: La complainte du povrecommun et des povres laboureurs de France (Monstrelet. VI. P. 176-190). [19] Les Faicts et Dictz de messire Jehan Molinet. P., 1537; Jehan Petit, fol.87 verso. [20] Ballade 19 // A. de la Borderie. Jean Meschinot, sa vie et ses œuvres. P. 296; ср.: Les Lunettes des princes // Ibid. P. 607, 613. [21] Masselin. Journal des Etats Généraux de France tenus à Tours en 1484 /Ed. A. Bernier (Coll. des documents inédits). P. 672. [22] Jacob van Maerlant. Eersten Martijn. 43; см.: Friedrich W. Derlateinische Hintergrund zu Maerlants "Disputacie". Leipzig, 1934. S. 52 ff. [23] Deschamps. VI. P. 67, № 1140. Связь между идеями равенства идушевного благородства убедительно высказана в словах Гисмонды, обращенных кее отцу, Танкреду, в первой новелле четвертого дня Декамерона Боккаччо. [24] Deschamps. VI. Р. 124, № 1176. [25] Molinet. II. Р. 104-107; Jean le Maire de Belges. Les chansons de Namur.1507. [26] Chastellain. Le miroir des nobles hommes de France // Chastellain. VI. P.203, 211, 214. [27] Le Jouvencel / Ed. C. Favre et L. Lecestre (Soc. de l'hist. deFrance). 1887-1889. 2 vol. I. P. 13. [28] Livre des faicts du maréchal de Boucicaut // Petitot. Coll. de mém. VI.P. 375. [29] Philippe de Vitry. Le chapel des fleurs de lis (1355) / Ed. A. Piaget //Romania. XXVII (1898). P. 80 ff. [30] Ср.: La curne de Sainte Palaye: Mémoires sur l'ancienne chevalerie (éd.de 1781). II. P. 94-96. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ [1] Molinet. I. P. 16-17. [2] См.: Burdach K. Briefwechsel des Cola di Rienzo. Passim. [3] El libro del cavalero et de escudero (начало XIV в.) / Ed. Gräfenberg //Romanische Forschungen. VII (1893). P. 453. [4] Jorga N. Op. cit. P. 469. [5] Ibid. P. 506. [6] Froissart (ed. Luce). I. P. 2-3; Monstrelet. I. P. 2; d'Escouchy. I.P. 1; Chastellain. Prologue. II. P. 116; VI. P. 266; La Marsche. I. P. 187; Molinet. l. P. 17; II. P. 54. [7] Lefèvre de S. Remy. II. P. 249; Froissart (ed. Luce). I. P. 1; ср.: Ledébat des hérauts d'armes de France et d'Angleterre / Ed. L. Pannieret P. Meyer (Soc. des anciens textes français). 1887. P. 1. [8] Chastelain. V. P. 443. [9] Les origines de la France contemporaine. La révolution. I. P. 190. [10] Die Kultur der Renaissance in Italien, 10. Aufl. Leipzig, 1908. Н. S.155. [11] Ibid. I. S. 152-165. [12] Froissart (ed. Luce). IV. P. 112; как Bamborough, так и Bembro, Brembo --прозвища, идущие от "Brandebourch". [13] Le Dit de Vérité // Chastellian. VI. P. 221. [14] Le Livre de la paix // Chastellain. VII. P. 362. [15] Froissart (éd. Luce). I. P. 3. [16] Le cuer d'amours épris, Œuvres du roi René / Ed. DeQuatrebarbes. Angers, 1845. 4 vol. III. P. 112. [17] Lefèvre de S. Remy. II. P. 68. [18] Doutrepont. Ordonnance du banquet de Lille // Notices et extraits desmss. de la bibliothèque nationale. 1923. XLI, P. 183. [19] La Marsche. II. P. 216, 334. [20] Wielant Ph. Antiquité de Flandre / Ed. De Smet (Corp. chron, Flandriae,IV). P. 56. [21] Commynes. I. P. 390; ср. это место с: Doutrepont. P. 185. [22] Chastellain. V. P. 316-319. [23] Meyer P. Bull. de la soc. des anc. textes français. 1883. P.45-54. Ср.: Histoire littéraire de France. 1927. XXXVI. [24] Deschamps. № 12, 93, 207. 239, 362, 403, 432, 652; I. P. 86, 199;II. P. 29, 69; X. P. XXXV, LXXVI ff. [25] Journal d'un bourgeois. P. 274. Стихотворение из девяти строф одевяти героях встречается в манускриптах Харлемских хроник XV в. См.: Huizinga J. Rechtsbronnen van Haarlem. s'Gravenhage, 1911. P. XLVI ff.У Сервантеса это "todos los nueve de la fama" ["все девять прославленных","все девять мужей славы"]; см.: Don Quijote. I. 5. В Англии они былиизвестны как "the nine worthies" ["девять прославленных"] вплоть до XVII в.;ср.: John Coke (1551). The debate between the Heraldes / Ed. L. Pannier etP. Meyer. Le débat des hérauts d'armes. P. 108, § 171; Burton R. TheAnatomy of Melancholy. L., 1886. III. P. 173; Heywood Th. The exemplarylives and memorable acts of Nine the most worthy Women of the World [ ХейвудТ. Достойные подражания жития и памятные деяния девяти славнейших на светеженщин], их вереницу завершает королева Елизавета. [26] Molinet. Faictz et Dictz. Fol. 151 v. [27] La Сиrnе de Sainte Palaye. II. P. 88. [28] Deschamps, № 206, 239. II. P. 27, 69; № 312, II. P. 324; Lelay du très bon connestable B. du Guesclin. [29] S. Luce. La France pendant la guerre de cent ans. P. 231; Du Guesclin,dixième preux. [30] См. его письмо к матери и бабке от 8 июня 1429 г.: Quicherat. Procès. V,P. 105-113. [31] Lecourt M. Romania. XXXVII (1908), P. 529-539. [32] La Mort du roy Charles VII. Chastellain. VI. P. 440. [33] Laborde. II. P. 242, № 4091; P. 146, № 3343; P. 260, №4220; P. 266, № 4225. Эта Псалтирь, приобретенная во время войны заИспанское наследство Йоха-ном ван дер Бергом, комиссаром Генеральных штатовв Бельгии, ныне находится в библиотеке Лейденского университета. МечиТристана, Ожье Датчанина и ВиландDate: 2016-05-13; view: 325; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА... |