Солнце, управитель Льва

Глава, в которой Эмери Стейнз засиделся за обедом с магнатом Мэннерингом, каковой вот уже месяц упорно набивается к нему в друзья, и ведет себя по-хозяйски, по своему обыкновению, как будто он на прииске – царь и бог.

– Вы, мистер Стейнз, свою удачу как знамя несете, – промолвил Мэннеринг. – Мне такие знаменосцы по душе.

– Боюсь, мое везение изрядно преувеличено, – отозвался Стейнз.

– Это в вас скромность говорит. Находка первоклассная этот ваш самородок. Я читал банковский отчет. Сколько вам за него дали – фунтов сто?

– Около того, – неуютно подтвердил Стейнз.

– Говорите, вы его в ущелье нашли?

– Поблизости от ущелья, – уточнил Стейнз. – Места в точности не помню.

– Что ж, в любом случае вам здорово повезло, – подвел итог Мэннеринг. – Вы будете доедать мидии или перейдем к сыру?

– Давайте перейдем.

– Сто фунтов! – повторил Мэннеринг, давая знак официанту убрать тарелки. – Это ж до черта денег, не в пример больше, чем стоимость «Гридирона», уж сколько б вы ни заплатили за право собственности. А вы, кстати, сколько заплатили-то?

– За «Гридирон»? – поморщился Стейнз.

– Двадцать фунтов небось?

Притворяться было бесполезно.

– Двадцать пять, – уточнил юноша.

Мэннеринг хлопнул ладонью по столу:

– Вот вам пожалуйста! Вы сидите на груде наличных денег – и за четыре недели ни пенса не потратили. Почему? Что это еще за история?

Стейнз ответил не сразу.

– Мне всегда казалось, что между своим секретом и чужим – большая разница, – наконец проговорил он. – Настолько большая, что хотелось бы мне, чтобы в языке было два слова: одно означало бы, что ты хранишь свой собственный секрет, а второе – что чужой: ты ему, может статься, и не рад, и не искал его, но хранить все равно обещался. То же о любви: есть огромная разница между любовью, которой даришь или стремишься подарить, и любовью, которую желаешь и получаешь.

Какое-то время оба молчали. Наконец Мэннеринг грубовато буркнул:

– Вы пытаетесь мне сказать, что картина неполна.

– А в том, что касается удачи, всей полноты картины никто никогда не видит, – отозвался Стейнз.