Представление референта в положительном свете

задает референту благоприятную среду обитания. Ком­муникативная стратегия, предполагающаяся в таком случае, есть коммуникативная стратегия, неконфликт­ная по отношению к референту (что, однако, может не помешать ей быть конфликтной по отношению к комму­никативной стратегии адресата). Интенция одобрения воплощается в создании следующих коммуникативных актов:

акт пропаганды, процедура вербовки,

акт агитации, процедура поощрения,

акт рекламы, и т. п.

В каждом из этих случаев положительная интенция стимулирует к принятию референта, т. е. фактически означает приглашение адресата разделять одобритель­ное отношение адресанта к предмету взаимодействия.

В отличие от первого случая презентация референ­та в соответствии с отрицательной интенцией ставит референт в отношения конфликта с говорящим (что опять-таки может не означать конфликта со слушате­лем, который, предположим, оказывается солидарным с агрессивно настроенным адресантом). При таких об­стоятельствах внимание говорящего зафиксировано на тех сторонах предмета, которые заслуживают осужде­ния, что воплощается в создании коммуникативных стратегий типа:

акт порицания, процедура отказа,

акт критики, процедура выговора,

и т. п.

Со всей очевидностью все виды соответствующих коммуникативных актов направлены на формирование негативных оценок по поводу референта с последую­щим неприятием его.

Презентация референта в соответствии с конструк­тивной интенцией фактически означает приглашение к

анализу референта «без, гнева и пристрастия», В этом случае коммуникантами осуществляется попытка (слишком часто, увы, тщетная) взвесить все «за» и «про­тив» и сделать некий объективный вывод. Конструктив­ная интенция предполагает коммуникативные страте­гии типа:

акт констатации, процедура обсуждения, акт демонстрации статистическая процедура, признаков, процедура анализа

и т. п.

Однако, как справедливо заметил А. Роб-Грийе, единственно возможный способ объективной характе­ристики предмета есть констатация его присутствия в мире. Такой результат коммуникативного акта обычно не может устроить коммуникантов, и потому «объектив­ный» вывод о состоянии референта по окончании ком­муникативного акта с интенцией конструктивного типа, как правило, также оказывается пристрастным, хотя, может быть, и более обстоятельно обоснованным.

Сказать определенно, что существует специальная группа референтов, заслуживающих исключительно по­хвалы или исключительно порицания, разумеется, нель­зя. Но нельзя и утверждать, что в каждом случае, возможно, дать конструктивную характеристику предмету или явлению. Конструктивная характеристика, как отмече­но, предполагает анализ. Для анализа же не всегда быва­ет достаточно фактов, с одной стороны, и беспристраст­ности — с другой. Поэтому лучшим советом в связи с выбором той или иной интенции могла бы быть реко­мендация к соблюдению таких постулатов принципа ко­операции, как постулат искренности, постулат истинно­сти и постулат мотивированности.

Совет этот дается еще и потому, что интенция имеет обыкновение проявляться не только прямо, но и косвен­но. Более того, хороший стратег сделает все для того, чтобы не обнаруживать своей интенции прямо — и не столько по причине «скрытности», сколько по причине

недейственности прямых форм выражения интенции на собеседника (см. гл. 5, § 6).

Иногда работа через непрямую интенцию (вместе с прочими способами непрямого воздействия на адреса­та) квалифицируется как языковая демагогия (Т. В. Булыгина, А. Д. Шмелев. Языковая концептуализация ми­ра, с. 461 и далее). В данном пособии это выражение не используется в силу присущей ему отрицательной оценки соответствующего явления, необходимость ко­торой для нас не столь очевидна.

Коммуникативный опыт, накопленный современни­ками, свидетельствует о том, что «лобовое воздействие» интенцией часто приводит к результату, обратному ожидаемому. Так, например, если меня «поймали» на ак­те пропаганды (даже в том случае, если я искренне убежден в необходимости публичного одобрения рефе­рента и имею для этого все необходимые мотивы), дове­рие ко мне собеседника уже отчасти подорвано. Более того, есть речевые ситуации, вообще исключающие пря­мое обозначение интенции (скажем: сейчас я начну хва­лить Вас; я ругаю Вас и др. под.).

Вот почему коммуникантам необходимо знать неко­торые приемы косвенного выражения интенции в речи. Приемы косвенного выражения интенции подчинены, в частности, следующим принципам:

• всегда существует возможность выбора нужного слова из группы слов, характеризующих один и тот же предмет (одно и то же явление) принципиально по-разному (ср.: баловник — правонарушитель);

• всегда существует возможность выбора способа представить одно и то же количество (одно и то же число) принципиально по-разному. Ср.: эффект от представления численности населения Москвы: восемь с лишним миллионов человек,

8 с лишним миллионов человек, 8.793.000 человек, около девяти миллионов человек, около 9 миллионов человек,

около 9 000 000 человек, почти десять миллионов человек, почти 10 миллионов человек, почти 10 000 000 человек;

• всегда существует возможность нужным — модаль­ным — образом оттенить выгодное или невыгодное слово (ср.: якобы преступник — определенно пре­ступник);

• всегда существует возможность сыграть на противо­речии (ср.: У меня к Вам маленькая просьба: Вы не за­держитесь часиков на шесть-семь после работы?);

• всегда существует возможность проекции одной си­туации на другую (ср.: N — бабник. N — донжуан);

• всегда существует возможность уйти в многословие или в специальную терминологию (ср.: Поэтическая функция проецирует эквивалентности с оси селек­ции на ось комбинации);

• всегда существует множество других возможностей.

Впрочем, безусловно, право выбора «направления» коммуникативной интенции, а также предпочтения пря­мых или косвенных форм ее выражения есть свободное право каждого говорящего. Единственным в этом смыс­ле следует иметь в виду в качестве обязательной реко­мендации — это непротиворечивость в выражении ин­тенции.

На самом деле, для говорящего даже не так важно выбрать «правильную» интенцию. Тем более, что как таковых «правильных» интенций не существует: суще­ствуют, может быть, более и менее оправданные ин­тенции. То есть, например, положительная интенция при описании злодеяний преступника не относится к разряду ожидаемых; точно так же, как отрицательная интенция при рассказе о детях-сиротах едва ли встре­тит сочувствие собеседника. Хотя, вообще говоря, ни в той, ни в другой ситуации названные интенции отнюдь не исключены: они могут быть спровоцированы как

самим референтом, так и социальным, например, кон­текстом,— если преступник, скажем, окажется сиро­той, а дети-сироты — преступниками и т. д.

В любом случае для говорящего гораздо важнее оста­ваться верным выбранной им интенции на протяжении всего коммуникативного акта. Ибо ничто не удаляет го­ворящего от коммуникативной цели так стремительно, как внутренняя противоречивость интенции.

Одобрять и в то же время порицать, рекомендовать и в то же время предостерегать, утверждать и в то же время отрицать, т. е. осуществлять любую коммуника­тивную стратегию по модели: с одной стороны, нельзя не сознаться — с другой стороны, нельзя не признать­ся, — прагматически безответственно. Стратегии по­добного типа, вне всякого сомнения, саморазрушительны или, по-другому, не имеют коммуникативной перспективы.