Прагматические клише

При обсуждении самых разнообразных вопросов словосочетание «прагматическое клише» многократно употреблялось в данном учебном пособии. Иногда вмес-

то него мы прибегали к словосочетанию «речевая мо­дель», синонимичному в некоторых контекстах «прагма­тическому клише». Всякий раз имелась в виду та или иная удобная речевая формула, которой в условиях кон­кретного речевого взаимодействия вполне безопасно можно было бы воспользоваться, В большинстве случаев воспользоваться этой формулой даже настоятельно ре­комендовалось, что на фоне предшествующих рассуждений о стереотипах может показаться противоречием.

На самом деле имеются в виду два, в сущности неод­нородных, речевых явления, видеть различие, между ко­торыми необходимо, если мы действительно стремимся понять специфику подхода к «слову как действию».

Неоднородные явления, о которых идет речь,— это «речевой стереотип», с одной стороны, и «прагматиче­ское клише» («речевая модель») — с другой. Несмотря на то, что соответствующие явления, может быть, хотелось бы отождествить, объективных причин для подобной операции нет. Природа этих явлений фактически проти­воположна.

О том, что такое стереотип, речь уже шла в предше­ствующем параграфе. Что касается прагматических клише, то они как раз и репрезентируют фреймы рече­вых ситуаций, являясь фактически знаками фреймов. Иными словами, прагматические клише — это речевые формулы, сигнализирующие о том или ином фрейме или некоторой группе фреймов.

Сказать, что определенный набор прагматических клише всегда отсылает к одному и только одному фрейму, было бы неосторожно. Несмотря на то, что в реальной речевой практике языковое сознание инди­вида, как правило, способно отличить один фрейм от другого, границы между различными фреймами быва­ют неотчетливы.

Например: действительно ли я даю обещание тогда, когда я клянусь сделать что-то,— и если я не делаю того, о чем говорил, есть ли это нарушение обещания или клятвопреступление? Или: рекомендую ли я то, что хва-

лю,— и, если адресату не понравится расхваливаемое мною, имеет ли он право быть в претензии ко мне? Или еще: делаю ли я замечание, когда критикую, — и должен ли адресат исправляться или просто принять к сведению мое мнение?

Близость одних фреймов (а стало быть, и соответст­вующих коммуникативных актов) к другим приводит к тому, что обслуживающие их прагматические клише мо­гут быть в ряде случаев одними и теми же или очень близкими. Казалось бы, такая «неразборчивость» праг­матических клише — хотя бы тех, что соотнесены с при­веденными выше речевыми ситуациями,— создает усло­вия для превращения их в речевые стереотипы. Однако этого тем не менее не происходит: отчасти потому, что далеко не все коммуникативные клише имеют широкую сферу употребления, отчасти же именно потому, что прагматические клише маркируют фреймы (сигнализи­руют о фреймах). В каком отношении второе утвержде­ние может быть важным?

Все дело в том, что фреймы, в отличие от пресуппози­ций, как уже говорилось (см. гл. 2), задают представле­ние о внешних параметрах ситуации, так сказать, о ее «жанре», и соотнесены с метатекстовой областью ре­чевого взаимодействия (представлениями о том, каков характер взаимодействия). Что касается пресуппозиций, то они, как правило, связаны с более глубинными, пред­метными, структурами речевой ситуации (представле­ниями о том, каков предмет, референт) и соотнесены, таким образом, с собственно текстовой сферой.

В целях наглядности можно, видимо, даже предло­жить рассмотреть отношения между соответствующими понятиями в виде двух цепочек:

прагматические клише

метатекст

фреймы

речевые стереотипы

Т текст

пресуппозиции

Скорее всего, отношения между элементами этих цепочек выглядят слишком жестко и представления о некоторых фреймах тоже способны оформляться в ре­чевые стереотипы, в то время как некоторые пресуппо­зиции могут участвовать в формировании прагматичес­ких клише. В этом отношении автор склонен настаивать только на том, что генерально понятия разграничены до­пустимым образом.

А если это так, значит, причиной непревращения прагматических клише в речевые стереотипы, т. е. при­чиной сохранения ими смысла (в отличие опять-таки от обессмысливаемых со временем речевых стереотипов!), является именно их метатекстовая функция.

Действительно, человек, воспользовавшийся, напри­мер, прагматическим клише я позволю себе заметить, непременно действительно позволит себе это сделать и действительно заметит. В случае с прагматическими клише возможность злоупотребления, столь очевидная для речевых стереотипов, практически исключена: слишком уж тесна связь прагматического клише с на­стоящим моментом коммуникации. Ср., например, ано­мальность развития обозначенных ниже событий, таким образом, как это приведено в скобках:

• я, пожалуй, начну свое выступление (тем не менее, не начиная его);

• обратим внимание на то, что... (на самом деле игнори­руя это)

• не могу согласиться с Вами (но соглашаюсь);

• я хотел бы процитировать... (однако цитаты не при-вожу);

• возьмем такой вопрос (начиная говорить о другом вопросе);

• следует подчеркнуть (в действительности это во­обще не важно);

• вернемся к последней Вашей мысли (возвращаясь при этом к первой);

• как уже говорилось (в то время как об этом не было сказано ни слова);

• в ответ на Ваше замечание (которое я склонен цгно- рировать);

• попробую подвести итоги (впрочем, и пробовать не

буду) и т. д.

Приведенные примеры (а список подобных приме­ров может быть сколь угодно длинным), по-видимому, достаточно наглядно демонстрируют фактическую не­возможность уклониться от прагматических клише, ес­ли таковые уже употреблены.

Может быть, происходит это отчасти еще и потому — обратим внимание на то, что следующее утверждение будет иметь лишь характер предположения,— что праг­матические клише (маркируя фрейм) соотнесены с коммуникативной тактикой, т. е. практической сторо­ной речевого взаимодействия, а не с коммуникативной стратегией — теоретической стороной речевого взаи­модействия, которой далеко не всегда удается придер­живаться.

В этом смысле заманчивым кажется считать речевые стереотипы принадлежностью коммуникативной стра­тегии (уровень стереотипности, заложенный в стратеги­ческой программе!), в то время как прагматические кли­ше — принадлежностью коммуникативной тактики. При таком взгляде на элементы приведенных выше це­почек может получиться, например, что коммуникатив­ная стратегия распространяется преимущественно на область текста, а коммуникативная тактика — на об­ласть метатекста. Однако мысль эта сулит настолько не­предвиденные теоретические последствия, что разви­вать ее автор все-таки не осмелится.

Стало быть, метатекстовая функция прагматичес­ких клише (несмотря на «привязанность» некоторых из них более чем к одному фрейму) обеспечивает им вер­ность ситуации речевого взаимодействия, т. е. согласо­ванность с ней, в то время как собственно текстовая функция речевых стереотипов, напротив, не гарантиру­ет их связи с этой ситуацией.

И, вероятно, прагматическим клише ученые во мно­гом должны быть обязаны тем, что уже на сегодняшний день классификация речевых актов существует не как возможность, но как реальность, представленная в тру­дах представителей лингвистической прагматики, и осо­бенно теории речевых актов.