О Церковном уставе и требованиях неукоснительного его выполнения

Церковным уставом называются правила и предписания относительно совершения богослужения. Они содержатся в богослужебной книге, называемой Типиконом, поскольку она раскрывает образец (тип) совершения церковных служб1.

Устав принят Церковью и действует в ней более тысячи лет. Он приобрел в Церкви силу закона внешнего Богопочитания. Богослужение, порядок и чин совершения которого указывает Церковный устав, есть плод многовекового живого религиозного опыта и творчества великих святых отцов, учителей и подвижников веры. Церковь смотрит на Церковный устав не как на обычное произведение человеческого ума, а как на книгу святую, обязательную для руководства всех православных христиан при совершении богослужения. От песнопений, молитв и чтений его веет и высоким духом аскетизма великих пустынножителей Египта и Палестины, и мудрым богословствованием святых отцов и учителей Церкви периода Вселенских Соборов. В нем слышатся речи пророков, патриархов Ветхого Завета. Перед нами, как живые, встают библейские события и лица. В своих творениях святые песнотворцы сделали для нас священные события живыми, образными и как бы видимыми. В целях воспитательных и назидательных они представили священные события Ветхого и Нового Завета, вероучительные истины в своеобразном поэтическом освещении для возбуждения религиозного чувства и интереса. Вместо холодных рассуждений, сухого прозаического рассказа, они оставили нам живые картины слова, дающие обильную пищу уму и сердцу.

Православное общественное богослужение является выражением веры, надежды, любви и благоговения к Богу, выражением полноты религиозной жизни и религиозного сознания Церкви, взаимной любви и единства верующих между собою.

Богослужение Православной Церкви, исполняемое по Церковному уставу, во все времена, с глубокой древности являлось и является руководством, средством внутреннего духовного обучения и воспитания, источником христианской веры и деятельности, или иначе — общенародным церковным богословием. Изложение истин веры наиболее доступно и легко воспринимаемо всеми именно в богослужении. Христианские храмы в отношении не только проповеди слова Божия, но и богослужения, в них совершаемого, являются всегдашними живыми училищами благочестия для всех христиан. Церковные песнопения в соединении с обрядами богослужения оказывают большое влияние на ум и чувства людей: в уме верующих они производят высокое представление о домостроительстве нашего спасения, а в чувстве — важность торжества, радость, благодарность, покаяние и умиление, соответственно содержанию службы. «О, если бы все знали, какую глубину богословия заключают церковные песнопения, — пишет глубокий знаток богослужения и Церковного устава профессор М.Н. Скабалланович. — Недаром некоторыми знатоками высказывалась мысль, что православное богословие может исчерпываться одним богослужением, то есть в богослужении нашем собрано и изложено все, что может и должен думать о Боге и спасении всякий христианин».

Чрезвычайная благотворность православного богослужения наиболее ярко проявляется в сравнении. Если католическое богослужение действует преимущественно на чувства; если протестантское богослужение, наоборот, восприняло черты столь характерного для протестантизма акцента на разум, а не на чувства, — то в нашем православном богослужении гармонично слиты «обоя»: и глубокая содержательность, и эмоциональная сторона, чуждая крайнего преобладания внешних эффектов. Оно дает пищу для ума, действует и на сердце, вызывает сердечные переживания, ибо все содержание богослужения пронизано любовью к Богу, к людям.

Православное богослужение «дышит» любовью Матери-Церкви к своим чадам, совершающим свое спасение на земле. Святой Божественной любовью, заботой о спасении чад Церкви проникнуто каждое песнопение, каждая молитва, каждое священнодействие, которое в нашем богослужении — не самоцель, не церемониал, а в нем глубокий символический смысл, раскрывающий и дополняющий содержание богослужения. Форма и содержание богослужений находятся между собою в самой тесной гармонии. Во всех формах православного богослужения нет ничего искусственного, вычурного, предназначенного для внешнего впечатления. Они проникнуты высокими религиозными мыслями, они глубоко трогают душу, волнуют ее священными переживаниями, назидают.

«Прекрасные формы нашего богослужения много содействуют, помогают укреплению молитвенного настроения, укрепляют религиозное воодушевление»1.

Имея такое сокровище — наше православное богослужение, мы не должны пренебрегать им, и Церковный устав (Типикон) предлагает нам идеал богослужения, к которому нам следует стремиться. Долг пастыря — совершать богослужение неукоснительно по чину и требованиям церковной уставности. С этой целью все священники и диаконы при посвящении в священные степени дают присягу о соблюдении ими Церковного устава. Также и все православные епископы при своей хиротонии в чине «Исповедания» в присутствии архиереев, клира и народа дают торжественное клятвенное обещание блюсти Церковный устав.

Благоговейное, истовое и возможно полное исполнение Церковного устава имеет громадное религиозно-воспитательное значение и для паствы, и для пастырей. Оно объединяет их всех, показывает всю высоту и истинность Православия и его богослужения.

Конечно, Устав не есть что-то неподвижное, и его цель — удовлетворить идеальную религиозную потребность Богообщения в молитве, применительно к внутреннему, духовному состоянию молящихся. Не люди для Устава, а Устав для них. В связи с этим пастырь — организатор уставных служб — обязан считаться с человеческой немощью. Придерживаться Устава следует твердо, но без чрезмерно-ригорического удлинения служб, приспосабливая выполнение Устава к силам верующих. Об этом наглядно свидетельствуют примеры святителей Иоанна Златоуста и Василия Великого, сокративших литургию ради немощных. Где положить предел приспособлениям — сказать трудно. Вероятнее всего, личное молитвенное настроение и рассудительность подскажут благоговейному пастырю меру возможного приближения к Уставу.

К сожалению, очень часто в городских и сельских храмах уставность нарушается, а иногда совершенно игнорируется, при этом богослужебный чин сокращается до крайности. Само понимание принципа уставности во многих наших приходах почти утрачено. Исключение составляет литургия, которая совершается полностью повсеместно, поскольку ее чинопоследование невозможно изменить. Что же касается прочих служб, особенно вечерни и утрени, то они превращаются в некоторых приходах буквально в какие-то схемы без церковно-художественного и неисчерпаемо-богатого богословского и аскетического содержания.

Приходские пастыри (или по их небрежению — клиросные чтецы и певцы) оставляют неизменяемую часть названных служб неприкосновенной. Постоянно же меняющиеся стихиры, кафизмы, антифоны, каноны, Евангельские стихиры и другие части служб из Октоиха, Минеи и Триоди ими почти всегда крайне сокращаются или опускаются1. И богослужение получается поэтому совершенно однообразным. Между тем, именно изменяющаяся богослужебная часть разнообразит, одушевляет богослужение и настраивает молящихся каждый раз по-новому, своим текстом и пением выражая идею каждого праздника. К сожалению, постоянные богослужебные части теперь выдвинуты на первый план, как удобные для концертного или сольного исполнения, вызывающего у предстоящих эстетические, но никак не молитвенные чувства. Истинно религиозному человеку такие безуставные службы тяжело переносить и даже подчас невыносимо.

При этом забывается основная литургическая истина, что собственно стихиры, тропари, антифоны, равно как и другие изменяющиеся богослужебные молитвы необыкновенно украшают церковные службы. Положенные для богослужебных песнопений превосходные, изящные, молитвенно-задушевные церковные напевы — результат многосотлетнего церковного творчества — вполне соответствуют их содержанию и, будучи исполняемы, не отвлекают внимания от слов, а приковывают к ним. В области церковного пения Русская Православная Церковь обладает богатейшим количеством церковных распевов (большой знаменный, малый знаменный, киевский, греческий) и напевов (Киево-Печерской лавры, Глинской, Зосимовой пустыни, Валаамского монастыря и т.д.). «Творцами этих распевов были люди высокого религиозного духа, подвижники, одаренные тайной познания божественных звуков»1. И именно соединение слов с этими «божественными звуками», с возвышенным церковным пением затрагивает самые глубины нашего существа, те стороны, которые всегда открыты воздействию Божества2.

У ставное чтение и пение придает богослужебному чину невыразимую трогательность и задушевность, причем длительность службы становится незаметной и неутомительной. После таких богослужений все верующие выходят из храма молитвенно-одушевленные и исполненные глубокого назидания. Но это бывает тогда, когда богослужение совершается истово и по уставу, чтение бывает раздельное и внятное и пение — с возвышенно-церковными напевами. Но очень часто чтение бывает или «борзо» и неблагоговейно, или «дмяся и громогласуя», с «бесчинными воплями» (78 прав. IV Вселенского Собора), на что обращает внимание и Устав. То же самое замечается и в пении: оно бывает невнятное и торопливое или, наоборот, растянутое. Уже давно в наше богослужение проникло чуждое церковности не молитвенное, а художественно-театральное, искусственное, показное пение, рассчитанное на эффект. На это неоднократно указывал в своих посланиях Святейший Патриарх Алексий.

«И теперь, как и раньше, — говорит он, — можно слышать у нас в храмах пение искусственное, театральное, в то время как то, что является основным в богослужении — псалмы, стихиры, каноны, — сокращается до последней степени.

Необходимо снова напомнить, что целью наших богослужений является не создание музыкальных эффектов и не подражание операм и концертам с их сольными и прочими «номерами», а молитвенное настроение, вызываемое содержательными и умилительными церковными песнопениями.

Для этого не нужны многолюдные хоры, не нужны и те огромные средства, которые на них тратятся. Как раз то, на что употребляется столько усилий и столько времени, а именно молитвы — «Ныне отпущаеши», «Великое славословие», «Свете тихий» за праздничным всенощным бдением, а также — «Отче наш», «Верую» за литургией, должны петься самым простым напевом, требующим не столько искусства, сколько благочестивого чувства. И для этого не нужно ни больших хоров, ни приглашения особых гастролеров, ни каких-либо особенных голосов.

Должен сказать, что и многие верующие, проникнутые духом церковности и понимания истинной красоты богослужения, неоднократно и настойчиво, особенно за последнее время, выражали мне неодобрение такому искусственному пению, растягивающему богослужение и не дающему молитвенного настроения»1.

В другом послании Святейший Патриарх Алексий пишет: «Большая часть молящихся в Церкви не является знатоками пения, но спросите у этого большинства, чего оно ожидает от церковного пения и какого пения оно желало бы? И большинство ответит вам: дайте нам такое пение, которое трогало бы сердце, которое вызывало бы у нас слезы умиления, которое поднимало бы наш дух и помогало бы молиться. Народ прекрасно понимает истинный дух и надлежащий тон церковного пения и лучше всякого знатока отличает пение церковное от пения театрального. Зачем ему навязывать то, чего не принимает его молящийся дух? Зачем навязывать ему в лучшем случае наслаждение, притом мирское, душевное, когда он ищет умиления духовного? Если в просьбах наших к людям, от которых мы ожидаем получить то или иное, мы выдерживаем нужный, часто почтительный и, во всяком случае, серьезный тон, то почему в прошениях наших к Господу мы дерзаем брать тон дерзновенных и легкомысленных театральных излияний, исключающих всякое благоговение?

Исполнение церковных песнопений в крикливом тоне светских романсов или страстных оперных арий не дает возможности молящимся не только сосредоточиться, но даже уловить содержание и смысл песнопения. Такое пение дает лишь впечатление слуху, но в душе не оставляет никакого следа»1.

Забвение уставности пастырями порождает равнодушие верующих к службам, приучает их довольствоваться певческими концертами. Духовно-нравственный пастырь-молитвенник сам первый почувствует, что во время концертно-театрального пения нельзя молиться и что оно не настраивает на благоговейную молитву. В заботах о молитвенной стороне церковной службы он, безусловно, обратит сугубое внимание на богослужебную уставность и церковность пения.