ТЕМА 5. Культура в послевоенное время (1945 – 1953 гг.)

Теоретические основы и общая направленность политики пар­тии в области художественной культуры оставались неизменными. Литература и искусство по-прежнему рассматривались как средст­ва воспитания масс. Большинство интеллигенции надеялось, что после победы в войне политический и идеологический контроль над художественным творчеством будет смягчен. Ожидание пере­мен подогревалось некоторыми признаками потепления, как ока­залось иллюзорными. Весной 1946 г. был отправлен в отставку сек­ретарь Союза писателей Д. Поликарпов, известный своими дикта­торскими замашками. Это решение было принято в ЦК партии в ответ на жалобы писателей на самодурство и грубость Поликарпо­ва. (В 1955 г. он вновь был направлен ЦК на работу в Союз писате­лей, а затем был назначен заведующим Отделом культуры ЦК.) Было отменено постановление секретариата ЦК «О контроле над литературно-художественными журналами». Органы госбезопас­ности, осведомленные по донесениям агентов о настроениях в пи­сательской среде, сообщали в ЦК партии, что «писатели ждали большего».

Ответом на эти настроения стали постановления ЦК ВКП(б) 1946 г.: «О журналах «Звезда» и «Ленинград» (14 августа), «О ре­пертуаре драматических театров и мерах по его улучшению» (26 августа) и «О кинофильме «Большая жизнь» (4 сентября). В 1948 г. за ними последовало постановление «Об опере «Великая дружба» В. Мурадели».

Журнал «Звезда» был подвергнут критике за публикацию рас­сказа М. Зощенко «Приключения обезьяны», который расцени­вался как «злостно хулиганское изображение» советской действи­тельности (нелепость обвинений заключалась в том, что этот дет­ский рассказ об убежавшей из зоопарка обезьяне неоднократно публиковался ранее), а также за популяризацию стихов А. Ахмато­вой, «пропитанных духом пессимизма и упадничества». Журнал «Ленинград» критиковали за произведения, «проникнутые духом низкопоклонства по отношению ко всему иностранному». По всей стране прошли писательские собрания, которые единодушно под­держали решение ЦК. В Ленинграде такое собрание проводил лично А. А. Жданов.

Это постановление было связано с политической борьбой в ближайшем окружении Сталина, в частности, с попытками бро­сить тень на руководство ленинградской парторганизации, в том числе на Жданова. Рассматривая этот документ в историко-куль­турном контексте, стоит отметить, что он сыграл роль предупреж­дающего удара хлыстом для интеллигенции. Выбор объектов для критики в значительной степени был случаен. На месте Зо­щенко и Ахматовой могли оказаться и другие литераторы. Партий­ное руководство не ставило задачу наказать конкретных лиц за их ошибки. Зощенко и Ахматову исключили из Союза писателей, но уже в 1951 г. Ахматова была восстановлена, а рассказы Зощенко продолжали печататься в журналах. Главной целью было дать по­нять писателям, что ни талант, ни признание в литературе не дают права на аполитичность, что партия прочно держит в своих руках бразды правления и не допустит никаких идеологических послаб­лений.

Постановление Оргбюро ЦК партии «О репертуаре драматиче­ских театров и мерах по его улучшению» не содержало резкой пер­сональной критики. В нем говорилось о неправильной линии Ко­митета по делам искусств, ослабившего контроль над театральным репертуаром, в результате чего на сцене преобладали драмы на ис­торические темы и произведения зарубежных авторов. ЦК реко­мендовал театрам ставить ежегодно не менее двух-трех пьес о сов- ременной советской действительности. Постановление предус­матривало изменение сложной системы прохождения пьес через различные инстанции и повышение уровня театральной критики. Постановление Оргбюро ЦК «О кинофильме «Большая жизнь» обвиняло его создателей (режиссер Л. Луков, автор сценария П. Нилин) в искаженном изображении советских рабочих и инже­неров, работающих на восстановлении Донбасса (речь шла о вто­рой серии фильма, в то время как первая была удостоена Сталин­ской премии). Критике были подвергнуты также режиссеры С. Эйзенштейн — за вторую серию «Ивана Грозного», В. Пудов­кин — за фильм «Нахимов», Г. Козинцев и Л. Трауберг — за фильм

«Простые люди».

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 10 февраля 1948 г. было посвящено музыке. Опера В. Мурадели «Великая дружба», поставленная Большим театром к 30-й годовщине Октябрьской революции, объявлялась порочной как в музыкальном, так и в сю­жетном отношении. Партийные руководители сочли музыку опе­ры «невыразительной и бедной». По их мнению, сюжет оперы, рассказывающий о событиях Гражданской войны на Северном Кавказе, создавал неверное представление, будто грузины и осети­ны находились в те годы во враждебных отношениях с русским народом. В постановлении также назывались имена Д. Шостако­вича, С. Прокофьева. В. Шебалина, которых обвиняли в форма­листических извращениях.

Вновь актуальной стала борьба с формализмом. В постановле­нии Политбюро ЦК прямо говорилось о значении статьи 1936 г. «Сумбур вместо музыки» как программного политического и иде­ологического документа. А. А. Жданов, выступая на музыкальном совещании в Москве в январе 1948 г., сравнил «ошибки» Шостако­вича с «ошибками» в опере Мурадели и обильно цитировал статью двенадцатилетней давности.

В 1948 г. состоялись Первый Всесоюзный съезд советских ком­позиторов и трехдневное совещание деятелей советской музыки в ЦК партии. На них проявилось стремление искусственно разде­лить композиторов на реалистов и формалистов. Музыкальные произведения оценивались преимущественно с точки зрения до­ступности для массового слушателя.

Постановления 1946—1948 гг. сыграли свою роль в рассеянии надежд интеллигенции на потепление идеологического климата. Как вспоминал об этом времени театральный критик К. Рудниц­кий, «сочинять, ставить, играть — все равно, что гулять по заминированному полю — шаг вправо — взрыв и гибель, шаг влево — взрыв и гибель».

Предъявляя жесткие идеологические и эстетические требова­ния к творческой деятельности художественной интеллигенции и требуя их беспрекословного выполнения, власть щедро поощряла послушание. Ни в одной стране писатели, художники, композито­ры не пользовались такой материальной поддержкой, как в СССР. В отличие от своих западных коллег, члены советских творческих союзов могли зарабатывать на жизнь творческим трудом. Исклю­чительными привилегиями (высокие гонорары, премии, государ­ственные квартиры, дачи, мастерские, поездки за границу) поль­зовались руководящие работники творческих организаций и кол­лективов, художественная элита.

Победа в войне дала мощный импульс творчеству. В литературу вступило поколение фронтовиков, новый жизненный опыт кото­рых нуждался в осмыслении. Одним из первых попытался сказать правду о прошедшей войне В. Некрасов в повести «В окопах Ста­линграда». Классикой тех лет считался роман А. Фадеева «Мо­лодая гвардия». Но тема войны была объявлена исчерпанной, она отвлекала читателя от актуальных задач, навевала тяжелые воспоминания. «Нам нужна праздничная литература, поднимаю­щая человека над мелочами и случайностями», — требовала офи­циальная критика. Известные произведения тех лет — «Русский лес» Л.Леонова, «Первые радости» и «Необыкновенное лето» К. Федина, «Времена года» В. Пановой, «Открытая книга» В. Ка­верина — отражают общее состояние литературного процесса, в котором отсутствовал новаторский поиск, довлела идеоло­гическая схема, не было жанрового и стилистического многооб­разия.

В условиях жесткого идеологического контроля легко проходи­ли цензурные преграды бесконфликтные произведения, такие, как романы С. Бабаевского «Кавалер Золотой Звезды» и «Свет над землей», Е. Мальцева «От всего сердца». Характерно, что все они были посвящены послевоенной деревне.

Из одного произведения в другое переходили сюжеты о конф­ликте новатора с консерватором, о превращении отсталого колхо­за в передовой. Подобная литература отражала уровень понимания общественных проблем того времени. Вина за недостатки возлага­лась на зазнавшегося директора или председателя колхоза. Выход из трудностей всегда связывался с приходом нового руководителя или перевоспитанием старого. была сделана «установка на шедевры». Считалось, что страна, иду­щая в авангарде мирового прогресса, должна превосходить всех и в художественной культуре. Музеи должны были экспонировать лишь высочайшие образцы отечественного искусства. Все, что не соответствовало официальному представлению о магистральном направлении русского реалистического искусства, отправлялось в запасники. Данная политика вела к мелочной опеке над ху­дожниками, драматургами, кинорежиссерами. Вводилась практи­ка жесткой регламентации и контроля над всеми стадиями созда­ния фильмов и спектаклей. Каждое произведение принималось и обсуждалось по частям, авторы бесконечно переделывали свои ра­боты в соответствии с рекомендациями вышестоящих инстанций. В кино подобная политика привела к резкому сокращению числа новых фильмов. Если в 1945 г. было выпущено 45 полномет­ражных художественных фильмов, то в 1951 г. — всего 9, причем часть из них — снятые на пленку спектакли. Установка на «мало-картинье» была принята решением Совета Министров СССР в 1948 г. Министерству кинематографии вменялось в обязанность рассматривать и утверждать все стадии кинопроизводства от лите­ратурного сценария и проб актеров до готового фильма, включая эскизы декораций и костюмов, музыкальные партитуры и гене­ральные репетиции с актерами. Бесконечные замечания, поправ­ки, доработки затягивали производство картин. Съемки доверяли только маститым режиссерам, большинство из которых, несом­ненно, были профессионалами высокого уровня. «Малокартинье» имело негативные последствия для развития советской кинематог­рафии. Прекратился приток новых кадров в режиссуру. Отечест­венные фильмы оказались вытесненными с экрана трофейными и довоенными кинолентами.

Заметное место на экране заняли историко-биографические фильмы, схематичные и помпезные, — «Пирогов» Г. Козинцева, «Жуковский» и «Адмирал Нахимов» В. Пудовкина, «Академик Иван Павлов» Г. Рошаля. Самое выдающееся кинопроизведение в историческом жанре — фильм С. Эйзенштейна «Иван Грозный», законченный в 1945 г., был запрещен. Идея трагической расплаты за коварство и жестокость царя Ивана в борьбе за единовластие наводила на аналогию с современностью. (Запрет относился ко второй серии, первая успела выйти на экраны и получить Сталин­скую премию.) Событиям войны был посвящен фильм «Падение Берлина» М. Чиаурели, фальсифицирующий историю и прославляющий Сталина. Среди премьер того времени были кинофиль­мы, полюбившиеся зрителям, — «Подвиг разведчика» Б. Барнета, «Сельская учительница» М. Донского, «Молодая гвардия» С. Герасимова, «Кубанские казаки» И. Пырьева.

В сложном положении оказались театры. Аншлаги военных лет сменились полупустыми залами. Задача ставить в сезон по край­ней мере две-три пьесы на современную тему, как это требовало постановление ЦК партии 1946 г., оказалась непосильной. Из-за многоступенчатой системы приема лишь небольшое число новых драматических произведений проходило все цензурные инстан­ции. Одни и те же спектакли шли по всей стране. Рекорд постави­ли пьесы Б. Лавренева «Разлом» и «За тех, кто в море!», которые шли более чем в 100 театрах в сезон 1947/48 года.

Театры создавались и закрывались решениями сверху. Так, в 1949 г. был отстранен от занимаемой должности главный режис­сер Камерного театра А. Таиров, а сам театр объединен с другим. В том же году с должности художественного руководителя Ле­нинградского театра комедии был смещен Н. Акимов. Эталоном театрального искусства продолжал оставаться МХАТ, который пользовался особой любовью Сталина еще с довоенных времен. В подражание МХАТу в большинстве коллективов на сцене возоб­ладал бытовой реализм. На общем сером фоне театральной жизни исключением выглядели постановки М. Лобанова в Московском театре имени Ермоловой «Старые друзья» (пьеса Л. Малюгина) и «Спутники» (пьеса В. Пановой), пользовавшиеся большим успе­хом у зрителей. Основные требования, которые предъявлялись к изобразитель­ное искусству, — правдоподобие, следование традициям русских передвижников, понятность массам, наличие положительного идеала, мажорный оптимизм — сковывали творческий поиск. Сложился набор апробированных тем, сюжетов, композиционных и колористических решений. Ведущее место на ежегодных худо­жественных выставках занимали сложные многофигурные компо­зиции, изображавшие Ленина или Сталина в решающие моменты их революционной и государственной деятельности. Названия этих полотен говорят сами за себя: «Ленин провозглашает совет­скую власть» (В. Серов), «Выступление И. В. Сталина на торжест­венном собрании, посвященном 24-й годовщине Великой Ок­тябрьской социалистической революции» (И. Тоидзе), «В Крем­левском дворце 24 мая 1945 года» (Д. Налбандян). Официальной критикой было провозглашено, что образ Сталина является самым убедительным свидетельством идейно-творческой зрелости искус­ства. В день семидесятилетия вождя в 1949 г. в Третьяковской га­лерее была открыта выставка «И. В. Сталин в изобразительном искусстве», а в залах Музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина разместилась выставка подарков Сталину, которая заняла место полотен импрессионистов. Вместе с тем изобрази­тельное искусство тех лет не исчерпывалось официозом. Об этом свидетельствуют пейзажи С. Герасимова, М. Сарьяна, работы П. Корина, А. Пластова и др.

Созданная в 1947 г. Академия художеств СССР (первый прези­дент А. М. Герасимов) с первых лет своего существования активно включилась в борьбу с «формализмом». На практике это означало травлю талантливых мастеров, навешивание идеологических яр­лыков, фальсификацию искусства прошлого. Наступление на формализм исключило из художественной жизни А. Осмеркина, Р. Фалька, А. Шевченко, оставило тяжелый след в творческой судьбе С. Герасимова, П. Корина, М. Сарьяна. Положение дел в сфере художественной культуры вызывало беспокойство творческой интеллигенции. Генеральный секретарь Союза писателей А. Фадеев признавал, что «общая неудовлетво­ренность уровнем литературы и искусства существует в народе» и мучительно переживается лучшими представителями самой ли­тературы. Б. Пастернак в частном письме выразился еще более оп­ределенно: «литературы сейчас не существует».

Кризисное состояние художественной культуры осознавалось и сталинским руководством, В апреле 1952 г. в передовой статье «Правды» «Преодолеть отставание драматургии» была осужде­на теория бесконфликтности. Ответственность за положение дел в театре газета возложила на драматургов. В печати началась кри­тика административных методов руководства и чрезмерной бю­рократизации системы управления литературой и искусством. Но­вые установки прозвучали в докладе Г. М. Маленкова на XIX пар­тийном съезде в октябре 1952 г.: «Наша советская литература и искусство должны смело показывать жизненные противоречия и конфликты». Было принято решение об увеличении производст­ва кинофильмов. Однако борьба с бесконфликтностью превратилась в очеред­ную конъюнктурную кампанию, которая вызвала поток произве­дений, изображающих «сор жизни» — ревизии, семейные драмы, разбор персональных дел партийными комитетами. В уже гото­вые пьесы включались отрицательные персонажи — жулики, бюрократы, карьеристы. Кризис художественной культуры был частью системного кризиса сталинизма, его преодоление требо­вало глубокого обновления общественно-политической жизни страны.