Устройство на работу

Где-то в январе 1967 года я уже начал искать себе рабо­ту. Я проведывал своих однокурсников, которые были уст­роены совсем неплохо. Ходил я устраиваться на работу в военной форме. И где-то делал это с удовольствием. Когда я был на службе, то в каждый удобный момент переодевался в гражданское. Теперь я с удовольствием носил военную форму. Оказалось, что устроиться на работу гак, как тебе хочется, не так просто. Кроме того, передо мной стояла проблема выбора. Как-то я решил, что хирургией мне за­ниматься уже не стоит. Здоровье не то. Стоит мне пойти на лабораторную работу или в аспирантуру. Вот какие были мои мысли. А теперь о телодвижениях.

Я зашел на кафедру оперативной хирургии. Там еще ра­ботала моя научный руководитель. Встретила она меня при­ветливо. Но заведующий кафедрой был другой. На кафед­ре уже активно клепались диссертации по пластике органов искусственными и естественными тканями. Был шаблон. «Пластика толстого кишечника нейлоном». Менялись толь­ко названия ткани и пластического материала. Текст дис­сертации повторялся, чуть ли не слово в слово. Вот там я и хотел пристроиться.

Моя однокурсница (мы ее прозвали Детсадом) познако­мила с директором онкологического института. Он неодоб­рительно посмотрел на меня: «Холостой и красивый. Дево­чек будет только портить». Документы я туда подал, а работу искать продолжал. На всякий случай пошел в облздрав. Там меня сразу же захотели отправить на село. Но закон был на моей стороне. Получил я направление в горздрав, но так им и не воспользовался.

Я продолжал искать теоретическую работу. Заходил в два научно-исследовательских института гигиенической на­правленности и даже в противочумный институт. Везде получал отказ. Другая моя однокурсница привела меня к за­ведующему кафедрой патологической анатомии. Она уже была кандидатом наук и работала там ассистентом. Честно говоря, всем устроенным моим однокурсникам я дико за­видовал и одновременно испытывал к ним чувство благо­дарности, ибо все они встречали меня приветливо и конк­ретно хотели мне помочь. И действительно, когда они меня приводили к своим руководителям, те мне уже не отказы­вали. Так было и на кафедре патологической анатомии. Я подал заявление для поступления в ординатуру.

Однако и онкологический институт, и патанатомия были делом далекой и туманной перспективы (сентябрь 1967), а на дворе только заканчивалась зима. Кроме того, там не­обходимо было утверждение Москвы. А у меня уже был опыт, когда меня не утвердили при подаче документов в адъюнк­туру. Даже просто не приняли для рассмотрения мои доку­менты, хотя у меня уже были сданы кандидатские экзамены. Отписка была та, что мал стаж работы до специальности, хотя по закону и правилу его было достаточно. На этот раз, несмотря на горький опыт, документы я подал и в онколо­гический институт, и на кафедру патологической анатомии.

Помню, что безделье меня уже начинало утомлять. Я от нечего делать продолжал проведывать своих однокурсни­ков, которые работали на кафедрах, меня в принципе не интересующие. В частности, я периодически заходил к Юмористу и Артисту на кафедру психиатрии. Когда я им высказал свои переживания, они предложили мне стать за­ведующим клинической лабораторией клиники психиатрии и познакомили меня с заведующим кафедрой Профессором (так я теперь буду его называть), который произвел на меня очень большое впечатление деловым подходом и целеустремленностью.

От ребят я узнал, что на кафедре он недавно. Года три. Тогда ему было 55 лет. Он был одногодком моего отца. При­был он из сибирского города. Мечтал создать школу. Под­бирал мужчин, желательно холостых. Они мне и посоветовали назваться холостяком, тем более что по документам я и был холостяком. Я получил чистый паспорт, где уже не было отметок о браке.

Профессор обрисовал суть проблемы, спросил, женат ли я. Когда он узнал, что я холостяк, то очень обрадовался. Сказал, что такие люди могут работать по 12 часов в день. Дал он мне задание написать реферат о стрессе страниц на 10. На этой кафедре работал ассистентом и мой сосед Ак­робат, который учил меня делать склепку. Правда, он отка­зался меня характеризовать и рекомендовать, так как близ­ких отношений со мной у него не было. Я помню, что тогда обиделся, хотя сейчас понимаю, что он поступил искрен­не, так как отвечал за свою рекомендацию. А общался он со мной лет 15 назад, когда тренировал нас на переклади­не. И действительно, что он мог сказать обо мне как о ра­ботнике. Среди ребят, которые у него тренировались, я был не самым лучшим. Для меня контакт с ним был событием, а я для него был одним из многих. Тем не менее он даже снабдил меня литературой для написания реферата. Неде­ли две я писал реферат и к назначенному сроку явился (не помню уже дату и час, но запомнил, что мне нужно было придти X апреля, У часов 17 мин. Я поразился такой точ­ности. Ну, прямо армия.) Принял он меня, конечно, поз­же, но я тогда не обратил на это внимания.

В конце апреля я был зачислен в штат с необходимостью выйти на работу 3 мая 1967 года. Я едва уложился в 3 меся­ца, которые даются офицеру для трудоустройства на граж­данской жизни, чтобы не прерывался стаж. Уже тогда все люди думали о пенсии. В моменты поисков работы при неудачах я уже думал о том, что зря уволился из армии. (Надо сказать, что жизнь при социализме была устроена с полной определенностью. После окончания института чело­век поступал на производство. Его помещали в общежитие, когда он женился, ему давали комнату в малосемейном обще­житии. Лет через 15 он получал 2—3-комнатную квартиру. К этому времени подрастали дети, которые желали скорой смерти своим родителям на неосознаваемом уровне, чтобы бы­стрее овладеть этой квартирой. Врачам, учителям было и того хуже, так как больницы и школы кооперативов не стро­или. Вот и пожалеешь, что ушел из такого детского сада, как армия, где на пенсию уходишь на 15 лет раньше, и размер ее больше и квартиры дают довольно быстро. Но зная личнос­тный комплекс, можно было предположить, что перейдя на гражданку ВП начнет идеализировать армию. – М.Л.)