Как привнести это в церковь?

Если вы хотите оказать влияние на молодежь нашей страны, не придумывайте рекламу, а сочините песню.

Социолог Серж Денисов

Джеймс Такер – искренний и честный пастор. Он проповедует Слово Божье, свидетельствует заблудшим и духовно руководит своей паствой. Но у преподобного Такера есть серьезная слабость, «пунктик», «бзик», из-за которого воздвигается стена между ним и теми людьми, до которых он хочет достучаться. Он одевается так, как одевались в Англии в конце восемнадцатого столетия, вплоть до напудренного парика. Его проповедь попадает в цель, его сердце искренне. Те, кто вырос, находясь под воздействием его служения и проповеди, понимают, что он хочет быть святым и отделенным от всего мирского. И впрямь, они стали понимать различие между церковью и миром. Однако Такер приводит в замешательство нехристиан. Они думают, не потребует ли от них Бог, чтобы они вот так одевались, когда станут христианами. Некоторые христиане полагают, что из-за своего старомодного наряда он не может понять проблем повседневной жизни. Молодежь просто думает, что он какой-то странный. Как ни печально, преподобный Такер не видит своего недостатка. Он считает, что в его церковь приходит мало людей и на его проповедь нет заметного отклика потому, что мир ожесточен. Словом, он не подозревает, что люди отвергают вино просто потому, что им не нравится мех, в котором это вино хранится.

Вам трудно поверить в эту историю? Что ж, это и впрямь вымысел. А может быть, не такой уж и вымысел? Если бы мы просто поменяли странный «пунктик» и вместо костюма восемнадцатого столетия взяли бы музыкальный стиль конца девятнадцатого или начала двадцатого, мы попали бы точно в цель. Мы всячески стараемся, чтобы наши пиджаки, галстуки и брюки соответствовали современному стилю одежды (какой пастор в начале 90-х годов носит широкие воротнички?), но не придаем никакого значения тому, что стиль нашего богослужения устарел на целый век. Чтобы прояснить эту проблему, научимся различать два ясно выраженных подхода к церковному служению.

Настроение «осажденной крепости»

Первый подход один человек назвал «настроением осажденной крепости». Служители церкви возводят стены – и материально-вещественные, и культурные. Церковь защищена от мира, а мир тем самым отделен от церкви. Для этой группы служителей проповедь Евангелия не риск, не вызов, не вылазка на территорию язычника. Они проповедуют на своей территории (в материальном и культурном смыслах) и призывают покаяться тех, кто сидит на церковных скамьях. Время от времени некоторые люди из огромной толпы за стеною заметят голову, неожиданно появляющуюся над бойницей, которая нервно кивает, подзывая их. Но им не интересно идти в церковь. Им и так неплохо. К тому же они слишком заняты. Итак, мы сидим в своей крепости, среди друзей-христиан, на библейских семинарах, измеряя свой успех тем, содержим ли мы крепость в порядке и достигнем ли конца своей жизни, не совершив серьезных ошибок. И впрямь, хорошо оставаться чистым, избегая соприкосновения с погрязшим во грехе миром, но это не все, чего хочет от нас Господь. Он не просил нас просто удерживать крепость. Он призывал нас штурмовать высоты.

Настроение миссионера

Мы призваны быть «ловцами человеков» – «ловить» людей, как рыболов ловит рыбу, а хорошие рыболовы не сидят на берегу, время от времени приманивая рыбу, чтобы она сама выпрыгнула к ним на сушу. Они изучают повадки рыбы, узнают, какой она любит корм, и спускают лодки на воду. Это мы и называем «настроением миссионера». Чтобы рассмотреть, как оно проявляется в связи с музыкой, надо прежде всего научиться основам миссионерской стратегии. Представим себе на время, что Бог послал нас к какому-то племени в Бразилии и мы прибыли туда со своей командой. Разместившись в отдаленной деревне, которой еще не достигала нога миссионера, мы начинаем обдумывать и обсуждать нашу стратегию. Один из членов команды убежден в том, что язык и одежда этого племени хуже наших и для того, чтобы аборигены стали христианами, их надо воспитывать, поднимая до нашего культурного уровня (разновидность той точки зрения, что «настоящие христиане носят галстук»). Другие члены команды с ним спорят, напоминая, что Иисус принял язык и одежду евреев первого века нашей эры, и если мы должны идти по Его следам, то обязаны делать то же самое.

Словом, одни навязывают людям этого племени западную культуру, требуя от них того, чего Слово Божье никогда не требовало. Другие внедряют неизменяющееся Евангелие в данную культуру, позволяя, чтобы внешние ее атрибуты, напрямую не обусловленные предписаниями Библии, принимали ту форму, которая наиболее выразительна и содержательна для людей этого племени. Когда после этого они позволяют, чтобы церковью руководили люди, принадлежащие к этой культуре, можно сказать, что они создали «туземную» («местную») церковь. Мы любим молиться на родном языке, сидеть в церкви на скамье со спинкой и надевать на Пасху новое весеннее платье, но должны осознавать, что эти обычаи содержательны в рамках нашей культуры. Возможно, в другой культуре они бессмысленны и, безусловно, не основываются на Библии.

Те, кто хочет заниматься работой, связанной с различными культурами, должны пересмотреть свои методы в свете Писания. Они должны, если надо, выбросить из своего багажа все те формы выражения, которые не основываются на Библии, как бы ни было это ценно и значительно в рамках их собственной культуры. Иначе они не смогут повлиять на людей чужой культуры, которые не откликнутся на эти формы выражения. А теперь вернемся в Бразилию. Мы принимаем решение: всей командой выучить язык племени и передавать им евангельскую весть, используя примеры и аналогии, понятные для бразильцев. Мы решаем лишить нашу веру западных форм выражения, поскольку мы основываем туземную церковь. Если бы мы поступили иначе, думаем мы, мы уподобились бы средневековой церкви, которая навязывала европейским странам литургию на латыни, отдаляя простых людей от осмысленного поклонения Богу. Так и случилось с теми, кто участвовал в миссионерском служении: чтобы по-настоящему евангелизировать культуру, необходимо ее понимать, мало того – необходимо изучить язык и обычаи и проповедовать людям с помощью тех средств, которые они поймут.

К сожалению, то, что стало очевидным в отношении языка и других внешних форм, к музыке относят с трудом. По словам Хастэда, «вооруженные сборниками церковных гимнов Сэнки, которые принадлежали англоамериканской традиции, они перевели наши евангельские песнопения на тысячу с лишним языков. За исключением самой Библии, нет ни одного литературного произведения, которое так полно охватило мир, ворвавшись во все культуры».Сколь бы искренне мы ни хотели экспортировать западные церковные гимны и манеру их исполнения, опыт, накопившийся за десятилетия миссионерской практики, обнаружил здесь серьезные изъяны. Во-первых, незнакомые, чужеродные стили мешают свободно выражать свою веру. Человек не обязан преодолевать культурный барьер, чтобы поклоняться Богу. Профессор Р. Лаверн Морс, изучающий миссионерство, пишет: «Во многих частях Азии я наблюдал, что непривычные к Западу люди претерпевают культурный шок, когда их долго подвергают воздействию незнакомых музыкальных систем. Это бывает в Китае, в Бирме, в северной части Таиланда и в Лаосе – я там жил и это видел. Культурный шок вызывает немедленную психологическую реакцию, западная христианская музыка становится скорее барьером, чем мостом для евангельской вести».

Один старик из Чада (Африка) сказал: «Я хочу стать христианином, но зачем мне выучивать ваши песнопения?» Во-вторых, при переводе часто теряется первоначальное содержание гимнов. Еще одна цитата из Хастэда: «Когда наши церковные гимны переводят на языки, в которых повышение и понижение тона используется для различения смысла, наша музыка может полностью изменить значение слова или фразы».

Подведем краткий итог. Специалист по музыке, используемой при миссионерском служении, Альберт У. Д. Фрисон считает, что импортирование западных музыкальных стилей «наносит вред проповеди Евангелия, мешает понимать христианство, не давая выразить его в самобытной форме, основывающейся на культуре туземцев». Сейчас чаще всего пытаются создавать туземные гимны. Т. У. Хант, профессор церковной музыки в Юго-западной Баптистской теологической семинарии и ведущий авторитет в области миссий, использующих музыку, пришел к такому выводу: «Не может быть никакого сомнения в том, что единственный жизнеспособный вид музыки для народов (и людей), которых еще не затронула евангельская весть, – это их собственная музыка». Другими словами, подход Лютера, Уоттса, Уэсли и других был не просто хорошей идеей. Это – здравая и разумная стратегия миссионерства. Миссионеры, поощрявшие и поддерживавшие местные формы поклонения Богу, сообщают о том, что люди при этом поклоняются Богу искренне и осмысленно. Они признают, что музыка в миссионерстве – не побочная проблема. Эффективное ее использование может значительно увеличить действенность миссионерской работы. Два христианина из Японии сообщали, что там «музыка... привлекает больше «еще не спасенных» душ, чем что-либо другое в церковной программе. Наша рождественская музыкальная программа заинтересовала двести человек. В среднем на каждое вечернее собрание приходит человек тридцать».

Филипп Андерсон (Филиппины) констатировал, что музыка – «наилучший метод привлекать людей на богослужения». Другой человек из Японии говорит: «Если вы знаете музыку, то благодаря ей вы сможете общаться с людьми по крайней мере на два года раньше того, чем могли бы общаться посредством речи, проповедуя или обучая по-японски». К тому же, по словам Ханта, «местные формы выражения будут лучше служить проповеди Евангелия, и результаты этой проповеди будут более прочными и длительными». Когда Билл и Деллана О'Брайен, миссионеры, служившие в Индонезии, искали ключ к сердцам людей, среди которых они жили, они обнаружили, что их концерты не передают то, что они хотели передать, и не вызывают желания последовать за Христом. Тогда они начали осваивать яванские и балийские классические формы танца и местные музыкальные системы, чтобы изображать с их помощью библейские истории. Отклик был ошеломляющим. За первый год благодаря этим представлениям евангельскую весть восприняли 25 000 зрителей. Конечно, некоторые возразят: «Не вызовет ли туземная музыка дурные ассоциации с языческим культом?».

Это бывает, но сам вопрос показывает, что мы неправильно понимаем большинство культур. Разумеется, какой-нибудь ритм или музыкальный стиль может быть использован только для языческого культа и не пригодится для христианского богослужения. Однако другие ритмы и стили в рамках конкретного племени могут ассоциироваться со свадьбой, работой в поле, греблей, радостью или скорбью. Они никак не напоминают о поклонении бесам; это просто музыкальный язык данного народа. Как же миссионеры определяют, что подходит для данного племени, а что не подходит? Говоря об этой проблеме (речь идет о миссионерстве в городах), Хант советует: «Миссионеру необходимо просто-напросто выяснить, что для людей этого народа непосредственно отражает их жизнь, каким образом они, скорее всего, будут выражать свои чувства... Что они поют на кухне или на досуге? Может быть, им нравится западная музыка, но что они стали бы слушать, когда чувствуют себя совсем непринужденно?»

Надо сказать и о том, что принимать подобные решения должны духовно зрелые люди из той группы, к которой обращена проповедь. Делберт Райе, миссионерствовавший на Филиппинах, раздавал распечатанные варианты песнопений, чтобы посмотреть, насколько они подходят к роли местных священных гимнов, соответствующих туземной культуре. Если каким-то песнопением часто пользовались во время общинного богослужения, если его пели на горных тропах или в поле, его одобряли и принимали. «Если же оно не находило отклика, – говорил Райе, – мы считали его, образно говоря, мертворожденным младенцем, сколько бы любви и сил ни было затрачено на его вынашивание и рождение». Вот прекрасный пример миссионерского настроения: надо безжалостно отбросить средство, созданное ценой больших усилий, потому что оно неэффективно в рамках той культуры, в которую миссионер должен проникнуть. Как применять настроение миссионера в странах Запада?

Теперь переместим наблюдательную позицию, с которой мы рассматриваем обсуждаемую нами проблему. До сих пор мы смотрели из Америки на чужеземную культуру, теперь будем смотреть на американскую действительность с точки зрения культуры чужеземной. Если можете, представьте себе, что после Воскресения Христова евангельская весть не укоренилась на Западе, а поначалу распространялась на восток от Иерусалима, находя благоприятную почву на тех территориях, которые мы сегодня называем Китаем и Индией. Затем представим себе, что вместе с командой миссионеров из Китая мы посланы проповедовать евангельскую весть толпам язычников, населяющих Америку конца двадцатого столетия. Еще нет Библии на английском языке, нет церквей и церковных зданий, нет западных церковных гимнов. Мы подыскиваем средства воздействия, которые привлекают внимание этих людей и, возможно, окажутся пригодными для наших целей, и обнаруживаем модные, популярные видеокассеты. Хотя 90% этих видеокассет несут нехристианские ценности (чего же и ожидать от нехристиан?), мы не видим, почему бы не отнять у дьявола это полезное средство. Таким образом, мы начинаем создавать обучающие видеофильмы и кинофильмы, которые рассказывают о христианских ценностях и учении.

Желая основать местную церковь, мы усваиваем настроение миссионера, влезаем в шкуру американца и пытаемся определить, в какие формы лучше всего облечь его священные гимны. Традиционные китайские гимны для этого мало пригодны. Та музыка, которую мы, китайцы, считаем «хорошей», американцам ничего не говорит и никак их не задевает. Пытаясь найти замену китайской музыке, мы обнаруживаем, что местная культура богата и обладает разнообразными музыкальными стилями. Проделав соответствующее исследование, мы обнаруживаем, что рок (включая «поп») – это самый популярный музыкальный стиль, на который приходится 50% от общего числа продаж, а остальное делится между производными от рока – «диско» и «соул», – «кантри», легкой музыкой, джазом и, наконец, музыкой классической. И все же нас не столько заботит, что привлекает людей в масштабе всей нации, сколько что привлекает то меньшинство, к которому обращена наша проповедь. Поэтому мы погружаемся в жизнь маленького пригорода и начинаем изучать, какую музыку предпочитает обычный человек. Мы отмечаем радиостанции, которые он слушает, когда просыпается, мелодии, которые он напевает в машине, песни, под которые он выполняет физические упражнения, и группы музыкантов, чья музыка звучит как фон, когда он работает или играет. Конечно, у многих песен нехристианское содержание. Но чего же еще мы могли ожидать? Они ведь не христиане!

Все эти формы кажутся нам странными, но чем лучше мы понимаем эту культуру, тем яснее видим плоды наших усилий. Мы тесно сотрудничаем с туземцами, стремясь определить, какие музыкальные стили, по их мнению, лучше всего выражали бы хвалу Богу, укрепляли и наставляли в вере, являли спасение заблудшим и погибающим душам. Наконец мы соглашаемся, что здесь для поклонения Богу больше всего подходит «мягкий рок». Другие музыкальные формы – «соул», «рэп», классическая музыка – можно использовать во время концертов, чтобы обращаться к тем, чьи предпочтения отличаются от предпочтений большинства, и предлагать музыкальный стиль на выбор. Если бы мы выбрали другой район, то наш выбор мог бы остановиться на «кантри» или «соул». Все зависит от людей. Так уж ли странен этот сценарий? На самом деле приведенные статистические данные я взял из «Альманаха современной музыки» (1980 г.). Если бы мы были миссионерами, посланными в воображаемый пригород, люди которого предпочитают вполне определенную музыку, какие стили мы выбрали бы? Конечно, мы не стали бы исследовать историю музыки этого народа, чтобы возродить музыкальный стиль, который утратил свою популярность несколькими поколениями раньше. При выборе музыкальных стилей, подходящих для американской церкви, нас уже не очень смущает вред рок-музыки – в различных формах она упрочила свое положение, и простые люди предпочитают именно ее. Когда они слышат ее в магазине, в гимнастическом зале или утром, просыпаясь, она не ассоциируется у них с чем-то дурным. Конечно, некоторые использовали ее во зло, но многих музыкальная тема из кинофильма «Рокки» побуждает к физическим упражнением, другие песни – к приключениям, некоторые – к дружбе, а иные – к любви.

Если речь зайдет о том, как доносить евангельскую весть до языческого (атеистического) народа Америки, наше наследие христианской музыки может сбить с толку многих. Оно богато, у нас немало гимнов, и потому мы склонны считать священными только их стиль, а все остальное относить к мирскому. Мы забываем, что стили наших традиционных церковных гимнов были когда-то популярны вне церкви. Хастэд полагает, что мы ошибались, когда разнесли стиль Сэнки по всему земному шару, не считаясь с каждой конкретной культурой. Не ошибались ли мы и тогда, когда сохраняли музыкальные формы, которые были действенными в прошлом, но утратили свое значение? Наше племя в Бразилии отличается от современных американцев; и Америка прошлого отличается от современной. Как пишет Л. П. Хартли в романе «Посредник», «прошлое – чужая и незнакомая страна, там все делают иначе». Формы евангелистского богослужения, которые были органичными для американской культуры конца девятнадцатого столетия, могут быть не органичными для американской культуры конца двадцатого столетия. Мы должны чутко прислушиваться к жизни нашего общества, если убеждены в том, что местные, органичные формы лучше всего служат для проповеди Евангелия.

Хорошие и плохие традиции

Я не хочу, чтобы мои слова неправильно истолковали, словно я требую отменить церковные гимны и уничтожить органы. Забывая наше наследство, мы теряем сокровище. Редкая неделя проходит без того, чтобы я не поймал себя на том, что пою величественный гимн «Бог наш – могучая крепость». Когда я пою, я почти слышу звучание прочно сработанной немецкой лютни, звук которой отражается от стен замка, когда Лютер, сидя с друзьями за столом, радостно играет и поет хвалу Богу. На короткое время я встаю на его место: осужденный папой, отлученный от церкви, живущий в изгнании, – однако поистине свободный благодаря своему открытию, оправданию верой. Мы не смеем забывать наше наследие, и музыка Лютера помогает нам помнить о нем. Тем не менее, если я думаю, что этот гимн подействует на среднего американца так же, как он действует на меня, мне надо получше понять мою культуру. Даже в церкви гимн часто нуждается в объяснении, чтобы его воздействие было глубоким. Для язычника, который не отличит Мартина Лютера от Мартина Лютера Кинга, слова о «несокрушимом оплоте» могут почти или совсем ничего не значить. Вряд ли он будет петь это, моясь под душем.

Конечно же, в самой традиции нет ничего плохого. Традиции хороши, если они сохранили значение в рамках конкретной культуры. Но не будем забывать семи последних (и решающих для ее дальнейшей судьбы) слов церкви: «Никогда раньше мы не поступали таким образом». Гордон Л. Боррор и Рональд Б. Аллен пишут: «История учит тому, что церковное тело, которое канонизирует музыкальную форму и стиль, начинает немедленно превращаться в окаменелость». Методы, успешно действовавшие в прошлом, часто становятся неэффективными, однако мы продолжаем использовать их, потому что это кажется нам безопасным, надежным и удобным или просто потому, что мы никогда не изменяем своим привычкам, а к новомодным методам относимся с подозрением. Дж. Дэвид Стоун делится своим забавным опытом, который очень хорошо иллюстрирует упрямство утративших значение традиций: «В одной старой методистской церкви, которую я посещал, во время богослужения всегда читали апостольский Символ Веры. Однако, когда община вставала, чтобы его произнести, все поворачивались лицом к задней части церкви. Когда же чтение заканчивалось, все опять поворачивались и садились.

«Странная и непонятная традиция», – подумал я; однако, после некоторой проверки, обнаружил, что в начале столетия, когда в этой церкви еще не было книг, текст апостольского Символа Веры вывешивали на балконе верхней галереи; верующим приходилось оборачиваться, чтобы его прочесть. Когда балкона не стало (а вместе с ним и текста), обычай слишком прочно укоренился, чтобы его изменить». Гимн «Вперед, христианские воины», возможно, звучал как боевой клич в ту эпоху, для которой был написан. Именно светское общество связало ритм марша с героическим порывом, церковь это использовала, но стили изменились, и изменились связанные с ними ассоциации. Песня, призывавшая прежние поколения взяться за оружие, у современной молодежи вызывает зевоту. Как бы убедительно и громко ни звучал в наших сердцах голос традиции, утверждая, что вот это и есть самая подходящая, самая действенная музыка, неверующих людей, принадлежащих к западной культуре конца двадцатого столетия, не заставишь почувствовать органичность музыкальных стилей девятнадцатого или начала двадцатого столетия.

Краткий итог

В церкви редко услышишь ту музыку, которая привлекает людей нашей культуры, – которую они слушают, когда просыпаются, от которой они смеются, под которую отдыхают после рабочего дня, которая оживляет усталые мышцы в спортивном зале. Используемые нами в церкви музыкальные стили – это та же самая музыка, от которой люди девятнадцатого столетия плакали, смеялись, отдыхали или ходили на службу. Как странно! Мы ведем себя так, словно пытаемся угодить именно им, нашим предкам. А ведь у нас есть одно из самых могучих средств, какие только можно себе представить, чтобы оказать воздействие на наш народ и привести его ко Христу. Как ни печально, большинство церковных служителей позволило этому орудию пылиться без употребления, и потому, даже если взять членов церкви, всего лишь 10% слушают христианскую музыку вне богослужения. Записи современной христианской музыки раскупают лучше, чем записи джаза и классики, однако нам еще придется ждать того времени, когда эта музыка станет широко воздействовать на мир, неся ему евангельскую весть. Близнецам-великанам – традиции и культурной порабощенности – разрешили держать в сухом доке грозную армаду.

Пока огромное большинство наших прихожан, выходя из крепости (церкви), забывает о той музыке, которую там слышало, и никогда не вспоминает о ней до следующего воскресенья, мы не укрепляем в вере наш народ и не даем ему необходимого наставления. Только вежливый атеист не заснет во время богослужения. Я еще не нашел человека моложе 40 лет, который вне церкви, по собственной воле, выбрал бы традиционный церковный гимн. Из тех, кому за 40, я нашел несколько человек. Не будем обманывать себя, думая, что мы идем по следам Лютера, Уоттса, Уэсли, Сэнки и Бута, если наши церковные общины не напевают наши мелодии за работой и не слушают на неделе записи наших песнопений. Павел пренебрег многими предпочтениями и стал всем для всех, чтобы донести до сердец евангельскую весть. Мы удовлетворились тем, что стали чем-то для некоторых или – хуже того – ожидаем, что все станут всем для нас. Страдает от этого наше церковное служение. В своей книге «Христианская миссия в современном мире» Джон Р. У. Стотт пишет: «Наши церковные общины требуют от каждого нового члена не только обращения к Богу, но и новой культуры. В своем поведении новый член общины должен отказаться от некоторых современных внешних форм и принять более старые образцы, господствующие среди большинства членов общины. Новообращенный христианин должен выучить старые церковные гимны и понимать их значение. Он должен выучить язык, который используют проповедники. Одним словом, он должен вернуться назад на два поколения и претерпеть весьма болезненное "культурное обрезание"».

Некоторые новаторские американские церкви, которые осознают феномен «культурной крепости», отчуждающий очень многих, решили принять миссионерскую установку и использовать такую музыку, которую легче всего понимают те, к кому они обращаются с проповедью. Число членов истсайдской «Церкви четырех площадей» (Кирклэнд, Вашингтон) возросло за 10 лет от нескольких прихожан почти до четырех тысяч. Какую роль играла тут музыка? По словам пастора Дуга Маррена, «далеких от церкви людей, которые родились в первое десятилетие после Второй мировой войны, привлечет такая церковь, где они будут довольны стилем музыки, где само ее звучание им знакомо. Другими словами, их привлечет музыка современная» (Другие примеры растущих церквей, которые используют современные формы, даны в Приложении).

Поп-музыка овладела воображением современного поколения, а церковь большей частью использует современные формы без особого интереса, по-любительски, от случая к случаю. Мы используем глубоководное оборудование, чтобы удалить осадок из ванны. Мы дурачим самих себя, когда думаем, что всех привлекает то, что привлекает нас. Слишком часто нам кажется, что, когда мы призываем поверить в то, о чем говорит Христос, мы делаем это так, как требует современная жизнь. Однако, чтобы добраться до сути нашей проповеди, люди должны продираться сквозь устаревшие формы. Когда они смотрят на нас, им мешает напудренный парик.

Краткий итог всего этого хорошо выразил продюсер, музыкант и композитор Рид Арвин, когда писал: «Служитель, отвечающий за музыку, пытается донести евангельскую весть до еще не спасенного мира и видит... что консервативно-традиционный подход к музыкальному служению все меньше и меньше годится аудитории, которая больше не понимает даже тех слов, с помощью которых мы выражаем нашу веру. На самом деле мы поем красивые песни для себя, а мир не только не слушает, но даже не знает, что мы поем».

Глава 16