Явные и латентные функции

Из кн. Американская социологическая мысль: тексты. Под ред. В. И. Добренькова. М., 1994. С. 379-448.

Р.К. Мертон

ЯВНЫЕ И ЛАТЕНТНЫЕ ФУНКЦИИ [1]

[фрагмент]

Явные и латентные функции

Как отмечалось в предыдущих разделах, разграничение между явными и латентными функциями было введено для того, чтобы исключить то смешивание сознательной мотивации социального поведения с его объективными последствиями, которое часто обнаруживается в социологической литературе. Наше рассмотрение терминологии современного функционального анализа показало, как легко социолог может отождествить мотивы и функции и к каким печальным последствиям это приводит. Мы указывали далее, что мотивы и функции изменяются независимо друг от друга и что отсутствие внимания к этому обстоятельству обусловливает то, что среди социологов существует непроизвольная тенденция смешивать субъективные категории мотивации с объективными категориями функций. Именно этим и объясняется наша приверженность к не всегда похвальной практике введения новых терминов в быстро растущий специальный словарь социологии, практике, которая рассматривается многими неспециалистами как оскорбление их интеллекта и преступление против общедоступности науки.

Как легко видеть, я заимствовал термины «явное» и «латентное» у Фрейда, который их использует в другом контексте (хотя и Френсис Бэкон уже много лет назад говорил о «латентных процессах» и «латентных конфигурациях» по отношению к процессам, которые недоступны для поверхностного наблюдения).

Само же различение мотивов и функций неоднократно на протяжении многих столетий проводилось исследователями человеческого поведения. И в самом деле, было бы весьма странно, если бы то разграничение, которое приобрело для нас значение важнейшего разграничения функционального анализа, не было бы кем-то уже сделано из той большой группы исследователей,

фактически применявших функциональный подход. Нам достаточно будет упомянуть только несколько из тех, кто за последние десятилетия считал необходимым разграничение между субъективными целями и функциональными последствиями действия.

Джордж Мид: «...это отношение враждебности к нарушителю закона имеет своеобразную положительную сторону (читай латентную функцию) объединения всех членов данной общины в эмоциональной солидарности агрессии. В то время как самые великолепные гуманистические призывы обязательно окажутся противоречащими интересам многих членов общин либо же не затронут интересов "и воображения большинства и оставят тем самым эту общину разделенной и индифферентной, крик о помощи при воровстве или убийстве адресуется к самым глубинным комплексам человеческой психики, лежащим под поверхностью индивидуальных, сталкивающихся устремлений, и граждане этой общины, которые были разделены своими расходящимися интересами, сплотятся против общего врага»[2].

Эмиль Дюркгейм в аналогичном анализе социальных функций наказания также сосредоточивается на его латентных функциях (последствиях для общины), а не ограничивает себя только его явными функциями (последствиями для преступника).

В. Дж. Самнер: «...с самых первых действий, с помощью которых люди пытаются удовлетворить свои нужды, каждое из них является самодовлеющим и стремится только к немедленному удовлетворению некоторой потребности. Из периодически возвращающихся потребностей возникают привычки личностей и обычаи групп, но эти привычки и обычаи представляют собой следствия, являющиеся непредвиденными и непреднамеренными. Их замечают только после того, как они прочно утвердятся, и даже после этого проходит длительное время, прежде чем их оценят должным образом»[3].

Хотя данное высказывание не касается латентных функций стандартизированных социальных действий для рассматриваемой социальной структуры, в нем с достаточной ясностью проводится существенное различие между целями, имеющимися в виду, и объективными последствиями.

Р. М. Макайвер: «Наряду с прямыми результатами действий социальных институтов существуют другие результаты, которые находятся вне непосредственных целей человека... эти типы результатов... могут, хотя и непреднамеренно, иметь большое значение для общества»[4].

У. И. Томас и Ф. Знанецкий: «Хотя все новые (кооперативные, польские, крестьянские) институты образованы с определенными целями удовлетворения специфических потребностей, их социаль-

ные функции ни в коем случае не ограничиваются их явными и осознанными целями... каждый из этих институтов — коммуна или сельскохозяйственный кружок, ссудный банк или же сберегательная касса, или же театр — являются не просто некоторым механизмом для воплощения определенных ценностей, но также и ассоциацией людей, каждый член которой должен участвовать в общей деятельности этой ассоциации в качестве живого, конкретного индивидуума. Каков бы ни был господствующий, официальный интерес, во имя которого был основан данный институт, ассоциация как конкретная группа человеческих личностей включает и много других неофициальных интересов; социальные контакты ее членов не ограничиваются тем, что они совместно стремятся к достижению некоторой общей цели, хотя последняя, безусловно, представляет собой как главную причину образования самой ассоциации, так и наиболее прочное звено, ее сохраняющее. Благодаря этой комбинации абстрактного, политического, экономического или же весьма рационального механизма для удовлетворения специфических нужд с конкретным единством социальной группы новый институт является также лучшим опосредующим звеном между первичной крестьянской группой и вторичной национальной системой»[5].

Эти и многие другие наблюдатели социальных явлений время от времени разграничивали категории субъективных отношений («нужды», «интересы», «цели») и категории, как правило, не осознаваемых, но объективных функциональных последствий («своеобразная положительная сторона», «никогда не осознаваемые последствия», «непроизвольная... услуга обществу», «функция, не ограниченная сознательной и явной целью»).

Так как случаи для разграничения явных и скрытых функций представляются довольно часто и так как концептуальная схема должна направлять внимание наблюдателя на существенные элементы ситуации и предупреждать возможность оставления их незамеченными, то представляется целесообразным охарактеризовать данное различие с помощью соответствующих терминов. В основе разграничения между явными и латентными функциями лежит следующее: первые относятся к тем объективным и преднамеренным последствиям социального действия, которые способствуют приспособлению или адаптации некоторой определенной социальной единицы (индивидуум, подгруппа, социальная или культурная система); вторые относятся к непреднамеренным и неосознанным последствиям того же самого порядка.

Имеется ряд указаний на то, что применение социальных терминов для обозначения данного разграничения может иметь определенное эвристическое значение, так как эти термины включаются в концептуальный аппарат теории, способствуя как процессу систематического наблюдения, так и последующему

анализу. За последнее время, например, разграничение между явными и скрытыми функциями было использовано при анализе межрасовых браков, социальной стратификации, аффективного переживания неудачи, социологических теорий Веблена, распространенных в Америке ориентации по отношению к России, пропаганды как средства социального контроля, антропологической теории Малиновского, магических образов у индейцев навахо, проблем социологии знания и мод, динамики личности, мер национальной безопасности, внутренней социальной динамики бюрократии[6] и многих других социологических проблем.

Само разнообразие этих вопросов свидетельствует о том, что теоретическое разграничение между явными и латентными функциями не ограничивается узкой и частной областью человеческого поведения. Однако перед нами все еще стоит большая задача определения конкретных областей, где может быть использовано данное разграничение, и решению этой большой задачи мы и посвятим оставшуюся часть главы.