Сокровище

Июнь

– И ты сам видел? Как бедная Тилли упала под поезд? Ты‑то что там забыл?

– Я ни при чем, – сказал Джексон.

– Следствие постановило, что это несчастный случай, – сказала Джулия. – И я рада – Тилли не похожа на самоубийцу. У нее, правда, развивалось слабоумие, она совсем была бедненькая, так что, в общем, не разберешь, что там у нее в голове. Я ходила на похороны, в Святом Павле в Ковент‑Гардене. Прекрасная служба, куча народу, говорили про дорогушу Тилл всякие приятные слова. Ее подруга дейм Фиби Марч прочла панегирик, совершенно украла спектакль, конечно, но вышло хорошо, очень душевно – куча анекдотов про то, какой Тилли была в молодости.

Джулию только заведи ключиком – и пусть дальше бегает сама.

Джексон забрал ее со съемочной площадки «Балкера» и подвозил в аэропорт. Ей дали отпуск на пару недель. Ее персонаж, судмедэксперт Беатрис Батлер, отдыхала в коме, поскольку на нее напал обезумевший родственник одного… ой, можно подумать, Джексону интересно.

Джулия играла с собакой – сидела на корточках и гладила пса по хребту, будто массажистка.

– Перевернись и умри за Британию и королеву, – скомандовала она, и собака перевернулась и застыла на спине, задрав лапы в воздух.

Впечатление такое, будто пес втюрился в Джулию. А сама Джулия, само собой, влюблена во всех собак на планете. К сожалению, от всех собак на планете она чихает.

– У этого пса раньше хозяйка была женщина, – сказала Джулия.

– А теперь мужчина, – огрызнулся Джексон.

Он прилаживал детское сиденье, наконец купленное для Натана. («Давно пора», – сказала Джулия.) Спасибо маячку Брайана Джексона: в последнюю минуту удалось вызволить со штрафной стоянки благодарный «сааб» – таинственно лишившийся Девы Марии с лампочкой, – и его не успели отправить на аукцион. «Сааб» нашли на территории Фаунтинзского аббатства, что немало озадачило Джексона. Как будто Джейн знала, куда он хотел поехать, и решила добраться туда первой.

– Да ну, какая ахинея, – сказала Джулия.

Натан ходил за ним хвостом и рассказывал про динозавров, еле выговаривая их имена. «Велоцираптор, авацератопс, диплодок». Джексон не понял, знает ли сын, что они уже вымерли, и не стал спрашивать, опасаясь раскрыть некую тайну вроде Санта‑Клауса или Зубной Феи. Джексон не подозревал, что четырехлетка способен произнести слово «авацератопс». Он почти не помнил Марли в этом возрасте – ее текущее угрюмое воплощение уже заслоняло прежние, солнечные. Само собой, он многого не знал о четырехлетних мальчиках. Он‑то считал, его сын младенец, – страшновато смотреть, сколь далеко тот ушел по пути к мужчине. Однажды этот мальчик обгонит его, обойдет на повороте в эстафетной гонке бытия. И так оно и будет продолжаться до бесконечности, пока не погаснет солнце, или не упадет метеорит, или этот чертов вулканище под Йеллоустоном не заворчит, просыпаясь.

– Ну, все умирает, – сказала Джулия, увлеченно почесывая собаке пузо и сдерживая чих. – Так уж оно устроено. Omnia mors aequat [198]. Великий уравнитель.

– Из тьмы пришел ты и во тьму возвратишься, – сказал Джексон. Мрачно.

– По‑моему, в прах, а не во тьму, – сказала Джулия. – И мне больше нравится думать, что мы пришли из света и уйдем туда же.

– Какой наполовину полный у тебя стакан.

– У одного из нас должен ведь быть наполовину полный, – сказала она. – А то он получится совсем пустой.

«У одного из нас», как будто они пара. И однако же, она едет в отпуск в Италию «с другом».

– С кем? – спросил Джексон, и она пожала плечами:

– Просто с другом.

– А еще невнятнее ты не могла бы?

И это невзирая на то, что Джексон предложил, допустим, съездить в отпуск куда‑нибудь втроем. Шаг на пути к примирению – может, к воссоединению даже.

– Семейный отпуск? – спросила она, а Джексон поразмыслил и ответил:

– Да, пожалуй, я как раз об этом.

Джулия наморщила нос и сказала:

– Нет, миленький, это вряд ли.

Он ужасно расстроился – сам удивился. Впрочем, женщины полны сюрпризов. Какую ни возьми, как ни поверни, что ни день.

– А Джонатан‑то где? – спросил он.

Джулия подняла руку, словно машину тормозит, останавливает гигантскую фуру:

– Про Джонатана я говорить не хочу, ясно?

– Не беспокойся, я счастлив ни единожды не помянуть его имени.

– Бедный мальчик, – сказала она, обхватив руками своего мальчика. Их мальчика.

– Майкл.

– Сколько он пережил.

– Теперь оклемался.

– Как мы с тобой? – спросила Джулия. – После того, что с нами было в детстве?

– Да. Вот именно так.

В эту минуту Майкл Брейтуэйт летит в Новую Зеландию. Встреча брата и сестры. Славный малый, весь в джинсе, грузный, нездоровый, жизнерадостный. Больше всего на свете обожает сидеть у своего бассейна и жарить барбекю с женой и детишками. Сколотил состояние на металлоломе. Некоторые люди живут вопреки всему.

– Как и мы с тобой, миленький, – сказала Джулия, похлопав его по руке.

Линда Паллистер возвратилась в Лидс – она предстанет перед судом и ответит за свои поступки. («Ах, круговорот времен», – сказала Джулия.) Помогла исчезнуть четырехлетнему свидетелю. Отправила его в раундхейский приют к монашкам, поменяла ему имя. И ни словом никому не обмолвилась о Николе. Монашкам сказала, что он врунишка, все время врет – о сестре, о том, что его папа убил маму. Когда Майклу исполнилось восемнадцать, ему вручили свидетельство о рождении и он узнал, как его зовут, но Линда Паллистер не проявилась, не сказала ему правды о матери или о сестре.

– Ее вынудили, – сказал Майкл Брейтуэйт, – угрожали ее ребенку.

– Это не повод, – хором сказали два Джексона.

Брайан Джексон, Майкл Брейтуэйт и Джексон обедали в бистро отеля «Коллз, 42». Джексон, которого после вокзала еще потряхивало, заменил обед стаканом виски.

Воспоминания Майкла Брейтуэйта блекли, в конце концов доска была вытерта начисто, но он понимал, что внутри обитает пустота, которая в итоге его доконает.

– Реабилитационный центр, терапия, – пожал плечами он. – Меня зовут Майкл Брейтуэйт, и я алкоголик, в таком духе. – (Джексон виновато отставил стакан.) – Решил поискать, – сказал Майкл Брейтуэйт.

– И нашел меня, – просиял Брайан Джексон. – Двадцать лет в столичной полиции. Дай мне задачу, и я с ней как собака с костью. – (Джексон уже счел было Брайана Джексона своим доппельгангером – бог его знает почему, – но видел теперь, что в действительности тот его негатив.) – Вычислил Линду Паллистер, назначил встречу, – продолжил Брайан Джексон. – Собака, кость, все такое. Она все выболтала – ну, б о льшую часть, хотела душу облегчить. Потом передумала, конечно, испугалась.

У него зазвонил телефон – первые такты бетховенской Пятой, «да‑да‑да‑да‑а‑а». В телефоне – полная безвкусица. Брайан Джексон на звонок не ответил.

– Спрос не падает, – сказал он Джексону.

Выходит, Брайан Джексон не припрятал Линду Паллистер. Она, вопреки заверениям ее дочери Хлои, просто‑напросто сбежала.

– Дала деру, – сказал Брайан Джексон. – Не захотела кино досматривать. – Села на «ИзиДжет» до Малаги, спряталась, как бандит какой, в дешевой квартирке на Коста‑дель‑Соль.

– Но какая банальщина, да? – сказала Джулия. – Люди боятся потерять работу, репутацию, семью. Как‑то хочется, чтобы трагедии были драматичнее.

Рефлекс побуждал возразить, но Джексон поразмыслил и заподозрил, что Джулия, пожалуй, права. Его сестра, такая красавица, красивее, чем он в силах вспомнить, хотела совершенно обычной жизни, а получила совершенно обычное убийство. Случайный акт насилия. Девочка открыла не тот ящик. С позиций ее убийцы Нив могла быть кем угодно – той, что пришла до нее, той, что пришла после. Уж лучше кончить в огне у столба, прыгнуть с горного уступа, пускай лучше волки разорвут, чем отдать свою жизнь в руки неизвестного отморозка, что караулит на автобусной остановке.

– Эмиссару нравится, когда ему брюхо чешут, – сказала Джулия.

Джексон непременно переименует псину. Интересно, как Луиза назвала щенка, которого он подарил. Наверное, отдала его кому‑нибудь.

– А теперь ты куда? – спросила Джулия, когда он распрощался с ней перед досмотром в Манчестерском аэропорту.

– К концу всех путей.

– Которые ведут к свиданью?[199]

– Сомневаюсь.

Он по‑прежнему искал новый дом – надо же где‑то под вечер главу преклонить. Надо думать, он по‑прежнему искал и свою жену‑воровку, хотя охотничий задор поугас. Похоже, с путешествиями он пока завязывает. Он взял на руки мальчика Натана, поцеловал на прощанье. И тут его накрыло.

Изумление, испуг – яростно вскипело сердце, вот они, нерушимые, священные узы. Любовь. Он теперь знал, кто он, – он отец этого мальчика.

Так‑то, никогда не угадаешь, что почувствуешь, пока не почувствовал. Это было страшно, хотя Джулия, у которой стакан наполовину полон, сказала бы «чудесно».

– Не подсказывай мне реплики, – сказала Джулия.

* * *

На посту охраны в «Меррион‑центре» Грант задрал ноги на стол и углубился в газету – за мониторами он не следил. Лесли прочла заголовок: «Убийства проституток в Лидсе – задержан подозреваемый», а потом что‑то насчет «нового Потрошителя».

– Это никогда не прекращается, – сказала Лесли.

– Ну а ты что хотела? Шалавы, – сказал Грант и потянулся за пакетом кукурузных чипсов.

– Я хотела, чтобы люди вели себя приличнее.

– Долго ждать придется. Что там у тебя?

– Кошелек.

Кто‑то принес, нашел на стоянке. Набитый до отказа, внутри всякая всячина, кредитные карточки, дисконтные карточки, талончики к зубному и парикмахеру, некоторые давно просрочены. Записки разновидности «не забыть», – видимо, владелица сама себе писала. Мисс Матильда Скуайрз. Лесли помнила, как она расстроилась. В недрах кошелька записка с именем и адресом, предупредительно помеченная: «Мой адрес», – на случай, если кто захочет украсть ее личные данные или навестить и ограбить, угрожая ножом.

– Матильда Скуайрз, – сказала Лесли. – Так вроде звали актрису, которая под поезд попала?

– Не в курсах, – сказал Грант.

Он перевернул страницу и, распахнув пасть, уставился на практически голую девицу на третьей полосе. Лесли скучала по Трейси. При ней не бывало пошлых газетенок и мусорной еды. Непонятно, почему она так и не вернулась из отпуска.

– Может, умерла, – сказал Грант, весьма этой гипотезой воодушевившись.

Она не умерла. Прислала Лесли открытку с Лондонским глазом[200], а на обороте написала: «Не вернусь, приятно было познакомиться, хорошей тебе жизни, всего наилучшего, Трейси». Гранту Лесли не сказала. Послание не ему.

Лесли тоже снимается с лагеря. Ее самолет в Канаду улетает через пару дней. Она никому и словом не обмолвилась. Возьмет пример с Трейси – просто‑напросто исчезнет. Найдет работу на лето, съездит на озеро с родителями, братом и собакой и потом начнет хорошую жизнь. А этот Лидс забудет как страшный сон.

* * *

Лучший номер в гостинице. Называется «Спящая красавица». Задуман, конечно, для семейства побольше, но Трейси желала девочке всего самого большого и лучшего. Повезло, что вообще номер раздобыла, – по счастью, в гостинице в последнюю минуту отменили бронь. Старые друзья Трейси, весь свет и его супруга, или, точнее говоря, Европа и его фрау, всей толпой ринулись на каникулы в парижский Диснейленд.

Она думала, в парке будут только родители с детьми, но конфигурации оказались весьма разнообразны – группы молодых парней, стайки хихикающих девушек, пожилые пары и молодожены. Поди пойми, с какой радости захочешь провести романтический отпуск в черном сердце капитализма.

Иногда встречались даже одинокие мужчины.

– Берегись, – шепнула Трейси девочке.

Удивительно, до чего легко выскользнуть из одной жизни и вступить в другую. На пару недель они потерялись в Лондоне, где никто их не знал и всем было плевать. Испытали свои новые личности на врачах, стоматологах и оптиках. Девочке промыли уши, проверили глаза, нацепили очки. Добавляло ей шарма. Трейси, или, точнее говоря, Имоджен Браун открыла новый счет в банке, и Гарри Рейнольдс перевел туда деньги – тщательно отмытые, с убедительной историей. Надо же – она и не ожидала, что он взаправду их переведет, думала, он продаст ее дом, а денежки прикарманит.

На паспортном контроле на Сент‑Панкрасе Трейси ожидала вопросов, подозрительных взглядов. Ожидала, что безликое официальное лицо отведет их в сторонку и скажет: «Пожалуйста, пройдите со мной, мэм». Но нет, они запросто сели в поезд «Евростар» и вскоре очутились в Волшебном Королевстве.

У девочки свои пристрастия. В гостиничной лавке Трейси купила ей новый фейский наряд – зеленое платьице Динь‑Динь. На кончике волшебной палочки порхала бабочка. Половина детей в гостинице ходили в костюмах – десятки фей и Питеров Пэнов, иногда пираты. По коридору пройти нельзя, не столкнувшись со взрослым, который прикидывается Гуфи или Мэри Поппинс. Сюрреализм какой‑то, и, в общем, настораживает. Девочка, вероятно, считала, что так и должно быть.

– Свет мой зеркальце, скажи, – молвила Трейси, когда они вернулись в номер, – кто на свете самая красивая фея?

– Я, – сказала Кортни, увидев себя в зеркале.

Ладошки изобразили звездочки – «вспыхни, звездочка, мигни».

– Ты очень красивая, – сказала Трейси.

– Я красивая, – согласилась Кортни.

Они пошли по Главной улице к священным стенам замка Спящей красавицы. Le Château de la Belle au Bois Dormant.

– Это по‑французски, – пояснила Трейси.

Тут сплошь французский, потому что французы, в отличие от всех прочих, в этом вопросе на компромисс не пошли. Каковы‑то были рабочие совещания? Диснеевские шишки, прислужники Мыша, сидят за столом, пьют кофе с круассанами, а французские власти объявляют, что перевода не будет (Non), и американцы потом изворачиваются.

Может быть, парижский Диснейленд, говоря строго, – американская территория, может, ей броситься в ноги Микки‑Маусу, вымолить убежище? Переехать в Штаты, куда‑нибудь в глушь, подальше от толп, в Орегон, в Нью‑Мексико, в городишко на Среднем Западе, где никто не станет их искать.

Все так сияет. И не звезды, и не костры. Отнюдь. Они встали в очередь. Потом опять в очередь. А потом, постояв в очереди, еще постояли в очереди. Стояли в очереди, чтобы посмотреть замок Спящей красавицы, в другой очереди – домик Белоснежки, и оба, честно сказать, как‑то не вдохновляли. Постояли в очереди, чтобы полетать с Питером Пэном над Нетинебудет, – обеим понравилось. Постояли в очереди, чтобы покататься в чайных чашках Болванщика и на спине Дамбо. Постояли в очереди к «Приключениям Пиноккио» – полная чушь – и к «Пиратам Карибского моря», где было отлично и, решили они обе, совсем крошечную чуточку страшно. Целую вечность простояли в загоне между перилами, где очередь вилась разжиревшим удавом, потом загрузились в лодочки на мелком искусственном ручье, потом их унесло потоком, а потом выбросило, совсем беспомощных, в устрашающее аниматронное видение «Этого маленького мира». Наконец сбежав в большой мир, они еще целую вечность простояли в питоновой хватке очереди, чтобы покататься на Диснеевской железной дороге.

В очередях девочка стояла героически.

На Главной улице они смотрели, как мимо марширует парад, и лизали мороженое. К вечеру у Кортни опять сделалось ошалелое лицо, как у малолетней жертвы насилия. Трейси подозревала, что у нее самой такое же. В мозговых извилинах застряла мелодия из «Этого маленького мира». Трейси опасалась, что никогда от нее не избавится.

– Можем завтра повторить, – сказала она, когда они ввалились в гостиницу через заднюю дверь.

Вот так и живешь, если смертельно болен, да? Сваливаешь дни в кучу, летишь на вертолете над водопадом Виктория, в лодке по Нилу, на поезде в Венецию, на лифте к вершине Эмпайр‑стейт‑билдинга. Едешь на сафари в Африку, торчишь перед автоматами в Лас‑Вегасе, потому что внезапно ты жаден до мира, который вот‑вот потеряешь. Или просто катаешься в гигантских чайных чашках и беспрестанно фотографируешь девочку, которая показывает тебе «во!». И спрашиваешь себя, долго ли это продлится.

В номер «Спящая красавица» под дверь подсунули конверт с логотипом Диснейленда и подписью «Мадам Имоджен Браун». Трейси решила, это буклеты парка, но внутри лежал еще один конверт, и на нем от руки одно слово: «Трейси». Ее нашли. Она открыла конверт дрожащими руками. Внутри опять конверт. Что за нелепица. И тоже с ее именем – она узнала почерк Барри. Какой‑то испорченный телефон – она будет открывать конверт за конвертом, конверты все меньше и меньше, а в конце что – последнее слово? «Поймал!» или «Ты и есть сокровище»? Она перевернула третий конверт и на клапане обнаружила записку от Гарри Рейнольдса. Пожалуй, не стоит удивляться, что он смог ее отыскать.

Трейси, Барри просил тебе это переслать. Я ему задолжал. Не знаю, слышала ли ты, но Барри погиб. Убил свою дочь и сам застрелился. Оставил по себе полный бардак. Лен Ломакс попал под поезд, а Рэя Стрикленда взяли за убийство потаскухи лет тридцать назад. Я подумал, тебе будет интересно.

Твой Гарри

Стоит на секунду отвернуться – и планету перекашивает на оси. Гарри дописал постскриптум: «Деньги поляку отвез, как ты просила».

Она включила девочке мультики по телевизору, прочла письмо Барри, наконец узнала правду о Майкле Брейтуэйте. У него была сестра. Сердце у Трейси рухнуло с десятого этажа. Первое, что сказал ей ребятенок. Где моя сестра?

– А что тебе понравилось больше всего? – спросила Трейси, когда они встали в очередь в ресторан.

– Платье, – без колебаний ответила Кортни.

Официант провел их к столику у окна, прекрасный вид на подсвеченный замок Спящей красавицы. Они чокнулись друг с другом – вино и кока‑кола. Трейси выпила скромные полбутылки красного, хотя готова была вылакать винодельню. Вспомнила, как девочка сидела рядышком, когда они летели над Нетинебудет. Каково это – лелеять маленькое беззащитное существо? Подумала про Майкла Брейтуэйта – столько лет никому и дела не было, что с ним произошло. Потерянный Мальчик. Спасибо Барри – он подарил ей счастливый финал. Бедный старый Барри, у него так и не случилось отходной. Она молча подняла за него бокал.

Столы обслуживал Микки. А также Гуфи и Плуто. Девочке больше всех нравился Плуто. Одни сплошные «во!». Трейси щелкала и щелкала фотоаппаратом. Смертельно больна.

После ужина Кортни влезла в новую пижаму с Минни из гостиничной лавки, они заказали в номер горячий шоколад и посмотрели DVD в постели. «Дисней», разумеется.

Девочка разложила на кровати свои трофеи:

потемневший серебряный наперсток

китайскую монетку с дыркой посредине

кошелек с улыбающейся мартышкой

снежный шар с топорной пластмассовой моделью парламента

ракушку в форме трубочки с кремом

ракушку в форме шляпы кули

сосновую шишку

обручальное кольцо Дороти Уотерхаус

филигранный листик из леса

несколько звеньев дешевой золотой цепочки

Деву Марию с лампочкой в животе из «сааба»

серебряную звездочку со старой волшебной палочки

Еще пара лет такой жизни, и им понадобится возить это добро на грузовике. Еще пара лет. Как цепляться за это будущее? Сейчас что‑то начинается, но чувство такое, будто это конец. Всегда так было. И всегда будет.

Отныне Трейси вечно будет озираться через плечо, ждать стука в дверь. Видеокамеры на каждом углу, если кто их ищет – найдет. Гарри Рейнольдс ведь нашел. И если плохие парни не настигнут, то уж хорошие – наверняка.

Купив ребенка, она заключила пакт с дьяволом. У нее будет тот, кого можно любить, но за это она отдаст все, что имеет. Она подумала про Русалочку: каждый шаг – пытка, боль, как от острых кинжалов. Чтобы просто быть человеком, просто любить.

Девочка махнула на Трейси волшебной палочкой. Не поймешь, то ли желание исполнила, то ли заклятье наслала. Кортни проросла Трейси в душу. Что будет, если ее вырвать?

Вот она, любовь. За просто так ее не бывает – расплачиваешься болью. Своей болью. Но кто сказал, что любить легко? Ну, кое‑кто говорит, но они же идиоты.

Зазвонил телефон. Новый телефон, новое имя, новый номер. Которого никто не знает. Может, мобильный оператор звонит поприветствовать. Может, очередной таинственный некто или даже тот же самый. Или еще какой кошмар. Она выключила телефон, стала смотреть DVD. Динь‑Динь искала потерянное сокровище. Как и все на свете, правда?