Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Солнце в Водолее





 

Глава, в которой Су Юншэн наносит еще один нежданный визит; у Лидии Уэллс приключается приступ ясновидения, а Анна остается одна.

Со времен достопамятного 14 января Анна Уэдерелл не бывала больше в каньерской опиумной курильне. Пол-унции свежей смолы, подаренной Су Юншэном в тот день, при Анниной обычной норме хватило бы на две недели от силы. Но теперь прошло уже более месяца, а она так ни разу и не наведалась в Каньер раскурить трубку со своим старым приятелем либо пополнить свои запасы – и А-Су не находил тому убедительного объяснения.

«Шляпник» очень скучал по шлюхе. Каждый день он напрасно ждал, что она вот-вот появится на границе расчищенного участка за территорией каньерского Чайнатауна, с капором за спиною, – и каждый день его постигало разочарование. Китаец догадывался, что девушка, верно, вообще отказалась от опиума, – либо так, либо решила покупать смолу напрямую у аптекаря. Вторая альтернатива должна была бы задеть А-Су гораздо больнее: он по сей день подозревал, что Джозеф Притчард как-то подстроил тот несчастный случай в ночь 14 января, когда Анна приняла смертельную дозу наркотика; он по-прежнему полагал, невзирая на бессчетные заверения в обратном, что Притчард в силу неведомой причины пытался убить Анну. Но на самом деле для А-Су куда труднее оказалось смириться с первым вариантом. Он просто-напросто отказывался верить – не желал верить! – что Анне удалось раз и навсегда избавиться от своего пагубного пристрастия.

А-Су был очень привязан к Анне и полагал, что девушка тоже питает к нему теплые чувства. Однако ж знал он и то, что их близость – это не столько единение, сколько совместное одиночество, ведь нет связи теснее и интимнее, нежели между наркоманом и его дурманом, и оба ощущали свое одиночество до боли остро. А-Су ненавидел свою кабальную зависимость от опиума, и чем больше ненавидел, тем больше алкал; и страсть эта обретала самые гнусные очертания в его разуме и сердце. И Анна тоже ненавидела в себе эту привычку. И возненавидела еще сильнее, когда забеременела, и фигура ее начала округляться, и «работа» ее в Хокитике пошла на спад; целыми днями и неделями она грезила в сумеречном дыму, и делянка времени вокруг нее как бы размягчалась и размывалась по краям; но вот дитя погибло, и Аннина зависимость обернулась отчаянной безысходностью, которую даже А-Су не пытался понять. Он не знал, что случилось с ребенком, и спрашивать – не спрашивал.

В каньерской курильне никаких разговоров не велось – ни когда зажигали лампу, ни когда откидывались на подушки и ждали, чтобы смола размякла и забулькала в чаше. Порою Анна сначала набивала трубку для А-Су и подносила ему, придерживая, пока он вбирал в себя дым, вдыхал и выдыхал и погружался в забытье, – а пробудившись позже, обнаруживал, что она вытянулась рядом, податливая и гибкая, вся в холодном поту и влажные волосы ее прилипли к щеке. При раскуривании трубки важно было не произносить никаких слов, и А-Су радовался тому, что оба взяли это в привычку как нечто само собою разумеющееся, безо всяких договоренностей и просьб. Как о супружеской близости не принято говорить вслух по причинам и сакрального, и мирского характера, так ритуал опиумокурения для этих двоих стал священным обрядом, невыразимым умерщвлением плоти и одновременно проявлением божественного экстаза; святость его заключалась в профанности, а профанность – в сакральной форме. Что за священная радость – немо ждать, пока смола плавится; изнемогать от желания, стыдного и дивного, пока сладковатый аромат не защекочет ноздри; воткнуть иголку в вязкую субстанцию; загасить пламя; откинуться на подушки и вбирать дым всем телом, ощущать, как он чудодейственным образом расходится по конечностям, до самых пальцев рук и ног, до макушки головы! И как же нежно глядел А-Су на девушку при пробуждении.

Днем накануне вдовицына сеанса (дело было в воскресенье – миссис Уэллс недаром запланировала его на это время, словно бросая вызов!) А-Су, устроившись в прямоугольнике солнечного света, что проникал сквозь открытую дверь хижины, надраивал чашу своей опиумной трубки, напевал что-то себе под нос и думал об Анне. За этим занятием он провел почти час; чаша давно сияла чистотой. Нож его уже не подцеплял красноватого порошка, осадка от сгоревшей опиумной смолы; в табачной камере ничего не осталось. Но лишняя работа была созвучна лишним мыслям, что прокручивались в голове снова и снова, и служила своеобразным утешением.

Ah Quee faat sang me si aa?

С противоположного конца поляны на него глядел Тун Вэй, гладколицый парень лет тридцати. А-Су не ответил. Он ведь дал слово никому не рассказывать о собрании в «Короне», равно как и о предшествующих ему событиях.

Keoi hai mai bei yan daa gip aa? – настаивал парень.

Но А-Су по-прежнему не произнес ни слова, и Тун Вэй в конце концов сдался, недовольно буркнул что-то себе под нос и побрел в сторону реки.

После его ухода А-Су еще долго сидел неподвижно. Но вот он резко выпрямился, выругался, отложил нож. Что за ад – ждать ее целыми днями напролет, думать о ней, недоумевать, что случилось. Он этого дольше не вынесет. Он сегодня же отправится в Хокитику и повидается с ней. Вот прямо сейчас, немедленно. Он сложил инструменты и трубку, встал и пошел за курткой.

Из всего того, что обсуждалось в курительной комнате гостиницы «Корона» тремя неделями раньше, А-Су понял очень небольшую часть. Его соотечественник никак не мог вывести его из затруднения, ведь А-Цю владел английским еще в меньшей степени, чем он сам, и уж конечно, от остальных участников тайного совета помощи было не дождаться: чтобы китаец да просил о разъяснении – ну какое терпение тут выдержит! Быструю и поэтически окрашенную речь Балфура иностранцу воспринять было непросто; так что и А-Су, и А-Цю покинули собрание, лишь частично уразумев, о чем, собственно, шла речь.

Самые важные моменты, оставшиеся непонятыми, сводились к следующему. А-Су не знал, что Анна Уэдерелл покинула свое жилье в «Гридироне» и перебралась к Лидии Уэллс. Не знал он и того, что Фрэнсис Карвер был владельцем корабля «Добрый путь», того самого, который затонул на Хокитикской отмели. Когда вскорости после полуночи тайный совет в «Короне» разошелся, А-Су не последовал за остальными на косу поглазеть на остов разбитого судна: кораблекрушения его не занимали и он предпочитал не бродить по хокитикским улицам после наступления темноты. Вместо того он вернулся в Каньер и с тех пор его не покидал. В результате он по-прежнему полагал, что Фрэнсис Карвер с месяц назад отплыл в Кантон и в Хокитику вернется нескоро. Балфур, который напрочь позабыл, что изначально предоставил А-Су неверные сведения, даже не подумал вывести китайца из заблуждения.

К тому времени, как колокола прозвонили половину четвертого, А-Су уже поднимался по ступеням веранды «Гридирона». У стойки регистрации он попросил разрешения переговорить с Анной Уэдерелл, причем имя ее произнес с торжественной, самоуверенной серьезностью, так, словно встреча эта была назначена загодя за несколько месяцев. Он вытащил шиллинг, показывая, что готов заплатить за привилегию побеседовать со шлюхой, затем низко-низко поклонился в знак уважения. Эдгар Клинч запомнился ему по тайному совету; тогда китаец счел его человеком порядочным и разумным.

Однако Клинч лишь покачал головой. Он несколько раз указал жестом на свежеотдраенное здание «Удачи путника» на противоположной стороне Ревелл-стрит и заговорил быстро и сбивчиво; видя, что А-Су не понимает, Клинч под локоть вывел его за дверь, ткнул пальцем в гостиницу напротив и, уже медленнее, объяснил, что Анна теперь живет там. Наконец А-Су приметил за фасадным окном бывшей гостиницы какое-то движение и опознал в фигуре за стеклом Анну; очень довольный, он еще раз поклонился Клинчу, забрал шиллинг с его ладони и спрятал в карман. А затем перешел оживленную улицу, поднялся по ступеням к веранде «Путника» и не без шика постучал в дверь.

Анна, верно, была в холле; не прошло и секунды, как дверь открылась. Девушка, как за нею повелось с недавних пор, предстала перед ним в отстраненной позе горничной при светской даме – воплощением раздражения и недовольства, упершись рукой в косяк, чтобы при необходимости тотчас же захлопнуть дверь. (За последние три недели у нее перебывало немало визитеров, по большей части тоскующие старатели, которым так не хватало ее вечерами в «Песке и самородке». Они уговаривали девушку пойти выпить с ними бокал шампанского, или бренди, или пивка и «язык почесать» в одном из ярко освещенных кабаков на Ревелл-стрит, но все их увещания терпели крах: Анна лишь качала головой и выпроваживала гостей восвояси.) Однако, завидев, кто стоит на пороге, она широко распахнула дверь и изумленно вскрикнула.

А-Су тоже изумился не на шутку: в первое мгновение он так и вытаращился на нее во все глаза. На протяжении стольких недель он вспоминал ее облик, и наконец – вот она! Неужто она и в самом деле так изменилась? Или память его настолько несовершенна, что Анна, стоя в обрамлении дверного проема, кажется абсолютно иной женщиной, не той, с которой он провел столько роскошных вечеров, когда холодный зимний свет падал наискось сквозь квадрат окна, а дым спиралями обвивал их тела? На ней было новое платье: черное, строгого покроя. Но дело не только в новом платье, решил А-Су. Перед ним и впрямь совсем другая женщина.

Она была трезва. Щеки ее обрели новый глянец, глаза сделались ярче, и живее, и больше.

Исчезла приторная тягучесть движений, развеялась чуть сонная отрешенность, что вечно туманила ее черты, словно батистовая кисея. Ушла смутная полуулыбка, не подрагивал уголок губ, улеглась растерянная оторопь – как если бы Анна прежде всегда была причастна к некоему тайному переполоху, незримому для всех прочих. А в следующую минуту потрясение А-Су сменилось горькой обидой. Стало быть, это правда. Анна избавилась от власти опиумного дракона. Она исцелилась – в то время как сам он тщетно пытался это сделать вот уже десять лет, неизменно оставаясь рабом бесформенной твари.

Аннина рука чуть дернулась, пытаясь ухватиться за что-нибудь, как если бы девушка, пошатнувшись, искала опору в дверной раме.

– Но тебе сюда нельзя – тебе сюда нельзя, А-Су, – шепотом запротестовала она.

А-Су выждал мгновение, прежде чем поклониться, – он всегда полагался на свои первые впечатления и хотел сохранить их сколь можно дольше. Со времени их последней встречи девушка заметно исхудала: резко обозначились кости запястья, щеки запали.

– Добрый день, – промолвил гость.

– Чего ты хочешь? – прошептала она. – Да, день добрый. Понимаешь, я больше не употребляю опиум. Ты не знал?

Китаец буравил ее взглядом.

– Три недели, – добавила она, словно бы пытаясь убедить его. – Я вот уже три недели к трубке не притрагивалась.

– Как так? – спросил А-Су.

Анна покачала головой:

– Ты должен понять: я не та, что прежде.

– Почему ты больше не ходить в Каньер? – спросил А-Су.

Он знать не знал, как объяснить, что он по ней скучает; что каждый вечер перед ее приходом он особым образом раскладывал подушки на кушетке, и прибирался в комнате, и переодевался в чистое, и косичку заплетал аккуратно; что, глядя на нее спящую, он едва не задыхался от радости; что он порою протягивал руку и задерживал ее в каком-нибудь дюйме от Анниной груди, как будто мог ощутить нежную мягкость ее кожи в этом дымном промежутке между своей и ее плотью; что порою, после того как она выкурит трубку, он какое-то время выжидал, прежде чем последовать ее примеру, – чтобы всласть полюбоваться на девушку и прочно запечатлеть ее образ в памяти.

– Я больше не могу к тебе приходить, – промолвила Анна. – Тебе нельзя тут быть. Я не могу прийти.

А-Су горестно глядел на нее:

– Больше не куришь?

– Нет, – подтвердила Анна. – Больше не курю, и Каньера больше не будет.

– Почему?

– Я не могу объяснить – только не здесь. Я бросила, А-Су. Я насовсем бросила.

– Денег нет? – предположил А-Су, пытаясь понять.

Он знал, что на Анне лежит громадный долг. Она задолжала Дику Мэннерингу невесть сколько денег, и с каждым днем недоимка ее росла. Наверное, ей за смолу заплатить нечем. Или, чего доброго, она не может выкроить и пары часов дойти до Каньера, чтоб покурить.

– Дело не в деньгах, – промолвила Анна.

Тут откуда-то из глубины лестничной клетки донесся властный женский голос: громко окликнув Анну по имени, он нетерпеливо-покровительственным тоном осведомился, как звать посетителя и что у него за дело.

Не сводя глаз с лица А-Су, Анна дернула подбородком.

– Просто китаец знакомый! – крикнула она в ответ. – Ничего такого.

– А чего он хочет-то?

– Ничего! – снова крикнула Анна. – Надеется продать мне кое-что.

Повисла тишина.

– Я нести – сюда? – предложил А-Су. Он сложил ладони ковшиком и протянул их к Анне, давая понять, что готов сам доставить ей опиум.

– Нет, – прошептала Анна. – Нет, нельзя. Незачем. Я просто… дело в том, что… я его больше не чувствую.

Этого А-Су понять не мог.

– Последний кусок, – проговорил он, разумея дозу в пол-унции, подаренную Анне в тот день, когда девушка едва не погибла. – Последний кусок – неудачный?

– Нет, – начала было Анна, но не успела она договорить, как в коридоре послышались стремительные шаги, и в следующую секунду рядом с нею возникла другая женщина.

– Добрый день, – поздоровалась она. – И что же это вы продаете? Довольно, Анна.

И девушка послушно скользнула назад от порога.

А-Су тоже отступил на шаг, но скорее от потрясения, нежели из покорности, ведь он снова видел перед собою Лидию Гринуэй – впервые почти за тринадцать лет. В последний раз он глядел на нее – где же? – в Сиднейском суде, она – в зале, он – на скамье подсудимых; она, раскрасневшись, обмахивалась вышитым веером сандалового дерева; аромат этот плыл по воздуху, и, вдыхая его, А-Су, словно наяву, представлял принадлежавший их семье склад на набережной Гуанчжоу и сандаловые ящики, куда торговцы упаковывали отрезы шелка до начала войн. На Лидии было бледно-зеленое платье – это он хорошо помнил! – и отделанный кружевами капор; на протяжении всего заседания лицо ее оставалось абсолютно серьезным. Ее показания были кратки и по существу. А-Су не понял ни слова; в какой-то момент она указала на него пальцем, по-видимому назвав по имени. Когда А-Су оправдали, сняв с него обвинение в убийстве, она, не выдавая своих чувств, молча встала и, ни разу не оглянувшись, покинула зал суда. С тех пор минуло больше двенадцати лет! Больше двенадцати лет – и однако ж, вот она! Чудовищно, невероятно, но она здесь; чудовищно, невероятно, но она нимало не изменилась! Волосы цвета меди по-прежнему ярко блестят и сияют; кожа – свежа, ни морщинки не разглядишь. Насколько Анна измождена и худа, настолько Лидия – в теле и пышет здоровьем.

В следующее мгновение черты ее словно одрябли – странное дело, ведь Лидия всегда тщательно выверяла выражения лица и удивления выказывать не любила! – а глаза расширились.

– Я знаю этого человека, – потрясенно вымолвила она, схватившись рукою за горло. – Я его знаю.

Анна переводила взгляд с А-Су на миссис Уэллс и обратно:

– Но как? Не по Каньеру же!

На верхней губе А-Су выступила испарина. Однако он не произнес ни слова, а только поклонился; может, они решат, что он ничего не понял. Китаец снова обернулся к Анне, опасаясь, что, если их с Лидией зрительный контакт продлится еще хоть мгновение, она, чего доброго, вспомнит, где они встречались раньше. Наблюдая за нею искоса, А-Су чувствовал: она настороже.

Анна тоже нахмурилась.

– Вы, верно, его за кого-то другого приняли, – обратилась она к миссис Уэллс. – Китайцы, они ж все на одно лицо.

– Да, вероятно, – отозвалась миссис Уэллс.

Она по-прежнему изучающе рассматривала А-Су. Узнала она его или нет – непонятно. Китаец гадал, с чем бы обратиться к Анне, но в голову ничего не приходило.

– Тебе чего надо, А-Су? – спросила Анна. Говорила она не то чтобы недоброжелательно, но с тоскою; в глазах ее читалась мольба и едва ли не страх.

– Как ты его назвала? – быстро переспросила старшая из женщин.

– А-Су, – повторила Анна. – Кажется, это то же, что мистер Су. Он торговец из Каньера.

– А! – Лидия так и впилась взглядом в собеседника. – Опиум!

Узнала, стало быть! Она его помнила. А-Су тут же сменил тактику. Он повернулся к Анне и возвестил:

– Я тебя покупать. Самая высокая цена.

Вдова рассмеялась.

– Ох, – отозвалась Анна, покраснев до ушей. – Нет. Не получится. Тебе, наверное, никто не сказал. Я теперь собой не торгую. Я больше не шлюха. Меня нельзя купить. Я не продажная.

– А какая? – спросил А-Су.

– Мисс Уэдерелл – моя ассистентка, – пояснила миссис Уэллс, но А-Су не знал этого слова. – Она теперь здесь живет.

– Я теперь здесь живу, – эхом откликнулась Анна. – И к опиуму больше не притрагиваюсь. Понимаешь? Я больше не курю. Я… я бросила.

А-Су ошарашенно глядел на нее.

– Что ж, до свидания, – промолвила Анна. – Спасибо, что зашел.

Внезапно миссис Уэллс резко выбросила руку, ухватила А-Су за предплечье и крепко сжала молочно-белые пальчики.

– Вы просто должны прийти сегодня вечером на сеанс, – объявила она.

– У него билета нет, – напомнила Анна.

– Восточный колорит, – продолжала миссис Уэллс, не обращая на нее внимания. – Именно то, что нужно! Как, говоришь, его звать?

– А-Су, – промолвила Анна.

– Ах, ну да, – подхватила миссис Уэллс. – Ты только представь себе: азиат – на нашем спиритическом сеансе!

– А спиритизм разве азиатская практика? – с сомнением переспросила Анна.

А-Су не знал этого слова, но знал, что такое «азиат», и догадался, что речь идет о нем и, вероятно, это из-за него во взгляде Лидии внезапно блеснула алчность. Китаец не уставал дивиться: Лидия почти не изменилась за десять с лишним лет, в то время как Анна преобразилась до неузнаваемости всего-то за месяц. Опустив взгляд на ее руку, крепко стиснувшую его предплечье, он с изумлением обнаружил на пальце Лидии золотой ободок.

– Миссис Карвер, – промолвил он, указывая на кольцо.

Лидия улыбнулась – на сей раз шире.

– Похоже, в нем есть пророческая жилка, – заявила она Анне. – Нет, ну что за идея!

– Что ты имеешь в виду под «миссис Карвер»? – нахмурясь, переспросила Анна у А-Су.

– Жена Карвера, – отозвался А-Су, ничего тем самым не прояснив.

– Он думает, вы – жена Карвера, – «перевела» Анна.

– Он просто гадает, – отмахнулась миссис Уэллс. А китайцу возразила: – Не миссис Карвер. Мой муж умер. Я теперь вдова.

– Не миссис Карвер?

– Миссис Уэллс.

Глаза А-Су расширились.

– Миссис Уэллс, – повторил он.

– Хорошо, что он английским почти не владеет, – непринужденно заметила вдова Анне. – Отвлекаться лишний раз не станет. Будет непоколебимо спокоен. А какой красавчик! Полагаю, нам он отлично подойдет.

– Он знает Карвера, – напомнила Анна.

– Да наверняка, – небрежно обронила миссис Уэллс. – У капитана Карвера обширные связи на Востоке. Небось у них тут, в Хокитике, какие-нибудь общие торговые дела. Заходите в гостиную, А-Су. – Лидия крепче стиснула пальцы. – Да заходите же! Всего на минутку. Да не ребячьтесь вы! Я вас не обижу. Ступайте в дом.

– Фрэнсис Карвер – в Гуандуне? – спросил А-Су.

– Вы хотите сказать, в Кантоне; да, очень вероятно, что так, – отозвалась миссис Уэллс, приняв вопрос собеседника за утверждение. – Капитан Карвер одно время жил в Кантоне. Жил там много лет. Заходите в гостиную.

Она провела гостя в комнату и указала на дальний угол.

– Вы будете сидеть на подушке вон там, – велела она. – Будете наблюдать за лицами присутствующих и привносить в наш мистический сеанс холодную, рассудочную невозмутимость. Мы станем звать вас Азиатским Оракулом, или Живой Статуей Востока, или Династическим Духом, или что-нибудь в этом роде. Анна, а ты что предпочтешь? Статую или Оракула?

У Анны предпочтений не было. Она отлично понимала, что Лидия Уэллс и А-Су узнали друг друга и что их общее прошлое имеет какое-то отношение к Фрэнсису Карверу, причем вдова не желает говорить о нем вслух. Анна благоразумно не стала развивать эту тему и вместо того спросила:

– А какова его задача?

– Просто наблюдать за нами!

– Да, но для чего?

Вдовица махнула рукой:

– Ты разве не видела спектакля в «Принце Уэльском»? Билеты раскупаются как горячие пирожки, а все благодаря восточному колориту.

– Вообще-то, он в Хокитике довольно известен, – возразила Анна. – Его непременно узнают.

– Равно как и тебя! – напомнила миссис Уэллс. – Это как раз совершенно не важно.

– Не знаю, – протянула Анна. – Не уверена.

– Анна Уэдерелл! – воскликнула миссис Уэллс с деланым раздражением. – Вспомни, как в прошлый четверг я предложила повесить изображение Мага[56]наверху лестницы, а ты возражала, уверяя, что гравюра окажется в тени мансарды, а я все равно повесила, и свет падал просто идеально, как я и обещала.

– Да, – кивнула Анна.

– Ну вот! – рассмеялась миссис Уэллс.

Из этого всего А-Су не понял ни слова. Он обернулся к Анне и слегка нахмурился, давая понять, что нуждается в разъяснении.

– Ну сеанс же, – повторила Анна без всякого толку.

А-Су покачал головой. Этого слова он не знал.

– Давай-ка попробуем, – предложила миссис Уэллс. – Идите, идите сюда, в уголок. Анна, дай гостю подушку. Или, может, табуретка выглядит более аскетично? Нет, все-таки подушка: тогда он усядется, скрестив ноги на восточный манер. Да, идите сюда – дальше, еще дальше. Вот так.

Она толкнула А-Су на подушку и проворно отступила на несколько шагов, чтобы оценить общее впечатление с противоположной стороны комнаты. И восхищенно закивала.

– Да, – объявила она. – Анна, видишь? Ну разве не чудо? Какой он внушительный! Интересно, а не попросить ли его покурить трубку какую-нибудь? Клубы дыма вокруг его головы смотрелись бы неплохо. Но когда курят в помещении, мне становится дурно.

– Он еще не дал согласия, – напомнила Анна.

Миссис Уэллс досадливо поморщилась, но спорить не стала. Она подошла к А-Су и, подбоченившись, воззрилась на него сверху вниз.

– Вы Эмери Стейнза знаете? – спросила она, произнося слова как можно четче. – Эмери Стейнза? Вы его знаете?

А-Су кивнул. Эмери Стейнза он знал.

– Ну так мы его сюда вызовем, – сообщила Лидия. – Нынче вечером. И поговорим с ним. Эмери Стейнз – тут. – Благоухающей лимоном ручкой она указала на доски пола.

В глазах А-Су блеснуло понимание. Замечательно: старателя, по-видимому, наконец нашли – и нашли живым! Отличные новости.

– Очень хорошо, – промолвил китаец.

– Нынче вечером, – объясняла миссис Уэллс. – Здесь, в «Удаче путника». В этой самой комнате. Фуршет начнется в семь, сеанс – в десять.

– Нынче вечером, – повторил А-Су, не сводя с нее глаз.

– Совершенно верно. Вы будете здесь. Вы придете. Сядете, как вот сейчас. Да? Ох, Анна, он меня вообще понимает? Я прямо не уверена – у него лицо как у статуи. Это-то и навело меня на мысль – Живая Статуя как есть!

Анна медленно растолковала А-Су, что Лидия приглашает его поприсутствовать сегодня вечером на встрече с Эмери Стейнзом. Несколько раз она употребила слово «сеанс»; А-Су, у которого до сих пор не было повода его выучить, вывел из контекста, что имеется в виду какое-то заранее подготовленное собрание или встреча, на которую приглашен и Эмери Стейнз. Китаец покивал, давая понять, что все понял. Тогда Анна объяснила, что А-Су просят вернуться вечером и занять место на подушке в углу, в точности как сейчас. Приглашены и другие люди. Они сядут в круг, а Эмери Стейнз будет стоять в центре комнаты.

– Он понимает? – беспокоилась миссис Уэллс. – Он что-нибудь понимает?

– Да, – заверил А-Су и добавил в подтверждение: – Сеанс с Эмери Стейнзом сегодня вечером.

Превосходно, – выдохнула миссис Уэллс, улыбаясь ему так, как улыбаются одаренному ребенку, декламирующему наизусть сонет, – с восхищением отчасти напускным и слегка недоверчивым. – Шлюха в трауре и восточный мистик, – продолжала она. – Лучшего и желать нельзя; у меня при одной этой мысли мурашки по коже! И разумеется, спиритизм – никакая не азиатская традиция, – с запозданием ответила она на Аннин вопрос, – но не твержу ли я всякий день на протяжении вот уже двух недель, что в нашем деле атмосфера – это залог успеха? А-Су нам прекрасно подходит.

Глядя куда-то в сторону, Анна небрежно обронила:

– Ему, конечно же, следует заплатить.

Вдова устремила на Анну ледяной взгляд, который, впрочем, пропал втуне: ведь девушка стояла отвернувшись. В следующий миг лицо Лидии снова прояснилось.

– Безусловно! – весело заверила она. – Спроси-ка его, сколько, по его мнению, ему причитается за такую пустяковую работенку. Спроси ты, Анна; вы же с ним так дружны.

Анна спросила, объяснив А-Су, что вдова готова заплатить ему за его вклад в сегодняшний вечерний сеанс. А-Су, который до поры не понимал, что Эмери Стейнз будет присутствовать лишь в виде духа, предложению весьма порадовался. Однако отнесся к нему с вполне понятным недоверием и о таковом не умолчал. Последовали довольно бестолковые переговоры, в итоге которых А-Су согласился, скорее ради нее, чем ради себя, на гонорар размером в один шиллинг.

А-Су был отнюдь не дурак. Он отлично сознавал, что не вполне понимает, что произойдет нынче вечером. Его удивляло, зачем Анна так упорно подчеркивает, что Эмери Стейнз будет стоять в самом центре комнаты, а остальные расположатся вокруг него, и удивляло еще больше, что вдова готова заплатить ему, а делать ничего не придется. Он заключил, что ему предстоит сыграть роль в каком-то сценарии (и в этой своей догадке почти попал в яблочко), и рассудил, что, каким бы унижением спектакль для него ни обернулся, оно того стоит – ради возможности переговорить с мистером Стейнзом. Так что он принял приглашение вдовы и согласился на обещанную плату, не сомневаясь, что все его сомнения со временем разрешатся.

На том переговоры завершились. А-Су обернулся к Анне; на мгновение глаза их встретились, неотрывный взгляд А-Су и Аннин взгляд – как могло показаться, холодно-отчужденный, – «шляпник» совершенно не узнавал его. Да полно, отчужденность ли это? Или китаец просто не привык к прозрачной ясности этого взгляда теперь, когда густая опиумная завеса не туманила ее лица? Как она изменилась! Не знай он девушку настолько хорошо, он мог бы заподозрить ее в надменности – как если бы она воображала себя на голову выше китайца теперь, когда перестала быть шлюхой.

А-Су решил усмотреть в ее холодности намек на то, что ему пора, и поднялся с подушки. Он уже рассчитал, что ему достанет времени дойти до Каньера и вернуться назад прежде, чем солнце сядет: ему хотелось сообщить своему земляку Цю Луну, что этим самым вечером в «Удаче путника» на Ревелл-стрит в числе присутствующих будет и Эмери Стейнз. Он знал, что А-Цю давно хотел побеседовать со Стейнзом, дабы расспросить молодого старателя насчет золота с «Авроры», – то-то А-Цю обрадуется, узнав, что Стейнз жив!

А-Су поклонился вдове, потом – Анне. В ответ Анна присела в неглубоком реверансе, из тех, что не свидетельствуют ни о томлении, ни о сожалении, и тотчас же отворотилась поправить кружевное покрывало на подлокотнике дивана.

– Вы ведь вернетесь вечером – на сеанс. Сегодня вечером, – напомнила Лидия Уэллс. – Скажем, в шесть.

– В шесть, – эхом повторил А-Су и указал на подушку, с которой только что встал, давая понять, что все понимает.

Он в последний раз оглянулся на Анну; и тут Лидия Уэллс ухватила его за руку и вывела в холл. Протянув руку за его спиною, открыла дверь – и прихожую внезапно затопил свет дня.

– До свидания, – промолвил А-Су, переступая порог.

Но вдова, вопреки ожиданию, не закрыла за ним дверь, вместо того она взялась за шаль, набросила ее на плечи и последовала за А-Су на веранду. Анне же бросила:

– Я выйду ненадолго, вернусь через часок-другой.

Анна изумленно вскинула глаза. Но лицо ее тотчас же утратило всякое выражение. Она бесстрастно кивнула, пересекла гостиную и подошла к двери – запереть ее за миссис Уэллс.

– Всего хорошего, миссис Уэллс, – промолвила она, держась рукою за косяк. – Всего хорошего, А-Су.

Эти двое спустились по ступеням на улицу и разошлись каждый своим путем: А-Су на юг, к реке, а Лидия Уэллс – на север. Пройдя несколько шагов, миссис Уэллс оглянулась через плечо, словно желая оценить здание со стороны улицы, и Анна поспешно захлопнула дверь.

Однако девушка по-прежнему держалась за ручку – и поворачивать ее не думала; спустя мгновение она снова приоткрыла дверь, очень осторожно и беззвучно, и прильнула к щели. Лидия ускорила шаг; вопреки ожиданиям Анны, она не развернулась и не устремилась за А-Су, чтобы переговорить с ним наедине. Анна приоткрыла дверь чуть шире. Может, вдова след запутывает? Ведь разве не для этого она ушла так внезапно – чтобы потолковать один на один с человеком, которого явно узнала? Но А-Су вскоре завернул за угол на набережной Гибсона и исчез, а Лидия Уэллс практически в тот же миг перешагнула через канаву сбоку от дороги и поднялась по ступеням… Анна сощурилась… что же это за заведение? Двухэтажное здание, сразу за «Скобяными товарами Тайгрина». Может, таверна какая-нибудь? На крыльце явно кто-то стоял: Лидия Уэллс замешкалась на мгновение, обменялась несколькими словами, а затем открыла дверь и исчезла внутри; но, прежде чем дверь захлопнулась, Анна разглядела проблеск бледно-голубой краски – и узнала здание. Итак, Лидия Уэллс наносит светский визит. Но кому? Анна изумленно покачала головой. Что ж, кто бы это ни был, это в любом случае не заурядный старатель. Это наверняка человек влиятельный, раз проживает в гостинице «Резиденция».

 

Date: 2016-01-20; view: 263; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию