Основное место службы

В конце концов, я получил пропуск и поехал в свою часть. Это был военно-строительный отряд (ну точь-в-точь, как у отца), который строил каналы и всякие военные объекты и дома для военнослужащих. Когда я приехал, наш полигон был фактически рассекречен шпионом, и он по­терял свое первостепенное значение, хотя секретов там еще было навалом. Во всяком случае, уже в то время в иностран­ной научно-фантастической литературе полигон называл­ся своим полным именем. Там указывалось, что с этого полигона запускали межзвездные космические корабли, чего не было уж точно. Но спутники запускали и атомные бомбы испытывали.

Сама часть находилась в 50 км от военного городка, и офицеры ежедневно ездили утром на работу и возвращались домой вечером на служебном автобусе. Если утром опоздал на свой автобус, то приходилось добираться на попутных автобусах. Место было очень секретное. Пока доедешь до части, тебя останавливают на нескольких КПП и проверя­ют пропуск. Были еще какие-то секретные объекты. На пропуске у офицера стояли какие-то значки. Я, как врач, который должен был организовывать всякие аптечки или приезжать по вызову, имел допуск во все места, где строи­тельство вела наша часть.

Над этой секретностью офицеры смеялись. А когда про­веряли наши пропуска, мы кричали, что шпионов нужно искать в «Волгах» и «ЗИМах», в то время самых лучших лег­ковых автомобилях.

Одним из самых больших врагов для командира строи­тельного отряда был врач, который давал освобождения от работ или даже отправлял в госпиталь «людей».

Строительный отряд располагался в одноэтажных казар­мах. Одна казарма для одной роты. Была, естественно, сто­ловая. Штаб и медпункт были в одном здании. Только вход в штаб был с фасада, а вход в медпункт — с торца. Медпункт по сравнению с медпунктами других подобных частей был великолепным. Были стационар, аптека, кабинет для при­ема врача, перевязочная, комната, где можно было перено­чевать, если не поехал домой. Фельдшер и санинструктор жили там же, хотя начальство со мной по этому поводу во­евало. Оно хотело, чтобы был установлен график дежурств и чтобы вне графика дежурств они ночевали бы в казарме..Естественно, были также столовая, продуктовые склады, подсобное хозяйство (свиньи, которые поедали пищевые отходы и остатки), туалет, баня, столярные и слесарная мастерские. Был клуб, где проводились общие собрания и крутились фильмы, или, как говорили солдаты, «картины». Была еще и летняя киноплощадка.

В одном гарнизоне было еще два или три отряда, но пи­тались они при нашей столовой. В этом же месте было уп­равление начальника работ (УНР), которое состояло из раз­личных участков. Там всем заправляли начальники участков. Офицеров в отряде было немного. Командир, начальник штаба, замполит, заместитель но хозяйственной части, врач и командиры роты. Чуть позже офицерами стали еще и за­местители командиров рот. Старшины рот и командиры взводов чаще были из военнослужащих срочной службы. Сверхсрочников у нас практически не было. Все эти люди были военными и сидели на окладе. Рядовые считались ра­бочими и получали заработную плату. Оклады были у них хорошие. Распределялся он следующим образом. Из зара­ботной платы высчитывали стоимость питания, обмунди­рования, из того, что оставалось, половина шла на книжку, а половина выдавалась на руки. Те, кто хорошо работали, домой увозили приличные суммы. Если в какой-то месяц солдатик не заработал, то его долг вычислялся из сберкнижки. Там тоже была своя политика. В первые месяцы им ста­рались начислить побольше, а потом уже они боялись сбе­режения потерять и работали неплохо, Некоторые домой увозили по 2000—3000 рублей, а тогда этой суммы хватило бы на покупку кооперативной квартиры. Те солдаты, кото­рые хорошо зарабатывали, покупали себе офицерское об­мундирование перед демобилизацией, а некоторые даже во время службы. Служили тогда три года, и каждый старался поехать в отпуск. В отпуск могли ехать только те, кто имел деньги на сберегательной книжке.

Строительный отряд поставлял людей, т. е. выполнял разнарядку УНР. День начинался с совещания, на котором начальник управления вместе с начальниками строитель­ных участков и командирами военно-строительных отрядов распределяли, сколько военных строителей и на какой уча­сток будет направлено. Задача офицеров строительного от­ряда была развезти, как тогда говорили, «людей» по строи­тельным участкам, обеспечить их обедом, а вечером увезти в казармы, где они могли отдохнуть, посмотреть телепередачи и пр. Если по каким-либо причинам «людей» на стройки не доставляли, то начальники участков звонили в управление и возмущались тем, что нет «людей», где «люди», и когда будут «люди».

Снабжение тогда было хорошее, питание тоже, лучше, чем в строевых частях, ибо было свое хозяйство, и солдаты неплохо зарабатывали. Уголовников у нас не было, да и де­довщины в той форме, как это наблюдается сейчас, тоже не было, Я как врач был всегда в таких случаях осведомлен. Травмы, если бы они были, мне были бы известны. Там, конечно, было притеснение новичков. Могли поменять обмундирование, да и то редко. Ребята хорошо зарабатыва­ли, и многие покупали у офицеров одежду, которую те про­сто не успевали снашивать, Я тоже им продавал полевую форму, яловые сапоги и прочее, что оказывалось для меня лишним. Если и была тогда дедовщина, то, скорее, в офи­церской среде, по крайней мере, в строительных частях, где единственным человеком с высшим образованием был врач. В остальных должностях служили военные выдвижен­цы из рабочих и крестьян, которые во время войны за счет личной храбрости пробивались в офицеры. Постепенно происходило перевооружение армии. Эти выдвиженцы или спивались и их тогда увольняли, или отправляли дослужи­вать в строительные войска. Рядом с нами были техничес­кие части и артиллерийские. Там подобных офицеров уже не было. Кроме того, в строительные отряды ссылали не­угодных офицеров из строевых частей. Так, у нас, когда ввели должности заместителей командиров рот, то присла­ли из пехоты двух офицеров. Они все время возмущались тем, что их пятнадцать лет учили убивать, а здесь они дол­жны строить. Уволиться из армии они не могли, так как не было гражданской специальности.

В общем, офицерский состав весь находился в состоя­нии эмоционального напряжения. Одни, такие как я, из-за того, что не хотели служить, другие, наоборот, выслужи­вались поскольку боялись, что их уволят без пенсии.

Когда я пришел в армию, она стала при мне потихонеч­ку деградировать с точки зрения старых офицеров, которые еще служили во времена, когда министром обороны был Жуков. Его сняли за года три до моего прихода в армию. Командиры тогда были довольны тем, что были зажаты заме­стители по политчасти.

Как я понял, это были самые нелюбимые фигуры в ар­мии. Их не любили и сверху, и снизу. Каких-либо понятных обязанностей у них не было, кроме проведения раз в неде­лю ненавистных всем политзанятий, где обосновывалась политика партии и правительства. Занятия проводили все офицеры, и я в том числе. Лезли они во все дырки. Празд­ником для них было обсуждение аморальных проступков офицеров. Тогда в моде было жаловаться на мужей. А девицы, с которыми встречались офицеры, прибегали к по­мощи замполитов, когда хотели прибрать к рукам холостя­ка. Командиры частей такой деятельностью не любили заниматься. На этот счет ходило много анекдотов. Но я рас­скажу несколько случаев, за достоверность которых могу ручаться. Один мой друг, который служил года на два боль­ше меня и тоже ходил в хирургию, попросил меня ему по­мочь выбраться из госпиталя, так как его преследовала пас­сия, с которой он уже не хотел встречаться. А ей помогали ее подруги. Фигуры у нас были примерно одинаковыми, ну а форма военная тем более. Я, натянув поглубже на себя фуражку, вышел из госпиталя и стал убегать по направле­нию к городку. Они погнались за мной. Пробежав метров 100, я остановился возле магазина. Тут они меня и догна­ли, сняли с меня фуражку и извинились. За это время он смог улизнуть.

Таких историй было достаточно. (Изучая подобные слу­чаи, я вывел правило, согласно которому и временные связи следует заводить только с тем, на которых ты в принципе готов жениться (выйти замуж). В моей практике была мас­са случаев, когда связи на «день, другой» затягивались. Воз­никали какие-то чувства, которые входили в противоречие с принципами. Мужчина оказывался в любом варианте в пико­вом положении. Или он жил с женщиной, которую любил, но с которой стеснялся появиться в обществе, или бросал и же­нился на другой, тогда оставшиеся чувства к брошенной ме­шали нападать семейную жизнь. Иногда также ведут себя и женщины. Одна моя ученица, аспирантка одного из вузов, весьма интеллигентная, удовлетворяла свои сексуальные по­требности с простоватым парнем второго курса. Когда она решила от него избавиться, ибо нашла для себя пару, то он ей начал устраивать скандалы, да еще и с рукоприкладством, —-М.Л.) Вообще-то за меня почему-то подобные девицы хо­тели обязательно выйти замуж принудительным образом. Но об этом несколько позже. Речь сейчас о замполитах.

Командиры строительных отрядов практически все были с хорошей подлиночкой и грубостью, что можно объяснить их социальным происхождением. (Логическая ошибка, которая называется преждевременным обобщением, когда отрицательные качества не очень приглядных предста­вителей той или иной группы людей переносятся на всю груп­пу. Эта логическая ошибка лежит в основе половой, расовой, возрастной, сословной, национальной и прочей розни. - М.Л.) Корчили они в своих частях из себя наполеонов, перед вы­шестоящими лебезили. По крайней мере, мне попалась первостатейная сволочь. (Вот видите, элементы объектив­ности у него были. — М.Л.) Его среди офицеров называли Гагановым. В то время была какая-то производственница, по фамилии Гаганова, которая из своей передовой бригады перешла в отстающую, чтобы вытащить ее из таковых. Так вот и мой командир перешел в такую часть и действитель­но вытащил ее, действуя самыми жестокими методами. Одним из его врагов был врач, который давал больничные листы, вследствие чего он не выполнял разнарядок.

На службе я не горел. Распорядок дня был таков. В 7 утра, а может быть, чуть позже в часть нас вез служебный автобус. Рабочий день был до 17.00. В 17.15 уезжал в горо­док первый автобус, в 18.15 — второй и в 19.15 — третий. Прием я мог вести только после работы. Саперики, как мы их ласково называли (у них были знаки отличия саперов), приходили с работы только после 17. Следовательно, если бы вести службу добросовестно, то я каждый цепь должен был бы возвращаться последним автобусом. Днем было тоже полно обязанностей — проверка санитарного состоя­ния части, оформление документации, снятие проб на каж­дый прием пищи, присутствие при закладке продуктов в котел. Проверка продовольственных складов, санитарного состояния казарм. Тем не менее у меня и строевых офице­ров была масса свободного времени. Офицеры, развезя сол­дат по объектам, возвращались в свои роты, Им тоже в принципе нечего было делать. Кроме того, начальство за­сиживалось допоздна, уезжало на своих персональных машинах. До его отъезда остальные сидели и ждали. От нече­го делать играли в шахматы, трепались. Я заметил, что ког­да масса свободного времени, то дела идут очень плохо. Мол, всегда успеется.

Разумеется, были и умные командиры. Как и в любой военной частя, да еще и в такой дыре, мало кто оставался на службе более трех лет. Вот и повидал я разных началь­ников. Были среди них и умные. Они требовали своевре­менного отъезда из части. Их логика была простой и пра­вильной: хороший работник должен успевать все делать вовремя. Так вот один такой начальник как-то увидел ав­тобус, в котором сидели офицеры и ждали отправления. Задержка была связана с тем, что его заместитель не упра­вился с делами. Он его вызвал и попросил написать рапорт, что ему трудно справляться со своими обязанностями. С тех пор задержки автобуса прекратились. Мне он тоже пошел навстречу. Логика и тут его была простая. Если человек болеет, пусть уходит с работы. Если ему достаточно амбулаторного лечения, то на следующий день лекарства и уколы ему будет но вечерам делать фельдшер. Но это было потом. А вначале я попал под пресс. Работать каждый день по 10 часов я не хотел и стал идти на различные хитрости. Я ут­ром уезжал с больными на различные консультации и об­следования, а потом отправлял машины с санинструктором или фельдшером, которого брал с собой. Но хоть я не горел на службе, основные обязанности выполнял, а они состоя­ли из лечебной работы, санитарно-гигиенической, и профилак­тической. Никто меня ничему не учил, но подсказывали подружески (друзья, которые делились своим опытом), криком к претензиями (командование), собственные раз­мышления (основной учитель). (Чего не знал Вечный Принц, как и любой отличник, — психологии общения. Поэтому ши­шек на него будет падать достаточно. — М.Л.)

Лечебная работа состояла из приема больных и оказания им необходимой помощи. В этом разделе у меня больших проблем не было, когда речь шла о незначительных и ост­рых заболеваниях. С незначительными и острыми инфек­ционными заболеваниями типа гриппа, я справлялся сам. Тяжелых отправлял в госпиталь. Возня была с симулянта­ми и хрониками, которых в части было много, особенно у солдат первого года службы. Поначалу я всем верил и давал освобождения от службы. Через какое-то время я полу­чил, мягко выражаясь, упрек от командира. «Доктор, ты развел больных. Без тебя их было гораздо меньше». Началь­ник штаба майор с семилетним образованием говорил при­мерно следующее: «А ты их не принимай, если пришли не вовремя. А когда принимаешь то давай таблетку и отправ­ляй на работу». (Орфография соответствует произношению. Аграмматизмов в речи было больше, но я не все запом­нил. - ВП). А теперь о моменте истины, Действительно больных я развел. В первой роте все жаловались на голов­ные боли, во второй на боли в животе, в третьей на боли в пояснице, в четвертой уже не помню, на что.

Механизм мне стал понятным. Я кому-то необоснован­но дал освобождение. Он рассказал об этом своим прияте­лям. Через какое-то время число больных данной «патоло­гией» становилось неимоверно большое. Сразу разоблачить было невозможно. Я начинал их обследовать, т. е. возить в госпиталь и гарнизонную поликлинику на консультации к специалистам и на сложные методы обследования, на ко­торые мог только направить терапевт, невропатолог и т. д. У нас в гарнизоне была довольно бестолковый терапевт, но весьма уживчивая старушка. Ей скажешь, что больного нужно направить на рентген желудка, она это и делает без долгих рассуждений. С невропатологом было сложнее. Он тоже был бестолковым, но считал, что что-то соображает. Чтобы от него получить направление на электроэнцефало­графию или рентгенографию позвоночника, нужно было, чтобы больной принял назначенный им, но ненужный для больного курс лечения. (Скромностью Вечный Принц не страдал. — М.Л.) Благодаря моим связям в госпитале, я научился обходить эти препятствия, но проблемы это не решило.

Помог мне роман Гашека «Похождения бравого солдата Швейка». Там великолепно описаны все армейские поряд­ки, особенно нравы солдатской аристократии (повара, кла­довщики, санинструкторы, каптенармусы, надзиратели на гауптвахтах и пр., которые представляли в армии самостоятельный класс, обворовывающий солдат и дурящий офи­церов). Я тогда еще понял, что армия в любом обществе ус­троена одинаково. В этом же романе есть и руководство по военной медицине, выдержки из которой хочу привести, ибо именно они мне и помогли.

«В эту великую эпоху врачи из кожи вон лезли, чтобы из­гнать из симулянтов беса саботажа и вернуть их в лоно ар­мии. Была установлена лестница мучений для симулянтов и для людей, подозреваемых в том, что они симулируют, а именно — чахоточных, ревматиков, страдающих грыжей, воспалением почек, сахарной болезнью, воспалением лег­ких и прочими болезнями.

Пытки, которым подвергались симулянты, были следу­ющими;

1. Строгая диета: утром и вечером по чашке чая в тече­ние трех дней; кроме того, независимо от того, на что они жалуются, давали аспирин, чтобы симулянты пропотели.

2. Хинин в порошке в лошадиных дозах, чтобы не ду­мали, что военная служба — мед. Это называлось «Лизнуть хины»,

3. Промывание желудка литром теплой воды два раза в день.

4. Клистир из мыльной воды и глицерина.

5. Обертывание в холодную простыню.

Были герои, которые стойко перенесли все пять ступе­ней пыток и добились того, что их отвезли в простых гро­бах на военное кладбище. Но попадались и такие, которые лишь только доходило дело до клистира, заявляли, что они уже выздоровели и ни о чем другом не мечтают, как с ближайшим маршевым батальоном отправиться в окопы».

Там же описан случай, как один симулянт, сославшись на тяжелую наследственность, освободился от службы. Тут же соседи переписали то, на что он жаловался, и стали го­ворить то же самое. Творческий компонент был слабоват.

Конечно, методы мне пришлось модифицировать. Кро­ме того, тем, которые хотели избежать службы, я в прин­ципе сочувствовал, да и призывалось действительно много больных, так что некоторых пришлось и впрямь увольнять из армии на вполне законных основаниях.

Так вот из всех пыток я прибегнул к двум — промыва­ние желудка при жалобах на патологию брюшной полости и новокаиновые внутрикожные обкалывания болезненно­го места — желудка, суставов, поясницы, головы. Что самое интересное, что я довольно быстро решил и проблемы обследования и лечения. Тем, у кого действительно болело, эти процедуры очень неплохо помогали, и они сами при­ходили на повторные внутрикожные инъекции. Те, у кого не болело, переставали ко мне приходить.

Промывание желудка при болях в желудке, если это была болезнь, тоже помогало, и они тоже приходили на по­вторные процедуры. Как и положено, кое у кого все про­шло, и они были мне очень благодарны. Если улучшения были временным, тогда я направлял на обследование, и там находили действительно серьезную патологию, стационировали и даже комиссовали, если болезнь была тяжелой, или они возвращались в часть уже здоровыми. Поскольку напрасно на сложные методы обследования я не направлял, то мне охотно шли навстречу и не требовали консультации специалиста перед обследованием. К концу службы в армии у меня уже все это неплохо получалось, и симулянты ко мне месяца через 2—3 после призыва переставали приходить.

Особенно трудно было, когда симулировали ночное не­держание мочи, боли в области сердца, боли в суставах и не­знание русского языка. Иногда приходилось прибегать к некоторым хитростям.

Один выходец из Закавказья симулировал ночное недер­жание мочи и незнание русского языка. Я пригласил пере­водчика, очень толкового солдата той же национальности и в его присутствии сказал, что лучше бы ему жаловаться на сердце. Тогда можно было бы освободиться, а ночное недержание мочи не является основанием для освобождения. Буквально через 2 дня он написал своей матери, что совет дома ему дали неправильный. Через несколько дней он ста­нет жаловаться на сердце, и все будет благополучно, ему удастся уволиться. Одного симулянта, который жаловался буквально на все, я просто подверг электроэнцефалогра­фии. Потом сказал, что его обследовали как космонавта и никакой патологии не нашли. Затем повел его к начальни­ку штаба, и тот зачитал ему закон об ответственности за уклонение от воинских обязанностей. После этого он стал служить без фокусов. (Таких записей у Вечного Принца было очень много, что свидетельствует, что он постепенно втя­гивался в воинскую службу. Я их опускаю. Но если их все опуб­ликовать, то получилось бы неплохое пособие по выявлению симуляции у военнослужащих срочной службы. Если будет такой заказ от Министерства обороны, то я опубликую и эти материалы. – М.Л.)

Довольно много времени отнимала санитарно-гигиени­ческая работа, но и к ней я приспособился. Обстановка в гарнизоне была сложной, особенно в летнее время, когда то и дело вспыхивали эпидемии дизентерии. Но и тут мне всякими советами помогли выкрутиться. Следует отдать должное, командир мне выделял деньги на приобретение дефицитных препаратов в гражданских аптеках. Я часть денег тратил на приобретение новых тогда еще дезинфици­рующих средств и средств против насекомых. Не все я по­мню, но помню, что я с трудом тогда достал хлорофос (тогда он только появился и действовал бронебойно) и решил проблему с мухами и насекомыми. Из других частей даже приходили смотреть, как ловко от этих средств гибнут раз­носчики эпидемий. Дефицитными препаратами я пользо­вался для лечения офицерского состава из управления, ко­торому подчинялся наш строительный отряд. В общем, приобрели неплохую репутацию, правда, со всяческими «но». Моя работа на ниве борьбы с эпидемиями дала потря­сающий результат. В соседних частях вспышки были, а у нас нет.

Еще один аспект противоэпидемической работы. Я уже тогда не верил в прививки против дизентерии, которые мне было приказано проводить. Дело в том, что эти прививки треть прививающихся почти на неделю выводили из строя. Совсем не проводить прививки я не мог, но вводил треть дозы. У нас после прививочной кампании никто не болел. На удивленные вопросы я сказал, что мне просто с серией сыворотки повезло. Кстати, через несколько лет от этой прививки отказались как от малоэффективной.

Нарушений в санитарном обеспечении было очень мно­го. Я докладывал об этом рапортами. Эти рапорта, как я по­том узнал, не регистрировались нигде, уничтожались. В случае серьезной эпидемии за все отвечал бы я. И даже мог бы попасть под суд за снижение боеспособности части. Смелостью особенной я не отличался. Идти в кабинет и стучать по столу не мог. Все это не давало мне покоя и на­рушало сон.

Помог мне один молодой офицер из особого отдела. Так назывались подразделения КГБ в войсках. Он мне посоветовал писать рапорта под копирку. Один отдавать в штаб, а второй оставлять у себя, но не на листочках должна быть копия, а в общей тетради. Я так и начал делать. Завел тет­радку. Клал на ее страницу копировальную бумагу, на нее лист, на котором будет написан рапорт. Так у меня накопи­лось несколько десятков рапортов, на которые командова­ние никак не реагировало. Но я уже был спокоен. Время мое настало тогда, когда я запретил к употреблению свинью, которую забили не по правилам. Конечно, из неё при­готовили праздничный обед, а на следующий день у 30 % личного состава были легкие желудочно-кишечные рас­стройства. Все это тут же пытались свалить на меня. Я по­казал им все мои рапорта и объяснил, что всех заболевших сейчас стационирую в гарнизонный госпиталь, а потом бу­дем потихоньку разбираться, кто прав, кто виноват. Тогда я выяснил, какими мои командиры могут быть любезными и вежливыми. Они меня спросили, можно ли что-нибудь сде­лать и просто умоляли найти выход из положения.

Выход я нашел. Мы срочно закупили в гражданской ап­теке необходимое количество антибиотиков, пролечили всех больных и контактных амбулаторно. Все-таки это была не дизентерия, и все обошлось. После этого случая ко мне стали относиться несколько мягче, но командир времена­ми срывался на крик. И вообще это был его стиль. Все меч­тали из этой части уйти, ибо оскорбления его трудно было вынести, а военная дисциплина требовала подчинения. Кроме того, в его власти было уволить человека из армии, ибо в это время шло так называемое очередное сокращение вооруженных сил. На самом деле просто избавлялись от необразованного офицерского корпуса. Правда, под этим флагом уволилось очень много молодых офицеров, которые только что закончили военные учебные заведения. Потом приходилось набирать специалистов из гражданских вузов. Был даже специальный приказ о том, чтобы внимательно отнестись к гражданским специалистам и помочь им адап­тироваться к военным условиям. В общем, если тогда и была дедовщина, то по отношению к молодым офицерам, призванным из гражданских вузов. К чему это привело, я могу сказать. Из нашего института вместе со мной было призвано 10 человек. Только 4 остались служить на полный срок. 6 человек, в том числе и я, уволились из армии в первые 5—6 лет. Уверяю вас, это были не самые плохие ребя­та. Если бы я знал психологию общения, которой обучил­ся у вас, Михаил Ефимович, то никуда из армии я бы не ушел.

Так вот после одного из таких эпизодов крика я пошел к вышестоящему командованию и сказал, что если он бу­дет так со мной обращаться, то я его отравлю при случае. Говорил я с ним без свидетелей. Так что в случае чего и отка­зался бы. Приезжал большой начальник, сказав, что кричать не стоит и что он знает меня как одного из лучших врачей управления. (Я знаю, откуда пошла такая слава. Был как-то один полковник у нас на площадке. Ему нужно было ввести в вену что-то. Вены у него были отвратительные, но я попал с первого раза в вену, которая проходила по тылу большого пальца. Помогла мне моя хирургическая практика).

Мы втроем беседовали в одном кабинете. Большой на­чальник стал на мою сторону. После этого разговора мой командир больше на меня не кричал, и все разговоры на­чинал со слов: «Я не кричу». Правда, за лекарствами ко мне он никогда не обращался. Другие доктора также мстили своим командирам тихо и незаметно. Один из моих коллег давал своему командиру от головной боли легкое снотвор­ное. Головная боль проходила, но он зевал на заседаниях. Некоторые доктора давали слабительные. (Я эти факты не исключил для того, чтобы руководители четко себе представ­ляли одну вещь. Если вы делаете гадости своим подчиненным и вообще кому бы то ни было, осознанно или неосознанно, тот, кого вы обидели, найдет возможность сделать вам гадость осознанно, да еще так, чтобы вы и не подозревали об этом. В крайнем случае, сделает это неосознанно. В общем, действу­ет треугольник судьбы «преследователь—избавитель—жерт­ва». Исключений он не знает. В любом варианте преследова­тель становится жертвой. — М.Л.)

Наблюдал я там и разбазаривание, и разворовывание ма­териальных средств. Коммунистическое воспитание не по­зволило мне обогатиться, хотя в быту я пользовался и по­судой, и бельем, и мебелью. Потом, правда, все сдал, хотя можно было бы и списать. Я даже оприходовал имущество, которое осталось у меня, когда я был врачом эшелона, ко­торый вез призывников к нам в гарнизон. А ведь все это можно было безболезненно оставить себе. Это была куча медикаментов, термометры, ведра, тазы и прочее хозяйство. Понятно, что на меня смотрели, я это теперь понимаю, как на дурака, хотя прямо мне об этом боялись говорить. (Ко­нечно, окружающие считали его дураком и правильно делали. Но я думаю, что это он делал не от кристальной честности, а из мифического страха перед всесильным КГБ. — М.Л.)

Дружеские связи

Не может человек вечно грустить. Так и у меня. Фоновая грусть оставалась. Я как-то пытался наладить систематичес­кую учебу, пытался заниматься английским и еще чем-то. Сразу же меня пытались принять в партию. Я отговаривал­ся цитатой Ленина о том, что коммунистом может быть только тот, кто овладел всеми знаниями, которые накопи­ло человечество, и поэтому пообещал вступить в партию после того, как окончу университет марксизма-ленинизма, в который тотчас же и поступил. Посещение его было обя­зательным. Поэтому два раза в неделю я со службы офици­ально уходил раньше времени. Но дело в том, что там опять-таки попался совершенно потрясающий философ, так что я не только обязательно должен был его посещать, но еще от этого посещения получал удовольствие. Получал я еще удовольствие от того, что начальники не могли не отпускать меня на занятия.

Сдружился я и с коллегами. Ими были два врача сосед­них строительных частей, такие же бедолаги, как и я. Встре­чи мы проводили довольно однообразно: выпивали, руга­ли советскую власть и армейских начальников и делились опытом кто как обманывает своих командиров. Иногда мы общались с теми, кто приехал в гарнизон служить раньше нас, а потом вводили в курс дела тех, кто приезжал после. Со многими у меня потом сохранились очень теплые отно­шения. Связь мы поддерживали даже тогда, когда жизнь нас разбросала по разным городам и гарнизонам. Сдружился я и с одним молодым хирургом. Она была моей ровесницей, а ее муж служил в артиллерии. Вначале наша квалифика­ция была примерно одинаковой, а может быть, кое-что я мог делать больше и лучше. С грустью я наблюдал, как моя квалификация постепенно отставала от ее.

Комментарий: