Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






На Балаклавских высотах





Балаклава. Июнь 1942-го. Бомбежка и артобстрел не утихают много суток подряд. Сегодня с утра налетело сразу столько самолетов, что даже нам, привыкшим за двести тридцать дней ко многому, не по себе.

Мы, связисты, входящие в оперативную группу 456-го стрелкового полка, занимаем водонапорную башню, вернее ее бетонированный фундамент, самой башни давно нет.

Стены нашего укрытия дрожат, в амбразуры хлещут волны раскаленного воздуха, а сверху беспрерывно обрушивается противный нарастающий вой пикирующих бомбардировщиков. Взрыв, взрыв, еще рвануло, еще. А это — совсем уже близко. Кажется, все… Сейчас накроет прямым попаданием.

Распахивается дверь, слегка пригнувшись входит наш командир подполковник Рубцов. Входит просто, буднично, как будто за стенами нашего укрытия не бушует пламя.

Подполковник проходит к амбразуре, мельком взглядывает в нее и садится на перевернутый ящик.

Взрыв возле самой амбразуры. В щель летит горячая пыль, раздробленные в мельчайшую щебенку камни; помещение пропитывается гарью, нечем дышать.

Опять нарастает сверлящий звук. Бомбы. И вдруг вой стихает. Значит, эти уже точно будут наши. Кто-то из связистов, не выдержав напряжения, бросается на пол, стискивая голову руками.

Рубцов все так же сидит на ящике. Снимает фуражку. И вдруг запевает. Свою любимую:

Ты не вейся, черный ворон,
Над моею головой…

Звучит песня негромко, но для нас она заглушает рев и грохот вокруг — такая спокойная уверенность в голосе Рубцова, уверенность, характерная для него в любой обстановке.

Это почти непостижимо, но подполковник подтянут, свежевыбрит. А ведь утром он сам водил бойцов в атаку и не один час потом провел на передовой.

Помню, вот эта безукоризненная подтянутость [237] Рубцова удивила в первую встречу с ним. Было это в ноябре 1941 года, когда наш 314-й отдельный батальон связи пограничных войск пробился в Севастополь. Вид у многих из нас был полупартизанский: одни в пилотках, другие в шапках-ушанках, все заросшие, — мы держали очень трудную оборону под Алуштой, а потом двигались по южнобережному шоссе в Севастополь под бомбежкой, ведя бои с наседавшими немецкими автоматчиками.

…И вот перед строем появился майор Рубцов, стройный, с безукоризненной военной выправкой. Одет он был строго по форме — в фуражке с зеленым верхом, даже белоснежная полоска виднелась из-под воротника гимнастерки.

Тогда Рубцов сказал:

— Фашисты прилагают все усилия, чтобы прорваться к Балаклаве. Нам доверено защищать этот участок фронта. Мы — пограничники, для нас доверенный рубеж — та же граница, и держать ее надо на замке. Тем более, что рубеж этот — передовой бастион Севастополя.

Тяжело было в ноябрьских боях. По нескольку раз в тот день накатывались атаки гитлеровцев, но все захлебнулись.

Пограничники словно вросли в землю. И как вызов врагу развевалось над отбитой Генуэзской крепостью Красное знамя. И бежали по скалам огромные буквы: «Смерть немецким захватчикам!»

Да, трудными были каждые сутки обороны. Но так круто, как в эти июньские дни, обстановка еще не складывалась.

На рассвете 7 июня фашисты начали третий штурм Севастополя. Основные удары были направлены на Мекензиевы горы — Северную сторону; разгорелись бои и на нашем участке фронта.

С 7 июня Балаклаву беспрестанно бомбили вражеские самолеты, обстреливали с высот пушки и минометы. Только за два дня — 7 и 8 июня на каждого защитника Балаклавы пришлись сотни килограммов стали. Под ее напором дробился, превращался в пыль гранит. Люди выстаивали. Выстаивали и отражали одну за другой атаки гитлеровцев, решивших любой ценой отрезать Балаклаву от Севастополя. Однако ни одного рубежа не сдавали врагу рубцовцы… [238]

…Из репродуктора слышится хриплый голос:

— На участок «Якорь», движутся крупные силы врага. Готовимся отразить атаку.

Это капитан Целовальников, командир 3-го батальона, он держит оборону в холмистой долине между Балаклавой и Каранью, здесь фашисты лезут особо ожесточённо,

— Тяжело Целовальникову, — говорит Рубцов. — Но отобьется…

Для такой уверенности есть все основания. Комбата Целовальникова Рубцов знает давно. Встречались еще до войны: Николай Иванович Целовальников был комендантом Феодосийской погранкомендатуры. Судьба этого человека была примечательна. Отец его, соратник Сергея Лазо, погиб на Дальнем Востоке, мать умерла от тифа. Мальчик беспризорничал, потом попал в трудовую колонию, созданную по инициативе Дзержинского. Вступил в комсомол, позже окончил военное училище. Воевал с белофиннами, был награжден орденом Боевого Красного Знамени. Был в той войне ранен и обморожен.

Когда немцы ворвались в Крым, Целовальников с группой пограничников не раз вступал в бой с врагом. Прикрывал отход 184-й пограничной дивизии, несколько раз выходил из окружения, но в Севастополь пробился. Капитан Целовальников крупен, кряжист, лицо с резкими, глубокими морщинами, взгляд тяжел, неприветлив. Но под этой суровой внешностью скрывался характер мягкий, душевный, справедливый. Бойцы любили комбата, иначе, как «наш батя», не называли его.

Батальон Целовальникова, прикрывая одно из важнейших звеньев Балаклавской обороны, участвовал в боях и на других участках, неизменно проявляя храбрость и стойкость.

…Рубцов некоторое время выжидательно смотрел на репродуктор, но Целовальников больше ничего не добавил, он вообще был крайне немногословен.

А мне вдруг вспомнилось, как удивился Рубцов, когда впервые увидел репродуктор в землянке одного из командиров рот первого батальона. Дело в том, что у нас не хватало телефонных аппаратов, а особенно телефонных трубок, и мы использовали репродукторы из учреждений Балаклавы. Репродуктор отлично [239] заменил телефонную трубку — слышимость приема и передачи значительно усилилась. Тогда же, в дни относительного затишья, Рубцов предложил использовать репродукторы у телефонных аппаратов для репетиции художественной самодеятельности. В полку был только один баянист, он играл, перед репродуктором, приспособленным в качестве микрофона, и музыка хорошо была слышна в подразделениях, где репетировали солисты и ансамбль. На армейском смотре в апреле наши самодеятельные артисты заняли одно из первых мест…

Из раздумья меня вывел вновь оживший репродуктор. На этот раз сообщение с левого фланга обороны, из первого батальона:

— Передайте командиру — «крестоносцы» пошли. Еще передайте — выстоим.

«Крестоносцы» — это полк, состоящий из ефрейторов, награжденных железными крестами. Вчера наши разведчики захватили «языка», он и сообщил о предстоящей психической атаке.

…Шли гитлеровские ефрейторы Цепь за цепью, не таясь, в полный рост. Мундиры перепоясаны портупеями, на животе пистолеты, на груди автоматы. Идут, идут… Им приказано любой ценой сбить, сокрушить оборону пограничников.

Молчат автоматы, пулеметы и минометы рубцовцев. Но в цепи врага падает один, другой… Это без промаха бьют снайперы Андрей Левкин, комсорг полка Михаил Брызгалов, Владимир Гусев и другие, засевшие в одиночных окопчиках на склонах высоты, которую защищает батальон.

Оборона батальона тщательно укреплена, мне это хорошо известно — до марта служил связистом в первом, знаю там всё и всех наперечет.

На левом фланге, в окопах под бетонными колпаками приготовились к бою пулеметчики. Высотку, где находятся пулеметные гнезда, в полку звали холмом Барбакова. Московский Студент лейтенант Барбаков командовал взводом, защищавшим высотку. Сколько раз за время обороны фашисты лезли на позиции взвода и каждый раз откатывались. В одном из боев лейтенант геройски погиб…

И вот по ефрейторской цепи с высотки Барбакова [240] резанули пулеметы. Ударили минометы капитана Гребенникова.

В рядах «крестоносцев» замешательство. И тут вступили в бой автоматчики роты лейтенанта Силкина, позиции которой скрывал кустарник. Ряды «крестоносцев» окончательно утратили стройность. Они еще пытались продвинуться, отвечали огнем, но было ясно, что атака не удалась.

После полудня наступила тишина. Вокруг высоток, возле окопов дымилась земля. Санитары выносили с поля боя раненых. Выбыли из строя снайпер Брызгалов, бронебойщик Ржевский…

Романа Ржевского я хорошо знаю. Один из опытнейших истребителей танков. Во время декабрьских боев его серьезно ранило в правую руку, не действовала она совсем. Но Ржевский вернулся в батальон. Явился к комбату, попросился опять к истребителям танков. Комбат Кекало говорит ему:

Как же одной левой управишься?

А вот капитану Ружникову вполне хватает одной левой. И оперативные сводки составляет, и с автоматом управляется…

Это правда. Александр Михайлович Ружников получил тяжелое ранение во время войны с белофиннами, хотели подчистую уволить, но он упросил послать его в действующую армию, хотя бы на интендантскую должность. Стал командиром батальона, водил бойцов в атаки, бился так, будто не одна, а четыре руки у него.

И Роман Ржевский своего добился: разрешил ему капитан Кекало вернуться к бронебойщикам.

Еще сообщение: убит Андрей Левкин. Не одно сердце отзовется болью на эту тяжкую весть. Андрей Левкин — лучший снайпер полка, не знавший себе равных в хладнокровии и меткости. Из скольких переделок выходил невредимым, вступал в труднейшие поединки с немецкими снайперами и всегда побеждал.

Пятьдесят семь вражеских солдат и офицеров уничтожил Левкин, обучил снайперскому делу десятки пограничников.

Когда проходил слет снайперов Приморской армии, генерал Петров назвал пограничников, в их числе и Андрея Левкина, зачинателями снайперского движения. [241] Сержант Левкин одним из первых в полку был награжден орденом Красного Знамени.

Однажды лейтенант Михаил Крайнев принес в санвзвод раненого мальчика, его подстрелил немецкий снайпер. Левкин тогда тоже был в санвзводе — отморозил ноги, они распухли, кровоточили, зубами скрипел, когда меняли повязки.

Нахмурясь, слушал Левкин рассказ Крайнова, а вечером исчез. Как, куда — никто не знал. Дивились только, как же он смог уйти, ведь каждый шаг причинял мучительную боль. Вернулся Андрей через двое суток. Весь черный, вроде обугленный. Сапоги разрезать пришлось, они не снимались.

Сказал тогда Левкин:

— Снайпер, что мальца ранил, больше не выстрелит.

Трудно смириться с мыслью, что нет больше Андрея Левкина…

…Немцы подтягивали новые силы. На смену разбитым «крестоносцам» подошли подразделения пехоты. И снова атака на позиции 1-го батальона. Глохли наши пулеметы — перегревались стволы. Беспрерывно били минометы. Отразил батальон и эту атаку. Не взяли гитлеровцы высотку Барбакова.

С утра до вечера: бомбежка, артобстрел, атаки. Полк нес большие потери, но позиции удерживал. Недоставало боеприпасов. Берегли каждую мину, каждый патрон. Ели только сухари, на каждого бойца и командира в сутки приходился всего стакан воды.

День за днем, день за днем. Казалось, вот-вот иссякнут силы. Но пограничники держались. Умирали, но с позиций не уходили.

По-прежнему беспрерывные атаки отражал первый батальон. На одном из участков его обороны фашисты ворвались в окопы подразделения сержанта Фоменко. Пограничники встретили врага рукопашной. Ни один из бойцов не покинул окопы, все полегли в бою. Но и гитлеровцам закрепиться не удалось: отбросило их отделение сержанта Малявкина, разведчика, не раз ходившего на операции в тыл врага.

А в Генуэзской крепости в трудное положение попал взвод из роты лейтенанта Крайнова. На выручку командир роты послал взвод старшего сержанта Сысуева. Костромской паренек Саша Сысуев был хорошо [242] известен в полку своим хладнокровием, мужеством, умением в любой обстановке с наименьшими потерями решить поставленную задачу.

Немцы обстреливали Генуэзскую крепость тяжелыми снарядами, все вокруг тонуло в дыму. Но взвод Сысуева пробился, ударил во фланг гитлеровцам, и фашисты откатились.

К вечеру, когда атаки прекратились, все овражки у подножия крепости были завалены вражескими трупами.

Медленно выплывал из туманной дымки тихий рассвет. За ночь улеглась каменная пыль, разошлась гарь. Но тишина длилась недолго. Начался артобстрел, потом со стороны моря налетели бомбардировщики.

Не верится, что еще недавно маленькая деревушка Карань, неподалеку от которой находится наше укрепление, считалась самым тихим местом на всем балаклавском фронте.

Карань — несколько домиков в низине, скрытых от противника холмами. Здесь располагались штаб полка и все тыловые службы. Сюда прибывало пополнение, здесь проводились учебные занятия с подразделениями.

Теперь и в Карани, и на КП полка, километрах в полутора от Балаклавы, все кипит от взрывов. Теперь во всей балаклавской обороне не сыскать тихого места. Однако жарче всего — на передовой, и наши связисты подают рапорты с просьбой послать их на позиции. Конечно, мы понимаем, как важна связь, без связи обороне придется туго, и все же каждый хочет сойтись с врагом лицом к лицу.

В конце июня такая возможность представилась. По приказу Рубцова были созданы резервные группы, которые передавались в батальоны для ночных атак. В такие штурмовые группы входили все работники штаба, а также связисты, санитары, повара. Группой, в которую, зачислили меня, командовал наш старшина — связист Александр Заруба.

…Вышли, как только стемнело. Двигались быстро по ходам сообщения, которые во всех направлениях соединяли отдельные звенья обороны. На фронте относительное затишье, только на скатах занятой немцами [243] высоты 386,6 вспыхивает огонь — оттуда ведут огонь минометы противника.

Добираемся до расположения 1-го батальона. Встречает нас капитан Кекало. Поясняет задачу: отбить у врага захваченные днём две линии окопов у подножия небольшого холма.

Заруба перестраивает группу в боевой порядок. Нас поддерживают огнем полковая артиллерия, минометы. Немцы из окопов не отвечают, все там темно и тихо.

Нам предстоит преодолеть метров триста открытого пространства, уже пристрелянного противником. Заруба намечает рубеж первого броска — темнеющий метрах в двухстах кустарник — и первым выбирается из окопа. Пригнувшись, бесшумно скользим в ночи. Немцы все еще не стреляют. Огонь только с нашей стороны. Сейчас и он смолкнет, как только мы приблизимся к окопам. Вот и кустарник. Обгорелые ветки без единого листочка, обугленные кривые стволы. Резко пахнет пожарищем.

Двинулись дальше, и тут разом вся линия окопов осветилась яркими вспышками — заговорили вражеские автоматы и пулеметы, два на флангах, один в центре.

— Вперед, вперед! — оборачиваясь, кричит Заруба и бежит к окопам.

Кто-то длинно простонал со мной рядом, упал. Строчу из автомата. Окопы совсем близко, еще один рывок, еще… Впереди Заруба, широко размахнувшись, швыряет гранату. Вражеский пулемет в центре замолкает.

Мы сваливаемся в первую линию окопов, прямо на головы гитлеровцам. Короткая рукопашная. В ход идут приклады, ножи… Теперь дальше! Но оттуда, из второй линии окопов, лезут враги. Их очень много, гораздо больше, чем нас. Вижу, как ефрейтор Зотов, пристроившись за камнем, открывает огонь из автомата. Привстал Заруба, вскинул руку и вдруг упал навзничь. Что с Сашей? Неужели убит? Склоняюсь над ним. Глаза у Саши открыты, он приподнимает голову и зло, отрывисто говорит:

— Вперед! Вперед! Со мной — потом. Вперед, приказываю.

— Я сейчас, — отвечаю. — Сейчас… Я вернусь. Осыпается под ногами каменистая земля. Мы строчим [244] из автоматов, а гитлеровцы лезут, лезут… Сейчас сойдемся в рукопашной. Придется туго: нас совсем пало. И в это время на вражескую цепь с высотки у нас за спиной обрушивается пулеметный огонь.

Мы знаем эту высотку. Весь полк слышал о ней. Там засел расчет ефрейтора Ивана Богатыря. Уже шестые сутки расчет бессменно ведет огонь по врагу.

Расчет Богатыря — это он и Иосиф Петренко. Они давние друзья. До войны работали вместе в МТС. Богатырь — трактористом, Петренко — кузнецом. Засев в доте на высотке, друзья участвовали еще в отражении атаки «крестоносцев». И не покидали позиции; поспят на ходу по очереди и опять за пулемет.

А со вчерашнего дня Богатырь один в доте, убили его друга. Самого Ивана ранило. Комбат Кекало предлагал сменить его, но Иван сказал, что, пока жив, из дота не уйдет, будет драться за себя и за Петренко. Одной левой рукой управлялся с пулеметом, переходил от амбразуры к амбразуре.

Сейчас, в трудную минуту, Богатырь пришел на выручку нашей штурмовой группе. Фашисты залегли. Бросаемся вперед. Треск автоматов, взрывы гранат… Вот и вторая линия окопов. Бьем немцев прикладами, стреляем в упор.

Глухие удары, короткие, яростные выкрики, выстрелы. Не выдержали немцы нашего натиска, побежали.

Все. Отбили рубеж.

На рассвете капитан Кекало благодарит нас. Капитана не узнать. Молодое лицо его сейчас потемнело и заострилось. Прежней осталась лишь яркая голубизна глубоко запавших глаз.

…Выбиваем неглубокую яму в каменистой земле, хороним погибших. Среди них — Саша Заруба. Молча прощаюсь с ним. Всю войну мы рядом. Сроднились. Сердце сжимает боль. Вспоминается сентябрь сорок первого. Симферополь. Штаб батальона связи. Старшина Александр Заруба обучает нас, новобранцев, радиоделу. Еще вспоминается: идем по городу, Заруба запевает строевую… Голос у него высокий, чистый. Никогда больше не запеть Саше. Никогда…

Возвращаемся в свое укрепление. А вечером снова атака. Почти не спим. Кажется, давно миновал предел человеческих сил. Однако держимся. [245]

29 июня с утра сообщение: фашисты большими силами пошли на приступ высоты 212,1. Замысел ясен: вбить клин в нашу оборону, расчленить ее.

Рубцова на КП нет. Командир уже там, куда направлен удар.

Оборону на высоте держала рота лейтенанта Сергея Козленкова, бывшего адъютанта Рубцова. Отпросился адъютант на передовую. Показал себя отличным командиром, когда штурмовали захваченную врагом Генуэзскую крепость, и на других ответственных участках. Рубцов личным распоряжением доварил Козленкову защиту высоты 212,1. Лейтенант справился: рота его ни на метр не уступила противнику, вросла в каменные уступы высоты. О стойкости роты хорошо знали всё пограничники. Говорили: там Козленков, там Геннадий Соколов, Николай Носач, Евгений Тимошенко, Денис Осадченко, там Луценко и Палий, каждый десятерых стоит там немцы не пройдут.

Теперь роте предстояло выдержать самый трудный экзамен.

Внезапность атаки — с первым проблеском рассвета — немцам не удалась, склоны высоты были заминированы.

После короткого яростного боя фашисты откатились, стали готовиться к новой атаке.

Командира роты Рубцов на КП не застал: ранен осколком мины, санитары унесли в санвзвод. Ротой командовал политрук Афанасьев. Доложил, что атака отбита, но в роте большие потери: от взвода лейтенанта Веднова осталась половина, у Осадченко всего несколько бойцов. Рубцов немедленно ввел в бой резерв: роту автоматчиков.

И тут на КП появился Сергей Козленков. В лице ни кровинки, рука на перевязи.

В санвзводе лейтенанту вытащили осколок мины, кровь полилась ручьем. Сергей потерял сознание, не слышал, как обрабатывали рану, как перевязывали. Очнулся, и первые слова военфельдшеру Милорадову: «Мне в роту надо». Военфельдшер и слушать не стал: «Ранен тяжело. Отправлю в медсанбат». Потом отлучился ненадолго из землянки, вернулся, а Козленкова нет…

Еще три атаки отбили в тот день защитники высоты. Сами контратаковали во главе с Рубцовым. Не [246] удалось гитлеровцам расчленить оборону, ни единой трещины не дал гранитный щит Балаклавы: все ухищрения врагов и вся колоссальная их сила разбивались о монолитность пограничников.

В тот же день, 29 июня, гитлеровцы прорвали оборону вдоль Ялтинского шоссе и попытались зайти в тыл полка. Значительно поредевшему батальону Ружникова пришлось отражать танковую атаку. На КП батальона рядом с комбатом — комиссар полка Анатолий Петрович Смирнов. О нем пограничники говорили: «Наш комиссар под горой не сидит, где самое пекло, там и он». В этом командир и комиссар полка сходились. Иного комиссара у Рубцова и быть не могло.

От Смирнова, на вид совсем молодого, очень подвижного, складного, спортивного, как сказали бы сейчас, исходило ощущение силы и спокойной уверенности. Воевал он с первого дня Великой Отечественной, врага встретил на границе за пулеметом.

Наравне с Рубцовым наш комиссар был руководителем и душой балаклавской обороны.

Батальон Ружникова готовился отразить танковую атаку, а людей в батальоне — на одну роту. Подкрепления ждать неоткуда. Истекает кровью, держится из последних сил вся севастопольская оборона.

Значит, нужно обходиться своими силами, стоять до последнего бойца. О том, чтобы отойти без приказа, у Ружникова и мысли не было.

Вдали, в низине, показались танки. Крепко стиснув бинокль, Смирнов считал машины: одна, вторая… Больше десяти. Отрывисто сказал комбату:

— Я — в окопы. Пары гранат не найдешь?

Гранат у комбата не было, последние сегодня раздали бойцам. Смирнов направился к окопам и тут увидел, как один из бойцов поднялся во весь рост и пошел навстречу танкам.

— Куда? Назад! — закричал Смирнов. Он узнал бойца, это был полковой повар Григорий Волков, известный не только своим кулинарным умением, но и мастерством снайпера и разведчика. Днем Григорий орудовал у котлов, а вечерами и ночью занимал снайперскую позицию или уходил в тыл врага.

Волков уже не шел, а бежал к головной машине, и в поднятой руке его была зажата граната.

Пулеметная очередь скосила его шагах в десяти от [247] танка, но гранату он успел метнуть прямо под гусеницу.

— Пограничники! У кого есть гранаты — за мной! — крикнул Смирнов, соскакивая в окоп и, не задерживаясь, пополз навстречу танкам. Не оглядывался, знал: бойцы пойдут за ним.

С флангов ударили бронебойщики. Пограничники, устремившиеся за комиссаром, метко бросали гранаты. Задымил один танк, другой, третий…

Ближе к полудню противник прорвал оборону 703-го полка, нашего соседа на левом фланге. В наш тыл стали прорываться танки и автоматчики. Полку грозило окружение.

В 12 часов ночи 29 июня был получен приказ: полку отойти к Георгиевскому монастырю и там держать оборону.

К рассвету мы покинули Балаклаву. Связисты уходили последними. Поднялись на небольшую возвышенность. Отсюда хорошо была видна вся линия обороны. Мы жадно вглядывались… Бухта, окружающие ее. холмы, башни Генуэзской крепости, выступ высоты 212,1, достигающий почти центра города, горбатая высота 386,6… На вершине ее за бетонными укреплениями засели эсэсовцы. Их командиру полковнику Мюллеру было приказано еще в ноябре прошлого года взять Балаклаву.

Не взяли! Полк устоял перед ураганным артобстрелом и бомбежкой, отразил атаки, и танковые, и «психические». И если бы не приказ, мы защищали бы наши рубежи, пока живы!

30 июня не успел полк занять позиции возле Георгиевского монастыря, как фашисты пошли в атаку намного превосходящими силами.

В тот же день Совинформбюро передало: «Пехотинцы подразделения Рубцова отбили десятки атак превосходящих сил противника и уничтожили до двух полков и 11 танков, сбили два бомбардировщика противника…».

Отбили, уничтожили, сбили… Все верно. Но какой ценой! В этот день мы потеряли весь батальон Ружникова и самого комбата. Только несколько бойцов остались в живых из батальона Целовальникова. [248]

В нашем взводе связи — всего несколько человек. Командовавший обороной капитан Кекало сразу же выдвинул нас вперед. Силы были далеко не равны, но мы пошли врукопашную. В этой короткой яростной схватке был убит Иван Осипович Кекало…

К вечеру всех оставшихся в живых собрал подполковник Рубцов. Получен приказ двигаться в Камышовую бухту. Там идет эвакуация защитников Севастополя. Мы должны прикрыть эвакуацию.

По узкой тропинке спускаемся к морю. Слева волны бьются о камни. Справа отвесная скала. Вверху эсэсовцы. Впереди за крутыми поворотами скал — тоже немцы.

Рубцов приказал готовиться к прорыву в Камышовую бухту. Первую группу вел начальник штаба полка майор С. И. Бобров. Группа продвинулась ненамного, всего метров на двести — триста; дальше отвесный выступ спускается в море, не пройти. Несколько бойцов бросились в море, хотели обогнуть выступ вплавь, но немцы открыли огонь из автоматов, наши товарищи погибли.

Мы закрепились в скалах. Немцы бросали сверху гранаты, кричали «Рус-моряк, сдавайсь!»

Сдаваться мы не собирались.

Рубцов подозвал командира штабного взвода Николая Паршина. Лейтенант бережно вынул из-под гимнастерки полковое знамя. Рубцов вместе со Смирновым уложили его в оцинкованный ящик из-под патронов и зарыли в осыпи между скалами.

Фашисты продолжали забрасывать нас гранатами. Осколком был смертельно ранен комиссар Смирнов…

К вечеру по радиостанции мы получили приказ генерала П. Г. Новикова пробиваться в лес к партизанам.

Как только стемнело, по крутым, едва заметным тропкам мы стали подниматься наверх вслед за Рубцовым. Вот и край обрыва.

— Вперед, пограничники! — скомандовал Рубцов.

И мы пошли вперед под слепящим светом прожекторов, прямо на автоматы фашистов…

Сейчас на Балаклавских сопках вновь мелькают зеленые фуражки пограничников. На заставе имени Героя Советского Союза Герасима Архиповича Рубцова несколько лет служил сын подполковника капитан Николай Герасимович Рубцов. [249]

 

Т. К. Коломиец, генерал-майор, бывший командир 25-й Чапаевской стрелковой дивизии

Чапаевцы

Утром девятого июня, на третьи сутки штурма, противник снова провел пятичасовую артиллерийскую подготовку и бомбежку.

Против нас и наших соседей были брошены в бой части 50-й и 132-й пехотных дивизий, накануне пополненные живой силой и техникой. (Теперь уже, известно, что за время июньских боев эти дивизии комплектовались трижды, а подкрепление поступало под Севастополь даже из 17-й гитлеровской армии, которая вела наступление в Донбассе.) Пехоту сопровождала лавина танков.

Фашистскому командованию, очевидно, казалось, что еще одно усилие — и фронт будет прорван, путь к Северной бухте открыт. Но враг переоценил свои возможности.

За танками, — докладывал мне майор Чередниченко, — движутся конница и пехота. Пехота раздета до пояса. Похоже, психическая атака. Нужен артиллерийский огонь. Немцев так много, что трудно определить их число.

Сейчас откроем огонь, — ответил я командиру полка и тут же дал команду начальнику артиллерии.

Полковник Гроссман, посасывая дымящуюся трубку, со свойственным ему спокойствием подошел к стоявшей в блиндаже рации и, надев наушники, взял микрофон.

— Внимание! Я — двадцать второй! Я — двадцать второй!

Через минуту щелкнул переключатель и Гроссман четким командным голосом произнес:

— Я — двадцать второй! Слушайте все. Квадрат шестнадцать. Лев!

Условный сигнал «Лев» означал приказ всем открыть огонь по заранее пристрелянному рубежу.

Буквально через минуту раздался грохот артиллерийской канонады. Артиллеристов сектора поддерживали батареи береговой обороны и армейская группа. [250]

Минуту спустя запищал зуммер полевого телефона. Я взял трубку.

— Вы не можете себе представить, товарищ генерал, что здесь творится, — докладывал Чередниченко. — Впереди сплошная темень. Там, где только что двигался враг, все смешалось с землей. Думаю, что от немцев ничего не осталось.

Четверть часа продолжался артиллерийский обстрел.

Когда горизонт очистился от гари и дыма, на том месте, где наступал враг, догорали вражеские танки, валялись трупы.

Только к часу дня фашистам удалось привести в порядок остатки своих подразделений, ввести свежие резервы и возобновить наступление.

За несколько часов, были отбиты четыре атаки, но к концу дня противник все же оттеснил наши части северо-западнее кордона Мекензия № 1.

Каждый метр земли был ареной кровавых схваток. Гитлеровцы понесли большие потери в живой силе, потеряли много техники, танков. Наступление было при остановлено. Но отбросить врага на прежние рубежи не удалось. Сотни вражеских самолетов подавляли всякую попытку наших войск перейти в контратаку.

10 июня бои развернулись с еще большим напряжением.

Пополнив и усилив свою ударную группировку, противник все же овладел станцией Мекензиевы Горы и кордоном Мекензия № 1.

Решаю перебросить туда батальон 3-го морского полка и роту разинцев.

Но сколько времени займет этот маневр? Начальник штаба считает, что часа два. Продержатся ли это время остатки 287-го полка?

Майор Чередниченко докладывает по телефону:

— В батальоне Гавриша осталось пятьдесят чело век вместе с ранеными, которые отказались покинуть поле боя и еще могут драться. Перед батальоном — до полка немецкой пехоты. Немцы, правда, стали осторожнее. В полный рост в атаку уже не идут. Ползут по кустарнику. Мы бьем их и будем держаться до последнего. Но их в десять раз больше. Авиация и артиллерия не дают поднять головы. [251]

— Направляю к вам роту автоматчиков! — кричу в трубку. — Она уже в Мартыновской балке. Надо продержаться час! Продержитесь?

— Так точно! — доносится голос Чередниченко, Понимая, что каждая минута может стать роковой, решаю сам сходить к разницам.

Пришел в роту, когда она была готова к выходу. Бойцов инструктировал комиссар полка Мальцев.

— Вы идете на выполнение сложной боевой задачи, — говорил он. — Надо остановить врага, теснящего бойцов 287-го, и Вместе с ними продержаться до завтрашнего утра. Уверен, что это вам по плечу.

Комсомолец Александр Бабак коротко и взволнованно произнес:

— Клянусь памятью своих боевых товарищей, погибших на Мекензиевых горах, что буду бить врага до последнего патрона, не щадя самой жизни.

Высказывания и реплики других бойцов тоже были проникнуты ненавистью к врагу, готовностью ценой своей жизни отстоять родной Севастополь.

Вытянувшись в цепочку, рота двинулась к кордону Мекензия № 1, откуда доносился несмолкающий грохот.

Автоматчики вовремя вошли в полосу разрыва между третьим и четвертым сектором. Сосредоточиваясь в лощине, фашисты намеревались зайти в тыл 287-го стрелкового полка. Теперь положение, хотя и ненадолго, выправилось.

Через час разведка донесла, что в районе станции Мекензиевы Горы враг сосредоточил крупные силы пехоты и танков. В нескольких местах появилась вражеская разведка. Завязалась перестрелка. Захваченные пленные заявили, что к полудню начнется атака.

Действительно, к указанному времени на участке стоял сплошной грохот от разрывающихся мин, снарядов и бомб. Дым застлал горизонт. На высоту взобрались вражеские танки, но из-за артиллерийского огня рокота их моторов не было слышно.

Танки рассредоточились по всей высоте от дороги к Камышловскому оврагу до поворота шоссе. За ними — пехота.

Дым постепенно рассеялся, и видимость стала лучше. Горячее солнце обжигает лицо. Губы пересохли. Мучает жажда. [252]

Прорвавшись к линии нашей обороны, танки пытаются расстреливать бойцов, укрывшихся в воронках. Со стороны Мартыновской балки ведут огонь по танкам орудия 69-го полка майора Курганова.

Загорелись два танка. Артогонь усиливается. Остановился еще один танк. Вот заполыхал четвертый.

К воронке, в которой укрылся боец комсомолец Бабак, один из танков подошел вплотную. Снизив скорость и переваливаясь с бока на бок, он вползает в воронку. Бабак в прошлом танкист, ему хорошо знаком этот маневр. Он поднимается во весь рост и бросает под танк гранату. Гусеница слетает с направляющих. На жалюзи летит бутылка с зажигательной смесью. Огонь охватывает стальную громадину.

Пехота врага рвется вперед. Она уже рассыпалась по высоте. Фашисты теснят чапаевцев. Политрук роты автоматчиков Петр Буров поднимает бойцов в контратаку. Что-то крича, бросается вперед комсорг сержант Сирюченко. Слов его не слышно. Видны только широко раскрытый рот и поднятые вверх руки: в одной автомат, в другой граната. Сквозь выгоревшую гимнастерку просачивается кровавое пятно. Оно-то и стало своеобразным призывом. Рота поднялась во весь рост и бросилась навстречу фашистам. И вот лицом к лицу сошлись две силы. Стрельба, крики, разрывы гранат… Сирюченко с бойцами ворвались в цепь наступающего врага.

Хотя фашистов было значительно больше, решительность, с какой действовали чапаевцы, повергла врагов в ужас. Они попятились назад. Часть немцев залегла в кювете. Отсюда они начали вести заградительный огонь. Пришлось и автоматчикам занять оборону. Обстановка осложнилась. Видя это, Сирюченко увлекает бойцов к шоссе.

Пробежав метров двадцать, сержант, сраженный вражеской пулей, упал.

— За смерть командира! — бросает клич комсомолец Бабак и ведет чапаевцев вперед на врага. За ним поднимаются и те, кто не решался на это в первые минуты боя.

Теперь уже ничто не могло остановить бойцов. Их вела месть за смерть боевого товарища. Они уничтожили гитлеровцев. Уничтожили всех до единого.

После двух чапаевских ударов фашисты в этот [253] день так и не предприняли больше наступления на этом участке.

На Мекензиевых же горах обстановка оставалась угрожающей. Создавалась возможность прорыва фашистов к Северной бухте.

Зазвонил телефон. Беру трубку. Командарм Петров сообщает, что принято решение нанести удар по вражеским частям, вклинившимся в нашу оборону, с двух сторон — из третьего и четвертого секторов. От тридцатой береговой батареи навстречу нам пойдет ударная группа из подразделений полковника Е. И. Жидилова, — часть бригады, которая перебрасывается на Северную сторону из второго сектора. В другую ударную группу войдут из Чапаевской дивизии 1-й батальон Разинского полка и 1-й батальон Пугачевского полка, 7 танков, рота бронебойщиков 54-го стрелкового полка, некоторые другие подразделения. Контратака назначается на одиннадцатое июня.

Ночь проходит в подготовке к контрудару. В 8 утра он начинается.

Два с половиной часа идет бой. Группе, которая наступает с нашей стороны — ее возглавляет командир Разинского полка подполковник Матусевич, — удается продвинуться примерно на полтора километра. Противник ставит сплошную завесу огня. Танкисты прорываются сквозь нее, но пехота не может следовать за ними, и танки возвращаются. Предпринимается еще несколько атак, однако безуспешно. Для выполнения задачи не хватает ни сил, ни огневых средств.

В 12 дня в атаку поднялись фашисты. Пехоту поддерживают 50 танков. В воздухе — сотни самолетов. Они бросают бомбы не только на отдельные окопы, но и на каждого замеченного бойца. Ни на минуту не ослабевает артиллерийский и минометный огонь.

Большинство бойцов не имело никаких укрытий, поэтому появление такой массы танков и самолетов было особенно опасно. Бронебойщики роты противотанковых ружей первого батальона Разинского полка, которым командовал старший лейтенант Василий Лаврищев, залегли в цепи бойцов. Никто из них раньше не стрелял из этого длинного, неуклюжего ружья, поэтому и бойцы, и командир чувствуют себя не совсем уверенно. Предстоящий бой — для них экзамен. [254]

Когда до вражеских танков оставалось около четырехсот метров, открыли огонь артиллеристы полковой батареи. С первых залпов они подбили три танка. Вслед за ними в бой вступили бронебойщики. Два танка, идущих в центре, на мгновение остановили снова рванулись вперед, но через несколько метров замерли. Из одного вырвались клубы черного дыма. В следующее мгновение он взорвался.

Многие сразу не поняли, отчего это произошло. Но через минуту по цепи радостно разнеслось: «Бронебойщики!»

Загорелся второй танк. Бойцы ликовали. Бронебойщики стали героями сражения. После, часового боя на поле осталось 26 обгоревший танков, уничтоженных артиллеристами, бронебойщиками и стрелками. В воздухе стоит горький запах гари. То на одном, то на другом участке чапаевцы предпринимают контратаки.

Рядовой Сысков хотя и ранен, но не может не пойти со всеми в штыковую. Вот только ему мешает пулемет. Он оставляет его второму номеру, а сам вырывается вперед. За ним смело идут бойцы.

Приближаются пять вражеских танков. Бронебойщики открывают огонь. Две машины загораются. Навстречу трем другим поднимаются Сысков и еще несколько бойцов.

Один из танков, не снижая скорости, двигается на Сыскова. Из дульного среза пулемета сверкают языки пламени. В грохоте боя выстрелов не слышно. Между бойцом и стальной громадой не более пятнадцати метров. Фашист увеличивает скорость. Сысков прыгает в сторону и швыряет под гусеницу связку гранат. Взревев моторами, танк завертелся на одной гусенице. Подбежавший боец кидает бутылку с зажигательной смесью. Черная пелена дыма обволакивает машину, раздается оглушительный взрыв.

В цепи контратакующих разинцев появляется ко миссар Мальцев, с трудом пробравшийся сюда, поздравляет Сыскова.

Попытка контрнаступления, предпринятая 11 июня, не была напрасной. Враг понес чувствительные потери.

После перегруппировки своих сил гитлеровца 14 июня возобновили атаки в направлении Северной [255] бухты. В полосе же частей Чапаевской дивизии не предпринималось атак в течение двух суток.

16 июня над передним краем Чапаевской дивизии появились семь самолетов врага. У одной из счетверенных зенитных пулеметных установок стоял Николай Ямщиков, который сменил своего отца, ветерана дивизии, воевавшего еще под командованием Чапаева. Несколько дней назад старший Ямщиков пал смертью храбрых во время отражения авиационного налета. Николай спокойно, как учил отец, взялся за рукоятку, наметил стервятника и, когда тот пошел в пике, нажал на гашетку. Последовала очередь зажигательных пуль. Самолет не успел сбросить бомбы. Он врезался в землю и взорвался на собственном грузе.

Утром следующего дня уже девять, фашистских самолетов прилетели бомбить вторую линию обороны. Так же, как и накануне, Николай выбрал ведущего, дал по нему две очереди, и стервятник взорвался в воздухе. Защищая Севастополь, сын мстил за отца.

За десять дней июньского штурма враг так и не сумел прорвать оборону во всю глубину даже на направлении, главного удара. Защитники Севастополя стояли насмерть у стен города-героя.

Во время короткой передышки в Разинском полку проходили совещания коммунистов и комсомольские собрания. Я присутствовал на некоторых из них.

В первом батальоне, который теперь по численности стал не больше роты, осталось 24 комсомольца. Из комсоргов рот — один Сысков.

Комсомольцы собрались в Мартыновском овраге. Людей трудно узнать. Осунувшиеся, похудевшие, с красными от бессонницы глазами. Обветренные, потрескавшиеся губы. У многих вместо пилоток почерневшие бинты. Кое у кого перебинтованы руки, кто ранен в ногу. Но все в боевом строю.

Вперед выходит Сысков и от имени воинов-комсомольцев произносит торжественную клятву:

— В самые суровые дни героической обороны Севастополя мы, комсомольцы Разинского полка прославленной Чапаевской дивизии, клянемся любимой Родине, своему народу и вам, наши боевые друзья, сложившие головы на бастионах города, что и впредь будем беспощадно уничтожать фашистских мерзавцев. Здесь, у стен Севастополя, мы будем стоять насмерть и [256] до конца выполним свои воинский долг перед матерью-Родиной.

Мы знаем, что здесь нам суждено погибнуть, но смерть не пугает нас. Мы умираем честно в неравном: бою с озверелым врагом. Смерть или победа!

Клянемся тебе, Родина! — подхватывает комсомолец Бабак.

Клянемся! — торжественно звучат голоса бойцов. Сжимая в руках оружие, они поднимают его вверх.

17 июня после перегруппировки сил и ввода в действие резервов, фашисты начинают теснить обороняющихся все ближе к городу, наступая по всему фронту. Соотношение сил, и без того неблагоприятное для нас, продолжает изменяться в пользу противника.

В полках дивизии к тому времени осталось по 600–700 человек. В цепи рядом с бойцами — командиры. Сплошной линии обороны почти не существует. Мы уже не в состоянии надолго остановить врага. Можем лишь наносить удары, сдерживать, замедлять его продвижение. Да и это дается все трудней. Удерживаются наиболее опасные направления. Бои идут днем и ночью. Особенно изнурительно действует вражеская авиация. Все светлое время суток самолеты врага кружат над головами. Им стало теперь привольно: наших самолетов нет — негде базироваться. Из-за отсутствия снарядов не может вести огонь и зенитная артиллерия.

Нет у нас танков. Батальон Т-26, что находился моем распоряжении, составлял более половины танковых сил всей Приморской армии. Для каждого танк мы подготовили по три экипажа, чтобы машины мой ли продолжать воевать, когда выходят из строя люди. Но в последних боях наши танки были разбиты.

На подступах к городу содрогается и горит земля. Обильно льется кровь. Но каждая атака рождает героев. Их подвиги повторяют другие. И кажется, нет предела мужеству и стойкости советских воинов.

На участке чапаевцев фашисты возобновили наступление в районе кордона Мекензия № 1 и из района станции Мекензиевы Горы на высоту 60, продолжи бомбить старые рубежи третьего сектора.

С каждой атакой людей становится все меньше и меньше. Плотность огня резко снизилась. А враг [257] нажимает все сильней. 16 июня, исходя из сложившейся обстановки, генерал И. Е. Петров и вице-адмирал Ф. С. Октябрьский принимают решение: уплотнить линию обороны за счет ее сокращения.

Мне было предложено отвести остатки частей сектора на рубеж Инкерманских высот, создав линию обороны вдоль южного склона Мартыновского оврага. Я не мог согласиться с таким решением. Оно ставило под угрозу окружения и уничтожения части четвертого сектора и ускоряло выход врага к устью Мартыновского оврага.

— Оставаясь на старом рубеже, — доказывал я, — мы сковываем группировки врага, которые наносят удары по третьему и четвертому секторам. Отойти на рубеж за Мартыновский овраг можно в любое время, для этого есть хода сообщения. Нет у меня и уверенности в том, что можно надолго закрепиться на новом рубеже. Там нет подготовленной линии обороны. Кроме того, отход может отрицательно сказаться на моральном состоянии чапаевцев.

После детального анализа обстановки с моими доводами согласились, и чапаевцы до 24 июня держались на старых позициях, севернее Мартыновского оврага.

Конечно, наше положение от этого не улучшилось. Оно продолжало оставаться таким же тяжелым. Особые трудности возникли с обеспечением подразделений боеприпасами и питьевой водой. От жажды люди страдали больше, чем от недостатка пищи.

Но боевой дух чапаевцев и моряков оставался таким же высоким. Ни одна атака врага не имела успеха, хотя фашистов было в пять — шесть раз больше, чем чапаевцев.

Два дня и две ночи группа сержанта Войтенко, находясь в окружении, вела бои на Северной стороне. После того как остаткам 95-й дивизии пришлось покинуть северные укрепления, Войтенко вывел своих бойцов к Цыганской балке.

Чапаевцы оседлали лощину, по которой фашисты рвались к Инкерману. В группе отважных были пулеметчик Филатов, отличившийся в ноябрьских и декабрьских боях, автоматчик Бабак, стрелок Яровенко, пулеметчик и бронебойщик Решетников и другие.

Среди каменных нагромождений, вдоль которых [258] залегли бойцы, раскинулась обширная лощина. Извиваясь, по ней тянулась дорога.

Светало. Фашисты готовились к атаке. Из-за поворота показалась колонна солдат. У чапаевцев не было ни орудий, ни минометов. Задержать продвижение врага нечем. Солдаты, разворачиваясь в цепочку, скрылись в зелени кустарников. В воздух взвилась зеленая ракета. Минуту спустя появился фашистский танк, за ним второй, третий.

Войтенко на ощупь вставил взрыватели в противотанковые гранаты. Решетников тоже подготовился к встрече с врагом. Сошки ручного пулемета убраны. Диск на месте. К плечу прижат приклад противотанкового ружья, подобранного на поле боя. С помощью товарищей он носит его от рубежа к рубежу. Бойцы охотно помогают ему. Они познали силу этого нового в то время оружия и поверили в него.

Вот ружье вздрогнуло. Приклад толкнул в плечо. Грянул выстрел. По лощине пронеслось перекатное эхо. Решетников торопливо перезаряжает ружье. Еще выстрел. За ним — третий.

Вражеский танк остановился. Открывается люк. Фашист уже вытащил ногу и поднялся на локтях для прыжка, когда лощину огласил сильный взрыв. Из танка повалил черный дым.

Выстрелов больше не слышно, видимо, они прозвучали одновременно со взрывом. Но остановился и второй танк. Из него торопливо выпрыгивает фашист.

— Точно бьет! — восхищенно кричит Войтенко. Третий танк развернулся и, прежде чем Решетников успел сделать очередной выстрел, скрылся в дыму горевших машин.

Бронебойщик радостно возбужден. Он поспешно хватает пулемет и устанавливает его на сошки.

У догорающих танков появляются фашисты. Они открывают огонь, и над головой проносится свинцовый ливень. На огонь врага чапаевцы отвечают молчанием. У них так повелось: подпустить поближе и тогда бить наверняка. Тем более, что патроны на исходе, а рассчитывать на их привоз не приходится.

Та-та-та!.. — раздается короткая очередь станкового пулемета. Это Филатов ведет перестрелку. Такая уж привычка: перед боем проверить работу пулемета. [259]

Снова все затихает.

Перебегая от укрытия к укрытию, враги приближаются. Они уже в ста метрах. С нашей стороны одновременно раздаются пулеметные и автоматные очереди. Цепь наступающих редеет. Огонь усиливается, прижимая фашистов к земле.

Враг предпринимает артиллерийско-минометный налет. Ранен сержант Войтенко. Оказав ему помощь, бойцы спешат занять свои места. Сейчас снова появятся фашисты.

Вот метрах в сорока поднимается группа наступающих. Орут. Стреляют. Чапаевцы встречают их огнем и вынуждают залечь. Но вражеский огонь не ослабевает, фашисты снова ползут вперед. В дело пошли гранаты. Раздаются автоматные и пулеметные очереди. Враг не выдерживает и начинает отступать.

Гранаты на исходе. Двое смельчаков — Бабак и Яровенко отваживаются на вылазку. Укрываясь за трупами фашистов, они ползут по лощине, отстегивают гранаты и баклажки, подбирают автоматы убитых гитлеровцев.

Через несколько минут бойцы вернулись. Их трофеи — десятка два гранат, шесть автоматов с запасными магазинами, немного продуктов и две баклажки воды.

За камнями обнаружили тридцать два фашистских трупа, — доложил Яровенко.

Эх, камни, камни, — вздохнул Филатов. — Если бы вы смогли рассказать людям, как дрались здесь комсомольцы из Чапаевской. Люди поблагодарили бы и их и вас. Быть может, и в музей поместили…

Все не войдут, — в тон пулеметчику ответил сержант, — Здесь, на Мекензиевых, да и по всей линии севастопольской, обороны каждый камень, каждый окоп — целая поэма, каждый боец — герой. Но всех в историю не впишешь. Все же я верю: слова «защитник Севастополя» будут произносить с гордостью.

До четырех часов дня штурмовали фашисты небольшую группу чапаевцев. Невредимыми остались двое, но никто из раненых не покинул своего рубежа.

Во время пятой атаки в третий раз был ранен сержант Войтенко. Силы оставили его. Он часто терял сознание. Но даже в таком состоянии запретил отрывать людей для эвакуации его в тыл. [260]

Наконец враг бросил против горстки чапаевцев двенадцать «юнкерсов» — и камни превратились в пыль.

Но когда фашисты поднялись в атаку, их встретили огнем оставшиеся в живых стрелок Яровенко и пулеметчик Филатов.

Несколько чапаевцев уничтожили семьдесят пять фашистов.

…Восемнадцатый день длится штурм. В среднем за сутки немцы продвигались на главном направлении на сто пятьдесят метров. Быть может, эта цифра говорит о стойкости севастопольцев больше, чем многое другое.

Командующий Севастопольским оборонительным районом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский принял решение отвести части второго и третьего секторов ближе к городу. Решение было своевременным. Опоздай на сутки — и пути отхода были бы отрезаны.

Для частей Чапаевской дивизии сложилась опасная обстановка. Противник предпринял попытку окружить и уничтожить нас. Сорвали замысел врага части второго сектора своим сопротивлением на рубеже Федюхиных высот. Фашисты вынуждены были перейти к планомерному наступлению с фронта.

Во второй половине дня 25 июня две пехотные дивизии при поддержке танков, после продолжительного артобстрела и бомбежки, стали продвигаться вперед по южному склону Мартыновского оврага к Инкерманским высотам. Одновременно враг наступал в направлении Новых Шулей и Сахарной головки.

Тяжелые, кровопролитные бои шли всю ночь и день 26 июня. Врагу удалось потеснить только наше боевое охранение, закрепившееся на южных склонах Мартыновского оврага. В этих боях была разгромлена 132-я пехотная дивизия немцев, остатки которой, по показаниям пленных, были выведены в Камышлы для переформирования.

Перегруппировав свои силы, противник снова предпринял наступление в направлении высоты 113,7, примерно в километре от устья Мартыновского оврага, в верховьях которого занимал оборону 3-й полк морской пехоты (по численности штыков он был тогда немногим больше батальона).

С командиром полка С. Р. Гусаровым слежу за [261] ходом событий с его наблюдательного пункта. Против остатков первого батальона, насчитывающего около ста сорока человек, накапливается более батальона вражеской пехоты, которая начинает движение между двумя отрогами Мартыновского оврага.

Мелькая между кустарниками, немцы быстро пересекают открытое место и скрываются в лощине. Ведут огонь вражеская артиллерия и минометы, строчат пулеметы, в воздухе носятся десятки самолетов.

— В доброе время эту фашистскую нечисть можно было уже уничтожить, а сейчас приходится ждать, пока все они сосредоточатся в лощине, — с горечью в голосе говорит полковник Гусаров. — Мин осталось не больше двух сотен.

Сочувственно смотрю на командира. Да, ни мин, ни снарядов на складах больше нет. Все, что было, отдано на передний край.

Такая же картина и с гранатами, — тяжело вздыхая, добавляет Гусарев. — Хорошо, что хоть патроны есть.

Кормили сегодня людей? — спрашиваю я.

Сухари и сало. Селедку давать запретил. Замучает жажда. Горячей пищи приготовить нельзя. Крупа есть, варить не на чем. Не осталось ни одной кухни.

Немногим далее километра от нас движется около двух рот пехоты противника. Немцы идут к дому, расположенному юго-западнее треугольной полянки.

Справа раздается орудийный выстрел. Несколько секунд спустя на склоне разрывается снаряд. Немцы заметались, полагая, что сейчас последует огневой налет, и залегли. Прошла минута, другая, третья. Орудие молчало. Фашисты снова поднялись. Выстрел повторился.

— Это артиллеристы батареи старшего лейтенанта Константина Лысого, — пояснил Гусаров. — Снарядов нет, вот они и экономят.

Немцы поднялись в атаку. Им надо перебежать зеленую низинку, но десятки гитлеровцев сразу же валятся на землю. В бинокль отчетливо видно: те, что упали, остаются неподвижными. Другие мечутся по низине. Спастись удается немногим. В общем грохоте боя совсем не слышны пулеметные очереди из замаскированного на склоне дота. Оттуда наши пулеметчики [262] Николай Кучерявый и Григорий Буланов скосили за несколько минут десятки фашистов.

Появляется группа немецких самолетов. Они бомбят низину и склон оврага чуть не полчаса. Там, где только что зеленели трава и кустарник, дымится чёрная земля. У одной из воронок виднеется часть железобетонного колпака дота…

Немцы снова пытаются пересечь овраг. Дота больше нет, но их встречает автоматный огонь нескольких уцелевших после бомбежки краснофлотцев. Фашисты падают, поднимаются, делают перебежки… Навстречу им бросаются четверо моряков. Ни я, ни Гусаров не знаем их имен. Это герои, понявшие, что настал их час.

Вспыхивают дымные облачка от разрывов ручных гранат, и несколько гитлеровцев остаются на перепаханной бомбами поляне. Там же лежат и наши бойцы — последние из тех, кто стоял на этом рубеже.

Новая группа немцев приближается к склону, где находятся командные пункты подразделений.

— Надо остановить их! — Гусаров поворачивается к стоящему рядом лейтенанту П. Егорову. — Берите своих людей…

Речь идет о взводе противохимической защиты, в котором осталось с десяток человек. Вместе с командиром бойцы скрываются в кустарнике, спеша наперерез врагу.

На южной стороне оврага завязался бой. Фашисты прорвались к переднему краю. Моряки поднялись в контратаку и сбросили их в овраг.

Четверть часа спустя — новая атака. Потеснив правый фланг батальона, немцы устремляются к высоте, обозначенной у нас на карте 113,7. Они пытаются отрезать и окружить моряков.

— Больше резерва нет, — говорит Гусаров. — Здесь со мной только пятнадцать человек из комендантского взвода.

Связываюсь с командиром 287-го полка, люди которого обороняются южнее. Требую остановить немцев, лишить их возможности зайти в тыл пугачевцам и разинцам, занявшим оборону на Инкерманских высотах.

Пока взвод, посланный Гусаровым, ведет перестрелку, вперед выдвигается группа бойцов с двумя станковыми пулеметами. [263]

Противник подбрасывает свежие силы. Его нажим становится все ожесточеннее. Враг уже у подножия высоты. Завязывается схватка в створе большого северного отрога Мартыновского оврага. На обороняющихся моряков четвертой роты наступает до двух рот пехоты противника. Фашисты выходят к высоте и с южного направления.

Но, так и не овладев высотой 26 июня, гитлеровцы возобновляют атаки с рассветом следующего дня. За ночь мы выдвинули туда роту автоматчиков, собранную из разных подразделений, под командованием лейтенанта П. Ф. Сологуба и десять расчетов бронебойщиков. К утру они сумели хорошо окопаться.

Теперь высоту штурмует уже батальон противника. Но взять ее не может. Первая атака отражена с большими потерями для врага.

К полудню в бой введено до полка вражеской пехоты и двенадцать танков. Бой длится до четырех часов. Сожжено восемь танков, перебиты сотни гитлеровцев. Высотка по-прежнему в наших руках.

Вдали, над горизонтом, показалась группа бомбардировщиков. Их больше сорока. Идут сюда. Ясно, что их цель — высота 113,7. От бомб там укрыться негде. Нельзя допускать, чтобы люди гибли бесполезно, и я приказываю Гусарову дать сигнал на отход с высоты. Успеют ли? Успели, почти без потерь отошли на линию обороны 287-го полка.

Бомбовый удар фашистской авиации продолжался почти час. Когда он закончился, высота и ее скаты представляли собой вспаханное поле.

Я подробно рассказал о двухдневных боях за одну высоту не потому, что они представляли собой что-то особенное. Наоборот, то, что происходило тут, характерно для всей борьбы на севастопольских рубежах в двадцатых числах июня сорок второго года.

На следующий день противник продолжал развивать наступление. Понеся большие потери и не располагая достаточным количеством боеприпасов, части Чапаевской дивизии в ночь на 28 июня отошли на вторую линию обороны и закрепились между Сахарной головкой и бывшим Инкерманским монастырем. Их атакует немецкая дивизия. Ее поддерживают танки и самолеты. Но все попытки фашистов безуспешны.

Командующий Приморской армией генерал И. Е. [264] Петров, вызвав меня к телефону, передал поздравление чапаевцам с успешными боями на Инкерманских высотах, куда враг перенес центр тяжести своего удара, и сообщил, что вице-адмирал Октябрьский восхищен беспримерной стойкостью бойцов, командиров и политработников дивизии.

Я передал это командирам частей.

Во второй половине дня объектом ожесточенных атак врага был район высоты 68,5. Фашисты рвались в Инкерман, стараясь выйти на западный берег реки Черной и тем самым отрезать нам пути отхода

Мы держались из последних сил. Уже не было ни переднего края, ни тыла. Все было передовой линией обороны.

Я с небольшой группой командиров и комендант ским взводом, охраняющим секретные документы штаба и кассы, находился метрах в восьмистах от места боя. Рядом с нами у большой отвесной скалы была огневая позиция двух сохранившихся гаубиц с батареи лейтенанта С. Д. Скрябина. Северо-западнее монастыря занимала огневую позицию сводная батарея первого дивизиона, состоявшая из трех орудий старшего лейтенанта Перепелицы.

У артиллеристов боеприпасы были на исходе. Отбиваться от фашистов фактически было нечем. Но как только немцы поднимались в атаку, расчеты двух батарей открывали по ним огонь прямой наводкой, и атака тут же захлебывалась. Когда же гитлеровцы начинали вести огонь по нашим артиллеристам, они укрывали орудия в пещере и оставались невредимыми. С прекращением вражеского огня пушки вновь выкатывались на площадки. Так продолжалось целый день. Вылетевшая на уничтожение орудий вражеская авиация тоже ничего не могла сделать.

С наступлением темноты 29 июня части Чапаевской дивизии и всего третьего сектора отошли на западный берег реки Черной. По приказу генерала И. Е. Петрова к утру 30 июня был занят рубеж: английское кладбище, хутор Дергачи, Хомутовая балка. Приступили к оборудованию обороны. Командный пункт дивизии расположился в ущелье балки Сарандинаки.

На переднем крае занимали огневые позиции пять 45-миллиметровых орудий противотанкового дивизиона под командованием майора Кудия. На этом же участке [265] — пять станковых пулеметов, один из них младшего лейтенанта Павла Морозова. К этому времени из его взвода уцелели лишь один пулемет и три бойца. Наводчиком стал Морозов.

Утром 30 июня немцы прорвали нашу оборону на Сапун-горе, на фронте второго сектора. Теперь они передвигались колоннами батальон — полк. Одна такая колонна численностью до полка пехоты с развернутым знаменем двинулась по дороге балка Чертова — хутор Дергачи. Обнаружив ее, наши артиллеристы открыли огонь, их поддержали пулеметчики. Через несколько минут дорога была завалена трупами фашистов.

Враг продолжал жестокую артиллерийскую и авиационную бомбардировку.

Нас обстреливали сотни орудий и минометов. Самолеты с воздуха контролировали каждый наш шаг, охотились за отдельным человеком, бросали бомбы на вспышку каждого орудийного выстрела.

В боевых порядках чапаевцев осталось 400–450 бойцов, командиров, политработников. Убиты командир 3-го полка морской пехоты полковник Гусаров, боевой, отважный командир 99-го гаубичного артполка полковник Семен Ильич Басенко, выбыл из строя командир 31-го стрелкового полка майор Жук. Снаряды кончились, на исходе патроны и гранаты.

Я собрал всех находившихся на командном пункте командиров и бойцов. Им не нужно было объяснять, какой настает для нас час. Окинув взглядом верных боевых товарищей, я сказал:

— Все, кто способен держать в руках оружие, должен пойти на передний край обороны. Документы штаба и все, что составляет военную тайну, сжечь. Выходим отсюда через сорок минут.

Я зашел в блиндаж, сжег ненужные бумаги. Но организованно выйти на передний край мы не успели. Со стороны хутора Николаевка появились вражеские танки, а на КП пикировала группа «юнкерсов»…

Позднее, восстанавливая в памяти события героической обороны Севастополя, я все больше убеждался, что только такие люди, как те, с которыми мне пришлось вместе сражаться, могли 250 дней держать оборону перед во много раз превосходящим и лучше нас оснащенным врагом. [266]

Восьмимесячная оборона Севастополя в 1941–1942 годах — одна из самых ярких страниц героической летописи Великой Отечественной войны.

Военно-политическое и стратегическое значение ее было огромно. Надолго приковав к Севастополю большие силы врага, защитники города несколько раз срывали стратегические планы фашистского командования на южном крыле советско-германского фронта. Обескровленную под Севастополем 11-ю немецкую армию гитлеровское командование еще долгое время не могло использовать в боях.

В сообщении Совинформбюро от 3 июля 1942 года говорилось: «…В течение 250 дней героический советский народ с беспримерным мужеством и стойкостью отбивал бесчисленные атаки немецких войск. Последние 25 дней противник ожесточенно и беспрерывно штурмовал город с суши и с воздуха. Отрезанные от сухопутных связей с тылом, испытывая трудности с подвозом боеприпасов и продовольствия, не имея в своем распоряжении аэродромов, а стало быть, и достаточного прикрытия с воздуха, советские пехотинцы, моряки, командиры и политработники совершали чудеса воинской доблести и геройства в деле обороны. Севастополя… Основная задача защитников Севастополя сводилась к тому, чтобы приковать на севастопольском участке фронта как можно больше немецко-фашистских войск и уничтожить как можно больше живой силы и техники противника.

Сколь успешно выполнил севастопольский гарнизон свою задачу, лучше всего видно из следующих фактических данных. Только за последние 25 дней штурма севастопольской оборони полностью разгромлены 22, 24, 28, 50, 132 и 170 немецкие пехотные дивизии и четыре отдельных полка, 22-я танковая дивизия и отдельная мехбригада, 1, 4 и 18 румынские дивизии и большое количество частей из других соединений. За этот короткий период немцы потеряли под Севастополем до 150000 солдат и офицеров, [267] из них не менее 60 000 убитыми, более 250 танков, до 250 орудий. В воздушных боях над городом сбито более 300 немецких самолетов. За все 8 месяцев обороны Севастополя враг потерял до 300 000 своих солдат убитыми и ранеными. В боях за Севастополь немецкие войска понесли огромные потери, приобрели же — руины. Немецкая авиация, в течение многих дней производившая массовые налеты на город, почти разрушила его…

Севастополь оставлен советскими войсками, но оборона Севастополя войдет в историю Отечественной войны Советского Союза как одна из самых ярких страниц. Севастопольцы обогатили славные боевые традиции народов СССР. Беззаветное мужество, ярость в борьбе с врагом и самоотверженность защитников Севастополя вдохновляют советских патриотов на дальнейшие героические подвиги в борьбе против ненавистных оккупантов…»

Советское правительство высоко оценило подвиги севастопольцев. В ознаменование героической обороны города учреждена медаль «За оборону Севастополя». Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 мая 1965 года городу-герою Севастополю были вручены орден Ленина и медаль «Золотая Звезда».

Героизм тысяч славных защитников Севастополя отмечен орденами и медалями, а 54 наиболее отличившихся участника обороны удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

Советские воины вернулись в Севастополь весной сорок четвертого.

А до весны освобождения была историческая Сталинградская битва, разгром фашистских войск под Курском, был перелом в ходе всей Великой Отечественной войны.

Осенью 1943 года войска Южного фронта, разгромив 6-ю немецкую армию в Донбассе и Северной Таврии, вышли к Крыму, захватив плацдарм на крымской земле. Тогда же части Отдельной Приморской армии, форсировав Керченский пролив, высадились севернее и южнее Керчи. А в начале апреля 1944 года наши войска при поддержке Черноморского флота и Азовской военной флотилии нанесли сокрушительные удары по оборонительным укреплениям врага и, прорвав их, устремились в глубь Крыма.

Спустя неделю после начала наступления — 16 апреля 1944 года войска 4-го Украинского фронта (2-я гвардейская и 51-я армии), а через два дня и Отдельная Приморская армия подошли к внешнему оборонительному кольцу укреплений врага под Севастополем.

Враг сделал все, чтобы сделать город неприступным. Используя [268] гористую местность, гитлеровцы создали глубокоэшелонированную оборону. Они не только восстановили старые укрепления, на которых стояли севастопольцы в 1941–1942 годах, но и значительно усилили их, насытив мощными огневыми средствами.

Но не помог и «каменный фронт», как называли гитлеровцы свои укрепления, за которыми укрылись остатки 17-й немецкой армии, разгромленной в Крыму в ходе наступательной операции ваших войск.

Враг был еще силен: 72 тысячи солдат я офицеров, 1500 орудий, танки, самолеты. Командующий армией генерал Еннеке хвастливо заявил, что немцы будут держать Севастополь столько, сколько им потребуется.

Но к Севастополю вернулись воины, закаленные в жестоких схватках с врагом, герои Севастополя и Сталинграда, защитники Кавказа, освободители Донбасса и Таврии. Пришли полки и дивизии, хорошо оснащенные боевой техникой и оружием. Многие из тех, кто принимал участие в обороне города в 1941–1942 годах, теперь были в рядах его освободителей.

Date: 2016-06-08; view: 401; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию