Глава 10. Когда плачет Банши

1 января 2000 год

«А о цене мы поговорим позже»… — бесконечное множество раз звучали в голове Драко ее слова.

Так, значит, цена? Вот что важно? Может, ее вообще не волновало ничего, кроме этого?.. Его самого стошнило бы от подобной сентиментальной чуши в голове, если бы не одно гребаное обстоятельство — он плюнул в лицо своего отца, когда посмел противоречить ему из-за той, которая просто вытерла об него ноги, прежде исследовав на нем прелести своих женских чар. Ярость вскипала багровой, не знающей преград волной, обжигая сердце, когда перед глазами всякий раз всплывал ее образ в тот момент, когда она целовала Финнигана.

«Я ненавижу тебя!» — кричала она Драко всего за какие-то четверть часа до этого инцидента.

Кулак сжался и с неимоверной силой впечатался в письменный стол, который непременно развалился бы, не будь он выполнен из исключительной качественной древесины.

«Никто не смеет так поступать со мной. Она ненавидит меня? Ненавидит за то, какой я есть?»

— Что ж, в таком случае, грязнокровка, я ненавижу тебя! — его голос, пропитанный ядом, звучал как никогда уверенно, но образ Гермионы вновь возникал перед глазами. Она всецело проникала в мысли и напрочь отказывалась покидать его больную голову.

Драко закрыл глаза и представил, как он завладевает ее мягкими губами, а потом терзает их, вымещая всю свою злость. Терзает до крови, которой он будет вдоволь упиваться. Да, мыслить в таком русле оказалось намного приятней…

Вдруг кто-то постучал в дверь его спальни, и сразу вошел, не дождавшись приглашения. Так иногда делала только…

— Убирайся!

Пэнси замерла на пороге, недоумевающее глядя на Малфоя.

— Это я, Драко, — осторожно произнесла она, прикрывая за собой дверь.

Малфой даже не стал оборачиваться.

— Я знаю, — презрительно бросил он через плечо. Несколько минут в комнате царило молчание, под тяжестью которого Паркинсон была готова опуститься на пол и просто-напросто разрыдаться в голос. Ей хватило пары мгновений, чтобы догадаться, что он теперь знает. И как бы она ни вела себя сейчас, он останется непреклонен. Она предала его. И вряд ли в ближайшее время вновь завоюет доверие друга.

Пэнси не знала где и когда Драко смог уличить ее с Люциусом, потому что это происходило довольно продолжительное время — около месяца — до того дня, когда она призналась в любви мистеру Малфою. С тех пор что-то словно надломилось, и Люциус не позволял себе касаться ее.

Но какое, в сущности, сейчас это имеет значение?

— Драко…

— Я велел тебе убираться! — рявкнул тот, не дослушав, но Пэнси все же продолжила, осмелившись подойти к нему.

— Ты не имеешь права осуждать меня, — твердо заявила она. — Мне очень жаль, что я не рассказала обо всем раньше, но только потому, что боялась вот такой реакции. Ведь ты злишься не за ложь… Ты злишься, потому что я посмела заменить ему Нарциссу.

— Что ты несешь?! — Малфой резко развернулся, впиваясь колючим взглядом в ее красивое лицо. — Как ты смеешь упоминать ее! Ты… Все вы — лживые лицемерки. И совершенно не имеет значения факультет, который вы заканчиваете, верно? Потому что вы двуличные. Фальшивые. Дряни.

Пэнси смотрела на него, не говоря ни слова, и осознавала в глубине души, что вся его злоба сейчас спровоцирована далеко не только ее поступком. Здесь и отец, который никогда его не понимал; и новый брат, перед которым он так провинился; и Нарцисса, которая… умерла. Вот так просто оставила его здесь совершенно одного. Но прежде всего Драко ранили в самое сердце — а значит, Грейнджер.

Взгляд Паркинсон упал куда-то мимо, и она тихо вымолвила:

— Не знаю, что она сделала, но, пожалуйста, не натвори глупостей.

Лицо Малфоя исказила надменно-презрительная гримаса.

— Не думаю, что когда-либо буду нуждаться в твоих советах, милая. — Это все. Больше он не намерен был слушать ее, и она это понимала.

Пэнси уже уходила, когда в последний момент у самой двери ей послышалось его тихое злостное шипение: «Она за все мне заплатит». И без всякого сомнения она знала, что речь не о ее персоне.

* * *

5 января 2000 год

Этот ужин в особняке Малфоев Гермиона провела в полном одиночестве. Не потому, что не стала спускаться из своей комнаты, наоборот, она была единственной, кто явился. Чарли прописали постельный режим, Люциус не возвратился из Министерства, а он… Гермиона не видела его со вчерашнего обеда. Все эти дни они не разговаривали.

С того момента Малфой словно бы не замечал ее, и, как бы она ни старалась противиться своему сердцу, все же тоска прочно обосновалась у нее в душе.

Когда Гермиона расспрашивала Чарли о случившемся, тот отмалчивался. В первый день, когда он только очнулся, то не вымолвил ни слова, а спустя сутки, тихо и безэмоционально выдавил, что сам спровоцировал Малфоя. Разумеется, Люциус никому не позволил выносить правду о случившемся за пределы особняка, но Гермиона не могла так просто это оставить. Но в то же время, услышав признание Чарли, ясно представляла себе, каким он мог быть, и как на это всегда реагировал Драко.

Затем он рассказал ей все в подробностях: как увидел их, как осознал, что его домыслы не были простыми домыслами, и как он возненавидел этот дом еще больше, поэтому выместил всю злость на брате, а в итоге эта злость вернулась к нему обратно в виде непростительного заклятия.

Стыд за ложь Чарли и горесть из-за всего произошедшего затопили Гермиону. Поступок Малфоя не должен оставаться безнаказанным — она понимала это. Так же, как и то, что ему нужно было раскаяться в содеянном. Но, конечно, ни того, ни другого Драко совершать не стремился, и Гермиона доложила бы обо всем куда следовало, если бы не одно досадное обстоятельство — она любила его. Любила так сильно, что это причиняло боль.

Закончив ужин, Гермиона еще долго сидела за столом и глядела на затухающий в камине огонь. Стоял вечер — тихий и на удивление теплый, даже несмотря на то, что за окном зима, ведь в Уилтшире она как будто холодней, чем в Лондоне. Сегодня в небе можно было отчетливо увидеть мерцающие звезды, но на подобное зрелище сил уже не хватало. Гермиона медленно поднялась из-за стола и направилась в свою комнату, но, уже подходя к двери, замерла на месте. Дверь была приоткрыта, как когда-то давно, словно внутри вновь ожидал Малфой.

Глубоко вздохнув, она сделала маленький шажок вперед. На самом деле Гермиона совершенно не была готова к разговору с ним. Только не сейчас, когда силы покинули ее, и она нуждалась в отдыхе. Но тем не менее она чувствовала, что, несмотря ни на что, должна признаться ему — он единственный на данном этапе ее жизни, и все внутри нее стремится быть с ним. У нее нет больше сил бороться с этим, и пусть Малфой не поймет ее, пусть растоптает, унизит — что угодно… Она все равно скажет ему правду.

В комнате не было света, но, когда Гермиона зажгла его, то никого не увидела.

— Драко? — тихо позвала она.

Никто не откликнулся, но боковым взглядом Гермиона уловила какое-то движение на кровати. Подойдя ближе, она обнаружила на ней маленький пушистый комочек — это был белый кролик, на одной из лапок которого красовалась привязанная записка. Гермиона потянулась к нему, чтобы взять на руки, но как только коснулась мягкой белой шерсти, почувствовала резкий рывок и головокружение. Она… трансгрессировала? Кролик был зачарован, догадалась девушка, не отпуская его теплое тельце, суетливо ерзающее у нее в руках, и внимательно рассматривая помещение, в котором оказалась.

— Чичели-холл, — прошептала Гермиона, оглядываясь по сторонам. Да, она сразу узнала это место. — Но зачем тебе понадобилось перемещать меня сюда? — она вновь обратила внимание на зверька и вспомнила про записку на его лапке.

«Привет, меня зовут Чарли», — прочитала она. — Что… что это значит?.. — нахмурившись, Гермиона случайно выпустила кролика, и тот отскочил к противоположной стене, пока из-за поворота не послышалось свирепое рычание, и не показался волчий оскал.

Она успела только зажать ладонью рот, чтобы сдержать вопль, когда острые клыки вонзились в мягкое пушистое тельце и разодрали его, окрасив белоснежную шерсть в багровый цвет. Затем, отбросив кровавые ошметки, волк цепко ухватился взглядом за Гермиону и начал приближаться к своей новой жертве со всей своей осторожностью и грацией — как умел только он — пригнувшись и ощерившись.

Гермиона сглотнула и выставила вперед руку.

— Стой, где стоишь, Малфой! Не подходи ближе, — приказала она.

Волк одним ловким прыжком оказался на столе. Он лишь пугал объект своего алчного внимания, ведь в противном случае девушка была бы уже мертва. Несколько секунд ничего не происходило. Сердце в груди Гермионы колотилось так быстро, что ей казалось, оно не выдержит напряжения, сдаст и навсегда остановится.

Вдруг волк вновь оскалился и тихо зарычал.

— Что тебе нужно? — сдавленно проговорила Гермиона, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, а затем вскрикнула, отскочила и зажмурилась, выставив перед собой руки, будто такая преграда спасла бы ее от участи быть разорванной в клочья. Волк бросился прямо на нее, но вместо острых, как бритва, клыков, она… ничего не почувствовала.

— Бу! — жестоко рассмеялся Драко, приняв человеческий облик. — Что, страшно?

Гермиона вновь вздрогнула и, тяжело дыша, уставилась на него непонимающим и взволнованным взглядом.

— Ч-что ты делаешь?

— Развлекаюсь, — пожал он плечами, принявшись медленно ее обходить. — А чему ты так удивляешься? Я ведь только и делаю всегда, что развлекаюсь с тобой, верно?

— Малфой, — покачала головой Гермиона, полностью сбитая с толку.

— Драко! Мое имя Драко, дорогая, — резко переменившись, прошипел он сквозь зубы, приблизив к ней свое лицо.

— Драко…

— Заткнись! Считаю до десяти и обещаю не подглядывать; если успеешь спрятаться так, что я не найду, — отпущу и сниму антиаппарационные чары… но если отыщу тебя, — Малфой скривил злобно-насмешливую гримасу, — пеняй на себя.

— Что ты со мной сделаешь?

— Время пошло, дорогая.

— Но ты же все равно найдешь меня! — в отчаянии крикнула Гермиона, не сдерживая слез.

— Один… два…

Она заметалась, не зная, куда бежать, затем попыталась трансгрессировать, но Малфой не обманул ее, когда сказал про антиаппарационные чары. Бросившись к лестнице, Гермиона побежала на самый верхний этаж. Сплошные двери, лабиринты коридоров, залы и, наконец, библиотека. Забежав в нее, она принялась искать укромное местечко среди стеллажей, какую-нибудь нишу, что угодно… Голова раскалывалась от боли, но больнее было где-то внутри, в сердце. Это уже даже не боль, эта рана. Гермиона поняла, он зол на нее, но на что именно? Что такого она сделала, если сейчас он готов покалечить ее или даже убить? Неужели все это из-за того поцелуя с Симусом? Боже, какая нелепость…

Внезапно послышался жуткий скрежет, распахнулись двери, и в тот же миг Гермиона почувствовала дрожь по всему телу — волк находился уже в библиотеке.

Мысль о том, что Драко был способен на ее убийство, не укладывалась в голове, но инстинкт самосохранения подсказывал ей, что проверять этого лучше не стоит.

Она затаила дыхание и прислушалась. Разумеется, Малфой играл с ней, намерено оттягивая момент поимки добычи. Гермиона понимала это, ведь в ином случае, находясь здесь, он бы давно уже схватил ее. Она все еще помнила, на что он был способен в обличии волка. Но это лишь давало ей немного времени. Не было никакой гарантии, что она останется цела и невредима в самом конце.

Шаги зверя становились все громче по мере его медленного, хищного наступления. Все громче стучали его когти по деревянному паркету…

Вдруг Гермиона почувствовала еле уловимый сквозняк. Тянуло откуда-то справа. Она огляделась и заметила, что через несколько стеллажей от нее виднелась приоткрывшаяся балконная дверь. Если она успеет добежать до нее, то ей удастся проскользнуть в другое помещение, поскольку длинный балкон соединял сразу несколько комнат особняка.

Гермиона дождалась, пока волк обогнет ближний к ней ряд стеллажей и окажется чуть дальше, чтобы у нее появился хоть какой-то шанс. Нервы были на пределе, хотелось кричать, срывая голос, бежать, выпрыгнуть из окна, лишь бы весь этот ужас прекратился. Но и сдаться она не могла тоже, ведь у нее был Чарли.

Добежав до балкона, она резко захлопнула дверь и повернула миниатюрный заржавевший ключик в скважине. Без всякого сомнения, шум привлек волка, и через мгновение он уже стоял напротив этой стеклянной двери и страшно скалился, пожирая Гермиону плотоядным взглядом. Она же не двигалась с места, твердо глядя на него. Чтобы повернуть аналогичный ключ в замочной скважине с его стороны, ему придется принять человеческий облик, и, возможно, тогда у нее появится шанс поговорить с ним.

Тяжело дыша, она вглядывалась в его глаза, пытаясь прочесть еще хоть что-нибудь, помимо ярости, но тщетно. Тут, как она и предполагала, Малфой вновь обратился в человека и, противно ухмыляясь, шагнул к двери.

— Ну же, покажи мне свою ценность, храбрая гриффиндорка, — глумился он. Его голос раздавался глухо из-за разделявшей их балконной двери.

Она ждала, что он повернет ключ и отопрет эту преграду, но Драко вдруг опять превратился в волка, ощерился, зарычал и попятился назад, явно готовясь к прыжку. Гермиона испуганно вздрогнула и бросилась к соседней двери. Уже запирая ее изнутри комнаты, она услышала звук разбивающегося окна и побежала через очередной небольшой каминный зал, вновь запирая за собой все двери, чтобы хоть как-то задержать зверя.

Оказавшись на лестнице, Гермиона устремилась вниз, перепрыгивая через ступеньки. Добежав до самого холла, она вдруг вскрикнула от неожиданности — очевидно, Малфой знал особняк лучше нее и использовал короткие пути, потому что сейчас крупный серо-белый волк уже дожидался ее внизу. Все было на его стороне, и она просто обречена на провал… или на смерть здесь.

От неожиданности Гермиона запнулась. Она была почти у самого подножия лестницы, но это все равно не помешало ей неудачно упасть и больно удариться, ушибив колено, правый бок и вывихнув лодыжку. Слезы хлынули градом по лицу. У нее больше не осталось сил на борьбу с ним и с кем бы то ни было еще. Она безмерно устала, ослабела, чувствуя себя беспомощной старухой… Все, на что ее хватило, это доползти до ступенек и вскарабкаться на них, когда волк вновь яростно ощерился и бросился на нее.

Сердце Гермионы неистово билось. Она представляла себе смерть в разных обличиях, и вот теперь ничуть не сомневалась, что истекают последние минуты ее земного существования. Голову внезапно пронзила острая боль — Малфой снова это делает… опять, словно ложкой, копается в ее голове, особо жестоко, намерено причиняя нестерпимую боль.

Однажды он рассказал, как этому его научила Беллатриса Лестрейндж, но Гермиона и подумать не могла, что сама станет объектом его цели, жертвой пытки такого рода.

— Пожалуйста, перестань, — взмолилась она. — Драко…

Волк приблизил к ней свою морду и вновь оскалился, но все же прекратил болезненное проникновение в ее голову. Гермиона и так уже была в ловушке, ей не сбежать от него. Она не могла двигаться, и была заключена в кольцо его тела. Драко долго и внимательно вглядывался в ее лицо — заплаканное и измученное — оно по-прежнему казалось ему самым прекрасным.

Черт возьми, он планировал до смерти напугать ее, но не калечить. Его сердце невольно сжалось от ее изнуренного, беззащитного вида, но он ни за что не покажет ей этого.

Став человеком, Малфой поднялся на ноги, потянув за собой Гермиону. Та застонала от боли и вся съежилась, словно стараясь отгородиться от него. Он перехватил ее за талию и прислонил к стене, придерживая руками и своим телом.

— Что ты со мной сделаешь? — прошептала она. Прикосновения были почти интимными, и он медленно втянул воздух рядом с ней.

— Я ненавижу тебя… — Драко тяжело задышал ей в волосы, щекоча своим дыханием ее шею.

Гермиона замерла, прислушиваясь к его дыханию. Она опасливо положила руки на его плечи, а затем потянулась, обнимая за шею.

— Я люблю тебя, Драко, — вымолвила она еле слышно, но достаточно уверенно. — И пусть тебе все равно, пусть ты злишься на меня, но это то, что я чувствую, и боюсь, как огня. Но что бы ты ни делал, что бы ни говорил, я люблю тебя и, наверное, всегда буду.

Малфой замер. Гермиона почувствовала, как застыло его тело. Казалось, он даже перестал дышать. Она немного отстранилась от него, чтобы увидеть выражение его лица, и мысленно приготовила себя к самому худшему. Но Драко словно бы выпал из реальности, замер, не в силах пошевелиться, а в устремленном в стену взгляде прочитывалось осознание. Когда он наконец посмотрел на нее, вечность прошла между двумя ударами ее измученного сердца. Губы его разомкнулись, и он хотел было что-то ответить, но неожиданно даже для самой себя Гермиона не дала ему этого сделать, запечатав рот поцелуем, будто оттягивая свой приговор. Горячая дрожь пробежала по телу Малфоя, свидетельствуя о том, что ее поцелуй и объятие нашли в нем откровенно-чувственный отклик. Ответив на поцелуй Гермионы, он словно взял главенство на себя, а затем, чуть отстранившись, заглянул ей в глаза. Это длилось не больше двух секунд, и поскольку Малфой не в силах был сопротивляться очарованию, он завладел ее губами с новой силой. Драко взял от этого поцелуя все, что мог, языком проникая внутрь, вытягивая всю ее сущность, впитывая в себя ее запах, чувствуя себя подобно чертовому дементору, посягнувшему на ее покой и безопасность.

Наконец он нехотя оторвался от нее и отошел на пару шагов, отчего Гермиона чуть не сползла на пол, потеряв опору в виде его тела.

— Ты сбиваешь меня с толку… — выдохнул Драко.

На ее лице отображалась мучительная неуверенность, но затем она почувствовала, как все мысли рассеялись прочь, и на передний план выступила затопляющая боль в голове. Ее губы шевельнулись и испустили еле слышное слово — его имя «Драко». После этого глаза Гермионы устремились вверх, тело ослабло окончательно, и она потеряла сознание.

* * *

Сухие бледные губы, белая почти неживая кожа, впалые щеки — когда она превратилась в эту неподвижную фарфоровую куклу? В какой момент искорки ее жизни стали потухать или уходить куда-то вглубь души?

Пэнси тихонько присела на краешек кровати и поправила волосы Гермионы.

— … Спасибо… — хрипло и так слабо выдохнула она, приоткрывая веки.

— Ох… ты проснулась, — Пэнси взволнованно дотронулась до ее руки. — Драко был здесь, он не оставлял тебя и хотел быть рядом, когда ты проснешься. Сначала он не хотел меня пускать, но ему пришлось уступить.

Блеклая улыбка скользнула по губам Гермионы.

— Ты что, заколдовала его?

— У меня не было выбора, ведь он не разговаривает со мной, потому что… узнал обо мне и Люциусе.

— Я знаю, — голос Гермионы по-прежнему звучал очень слабо. — Он рассказал мне, потому что был в отчаянии.

Пэнси опустила глаза, а потом вновь подняла взгляд, устремив его в окно.

— Ты не должна казниться из-за этого, — Гермиона попыталась сесть в кровати, но, застонав, тут же медленно опустилась на подушки, — … что… со мной… такое?.. Почему… почему я не могу пошевелиться? Вы дали… какое-то лекарство?

Пэнси встревожено посмотрела на нее.

— Прости, но я не знаю. Когда приходил доктор из Мунго, я была еще дома.

— Приходил доктор?.. И что же он сказал?

Тут вдруг Пэнси странно поглядела на Гермиону и медленно поднялась с кровати.

— Ты ведь… Ты была в сознании, когда он был здесь. Драко упоминал, что он трансгрессировал в Уилтшир, когда ты еще приходила в себя в первый раз.

— Первый раз?

— Ты, разве, не помнишь?

— Чт… что ты такое говоришь?.. — помимо боли на сей раз тело Гермионы сковал неподдельный ужас. — Что со мной происходит? — голос ее задрожал, она заметалась в кровати, силясь подняться, но вдруг закричала и вновь упала на подушки. Ноги свело такой судорогой, что она едва вновь не потеряла сознание.

В комнату резко вбежал Драко и упал на колени рядом с кроватью, пытаясь успокоить Гермиону.

— Отец! — крикнул он. — ОТЕЦ!!

Вместе с Люциусом в спальню вбежали колдомедики.

Пэнси с каким-то исступлением смотрела на происходящее. Все случилось так быстро и неожиданно.

— Что здесь… — на пороге комнаты застыл Чарли, не в силах что-либо произнести от увиденного зрелища. Гермиона по-прежнему металась в постели с такой силой, что ее едва удерживали несколько целителей.

Вынырнув из оцепенения, Паркинсон быстро увела Чарли вниз. Ком застрял у нее в горле и мешал что-либо говорить, поэтому она лишь тяжело всхлипывала. Это было страшно и напоминало муки человека от заклятия Круциатус. Одно дело знать, как это бывает, но другое — видеть воочию такие страшные мучения. К тому же, вот уже несколько дней никто из целителей не мог поставить Грейнджер точный диагноз.

Вскоре в гостиную спустился Люциус.

— Я так и знал, что от этой грязнокровки хлопот будет больше, чем пользы, — раздраженно выплюнул он, наполняя стакан дорогим виски.

— Что с ней такое?! Что вы сделали? — вдруг вскинулся на него Чарли. Пэнси опустила руку на плечо мальчика — жест, призванный хоть немного успокоить его. Однако сам Люциус едва ли принял во внимание его слова, погруженный в свои проблемы.

— Чарли, тебе лучше успокоиться, — промолвила Паркинсон. — Иди к себе… Пожалуйста. Я потом приду, и мы поговорим, хорошо?

— Нет, я никуда не уйду!

— Совсем недавно ты сам пережил действие заклятия…

— А что еще я мог ожидать от этого дома?! — крикнул он, и казалось, только теперь сумел достучаться до внимания Малфоя-старшего.

Люциус медленно обернулся и вгляделся в его лицо, словно впервые увидел.

— Не слушай его... — пролепетала Пэнси, но одним лишь взмахом руки он заставил ее замолчать.

Чарли смотрел на него угрюмо, исподлобья. И не просто смотрел, а буравил его колючим взглядом. Люциус же словно проверял сына на прочность, и похоже, результат вполне его устраивал.

Но тут по среди гостиной вдруг материализовался домовик Воркотун и доложил о том, что у ворот особняка стоит человек, утверждающий, что за ним послал молодой хозяин Драко…

Двумя сутками ранее.

Когда все прекратилось, она едва дышала. Испарина покрыла ее лоб, и волосы налипли на лицо. Гермиона медленно потянулась убрать их, но Малфой опередил ее и с несвойственной до этого лаской погладил по щеке. Он выглядел довольно усталым, однако по-прежнему красиво и аккуратно.

— Тебе не обязательно сидеть здесь, возле меня… — слабо улыбнулась она.

Драко ничего не ответил на эту глупость, продолжая поглаживать ее лицо большим пальцем.

— То… что я тогда сказала… про чувства…

— Ты что, действительно не понимаешь, какое влияние имеешь на меня?

— Ты непредсказуемый, — продолжала она улыбаться. — Я поняла это, когда перед четвертым курсом на Кубке по квиддичу ты вдруг предупредил меня об опасности, — короткий смешок вызвал небольшой приступ боли в области грудной клетки.

— По-моему, тогда это было вполне предсказуемо, — приподнял он бровь.

— Не для меня, — Гермиона качнула головой. — Ведь ты всегда желал мне пыток Пожирателей.

— Это ты так думала. Как и сейчас… Я хочу знать твое мнение.

— Я предполагала, что ты хочешь позабавиться…

— И ты согласилась? Выходит, добровольно на это пошла? — он кривовато ухмыльнулся — Драко всегда так делал, если его что-то начинало волновать, и он пытался это скрыть. — Сначала отец, потом я…

Гермиона нахмурила брови и попыталась привстать, но у нее, конечно же, ничего не вышло.

— О чем ты говоришь?

— О вашей так называемой «брачной ночи», — поморщившись, бросил он небрежно.

— Ах, вот в чем дело… И ты все это время думал?.. — Гермиона прикрыла глаза. — Не было никакой брачной ночи, Драко. Люциус и пальцем бы ко мне не прикоснулся.

Заметное облегчение вдруг накатило на него. Малфой и сам до сих пор не осознавал, тяжесть груза, который тащил на себе. И вот теперь он упал.

— Я и не знала, что это так важно для тебя, я думала, тебе все равно…

— А тебе не надоело делать предположения, которые имеют отдаленное отношение к реальности? Приписывать другим причины и намерения, которых на самом деле нет? От одной мысли, что ты была с ним, меня воротило. А Финниган — этот грязный гриффиндорец, — Драко презрительно скривил губы, — я был готов вгрызться ему в лицо, потому что он дотрагивался им до тебя, когда никто… Никто не имеет права делать этого, кроме меня. Ты моя… Нет, не так. Ты со мной.

Гермиона всматривалась в ледяное пламя, сверкающее в его глазах, и губы ее едва заметно тронула горькая улыбка. Это все, на что ее хватило.

— Даже делая такое признание, ты умудряешься оставаться… Малфоем, — прошептала она и опустила ресницы, когда он потянулся поцеловать ее лоб.

— Никогда раньше не любил карие глаза. Другое дело — светлые, они более однозначны… — вымолвил вдруг Драко.

— Ну, спасибо… — улыбка вновь вышла слабой. Даже бледные губы отказывались ей подчиняться.

— За твои я бы утопил в крови целый город.

— Не нужно… город… — силы вновь покидали ее, — Грейнджер и Малфой — какая нелепость… — уже засыпая, вымолвила она, силясь в последний раз приподнять кончики своих губ.

10 января 2000 год

Почти обессилевший Драко сбежал вниз по лестнице. Только что целители больницы Святого Мунго с трудом смогли успокоить Гермиону и трансгрессировали из особняка.

В гостиной его уже дожидались Люциус, Пэнси, Чарли и… тот самый старик, на узловатом пальце которого сидел филин.

— Полагаю, это ваша птица, — проскрипел голос. Сам старик уставился на него странным взглядом.

— Да, — хрипло выдохнул Драко. — Вы помните меня?

— Наглый, юный отпрыск Малфоев… Отчего, конечно, помню.

Малфой устало опустился на диван и схватился за голову. Он почти не спал две ночи и валился с ног от изнеможения, а весь кошмар, произошедший с Гермионой, казалось, до сих пор стоял перед глазами.

Его филин перелетел с пальца старика на плечо.

— Может, ты объяснишь нам, что задумал, и кто этот человек, Драко? — вмешался Люциус, сделав небольшой шаг в сторону дивана. Он чрезвычайно не любил быть в замешательстве, поэтому чувствовал себя сейчас крайне некомфортно.

— Это Берджес, — не поднимая головы, представил Малфой. — Мистер Берджес — он… я… Однажды мы пересекались.

— Дважды, — едко заметил старик.

— Да, верно, дважды, — Драко возвел глаза к потолку, откинулся на спинку дивана и тяжело выдохнул.

Все в гостиной, казалось, замерли — абсолютное внимание было сосредоточено на говорившем.

— Сначала я выкупил у него… — он сглотнул; словно бы ком размером с кулак мешал ему выдавить и слово, — зелье с проклятием. Я так хотел, чтобы она уехала… — Малфой покачал головой, — прости, — вымолвил он вдруг, поглядев на Чарли.

Мальчик стоял рядом с Пэнси, сжав кулаки, а выражение злости, обиды и какой-то еще детской суровости, казалось, навсегда запечатлелись на его лице.

— Проклятие Банши — так я его зову, — встрял старик. — Оно медленно, день за днем, месяц за месяцем, может даже годами высасывать жизнь из человека, покуда тот потеряет способность двигаться, говорить, а затем и дышать.

— Она умрет?! — резкий голос разнесся по гостиной эхом.

— Она умирала с той самой минуты, как зелье коснулось ее уст. Мистер Малфой просто подлил его в еду или воду, и оно заработало.

Люциус удивленно, но с долей интереса поглядел на сына.

— Так ты отравил ее, Драко?

Малфой резко поднялся с дивана. Он был готов рвать на себе волосы от отчаяния.

— Нет! Нет, я не смог! Не захотел! — он с вызовом посмотрел на отца. — В скором времени я вновь разыскал Берджеса и попросил продать мне противоядие.

— Что я и сделал.

— Но она все же умирает, — приподняв бровь, изрек Люциус. В уголках его губ появился намек на улыбку. Такую же холодную, как и его глаза.

Пэнси медленно повернула голову в его сторону.

— Мерзавец… — вдруг тихо вымолвила она, словно поглядев на него другими глазами.

Берджес смерил Малфоя-старшего долгим взглядом.

— Да. Умирает, — наконец ответил он.

— Выходит, ваше противоядие не подействовало?! — Пэнси была натянута как струна. — Или это ты? — она с силой толкнула Драко, а потом снова… и еще раз. — Ты слишком поздно дал ей противоядие? Как ты вообще мог такое сделать с ней? Я… я считала тебя своим другом, Малфой! — ее тяжелый всхлип, вырвавшийся наружу, повлек слезы, граничащие перерасти в истерику. — Ты ведь не смог убить Дамблдора, так почему сейчас осмелился посягнуть на ее жизнь?

Драко не смел перечить ей. Он каждый день горел на собственном костре и отдал бы все на свете, лишь бы вылечить Гермиону.

— Противоядие подействовало, мисс, — возвестил старик, вновь обращая на себя внимание. — Дело в том, что это проклятие имеет неразрывную связь с эмоциями. Оно многократно усиливает такие чувства, как тревога, печаль, горесть, хандра, меланхолия… Девушка может измениться до неузнаваемости, если проклята «Банши». Подобно самой банши. Волосы ее тускнеют, взгляд становится печальным, ей постоянно хочется плакать. Однако радость, приятное волнение или… любовь, — он выделил это слово по-особому, — такие чувства диаметрально противоположны проклятию и замедляют его действие. Так же они помогают быстрее излечиться от него, если девушка принимает противоядие, — вздохнул Берджес. — Яд проникает мгновенно, но сам процесс отравления долог и непредсказуем. Все зависит от окружающей обстановки. Вероятно, этот дом — его атмосфера — способствовали лишь ускорению этого процесса.

— Я не понимаю… Почему же тогда противоядие не подействовало на Гермиону?

— Я успел и принес ей зелье с противоядием до истечения двух новолуний, как и говорил Берджес, — выдавил Драко. — Перед свадьбой я настоял, чтобы она принимала его по капле в день. Так и было, пока я не разбил пузырек с остатками, — севшим голосом продолжил он и прикрыл глаза. — Это вышло непреднамеренно. Я злился и опрокинул стол со всеми лечебными зельями, которые она принимала. Вскоре колдомедики все восстановили, но они не знали о существовании этого.

Звонкая пощечина словно эхом разнеслась по гостиной особняка. Пэнси крепко сжала зубы. Она ударила бы его еще раз, если бы он только посмел поднять свои глаза.

— Ваша вспышка ярости стоила жизни молодой девушки, — нахмурил свои густые брови Берджес.

— В этом есть и ваша вина! Зачем нужно было создавать такие проклятия?

По губам старика зазмеилась кривоватая ухмылка.

— Мне ведь нужно как-то зарабатывать на жизнь. А такие, как он, — Берджес указал на Малфоя, но не на Драко, а на Люциуса, — я уверен, готовы выложить немалые деньги, лишь бы убрать человека и выполнить все в лучшем виде, чисто.

Драко вдруг посмотрел на него — так безумно и отчаянно.

— Должен быть способ, — замотал он головой. — Помоги мне! Я заплачу вдвое больше, только спаси ее.

— Мистер Малфой… — хрипло перебил он его. И бросил на него тяжелый и безнадежный взгляд. Не было никаких сомнений, что он не знает, как спасти ее.

Драко в больном, обреченном исступлении опустился на колени, прямо посреди гостиной и остекленевшими глазами уставился в пол. Люциус что-то заговорил, Пэнси отвечала с холодной сдержанностью в голосе, что-то крикнул Чарли… — неважно. Все неважно. Вокруг становилось все пустым и бессмысленным, и только одна мысль, одна идея забилась в его голове. Немыслимым усилием воли он заставил себя поднять голову и встать на ноги. Нет, он не отдаст ее смерти.

Паркинсон следила за ним настороженным взглядом.

— Что ты задумал? — взволнованно прошептала она.

Ничего не ответив, Драко бросился к лестнице. Пэнси рванулась за ним, а вслед за ней и Чарли. Добежав до комнаты Гермионы, Малфой осторожно отпер дверь, но… в кровати никого не было. Комната оказалась пуста.

Темно, холодно, одиноко, больно… Четвертый час ночи, а Малфой никак не мог покинуть ее пустую комнату. Она забрала с собой безмятежность, покой и сон. Забрала все его силы и надежду на то, что в его гребаной жизни мог бы быть хоть какой-то смысл. Дверь тихо скрипнула, но он даже не шелохнулся. Кажется, в этом чертовом доме сегодня никто не спал.

— Драко.

Малфой прикрыл глаза. Если бы это была она… Но он услышал лишь голос Пэнси, которая тем временем осторожно приблизилась к нему.

Интересно, она теперь тоже ненавидит его так же сильно, как и он ее?

— Мистер Берджес попросил найти тебя, — стараясь говорить как можно более сухо, вымолвила она. — Это срочно.

Какая ему теперь разница? Драко все также, сгорбившись, сидел возле окна, словно оглохший и потерявший ко всему интерес старик.

Пэнси нервно переступила с ноги на ногу.

— Здесь очень холодно, ты можешь простудиться.

Его устремленный в одну точку взгляд был способен заставить поверить, что он уже мертв. Но он вдруг разлепил сухие губы и тихо, с презрением прохрипел:

— Что, не терпится поскорей занять место моей мамочки?.. Лучше дождись отца и согрей его в большой, просторной постели.

Миг, и одна из ножек стула, на котором сидел Малфой, исчезла. Пэнси довольно проследила за тем, как он вместе со стулом оказался на полу, а потом, разъяренный, быстро вскочил на ноги и наставил на нее свою волшебную палочку.

— Ну и что ты сделаешь? Покалечишь меня за то, что я влюбилась в Люциуса?

— Дура, — выдавил он после некоторого молчания, на что Пэнси лишь покачала головой.

— Можешь больше не беспокоиться по этому поводу. Лучше скорее иди вниз, мистер Берджес хочет поговорить с тобой, — невозмутимость ее голоса была, скорее, напускной, но она отлично с этим справлялась.

— Этому старику давно следовало бы свалить отсюда. Он бесполезен, если не может приготовить противоядие.

— Однажды он приготовил противоядие, пока ты его не разбил, нарушив курс, — теперь она злилась. — А не уходит он, потому что боится… ее.

Несколько секунд Драко угрюмо и непонимающе вглядывался в ее лицо, а потом просто обошел ее, проследовав вниз, в гостиную. Он был сосредоточен и собран, а его взгляд внимательно следил за любым движением старика.

— Почему ты сказал, что боишься ее? Ты знаешь, где она?

Берджес спокойно взглянул на него, отрываясь от рассматривания пляшущих языков пламени в камине.

— Так, значит, чистокровный отпрыск увлекся маглокровкой? — скрипнул он с толикой язвительности. — Отпрыск Упивающегося, — его змееподобные, тонкие, морщинистые губы растянулись в ухмылке. — Какая ирония по отношению к отцу, который потерял жену, выслуживаясь у Темного Лорда.

— Заткнись! Ты не знаешь, из-за чего она умерла.

Берджес рассмеялся. Он был далеко не единственным, кто, основываясь на такой полуправде, всей душой ненавидел оставшихся Малфоев. Хотя бы за то, что им вновь удавалось выкарабкиваться сухими из воды.

Драко едва сдерживал себя в руках, когда речь заходила о его матери. Ему хотелось врезать по его наглой ухмыляющейся физиономии, но в этот миг вся гостиная наполнилась ужасным гулом — затряслись стекла в окнах, мелкие фарфоровые изделия на каминной полке, люстра… И самым жутким был холод, который принес с собой этот словно бы потусторонний вой.

Вниз по лестнице тут же сбежала перепуганная Пэнси.

— Что это было?

— Это то, о чем я хотел предупредить вас. Это она, — поворачиваясь к окнам, ответил Берджес. — И она злится.

Малфой застыл на месте. Она… Она здесь… Его сердце в миг перестали сжимать стальные обручи тоски, а грудь наполнилась воздухом.

— Она уже обернулась?.. — потрясенно спросила Паркинсон. — Она банши?

Теперь старик стал мрачнее и серьезнее.

— Сомневаюсь, что она успокоится, пока не заберет чью-то жизнь. Поэтому до утра лучше оставаться в доме.

— О чем ты говоришь?! Она не может никого убить, — зло возразил Малфой, однако все внутри него похолодело от страха. Он купил у этого старика слишком опасное проклятие, и слишком много в нем теперь от нее самой — Гермионы — скорбящей и одинокой. Что же он наделал?..

— Зато банши может.

— Банши, — опасливо выдохнула Пэнси. — Но ведь они — потусторонние создания.

— Верно, — кивнул Берджес. — Ни души, ни жизни… прежней, — он искоса поглядел на нее. — Вряд ли ее сердце еще бьется.

Нет. Нет, нет, нет. Пожалуйста, нет! Она не может умереть. Вот так — от него. Драко тревожно поглядел в окно. Должен быть выход. Должен, черт побери!

— Не подходите к окнам! — вдруг одернул его старик.

— Почему? — рявкнул он, все же остановившись.

— Потому что она знает, что это сделали вы, мистер Малфой, — это было сказано с каким-то даже злорадством и издевкой. Так, словно для него наконец восторжествовала справедливость. — Так уж устроено мое проклятие, сэр. Она будет помнить лишь боль, причиненную ей в этом доме.

— Значит, это твоя месть? Так ты планировал расквитаться с подобными мне покупателями? Сначала мы проклинаем своих жертв, а потом они убивают нас?

— Мерлин, я даже не знаю, что из этого хуже, — яростно выпалила Пэнси. — Я… просто поверить не могу, что ты добровольно связался с этим человеком, Драко! Что ты так жестоко хотел наказать Гермиону!

Малфой молчал. Все внутри него было сплошной болью и хаосом. Да, он виноват, он во всем виноват, он один. Именно он принял решение, переступил черту дозволенного… Он ошибся. И большую часть времени, которую Гермиона проводила в особняке, он стремился лишь завоевать ее внимание любым способом, позабыв об этой роковой ошибке, отодвинув ее на второй план.

— Что будет, если она увидит меня? — стальным голосом спросил он.

— Она заплачет, — ответил Берджес. — Но лишь только ее слезинка коснется земли, она непременно заберет с собой. Утащит в мир иной.

— Вы больны, — качая головой, лепетала Пэнси. — Вас нужно было бросить в Азкабан за изготовление и распространение подобных ядов!

В комнате раздался его скрипучий смех, а затем она вновь наполнилась страшным воем банши, выжидающей снаружи своего часа.

Этот кошмар продолжался почти до самого утра, но с первыми лучами солнца она медленно скрылась в чаще леса. За окном бесновался ветер, но это не помешало Берджесу наконец покинуть особняк.

Ближе к одиннадцати в гостиную к Пэнси и Драко спустился Чарли, нарушив тем самым царившее доселе молчание. Вероятно, он был голоден, но Малфоя это не заботило. В конце концов, они имели домовиков, способных приготовить для мальчишки все, что он пожелает.

— Кто из вас применил ко мне сонные чары? — он выглядел сердитым и озлобленным. — И что с Гермионой? Вы искали ее?

Драко даже не обернулся, в отличие от Пэнси, которая отреагировала тут же, как он появился.

— Это была я, милый, — спокойно ответила она. — Тебе сейчас следует позавтракать. Полагаю, всем сейчас следует позавтракать.

— Я никуда не пойду, пока вы не скажете, что с Гермионой, — упрямо и язвительно отозвался Чарли. Но каким бы раздраженным или злым он сейчас ни казался, Пэнси видела, как подрагивал его подбородок, а на глаза вот-вот были готовы навернуться непрошеные слезы. Ведь никто, кроме Гермионы, по-настоящему не любил Чарли в этом доме. Она знала, что Люциусу нравился этот мальчишка. Он то и дело сравнивал его с Драко в этом возрасте и был доволен, однако еще не успел проникнуться к нему отцовской любовью. Слишком мало времени прошло для этого; слишком долгая разлука была перед этим. Кому, как не Пэнси, было знать, насколько сложно ему впускать кого-либо в свою душу. Потому что ее — она чувствовала — он так и не впустил.

— Чарли… — начала была она, но ее вдруг перебил Драко:

— Она исчезла в лесу, и мы не знаем, как вернуть ее, — с отсутствующим видом проговорил он.

— Драко!

— Он имеет право знать правду. — На этих словах Малфой поднялся с кресла и поглядел на брата. — Можешь отомстить или убить меня, когда вырастешь. Я не против.

В камине затрещал огонь, вспыхнуло зеленое пламя, и в гостиную ступил Люциус. Он выглядел мрачным, однако все таким же безупречным. Черта, присущая всем Малфоям.

— Где она? — сразу же спросил он, оглядев всех присутствующих. Молчание послужило для него достаточным ответом. Он медленно кивнул и поставил свою трость у камина. — Я был в Министерстве. Всю ночь пришлось разбираться с делами. А где Берджес?

— Сгинул восвояси, — бросил Драко.

— Он все равно ничем не мог нам помочь, — вымолвила Паркинсон, обняв себя руками.

Некоторое время спустя, Чарли все же удалось уговорить поесть. Целый день прошел в пустых, ничтожных попытках придумать способ, как вернуть Гермиону, как освободить ее от проклятия…

Наверняка, думал Драко, Спаситель всего мира и его верный рыжий пес вытащили бы ее. Да… Поттер и Уизли. У них всегда все получалось. Но, конечно, без Грейнджер не вышло бы и половины. Золотое трио. Эти ублюдки оставили ее одну на этом свете, а теперь пытаются отнять, утащить к себе. Нет! Он не отдаст ее.

— Эй! — мысли прервал чей-то звонкий голос.

Малфой с досадой оглянулся на Чарли. Он уже мигрировал в библиотеку, чтобы сходить с ума в одиночестве, ждать появления банши, как-то действовать, но они и здесь решили донимать его.

— Оставь меня. — Он видел, что и Чарли это доставляло мало удовольствия, но в его глазах он вдруг прочел некую решимость — нет, не ввязываться в глупый спор или нечто подобное. Наоборот, он как будто хотел чем-то поделиться.

Мальчик подошел ближе.

— Когда я жил у Барнзов, впервые, кто рассказал мне о магии, была Гермиона. Конечно, к тому времени я и сам понимал, что могу творить некоторые необыкновенные вещи, какие не умел никто вокруг, — он сделал паузу и посмотрел на Малфоя, ожидая, что тот посмеется или прогонит его прочь, и готовясь выпалить что-то такое же резкое в ответ, но Драко сосредоточенно слушал. — Она рассказывала мне не только о левитации или трансфигурации… Гермиона всегда твердила, что самая могущественная магия в сердце, что, если даже ты магл, но сильно во что-то веришь, оно сбывается; если с кем-то искренне дружишь, то вместе вы совершаете настоящие подвиги; и если кого-то любишь, то способен наделить его самой мощной защитой, спасти жизнь. Древняя магия. И у меня была возможность убедиться во всем, когда я глядел на нее, Гарри Поттера и Рона Уизли.

— Поттер и Уизли мертвы, — мрачно выдавил Малфой.

— Родители Гарри Поттера тоже. Они пожертвовали собой, ради него. И теперь он сам и остальные друзья Гермионы сделали то же ради нее. Ради всех. Даже ради таких, как вы с отцом.

Чарли говорил о таких важных и сложных вещах и, возможно, именно в этот момент явился для него катализатором. Все внутри него горело, словно кто-то наслал проклятие Адского пламени на его, Драко, душу, однако он не мог сказать, что не получал от этой боли некое мазохистское удовольствие. Он заслужил ее, потому что это хуже, чем смерть. Чарли же удалось вселить в него глупую надежду, что, может быть, только может быть, он способен на те же самые подвиги, что и Поттер? Что у него получится. Готовность, отвага и непоколебимая решительность. Ему далеко до ее друзей, но, если он хотя бы попытается.

Гермионе был нужен лишь он, и каким-то интуитивным образом Малфой чувствовал, что быстро она его не убьет. Значит, у него будет немного времени, чтобы попытаться освободить ее.

— Спасибо, Чарли, — вставая с кресла, вдруг поблагодарил он, на что мальчик поднял на него удивленный взгляд.

— Что ты собираешься сделать?

— Исправить то, что натворил.

Чарли поджал губы. Если Малфой на что-то решился после его слов, могло ли это значить, что он любил Гермиону? Никогда в своей жизни он еще не испытывал подобных смешанных чувств, но что, если его брат и впрямь был способен спасти ее?

— Постой! — он снял с шеи какой-то талисман в форме лотоса и протянул его Драко. — Существует поверье, что лотос и агат защищают от злых сил.

На самом деле Малфой не слишком-то верил во все эти амулеты и прочую атрибутику, которой была увешана профессор Трелони в Хогвартсе, но все же принял предлагаемую защиту. Хотя бы потому, что Чарли впервые проявил подобную волю, и отказывать в этом ему не хотелось. Он вновь поблагодарил его и вышел из библиотеки.

За окном уже сгустились сумерки, и это означало, что банши вскоре вернется к этому дому, роняя вокруг него слезы и неся ему смерть. Драко остановился лишь у парадной двери, медленно выдохнул и, наконец, отпер ее.

* * *

11 января 2000 год

Он медленно ступал по заснеженному гравию, вдыхая полными легкими прохладный воздух. Сильный ветер трепал волосы, но Малфой будто и не чувствовал холода. Все его мысли были заняты Гермионой. Что, если у него ничего не выйдет? Если по его вине она так и останется проклятой? Вечно будет скитаться между миром живых и мертвых. Как призрак, только хуже — не помня себя. Ведь у него даже не было никакого плана. Он не знает, как будет действовать.

— Драко! — неожиданно услышал он голос отца. Обернувшись, Малфой увидел, как тот быстрыми шагами приближался к нему. — Немедленно вернись в дом. Эта девчонка прикончит тебя, Драко!

— Нет, — выдохнул он.

— Драко, — Люциус наконец поравнялся с ним. — Что ты собираешься сделать? В одиночку?.. Прошу, — его ладонь легла на плечо сына, — давай вернемся.

— Нет! — резко остановившись, вновь обрезал он.

Неужели сейчас Драко видит в глазах отца волнение и беспокойство за него?

— Я больше не могу сидеть сложа руки, я должен хотя бы попытаться, — покачал он головой, но тут вдруг… Ледяной страх сковал все его тело. Он ничего не мог сделать, наблюдая, как ее руки — бледные, почти серые — появились откуда-то из-за спины Люциуса, длинные худые пальцы обвили его шею и лицо, также оторопевшего и онемевшего от ужаса. Ее мертвое лицо появилось вслед за руками, а затем раздался самый пронзительный и душераздирающий крик. Словно она кричала о Чарли, о Драко, о том, как Люциус был с ними несправедлив, каким жестоким он всегда был. Был…

Когда все закончилось, Драко, опустившийся на колени и закрывающий руками уши, распахнул глаза. На земле он увидел бездыханное тело своего отца. Его глаза были открыты, и в них навсегда запечатлелись страх и невыносимая смертельная боль. Эти же чувства сжали грудь и сердце Драко так, что он едва мог дышать.

Отец…

Много раз он представлял себе его гибель, но на самом деле никогда всерьез. Ведь он оставался его единственным родителем. Тяжелый ком застрял в горле, а слезы обожгли веки.

«Никогда не плачь, это унизительно», — надменно говорил ему Люциус. Малфой сжал его ладонь мелко-мелко задрожавшими пальцами, но это длилось недолго, поскольку она все еще была здесь.

Банши наклонилась к Драко, обвила его лицо руками, заставив приподнять голову, и подарила такой сострадающий взгляд, словно бы перед ним стояла его живая, освободившаяся Гермиона. Ее глаза были наполнены слезами, однако спустя миг этот взгляд резко изменился. Неожиданно Малфой почувствовал рывок в области живота, и они оказались где-то в лесу. Вокруг тянулась полоса заснеженных елей, за которыми не был виден особняк, так как, скорее всего, они оказались за много миль от дома.

Малфой наконец мог хорошо рассмотреть Гермиону. Она была все в той же длинной ночной сорочке, надетой на обнаженное тело, и казалось, совсем не чувствовала холода. Босые ноги едва касались земли, когда она неслышно ступала по ней. Но самые сильные изменения потерпели ее волосы. Они будто стали светлее или же потускнели в некоторых местах. Некоторые пряди поседели, и распрямились прежде упругие локоны. Лицо теперь не выражало то же сочувствие, сейчас Малфой видел в нем боль и злобу, страдание и усталость, печаль и горечь одновременно. Было и еще что-то… обида?

— Гермиона, — хрипло вымолвил он, осторожно поднимаясь на ноги. Она продолжала смотреть на него. — Это я — Драко…

Банши медленно отошла от него, а Малфой просто продолжал, в надежде достучаться до ее воспоминаний:

— … Драко Малфой. Ты приехала ко мне вместе с Чарли, а еще… несколько дней назад ты сказал, что любишь ме…

— Я знаю, кто ты такой! — воскликнула она и вдруг неожиданно с небывалой ранее силой толкнула его к дереву. — Я знаю, что ты проклял меня, и помню всю боль, которую причинил, — голос ее дрожал то ли от гнева, то ли от слез. Она вновь подошла к нему, дотронулась одной рукой до лица, а другой до груди, где колотилось его сердце. — Боишься, — губы ее дрогнули в улыбке. — Как быстро бьется…

Когда-то она также упоенно вслушивалась в этот стук. Когда-то она молилась, чтобы его сердце не останавливалось.

— А мое перестало, — прошипела Гермиона, прикладывая его руку к своей груди.

Охваченный оцепенением, он судорожно сглотнул.

— Я хочу все исправить.

— А я хочу, чтобы оно перестало биться, — она сжала его грудь так, словно бы стискивала сейчас настоящее, живое сердце Малфоя. Затем ее рука поползла к его шее, но вдруг Гермиона вскрикнула и прижала ладонь к себе. Ее взгляд зацепился за талисман Чарли, оказавшийся теперь у Малфоя.

Как странно… Она сама утверждала, что он способен защитить от злых сил. Выходит, что от нее самой? И поэтому ее крик убил только Люциуса, а Драко оставил невредимым?..

Убил Люциуса…

Убил…

Отчаянный всхлип и вскрик вырвались из ее груди, и она отвернулась от Драко, оказавшись в страшном смятении.

Драко тем временем пораженно сжал в кулаке талисман из черного агата, но затем все же осмелился дотронуться до Гермионы.

— Тебе больно?

Она подняла на него ошеломленный взгляд, и в эту самую минуту — Малфой мог поклясться — ее зрачки стали немного шире. Он мягко дотронулся до ее руки, такой ледяной, словно от окутанного проклятием сердца. Миг, и неведомая сила отбросила его в сторону, а все вокруг наполнилось мучительным, душераздирающим воем.

Драко не знал, сколько прошло времени, прежде чем он пришел в сознание. Минута, две… а может, целый час. Он не видел вокруг ничего, кроме странного, повисшего над головой золотистого шарообразного свечения, словно бы сотворенного магией самого леса. Поднявшись на ноги, Малфой заметил, что шар пришел в движение, направился прямо к нему и вошел в грудь, прямо в сердце, разлив невероятное тепло и уверенность по всему телу. Он так и не понял, откуда взялась эта магия, но вдруг ясно ощутил, что должен делать дальше. Мышцы его напряглись, и спустя мгновение на этом месте стоял уже крупный белый волк. Что было сил, он помчался вперед, по пути сбивая и ломая мешающиеся сухие ветки, а сидевший неподалеку от этого места золотисто-красный феникс вдруг вспыхнул ослепительным в густоте ночи огнем. Однако этот пепел больше не возродил его к жизни. Сносимый ветром, он разметался по лесу и смешался со снегом на деревьях.

Драко бежал и бежал, разрывая кислородом легкие, он боялся лишь, что не успеет передать этот свет ей.

Гермиона невесомо словно бы плыла меж деревьев, цепляя и разрывая тонкую ткань сорочки об острые ветки. Она вдруг замерла, услышав его приближение, и резко обернулась. Малфой уже почти догнал ее, почти заключил в свои объятия, когда очередная мощная волна отбросила его назад.

— Я не уйду без тебя! — крикнул он, снова став человеком. Ее напор не прекращался, но Драко внезапно понял, что он пройдет, что окажется рядом и спасет ее. Он искупит свою вину, во что бы то ему ни стало.

Жуткий, холодный и пронизывающий ветер преградой стоял между ними, но он шел к ней.

— Ты же хотела остановить мое сердце! — вновь крикнул Малфой что было мочи. — Так почему же не сделала этого?

— Убирайся!!!

Еще несколько шагов… Ну же, — твердил он себе, не позволяя сдаваться. Еще немного…

Очень знакомое чувство охватило Гермиону — усталость. Она больше не могла оказывать сопротивление и в какой-то момент безвольно повисла на руках Малфоя.

— Я ненавижу тебя… Ты проклял меня… Ты убил меня…

Драко с ней на руках осторожно опустился на колени.

— Да, я проклял тебя, — шептал он, убирая волосы с ее бледного лица. — Да, я убил тебя… Пожалуйста, дай мне все исправить, Гермиона.

— Я не верю тебе… Ты опять это делаешь — забираешь все мои силы…

— Прошу тебя, — Драко склонился к ее бледному, словно прозрачному, лицу. — Доверься мне. — Его теплое дыхание обожгло ее ледяные губы. — Я люблю тебя… Я так люблю тебя. Просто впусти этот свет.

Слыша его голос, чувствуя его, Гермиона на какое-то мгновение ощутила, как внутри постепенно, очень медленно, но уверенно ломались ныне воздвигнутые барьеры, блокировавшие что-то важное, вот только она никак не могла вспомнить что именно. Когда его губы наконец коснулись ее, она точно растворилась. Внутри, в ее бедной плененной душе, разыгралась настоящая борьба из чувств и воспоминаний.

Внезапно Драко ощутил, что Гермиона начала биться в конвульсиях. С этого момента началось самое страшное. Она издала глухой стон, который постепенно превратился в жуткий вой, и заметалась у него в руках, закатывая глаза и судорожно хватая ртом воздух. Из ее груди начало вырываться что-то вязкое, темное и зловещее. Глаза ее стали совершенно дикими, и Малфой сильнее прижал ее к себе. Он понимал, что никогда не забудет ее криков. В этом крике уже не было ничего человеческого, а проклятие, покидавшее ее тело, уносило с собой и ее сознание. Гермиона умирала, а он был бессилен спасти ее. Наконец крик прервался, и она обмякла в его руках, словно просочившись сквозь них, кожа стала голубовато-серой, а дыхание слабым и прерывистым… но оно было. Такое же слабое и тихое, как и стук сердца.

* * *

15 января 2000 год

Пэнси Паркинсон стояла совсем одна возле камина особняка Малфоев. Ее пальцы медленно поглаживали черную трость с рукояткой в виде головы кобры. Она все еще стояла там, где он ее и оставил, в последний раз вернувшись из Министерства. Сегодня он снова там. Похороны строго оговаривались еще при жизни, и, конечно, Люциус Малфой пожелал роскоши. Однако он не предполагал, что это случится так скоро.

Драко и Чарли находились сейчас в больнице Святого Мунго — дежурили возле палаты Гермионы. В Министерство, на прощальную церемонию, они прибудут точно к сроку — через пару часов, и лишь Пэнси решила явиться туда раньше всех остальных, чтобы в последний раз побыть с ним наедине. До этого она долгое время просто сидела в его спальне со странным чувством. Словно именно там она ярче ощущала его присутствие. Как будто его душа вселилась в смятую простынь на этой самой кровати, белоснежные рубашки, аккуратно сложенные в шкафу, и в эту самую трость, которую она так и не осмелилась сдвинуть с места.

Войдя в георгианский зал Министерства, Пэнси охватило чувство, будто она ходила сюда всю свою жизнь. Люциус всегда лежал здесь, и она всегда являлась, чтобы встретиться с ним. Место для свидания… Но он был мертв. В ее стремлении не разлучаться с ним было что-то болезненное, но оно, как ни странно, спасало от безумия. Живой Люциус будет еще долго являться ей в самые неожиданные моменты, словно видение, которое она же сама и выдумает. Живой Люциус навсегда останется с ней, но мысли о нем отныне будут неразрывно связаны с воспоминаниями о человеке, лежащем в гробу на виду у людей, расписывающихся в книге соболезнований.

Пэнси осторожно подошла к роскошному гробу, но ее шаги все равно гулко разносились эхом по всему залу. Сняла букет роз, заказанный ею же, и отступила назад, едва переводя дух. Теперь или никогда. Потом будет поздно. Потом он будет принадлежать сыновьям, другим людям, пришедшим на прощальную церемонию лишь для вида и, наконец, земле. Но сегодня, сейчас, он еще принадлежит ей. Он еще Люциус, а не «Люциус Абраксас Малфой. 20 октября 1955 — 11 января 2000». Пэнси глубоко вздохнула и, наконец решившись, откинула крышку гроба.

Да, это был он… Он… Казалось, Люциус выглядел также, но, она видела, что-то было не так. Пэнси дотронулась до его руки, но та уже закоченела, как у восковой куклы, затем она вгляделась в его очень бледное лицо и поняла, что не хватало его взгляда — живого взгляда, — его надменной ухмылки…

Она наклонилась и поцеловала прядь волос на лбу, а потом принялась следить. Сейчас он пошевелится, сейчас вздохнет… Это был тот же Люциус, лежавший с ней в одной постели. Спящий идеал, которым она так часто любовалась по утрам, когда начинала рассеиваться ночная мгла. А теперь он лежит здесь с такими странно и непривычно сложенными на груди руками.

Резкий вдох… Еще один… И еще… Она никак не могла выдохнуть и вдруг неожиданно замерла. Его лицо расплылось от накативших тяжелых слез, каплями падающих на его руки и рубашку. Пэнси упала на колени и согнулась пополам, словно от непомерно тяжелого груза на ее плечах. Она оплакивала его, себя, оплакивала свою безответную любовь, ведь если бы она по-настоящему была ему близка, он бы не оставил ее здесь одну. Люциус всегда принадлежал Нарциссе, и она всегда об этом знала. Теперь же он наконец сможет воссоединиться с ней.

Пэнси никогда не думала, что можно любить кого-то так сильно, чтобы набраться смелости и отпустить его. Он наконец-то свободен и с той, кого всегда любил.

* * *

27 марта 2000 год

По всему Министерству и некоторых окрестностях магической Британии еще долго витали различные слухи о гибели Люциуса Малфоя, однако по официальной версии, напечатанной в «Пророке», это была банальная остановка сердца. Оставшиеся обитатели Малфой-мэнора утверждали, что его смерть подкосило хрупкое здоровье молодой миссис Малфой, потому-то она и провела некоторое время в больнице.

Чарли был вынужден отправиться в Хогвартс, чтобы продолжить учебу, а Гермиона через какое-то время вновь переехала в Лондон, решив для себя, что никогда в жизни больше не переступит порог Малфой-мэнора. Драко выполнил условия договора, переписав на нее Чичели-холл, однако она, отныне не связанная узами брака, просто вернулась к маглам. Здесь, в Лондоне, ей было спокойно. Только здесь она время от времени забывалась от кошмаров, к которым вновь вернулось ее сознание. Теперь в них появился Люциус Малфой, и ей никогда не изменить того, что она убила живого человека.

В одну из таких ночей она вдруг вздрогнула из-за шума и выбежала из комнаты в крошечную, по меркам Малфой-мэнора, гостиную квартирки, которую она снимала. Больше всего такому выбору был доволен Чарли. Теперь им можно было не прятаться. У них получилось добиться свободы, но слишком дорогой ценой.

— Что ты здесь делаешь? — хриплым ото сна голосом вымолвила Гермиона, во все глаза глядя на Малфоя, только что вышедшего из камина. Он был облачен в длинное черное пальто, как и в тот день, когда она оставила его одного в огромном и таком ненавистном особняке. Она попросила дать ей время, потому что быть с ним после всего, что она сделала, — было слишком больно.

Драко обвел взглядом место, в котором оказался, и лишь затем осмелился посмотреть ей в глаза.

— Думаю, у тебя было достаточно времени, — выдавил он, прекрасно сознавая, что это не так.

Гермиона едва дышала. Она так скучала по нему все это время, но как она могла смотреть в его глаза, после того, как убила его отца? Как он может вот так просто разговаривать с ней? Да, он проклял ее, но она и жива-то теперь благодаря ему. Она облизнула губы и робко приблизилась, коснувшись пальцами его пальто, просто чтобы убедиться, что это происходит на самом деле, что он не видение, вызванное ее воспаленным сознанием.

Драко не мог больше сдерживаться. Он порывисто обнял ее.

— Я не могу без тебя.

Два долгих месяца он провел в полном одиночестве, отвлекая себя лишь делами в Министерстве. Возвращаться в привычную колею явилось для него сложной задачей, ведь теперь он один отвечал за свою семью и дом. Но еще сложнее было коротать все эти дни без нее.

Он зарылся в ее волосы — прежние кудрявые каштановые волосы — и не мог поверить, что все самое страшное наконец позади.

Бедные дети потерянного поколения, перенесшие слишком много боли и потерь. Теперь они обретут покой друг в друге.

Глава опубликована: 17.06.2015

Эпилог

25 декабря 2005 год

— О нет, вы все-таки сделали это? — сокрушенно выпалил Чарли. — Какие родители в здравом уме назовут малыша Скорпиусом? — скривился он, склонившись над колыбелькой в детской небольшого, но уютного дома, расположенного неподалеку от Гайд-парка.

— Перестань, Чарли, я уже привыкла к имени, — пожала плечами Гермиона. — Оно довольно необычное. К тому же в честь созвездия.

— Отвратительное имя, — покачал он головой, наконец вставая в полный рост. Теперь Чарли был на полголовы выше Гермионы.

— Только не говори ничего при Драко, — улыбнулась она. — Вечером он вернется из Министерства, а пока мы…

— Гермиона, — перебил он ее. — Прости, но у меня были кое-какие планы до ужина, — Чарли виновато поглядел на нее.

— Планы? Но ты ведь только-только приехал. Может, хотя бы перекусишь?

— Нет, я тороплюсь. Обещаю, вернусь к ужину, — он быстро поцеловал Гермиону в щеку и заторопился в прихожую, к парадной двери, бросив на прощание «До ужина, малыш!»

Рождественская суета на улицах города из года в год, казалось, только приобретала свои масштабы. Чарли быстрым шагом спешил вдоль улиц к той, которая уж наверняка не ждала его появления. Наконец он добрался до нужного ему дома. Несколько лестничных пролетов, и вот он стоит напротив ее квартиры. Сначала он позвонил, но затем, когда никто не открыл, несколько раз постучал, и только после этого хозяйка отперла дверь.

— Ты не хотела меня впускать? — усмехнулся он вместо приветствия.

— Чарли! — воскликнула Пэнси, кутаясь в теплый махровый халат. — Когда ты приехал?

— Только что. Впустишь? — приподнял он бровь.

— Конечно, входи, — она отступила на шаг назад, пропуская его. — Как дела в школе?

— О Хогвартсе поговорим?

Пэнси слабо улыбнулась и откинула назад влажные волосы. По всей видимости, она только что принимала ванну.

Чарли взмахнул волшебной палочкой, и ее волосы тут же высохли.

— Разве тебе можно колдовать вне школы?

— Мне уже семнадцать, — возвел он глаза к потолку. — Одиннадцатого марта, помнишь? Ты прислала мне корзину со сладостями, однако я терпеть их не могу.

— Мерлин, я послала тебе корзину со сладостями? Прости, милый, я никак не привыкну, что тебе уже не двенадцать, — покачала головой Паркинсон, не заметив, как померкла его легкая ухмылка.

— С Рождеством, Пэнс, — сухо проговорил он.

— С Рождеством, — улыбнулась она. — У меня для тебя подарок.

— Медвежонок? — кончики его губ вновь тронула усмешка, и что-то в этом было настолько болезненно-знакомое, отчего Пэнси стало немного не по себе. Она двинулась было в сторону гостиной, за подарком, но Чарли остановил ее, взявшись одной рукой за ее запястье, а другой скользнул по талии. Совершенно непреднамеренно. Однако сделав это, он не поспешил одернуть руку назад.

— Постой. Подожди до ужина, — выдавил он.

— Ужина?

— В их новом доме, — кивнул он, — Гермиона будет не против. Я бы сказал, она будет рада видеть тебя.

В этом Паркинсон почти не сомневалась. Она и сама временами скучала по ней и, конечно, ни в чем не винила. Все дело было в нем — Драко. Они столько времени не виделись. С самих похорон…

— Прошу, — Чарли посерьезнел и с надеждой вгляделся в ее глаза.

Пэнси опустила голову, как будто его слова давили на нее сверху.

— Я не уверена, что это хорошая идея.

— Ради меня. — Его лицо вдруг стало ближе, и когда он почти коснулся ее губ, она отстранилась.

— Что ты делаешь? — казалось, впервые в жизни она не ожидала чего-то подобного. По обыкновению, Пэнси всегда могла распознать чье-либо влечение к себе, но Чарли… Она никогда не замечала н