Стратегическая функция электромагнитной записи

в клинической психологии и психотерапии (1944)

Поскольку электромагнитная запись терапевтических сеансов является теперь общепризнанной и используется во всех психотерапевтических направлениях, пожалуй, будет уместно рассказать, как я пришел к этой идее. Каждая новая идея имеет свой собственный генезис, которая обычно связана с личностью мыслителя, ни одна идея не возникает из ничего, хотя несведущему, которому не известны муки первооткрывателя, и может так показаться.

Между 1921 и 1925 годами я занимался одновременно двумя вещами, с одной стороны, исследованием электромагнитных полей и изобретением записывающего прибора, и, с другой стороны, исследованием спонтанности и креативности, а также создания инструментов для «изучения спонтанности» (см. «Театр импровизации», 1924). Хотя эти две идеи кажутся несовместимыми, именно благодаря их комбинации возникла идея электромагнитной записи терапевтических сеансов.

В сотрудничестве с Франком Лорнитцем мы начали с того, на чем остановился датский инженер Паульсен. Мы предложили следующие усовершенствования: а) заменить проволочную ленту Паульсена стальным диском; б) использовать обе стороны диска, одну для акустических, другую для оптических записей; в) использовать устройство не только как «электромагнитный граммофон», но и, присоединив его к радио и телевизору, иметь возможность создать «теле- и радиоконсерв». По этой причине это изобретение получило название «радиофильм». Сообщение об изобретении было передано по телеграфу агентством Ассошейтед Пресс из Вены, а газета «Нью-Йорк Таймс» первой сообщила об этом американским читателям («Нью-Йорк Таймс», пятница, 3 июля 1925):

Один американский концерн содействовал изобретению и в октябре 1925 года доставил нас вместе с моделью в Соединенные Штаты. То есть я приехал в США не в связи с социометрией или психодрамой, а в связи с изобретением электромагнитного записывающего прибора. Идея записи терапевтических сеансов — как возможности, крайне важной для уточнения и объективизации терапевтического исследования и необычайно полезной для психических больных, — сразу пришла мне в голову. Вначале я самым решительным образом отказался от этой идеи по следующим причинам: это противоречило клятве Гиппократа не предавать огласке истории болезни пациентов и, в частности, сведения конфиденциального характера. Электромагнитная запись терапевтических процессов и их последующее воспроизведение казались неэтичными и полностью пренебрегали духом клятвы Гиппократа. Кроме того, повсеместно господствовало и по-прежнему господствует представление, что лечению пациентов, которые обращаются к психотерапевтам за советом, наносится значительный вред, если они знают, что все, о чем они говорят, записывается. Считалось, что это препятствует спонтанности их проявлений и тем самым снижает терапевтический эффект консультационной беседы. Казалось также, что у пациента будет веская причина привлечь к судебной ответственности врача, который такими записями и их воспроизведением компрометирует его частную жизнь и подрывает социальный статус. Поэтому первый моей реакцией на эту мысль было: «Нет, этого делать нельзя». Кроме того, при организации лаборатории для исследования спонтанности в Театре Импровизации в Вене я столкнулся с похожей проблемой. В театре импровизации не существует заранее написанного текста. В обычном театральном процессе проблемы фиксации не существует, поскольку рукопись драматурга и указания режиссера уже заранее представлены в письменной форме. Любая постановка должна быть на сто процентов вариантом представления, уже разработанного драматургом и режиссером. Дополнительная запись представления является излишней. Напротив, в театре импровизации возникла необходимость в определенных средствах документации, чтобы творения момента можно было сохранить как для студентов, так и для пациентов. Шагом в этом направлении являлась моя запись межличностных постановок при помощи межличностных и позиционных диаграмм. Хотя они являлись хорошим приемом измерения, они были слишком неполными и безжизненными, стерильными. Электромагнитная запись допускает воспроизведение не только подлинных слов и диалога, но и живого голоса участников.

Кроме того, исследователь-клиницист получает гораздо больше возможностей для анализа, когда у него есть полная акустическая картина сеанса, чем когда в его распоряжении имеются только фрагментарные, сделанные после сеанса записи событий. Идеи, которые пришли ко мне позже, явились логическим следствием записи: а) производить содержательный анализ тезауруса каждого участника; я выдвинул гипотезу, что объем слов, которые произносятся во время сеанса, показывает степень агрессии или жертвенности данного индивида; б) количественный анализ эмоционального и идеологического содержания постановки (см. «Who Shall Survive?», стр. 186–190); в) продолжительность сеанса и соотношение действия и пауз.

Поэтому я предложил, что «говорящая машина должна фотографировать процесс» и «что мы должны систематически использовать это техническое оборудование для записи особенностей личности». И далее, что "любые реакции, наблюдаемые психологом, и данные, сообщаемые индивидууму во время случайного или запланированного интервью, малоценны, по крайней мере с точки зрения совместного, поддающегося контролю исследования, поскольку они являются просто впечатлениями, оставшимися в памяти наблюдателя после события. Предложенные субъективистами-психологами многообразные интерпретации не имеют настоящей доказательной силы и возможности проверки, пока они не фиксируют момент».

С другой стороны, «исследования возможности применения электромагнитной записи побудили автора и сотрудников уделять особое внимание записи спонтанного поведения в специально продуманных ситуациях, которые не являлись подготовленными и ожидаемыми для испытуемых» ¹.

Я указывал также на то, что благодаря «записи мимических проявлений реакции, которые в спешке, возможно, были недооценены, имеются в распоряжении исследования. Знаки, которые психолог предпочитает и, следовательно, выделяет, зафиксированы теперь вместе со знаками, которые он, возможно, не заметил. Умственная одаренность может выражаться в большой способности к мимическому выражению, а может наблюдаться одновременно со сравнительно малой способностью к вербальному самовыражению, или наоборот, и, таким образом, может быть соответственно оценена. Это несоответствие между вербальными и прочими проявлениями испытуемого указывают на то, что использование одних только свободных вербальных ассоциаций зачастую является причиной разочарования в результатах исследования. Многие жесты и движения, непроизвольные или произвольные, остаются незамеченными испытателями во время теста благодаря тому, что сам процесс поглощает все их внимание. Эти действия часто имеют определенное влияние на субъекта. Во время последующего просмотра фильма каждое малейшее отклонение поведения может стать значимым наряду с ключом к противоречивым тенденциям между действующими лицами" ².

¹ См. эти цитаты в работе «Application of the Group Method to Classification», опубликованной Национальным комитетом тюрем, 1931 и 1932 гг., стр. 16–18.

² «Консервы» теста всегда можно повторить (playback), кроме того, для воспроизведения подбираются не только явные симптомы, но и не фиксируемый иначе процесс мимических проявлений» (сочетание акустической записи с кино).

15. Обсуждение статьи Снайдера «Современное состояние психотерапевтического консультирования» (1947)

Психиатры часто утверждали, что психологи «не пригодны» для психотерапевтической практики, в последние годы, однако, их позиция постепенно изменилась. Психологи со своей стороны уверяют, что они превосходят психиатров в применении научных методов. Тем не менее объективное сближение и понимание обеих сторон является крайне важным, если мы хотим достичь когда-нибудь совместного фронта психотерапевтов. Статьями, подобными статье Снайдера, хаос, существующий в психотерапевтическом консультировании, усиливается, а пропасть между психиатрами и психологами становится еще больше. Автор часто подчеркивает, что психиатры в своей работе в целом склоняются к ненаучности, субъективности и интуиции, тогда как психологи верят в экспериментальные методы и научную валидизацию; далее, что психиатры ударяются в эзотерическую терминологию, но что психологи используют понятия, которые универсальны, то есть принимаются всеми учеными. Такие предубеждения, которые в той или иной мере пронизывают всю статью, достигают кульминации в высказываниях, направленных против Фрейда и Морено. В главе о психоанализе он пишет:

Трудность для психоаналитически необразованного читателя состоит в том, что словарь психоанализа является настолько эзотерическим, что часто получается мало смысла... Большинство психиатров в этой стране и почти все психологи согласны скорее с мнением Бланше (?), что психоанализ является медицинской психологией без адекватных корней в научной медицине или научной психологии или без связей с ними.

В главе о психодраме он говорит:

Сам Морено в своем подходе является ненаучным и интуитивным... Морено постулирует отношения и схемы поведения, которые объяснимы только с точки зрения его эзотерической системы. В этом смысле его метод подобен методам фрейдовского психоанализа (стр. 333).

¹ Snyder, W. U. The present status of psychotherapeutic counseling, Psychol. Bull., 1947, 44, p. 297–386.

Общеизвестно, что психоанализ имеет свои корни во французской психиатрии, школе Шарко. Если он дополнил медицинскую психологию несколькими оригинальными идеями, то это не значит, что сами по себе они делают его ненаучным. В статье по психотерапии обращаться с Фрейдом так, как будто он – мертвая собака, просто смешно. Он был великим эмпириком, тщательно формулировал свои гипотезы и отказывался от них, как только новые наблюдения, казалось, это оправдывали. Если он действовал доэкспериментально, то это еще не значит, что он был ненаучным. Поскольку психология индивида, когда он начал ею заниматься, находилась еще в зачаточном состоянии, он был настолько научен, насколько это позволяла стадия ее развития. К сожалению, слова «научный» и «эзотерический» используются Снайдером морализаторски и чуть ли не поучительно. Все научные понятия когда-то были эзотерическими, и многие из них являются теперь общепризнанными. Нужно ли бояться вводить новые идеи или создавать их только из-за того, что наши современники сочтут их эзотерическими? Не нужно позволять, чтобы боязнь новых идей и нелюбовь к оригинальности подняли голову под прикрытием ограниченной концепции науки и возникновения новых идей.

Форма, в которой обсуждаются Снайдером психодрама и социометрия, является, если использовать его собственную терминологию, интуитивной и эзотерической. Если бы он исследовал вопрос более тщательно, то он бы признал, что благоприятное развитие консультирования в последние годы тесно связано с социометрическими и психодраматическими методами. Это не имеет ничего общего со спорами о "направляемом - ненаправляемом" поведении, которые психиатры ведут в течение более пятидесяти лет. При «социометрическом консультировании» консультант может быть анонимным. Если происходит процесс терапевтического выбора, консультант является не только недирективным, но и может даже вообще оставаться в стороне от события. Социограмма, которая картографически регистрирует эмоциональные потоки, действующие среди членов группы, становится объективной контрольной точкой, на которую опираются его рекомендации как консультанта. Процесс «погружения» принципиально смещается с отношений консультант-клиент на отношения клиент-клиент.

Психодраматическое консультирование является более комплексным. Практически все проблемы, которые в каждом виде психотерапии встречаются порознь, проявляются в психодраме еще интенсивнее или в новых сочетаниях. Поскольку клиенты приходят к нам с самыми разными проблемами, то существует также и множество вариантов психодрамы. Пока еще не было найдено единственного метода, который мог бы применяться универсально. Наиболее старой и популярной формой психодрамы является самоуправляемая форма, в которой Я клиента является единственным режиссером-постановщиком, причем, если он этого пожелает, ему помогают в этом ведущий[44] и вспомогательные ego. В другом варианте психодрамы ведущий находится вне ситуации, терапевтический процесс происходит между двумя или несколькими вовлеченными в конфликт клиентами.

Не может быть большего контраста, чем тот, который существует между нережиссируемым интервью и саморежиссируемой постановкой психодрамы. Отсутствие режиссуры требует минимального самовыражения консультанта; психодрама требует максимального самовыражения клиента. Слово «нережиссируемый» («недирективный») часто вводит в заблуждение. Это негативное понятие, которое подразумевает, что клиенту нужно позволить выражать свою спонтанность без какого-либо вмешательства. Недирективные авторы ставят часто язык спонтанности на голову; они размышляют о том, чтобы консультант как можно меньше побуждал клиентов, но не о том, насколько клиент побуждается быть самим собой. На практике можно было наблюдать различных интервьюеров. При этом обнаружилось, что, какими бы осторожными они ни были при опросах, на уровне действия они занимали различные позиции, влияние которых на клиентов было неконтролируемым. Один консультант может проявлять отцовское ролевое поведение и в знак одобрения улыбаться, другой — деловое ролевое поведение; третий может быть отстраненным и равнодушным. Все трое используют, возможно, одинаковую технику опроса, но оказывают на клиентов разное воздействие. Очевидно, что уже одни только внешние манеры консультанта будут влиять на клиентов; они обладают, как мы, социометристы, говорим, эффектом теле.

Господин Снайдер ссылается на одну из моих статей, а именно на «Научные основы групповой психотерапии». Он не осознает, что речь в этой статье идет только об обобщении, что здесь рассматриваются пятнадцать лет исследования, в котором сотрудничали несколько сот исследователей, об исследовательской работе, которая содержится в девяти томах «Социометрии», в книгах, например «Кто выживет?» и примерно в пятидесяти монографиях. Вершиной невежества в вопросе о значении психодрамы и групповой психотерапии является высказывание Снайдера: «При оценке психодрамы важно, пожалуй, констатировать, что сам Морено еженедельно дает в Нью-Йорке два сеанса для публики, за которые взимается плата» (стр. 334) ¹. Очевидно, это считается чем-то нехорошим. Снайдер, по-видимому, полагает, что для психотерапевтов является непристойным, наверное, даже ненаучным и бесчестным проводить сеансы «для публики». Но является фактом, что самые революционные изменения в терапевтическом консультировании с появлением психоанализа связаны с открытыми сеансами для публики. Мои открытые сеансы имели необычайные последствия, поскольку они покончили с двумя неприкосновенными клише: с одной стороны, что консультант в тайной комнате ведет доверительную беседу с клиентом, и ни один другой клиент или консультант не принимает участия в приобретенном на сеансах опыте; ибо этот опыт является и должен оставаться строго конфиденциальным. Открытый сеанс, напротив, способствовал участию больших и меньших групп в совместном терапевтическом опыте. С другой стороны, они покончили с клише, что нельзя делать никаких записей во время сеанса, который ради клиента должен оставаться неприкосновенным и тайным. Но как только была нарушена интимность терапевтических отношений, стало очевидно, что наблюдение и одновременная запись терапевтического процесса допустимы. Тем самым был заложен фундамент для объективации интервью. Клинический прогресс, который начался с открытых сеансов, означал автоматически также прогресс в отношении объективной записи и анализа операций. Принцип электромагнитной записи терапевтического процесса был опубликован мной семнадцать лет назад. С тех пор он пронизывает все мои сочинения и часто используется. Поэтому странно, что Снайдер приписывает приоритет недирективному консультанту в следующем:

Реакции, которые переживает психолог, и все открытия, которые делает индивид в ходе случайных или запланированных интервью, во всяком случае если исходить из позиции совместного и контролируемого исследования, не имеют большой ценности, поскольку представляют собой лишь тем, что запечатлелось в памяти наблюдателя после события. Предложенные субъективистами в психологии разнообразные интерпретации не имеют настоящей доказательной силы и возможности наблюдения, пока они не фиксируют момент. Поэтому я далее предложил, что «диктофон должен фотографировать процесс» и «что мы должны систематически использовать это техническое оборудование для записи личности» (Moreno 1932, стр. 16).

Психодраматическая процедура, порожденная социометрией, должна рассматриваться и обсуждаться на фоне социометрической методологии и социометрических экспериментов. Такие понятия, как социодинамический эффект, социальный атом и теле, могут показаться эзотерическими и интуитивными только тому, кто не знаком с методами, с помощью которых они были исследованы.

¹ В Психодраматическом институте в Нью-Йорке Морено провел десятинедельный семинар с одним занятием в неделю, как это принято у специалистов-экспертов. За весь семинар взнос составлял 15 долларов, плата за один сеанс — 1,65 доллара. Публика состояла из студентов университетов и колледжей Нью-Йорка и его окрестностей.