Неподвижная земля

Глава, в которой Эмери Стейнз сдает свое золото в банк; Кросби Уэллс предлагает пойти на хитрость, а Стейнз начинает сомневаться в правильности первых впечатлений – но слишком поздно.

Эмери Стейнзу еще только предстояло напасть в Хокитике на золотую жилу. Ему еще не подвернулся участок земли, который захотелось бы застолбить, и не повстречалась компания, к которой его потянуло бы присоединиться. Он сколотил небольшой «капиталец» в золотом песке, но намыл тот песок в местах самых разных: и на взморье к северу и к югу от реки, и в распадках на противоположной стороне Хокитикского ущелья, – доход был непостоянный, и значительную его часть Стейнз уже успел потратить. Юноша был склонен к расточительности – там, где речь шла о его собственном времени и деньгах; он предпочитал спать и есть в приятном обществе, а не в одиночестве и не в палатке под звездами: первый же опыт отвратил его от походной романтики. К суровым зимам Западного Кентербери он был не готов; дождь частенько загонял его под крышу; оправдываясь непогодой, он распивал вино, закусывал солониной и играл в карты каждый вечер, а поутру снова отправлялся набивать песочком платочек. Если бы не его договоренность с Фрэнсисом Карвером, он бы, пожалуй, так и жил этой беспорядочной жизнью до бесконечности, но он помнил об условиях спонсорства и понимал, что очень скоро ему придется «бросить якорь», как говорят старатели, и во что-нибудь да вложиться.

Утром 18 июня Стейнз проснулся спозаранку. Ночь он провел в каньерской ночлежке – длинной, приземистой, обшитой вагонкой хибаре с кухней-пристройкой и подвесными койками в несколько рядов. В воздухе нависала промозглая сырость; пока юноша одевался, дыхание его клубилось у губ белым облачком. Выйдя за дверь, он заплатил полпенса за тарелку овсянки, которую ему зачерпнули прямо из дымящегося котла, и поел стоя, задумчиво глядя на восток, туда, где высокие хребты Альп вырисовывались ломким силуэтом на фоне зимнего неба. Очистив тарелку, Стейнз вернул ее в окошечко, приподнял шляпу, прощаясь с приятелями, и отправился в Хокитику, где намеревался пообщаться со скупщиком золота, прежде чем приобрести наконец участок.

Обогнув реку и выйдя на косу, юноша увидел, как в устье гавани величаво вплывает корабль: он плавно прошел на рейд и словно бы застыл, развернувшись бортом к реке, на глубинной воде по ту сторону отмели. Шагая по длинному изгибу набережной, Стейнз не сводил восхищенного взгляда с прибывшего судна. То был роскошный трехмачтовик, среднего размера, с носовой фигурой в форме орла: клекочущий клюв широко раскрыт, крыла распахнуты. У поручня левого борта стояла какая-то женщина – с такого расстояния Стейнз не мог рассмотреть лица, и уж тем более его выражения, но ему показалось, что незнакомка погружена в задумчивость: она замерла неподвижно, обеими руками вцепившись в поручень, ветер трепал ее юбки, а завязки капора хлестали ее по груди. Юноша гадал, что владеет ее мыслями: воспоминание ли, какой-то воскресший перед внутренним взором эпизод, или она размышляет о будущем, вся во власти тайной мечты или страха?

В Резервном банке он предъявил лайковый мешочек с песком и по просьбе служащего передал содержимое на анализ и взвешивание. Оценка заняла какое-то время, но в итоге цену предложили хорошую, и Стейнз вышел из здания с чеком на двадцать фунтов – в жилетном кармане, у самого сердца.

– Постой, парень!

Стейнз обернулся. Со ступеней банка чуть привстал рыжеватый незнакомец лет пятидесяти, с очень обветренной кожей и очень красным носом. На щеках и подбородке топорщилась совершенно седая, недельной давности щетина.

– Чем я могу вам помочь? – осведомился Стейнз.

– Вы можете на пару вопросов ответить, – отозвался незнакомец. – Мой первый вопрос: вы на компанию работаете?

– Нет, я на компанию не работаю.

– Ладно. Вот мой второй вопрос: честность или верность?

– Простите?

– Честность или верность, – повторил незнакомец. – Что вы ставите выше?

– Это шутка какая-то?

– Я серьезно спрашиваю. Если не возражаете.

– Что ж, – чуть нахмурился Стейнз, – трудно судить, что ценнее. Честность или верность. С определенной точки зрения можно сказать, что честность – это своего рода верность: верность истине… хотя верность разновидностью честности вряд ли назовешь! Наверное, в конечном счете, если бы мне пришлось выбирать между бесчестной верностью или неверной честностью, я бы скорее стоял за своих близких, или за свою страну, или за свою семью, нежели за правду. Так что, наверное, я отвечу, что выше ценю верность… в себе самом. А вот в других… насчет других у меня совсем иные ощущения. Я всячески предпочту честного друга – другу, который мне всего-навсего верен; и я бы охотнее хранил верность честному другу, а не подхалиму. Скажем так – мой ответ условен: в себе я ценю верность, в других – честность.

– Это хорошо, – похвалил незнакомец. – Очень, очень хорошо.

– Да ну? – улыбнулся Стейнз. – Я что, какое-то испытание выдержал?

– Почти, – кивнул незнакомец. – Я попрошу об услуге. По совести и на ваших собственных условиях. Гляньте-ка сюда.

Он пошарил в кармане и достал самородок размером с короткую сигару. Продемонстрировал его со всех сторон, повернул к свету:

– Красавец, правда?

– Очень красивый, – подтвердил Стейнз, но уже без улыбки.

А незнакомец между тем продолжал:

– Я его в долине Клуты нашел. Близ Отаго. Таскаю его с собой вот уж месяц – что там, два месяца, но я хочу его в землю обратить, понимаете, уже присмотрел себе участочек, но агент по продаже принимает только бумажные деньги. В том-то и проблема. Меня ограбили. У меня не осталось никаких документов, удостоверяющих личность. Мои бумаги, моя старательская лицензия – все пропало. Так что я не могу сам сдать этот самородок в банк.

– А-а-а, – отозвался Стейнз.

– Так вот я прошу об услуге. Сдайте этот самородок в банк за меня. Скажите, он ваш; скажите, вы его сами нашли, на землях Короны. Обменяйте мне его на банкноты. У вас это все и получаса не займет. А цену сами назначьте.

– Понимаю, – неуверенно протянул Стейнз. Он немного помялся и предположил: – Но вы же наверняка можете просто-напросто объяснить свою ситуацию работникам банка. Вы можете сказать им, что вас ограбили, – как только что сказали мне.

– Не могу я этого сделать, – вздохнул незнакомец.

– Но ведь есть архивы и учетные записи, – настаивал Стейнз. – Даже если документов при вас нет, существуют и другие способы выяснить, кто вы такой. Сводки корабельных новостей, например, и тому подобное.

Незнакомец покачал головой.

– Я значился в отагском сертификате, – объяснил он, – а по прибытии я через таможню не проходил. Здесь обо мне вообще никаких сведений нет.

– О, – обронил Стейнз, чувствуя себя крайне неловко.

Незнакомец шагнул вперед:

– Я чистую правду говорю, парень. Это мой самородок. Я его сам нашел в долине Клуты. Я вам место точно укажу. Треклятую карту нарисую, если надо. Я не вру.

Стейнз снова задержал взгляд на самородке.

– За вас может кто-нибудь поручиться? – спросил он.

– Да я не то чтобы им хвастаюсь направо и налево! – огрызнулся незнакомец, потрясая кулаком. – Я разве похож на идиота? Один раз меня уже ограбили; второй раз я себя ограбить не дам. Кроме меня, к этому камешку прикасалась одна-единственная живая душа. Молодая девушка по имени Анна Уэдерелл. Вот она бы подтвердила, что я вам чистую правду говорю; да только она в Данидине, вот оно как, а слоняться здесь в ожидании почты мне несподручно.

Имя Анны Уэдерелл Стейнзу ничего не говорило, да он его сейчас толком и не расслышал, пока прикидывал, как бы половчее выпутаться из ситуации. Рассказ незнакомца звучал крайне неубедительно (Стейнз не сомневался, что самородок украден, а вор, страшась поимки, теперь пытается замести следы и, воспользовавшись помощью наивного простака, обратить улику в безликую наличность), а внешность так и вовсе доверия не вызывала. Да это же пьяница пропащий, судя по изможденному виду и налитым кровью глазам; даже с расстояния нескольких шагов от его одежды и дыхания разило перегаром.

– Агент по продаже земельных участков, говорите? – решил потянуть время Стейнз.

Незнакомец кивнул.

– Я себе участок приглядел, близ Арахуры. Лес – дело прибыльное. Хватит мне за золотом гоняться. Древесиной торговать – это честный бизнес.

– Как вас зовут?

– Кросби Уэллс, – отвечал незнакомец.

– Уэллс? – переспросил Стейнз, помолчав.

– Ну да, – подтвердил незнакомец. И внезапно набычился. – Вам-то что до этого?

Стейнзу вдруг вспомнился странный наказ, полученный от Фрэнсиса Карвера в гостинице «Боярышник» на Джордж-стрит месяцем раньше. «Сегодня меня зовут Уэллс, – заявил тот. – Фрэнсис Уэллс».

– Кросби Уэллс, – повторил Стейнз.

– Точно так, – подтвердил Уэллс, по-прежнему хмурясь. – Никаких тебе средних имен, никаких прозвищ и кличек, просто старина Кросби Уэллс, и все, – так я зовусь с того самого дня, как на свет появился. Доказать, понятное дело, ничего не могу. Ни черта не могу доказать без документов.

Поколебавшись немного, Стейнз протянул руку и представился:

– Эмери Стейнз.

Уэллс переложил самородок из одного кулака в другой – и мужчины обменялись рукопожатием.

– Может, назовете свою цену, мистер Стейнз? Буду очень признателен.

– Послушайте, – внезапно промолвил Стейнз, – а вы, случайно, не знакомы… Ну, то есть, простите мне, но… вы, часом, не знакомы с неким Фрэнсисом Карвером?

Юноша по сей день знал далеко не все о случившемся накануне его отъезда из Данидина – куда уходил Карвер в тот день, зачем ему понадобилось назваться чужим именем и почему небольшой сундук, в котором не было ничего, кроме пяти самых обыкновенных, ничем не примечательных платьев, обладал в глазах Карвера такой ценностью.

Уэллс заметно напрягся.

– А что? – спросил он разом посуровевшим голосом.

– Вы меня простите, – промолвил Стейнз. – Может, оно несущественно, я просто спрашиваю, потому что… ну, в общем, месяц назад мистер Карвер взял ваше имя… на один только день… и так и не сказал мне зачем и почему.

Уэллс сжал кулаки:

– А этот Карвер, он вам кто?

– Я его почти не знаю, – отозвался Стейнз, отступая на шаг. – Он ссудил мне денег, вот и все.

– Что еще за деньги? Сколько?

– Восемь фунтов, – не утаил Стейнз.

– Что?

– Восемь. Восемь фунтов, – повторил юноша.

Уэллс надвинулся на него:

– Он вам друг, что ли?

– Вовсе нет, – заверил Стейнз, снова отступая. – Позже я выяснил, что он бывший заключенный, что он на каторге отбыл десять лет… да только поздно. Я все уже подписал.

– Что подписали?

– Договор о финансовой помощи, – объяснил Стейнз.

– А он небось мое имя поставил.

– Нет. – Стейнз поднял руки. – Он просто им назвался – вашим именем, в смысле… но я не знаю зачем. Послушайте, мне страшно жаль, что я вас так расстроил…

– Это был он, – объяснил Кросби Уэллс. – Это он украл мои документы. Обманом присвоил все мое состояние в чистом золоте. Настроил против меня мою законную жену. Он отнял мое имя и мои деньги и жизнь тоже попытался отнять – да только фокус не сработал, так? Я выкарабкался. И вот я здесь. Работаю за гроши, с хлеба на воду перебиваюсь, да еще то и дело через плечо оглядываюсь, удара из-за угла боюсь – того гляди с ума сойду. Вот это, – он указал на самородок, – все, что у меня осталось.

– А почему вы не обратитесь в полицию? – спросил Стейнз. – Судя по вашему рассказу, оснований у вас достаточно.

Уэллс надолго умолк. А затем спросил:

– А где он?

– Думаю, что по-прежнему в Данидине.

– Вы уверены?

– Ну, сколько-то, – отвечал Стейнз. – У меня его адрес есть; я должен написать ему, как только обзаведусь своим первым предприятием.

– Вы его партнер! – сплюнул Уэллс.

– Нет. Я ему обязан, вот и все. Он дал мне восемь фунтов, а я в свою очередь должен приумножить его вложение.

– Вы его партнер. Вы на него работаете.

– Послушайте, – запротестовал Стейнз, вновь не на шутку встревожившись, – какое бы зло мистер Карвер вам ни причинил, мистер Уэллс, мне о том ничего не ведомо, равно как и о причинах. Честно. Да если бы я хоть что-то знал, я б ни за что не стал упоминать при вас его имя, верно? Я бы придержал язык за зубами.

Уэллс не ответил ни словом. Некоторое время собеседники внимательно изучали друг друга. Наконец Стейнз объявил:

– Я сделаю, что вы просите. Я отнесу ваш самородок в банк.