Венера в Козероге

Глава, в которой вдова делится своей философией удачи; надежды Гаскуана терпят крах, а мы узнаем нечто новое о Кросби Уэллсе.

Выйдя из «Гридирона», Обер Гаскуан направился прямиком в гостиницу «Путник», обозначенную раскрашенной вывеской, что болталась на двух коротких цепях на выступающем брусе. Никаких слов на вывеске не было, лишь нарисованный силуэт пешехода с высоко вздернутым подбородком, с оттопыренными локтями и узелком на плече – под стать Дику Уиттингтону[39]. По лихой развязности его позы разумно было предположить, что эти меблированные комнаты предназначены исключительно для мужчин; и действительно, заведение в целом словно бы подчеркнуто отмежевывалось от всего женского, о чем наглядно свидетельствовала медная плевательница на веранде, уборная под навесом во дворе и отсутствие штор. Но на самом-то деле то были признаки скорее экономии, нежели сознательной политики: гостиница «Путник» не проводила различия между полами и твердо придерживалась правила не задавать жильцам лишних вопросов, ничего им не обещать и взимать лишь самый низкий тариф за ночь. При таких условиях человек, разумеется, готов много с чем мириться; именно так и рассудила миссис Лидия Уэллс, проживающая ныне в гостинице, истинный гений по части бережливости.

Лидия Уэллс вечно принимала томные позы, чтобы со смехом встрепенуться, стоило кому-нибудь приблизиться. Гаскуан застал ее в гостиной «Путника»: Лидия возлежала на диване, покачивая пальцем ноги тапочку, вальяжно отведя одну руку и запрокинув голову на подушку; в другой руке она сжимала роман карманного формата, как если бы книга была необходимым аксессуаром обморока. Ее нарумяненные щеки и возбужденный вид были сфабрикованы за несколько секунд до появления Гаскуана, хотя он о том и не подозревал. Все это наводило его на мысль, как Лидией и задумывалось, будто читает она нечто пикантно-непристойное.

Когда Гаскуан постучал в дверную раму (только из вежливости, ведь дверь была открыта), Лидия Уэллс словно очнулась, широко распахнула глаза и рассмеялась серебристым смехом. Она резко захлопнула книгу, а затем небрежно бросила ее на оттоманку, так, чтобы и обложка, и название предстали гостю во всей красе.

Гаскуан поклонился. Выпрямившись, он задержался взглядом на хозяйке, наслаждаясь зрелищем, ибо Лидия Уэллс была женщиной роскошной, истинной отрадой для глаз. Ей, вероятно, уже исполнилось сорок, хотя она сошла бы и за зрелую тридцатилетнюю, и за моложавую пятидесятилетнюю; точную цифру она скрывала. Она вступила в тот неопределенный средний возраст, что всегда словно бы привлекает внимание собственной неопределенностью, ибо, когда Лидия вела себя по-девчачьи, эта девичья непосредственность лишний раз подчеркивалась благодаря прожитым летам, а когда Лидия вела себя благоразумно, благоразумие это казалось тем более впечатляющим в существе столь юном. В ее чертах было что-то лисье: чуть раскосые глаза и вздернутый нос наводили на мысль о зверьке чутком и любопытном. А еще – полные губы и зубы изящные и ровные, когда она их показывала. И волосы – как красная медь; такой цвет мужчины называют рыжим, а женщины – каштановым; он темнеет при движении, как пламя. Сейчас волосы были стянуты назад в замысловатый шиньон из сплетенных кос, он закрывал и затылок, и темя. На Лидии было полосатое платье из серого шелка: этот темный оттенок отчего-то не вполне подходил к траурному платью, точно так же как и выражение лица Лидии как-то не вязалось с образом зрелой женщины, равно как и юной девушки. Платье дополнялось высоким воротничком на пуговичках, собранным в сборки турнюром и рукавами типа «баранья лопатка» – пышными у плеча и узкими от локтя до запястья, – их раздутые округлости подчеркивали полную грудь Лидии и умаляли ее талию. На концах этих громадных рукавов ее руки – сейчас Лидия восторженно всплеснула ими, завидев Гаскуана в дверях, – казались совсем крохотными и очень хрупкими, точно у куклы.

– Мсье Гаскуан, – проговорила она, с наслаждением растягивая это имя, – но вы один!

– Позвольте передать вам ее глубокие сожаления, – отозвался Гаскуан.

– Вы передаете, а я испытываю. – И Лидия смерила его взглядом. – Дайте угадаю: мигрень?

Гаскуан покачал головой и пересказал сколь можно вкратце историю о том, как Аннин пистолет дал осечку в ее руках. Говорил он правду. Лидия встревоженно ойкала и забрасывала его вопросами; он отвечал подробно и исчерпывающе, но в полном изнеможении, так что в горле что-то вибрировало. Наконец хозяйка сжалилась над ним и предложила сесть и пропустить глоток; и то и другое он принял охотно и с облегчением.

– Боюсь, у меня только джин, – посетовала Лидия.

– Джин с водой мне в самый раз. – Гаскуан присел в кресло поближе к дивану.

– Вонючая дрянь – вот что оно такое, – с чувством откомментировала Лидия. – Придется вам изобразить мужественную улыбку и вытерпеть. Надо было мне привезти с собою из Данидина ящик чего-нибудь – эх, задним умом-то мы все крепки. Я в этом городишке ни глотка приличного спиртного не нашла.

– У Анны в комнате стоит бутылка испанского бренди.

– Испанского? – заинтересовалась Лидия.

– «Херес-де-ла-Фронтера», – кивнул Гаскуан. – Андалусия.

– Уж мне-то испанский бренди пришелся бы куда как по вкусу, – вздохнула Лидия Уэллс. – Интересно, где она раздобыла эту бутылку.

– Я очень сожалею, что она не смогла прийти сама и ответить на ваш вопрос, – машинально отозвался Гаскуан, но, едва Лидия вдела ножку в тапочку, приподняв юбки и явив взгляду пухленькие, затянутые в чулки лодыжки, гость прикинул про себя, что на самом-то деле не особенно и жалеет.

– Да, мы бы восхитительно провели время все вместе, – молвила Лидия. – Но поход наш совсем нетрудно перенести на другой день, а я ужас до чего люблю попредвкушать прогулку! Разве что вы захотите пройтись по магазинам вместо Анны? Может, вы питаете тайную страсть к женским шляпкам?

– Я могу убедительно притвориться, – заверил Гаскуан, и Лидия вновь рассмеялась.

– В страсти притворству места нет, – проникновенно проговорила она. Поднялась с дивана и отошла к буфету, где на деревянном подносе стояла неказистая бутыль и три стакана донцем вверх. – Я не удивлена, знаете ли, – добавила она, переворачивая два стакана, а третий оставив как есть.

– Это вы насчет пистолета? Вы не удивлены, что она снова попыталась покончить с собой?

– Ох господи, нет… нет, конечно. – Лидия помолчала, держа бутылку на весу. – Я не удивлена, что вы пришли один.

Гаскуан вспыхнул.

– Я все сделал так, как вы просили, – заверил он. – Я не назвал вашего имени. Я сказал, это сюрприз. Мол, мы пойдем с одной дамой шляпки посмотреть. Она очень обрадовалась. Она бы пришла. Если бы не эта история с пистолетом. После такого потрясения она была не в себе.

Гаскуан поймал себя на том, что невнятно оправдывается. Что за роскошная женщина – вдова Уэллс! Как элегантно изогнут ее турнюр!

– Вы всегда были так добры и снисходительны к моим глупостям, – утешающее промолвила Лидия Уэллс. – Я вам так скажу: женщина в моем возрасте обожает время от времени играть добрую фею-крестную. Этак взмахнешь волшебной палочкой – и сотворишь магию, на благо молоденьких девушек. Нет-нет – я знаю, что сюрприза вы мне не портили. Просто у меня было предчувствие, что Анна не придет. У меня, Обер, часто бывают предчувствия.

Она подала Гаскуану стакан, распространяя вокруг облако пряного запаха свеженарезанных лимонов, – не далее как утром она отбеливала кожу и ногти лимонным соком.

– Я не предал вашего доверия, я же обещал, – повторил Гаскуан. В силу какой-то непонятной причины ему хотелось снова заслужить ее похвалу.

– Конечно, – согласилась Лидия. – Конечно! Вы – да никогда!

– Но я уверен, знай она, что речь идет о вас…

– Она бы тут же взбодрилась!

– Взбодрилась бы, да.

(Эта убежденность, которой Гаскуан слабо поддакнул, опиралась на неоднократные заверения Лидии, что они с Анной когда-то были лучшими подругами. На основании этих заверений Гаскуан согласился поддержать подготовленный Лидией «сюрприз», чтобы две женщины смогли воссоединиться и немедленно возобновить былую тесную дружбу, – а к таким предложениям Гаскуан был непривычен. Он не делал для других то, что они с легкостью сделали бы и сами, и светское манипулирование любого свойства обычно вселяло в него чувство неловкости: он предпочитал, чтобы манипулировали им, скорее чем действовать самому. Но Гаскуан, как все, безусловно, уже догадались, был сколько-то влюблен в Лидию Уэллс, и это безрассудство набрало достаточную силу, чтобы не только сподвигнуть его поступать вопреки собственным склонностям, но даже изменить таковые.)

– Бедняжка Анна Уэдерелл, – вздохнула Лидия Уэллс. – Эта девушка – просто воплощенное невезение!

– Начальник тюрьмы Шепард считает, она в уме повредилась.

– Ах, начальник Шепард! – весело рассмеялась Лидия. – Ну, в этом вопросе он настоящий эксперт. Может, он и прав.

У Гаскуана не было своего мнения о начальнике тюрьмы Шепарде, которого он не знал близко, а также и о его малахольной жене, с которой он вообще не был знаком. Мысли его вновь обратились к Анне. Молодой человек уже сожалел о том, как резко разговаривал с ней только что, в ее комнате гостиницы «Гридирон». Гаскуан никогда не сердился подолгу; самой короткой передышки хватало, чтобы в нем пробудились угрызения совести.

– Бедняжка Анна, – согласился он вслух. – Вы правы: участь ее незавидна. Она не может внести арендную плату, и хозяин ее того гляди выставит на улицу. Но она наотрез отказывается нарушить траур и вернуться к своему ремеслу. Отказывается предать память о своем бедном погибшем малыше – и, как видите, загнана в угол. Горестное зрелище, что и говорить.

Слова Гаскуана дышали восхищением и сочувствием.

Лидия порывисто вскочила.

– Ох, тогда она просто должна перебраться жить ко мне – должна, и все тут! – воскликнула она, словно вот уже какое-то время пыталась внушить Гаскуану эту мысль, а не высказала ее впервые. – Она может спать со мной на одной кровати, как сестра, – может быть, у нее даже есть сестра, где-то далеко; может, Анна по ней скучает. Ох, Обер, она должна переехать ко мне! Пожалуйста, уговорите ее.

– Думаете, она захочет?

– Бедняжка Анна меня просто обожает, – решительно заверила Лидия. – Мы – лучшие подруги. Мы прямо как две голубки, – по крайней мере, так было в Данидине в прошлом году. Но что такое время и расстояние перед лицом истинной привязанности? Мы снова обретем друг друга. Мы просто должны это устроить. Вы должны уговорить ее прийти.

– Ваше великодушие делает вам честь, но, пожалуй, оно несколько излишне, – возразил Гаскуан, снисходительно улыбаясь ей. – Вы же знаете, каким ремеслом занимается Анна. И ремесло это она всенепременно притащит с собой, пусть лишь в виде своей запятнанной репутации. Кроме того, у нее нет денег.

– Ох, вздор! Денег всегда можно добыть, на золотом-то прииске! – отмахнулась Лидия Уэллс. – Она может работать на меня. Мне так нужна горничная! Компаньонка, как говорят дамы. Через три недели старатели и думать позабудут, что она когда-то торговала собой! Вы меня не переубедите, Обер, ни за что! Я могу быть ужасной упрямицей, если уж мне что-то взбрело в голову, – а сейчас мне в голову взбрело именно это!

– Ну что ж. – Гаскуан, опустив глаза, устало разглядывал свой стакан. – Мне вернуться через улицу и пригласить ее?

– Ничего подобного вы делать не станете, разве что вам искренне этого захочется, – промурлыкала Лидия. – Я сама к ней схожу. Сегодня же вечером.

– Но тогда никакого сюрприза не получится, – возразил Гаскуан. – Вы же так мечтали устроить сюрприз!

Лидия погладила его по рукаву.

– Нет, – решительно объявила она. – Хватит с бедняжки сюрпризов. Давно пора дать ей возможность расслабиться; давно пора кому-то о ней позаботиться. Я возьму ее под свое крылышко. И стану ее баловать!

– А вы ко всем своим подопечным так добры? – заулыбался Гаскуан. – Что за дивное видение: дама со светильником в руке переходит от одной кровати больного к другой, даруя утешение и помощь…

– Как вы уместно произнесли это слово, – отозвалась Лидия.

– Утешение?

– Нет, видение. Ох, Обер, если я не поделюсь новостью, я того гляди лопну!

– Новостью насчет наследственного имущества? – переспросил Гаскуан. – Так быстро!

Гаскуан не вполне понимал природу отношений между Лидией Уэллс и ее покойным мужем Кросби. Французу казалось странным, что этих двоих разделяли многие сотни миль: Лидия жила в Данидине, а Кросби – в глуши долины Арахуры, где Лидия Уэллс так ни разу и не побывала вплоть до настоящего времени, почти две недели спустя после мужниной смерти. Лишь из соблюдения внешних приличий Гаскуан не стал расспрашивать Лидию напрямую о ее браке, ибо его одолевало любопытство, а Лидия, по всей видимости, не слишком горевала о случившемся. Всякий раз, стоило упомянуть имя Кросби, она либо отвечала уклончиво, либо изображала дурочку.

– Нет-нет-нет! – покачала головой Лидия. – Речь вообще не об этом! Вы просто обязаны спросить меня, чем я занималась с тех пор, как мы виделись в последний раз, – чем я занималась не далее как сегодня утром, если на то пошло. Изнываю от нетерпения, жду, ну когда же вы спросите, ну когда же! Поверить не могу, что до сих пор не спросили.

– Ну так расскажите же.

Лидия выпрямилась и широко распахнула серые глаза, так что в них заплясали искорки.

– Я купила гостиницу, – призналась она.

– Гостиницу! – подивился Гаскуан. – И какую же?

– Да вот эту.

– Эту?..

– По-вашему, я вздорная причудница! – Она захлопала в ладоши.

– По-моему, вы предприимчивая, храбрая и очень красивая женщина, – отозвался Гаскуан. – И еще тысячу определений подобрал бы я для вас. Так поведайте, зачем вам целая гостиница?

– А я собираюсь ее переоборудовать! – сообщила Лидия. – Вы же знаете, я женщина светская: у меня в Данидине был свой бизнес почти десять лет, а до того – в Сиднее. Из меня, Обер, предпринимательница хоть куда! Это вы меня в моей родной стихии не видели. А не то и впрямь оценили бы мою предприимчивость.

– И какие же переделки вы затеяли? – Гаскуан оглянулся по сторонам.

– Тут-то мы и дошли наконец до моих «видений», – отозвалась Лидия. И заговорщицки подалась вперед. – Вы ведь заметили в сегодняшней утренней газете объявление о спиритическом сеансе? О дате и месте проведения которого будет объявлено дополнительно?

– Ох, да полно вам – нет!

Лидия изогнула бровь:

– Полно, нет – что?

– Столоверчение и духи? – не сдержал улыбки Гаскуан. – Спиритический сеанс – забавная чушь, но это ж совсем не бизнес! Даже и не пытайтесь извлечь прибыль из салонных трюков! Если люди заподозрят, что их одурачили, выманив у них законные денежки, они разозлятся не на шутку. Кроме того, – добавил Гаскуан, – Церковь таких вещей не одобряет.

– Вы говорите так, словно искусство уже и не искусство вовсе! Словно вся эта затея – чистой воды надувательство! – возразила Лидия Уэллс: неодобрение Церкви наводило на нее скуку смертную. – Область сверхъестественного – это никакой не трюк, Обер. Небеса существуют на самом деле, без обмана!

– Ну, полно, – повторил Гаскуан. – Вы ж имеете в виду зрелищное развлечение, а не прорицание; так стоит ли поминать область сверхъестественного?

– Да вы циник! – Лидия разочарованно вздохнула. – Вот никогда бы не подумала! Разочарованы – может быть; недоверчивы – сколько угодно, но – с чувствительной душой.

– Если я и циник, то проницательный, – с достоинством отозвался Гаскуан. – Мне случалось бывать на спиритических сеансах, миссис Уэллс; и если я отметаю их как глупое суеверие, то, уж поверьте, не просто так!

Она словно замялась, а в следующий миг ее пухлая ручка порывисто погладила его по рукаву.

– Но я позабыл об учтивости; эта тема вас завораживает, – промолвил Гаскуан, опомнившись.

– Не в том дело. – Лидия на мгновение задержала пальцы на его манжете и так же быстро отняла руку. – Вам недолго осталось называть меня миссис Уэллс.

Гаскуан коротко поклонился.

– Вы предпочли бы, чтобы к вам обращались по девичьей фамилии? – спросил он, думая про себя, что если так, то пожелание это граничит с неприличием.

– Нет-нет. – Лидия закусила губку, а затем наклонилась поближе и прошептала: – Я замуж выхожу.

– Замуж?

– Да-да, как только осмелюсь; но это секрет.

– Секрет – от меня?

– От всех на свете.

– И мне не суждено узнать имени вашего возлюбленного?

– Нет, ни вам и ни кому другому. Это мой тайный роман. – Лидия захихикала. – Вы только поглядите на меня – ни дать ни взять тринадцатилетняя девчонка собирается сбежать с любимым! Я даже кольцо его носить не отваживаюсь, хотя кольцо, между прочим, роскошное: рубин из Данстана, оправленный в данстанское золото!

– Полагаю, мне следует вас поздравить, – проговорил Гаскуан со всей доступной учтивостью, но с новообретенной сдержанностью, ибо эта новость сколько-то разбила его надежды.

У него было такое чувство, словно завалили многообещающую шахту, словно погас свет, словно захлопнулась дверь. На самом деле, с тех самых пор как он впервые увидел эту женщину, Гаскуан предавался мечтам, что в один прекрасный день Лидия Уэллс его полюбит. Он представлял ее в своем коттеджике, фантазировал, как она распустит рыжие волосы у изголовья его кровати, мысленно наблюдал, как она, кутаясь в бумазейный халатик, растапливает его плиту поутру; воображал себе головокружительные дни начала ухаживания, постройку общего дома, течение лет. Гаскуан грезил обо всем об этом, не ощущая ни стыда, ни смущения и даже не сознавая толком, где блуждают его мысли. Все казалось таким простым и естественным: она – вдова, он – вдовец. Они оба – чужаки в незнакомом городе; межу ними завязалась сердечная дружба. Так ли невозможно, что рано или поздно они полюбят друг друга?

Но теперь, узнав, что Лидия Уэллс помолвлена, Гаскуан был вынужден отказаться от своей фантазии, а чтобы от нее отказаться, должен был сперва ее признать и посчитать за глупость. Сперва он преисполнился жалости к самому себе, но как только задумался об этом своем горе, то обнаружил, что вполне способен посмеяться над его легковесностью.

– Я себя не помню от счастья! – ликовала вдова.

Гаскуан улыбнулся:

– И как же мне вас тогда называть, если не миссис Уэллс?

– Ох, Обер, – воскликнула вдовица, – мы же лучшие друзья! Вам и спрашивать не нужно. Конечно, вы должны звать меня просто Лидией.

(Небольшая поправка: Обер Гаскуан и Лидия Уэллс лучшими друзьями вовсе не были; на самом-то деле познакомились они всего только три дня назад. Гаскуан впервые увидел вдову в четверг после полудня, когда она явилась в магистратский суд справиться насчет состояния своего покойного мужа – состояния, которое уже обнаружили и поместили в банк другие люди. Гаскуан подал от имени миссис Уэллс ходатайство об аннулировании купли-продажи хижины, и в процессе эти двое разговорились. В пятницу утром вдова снова вернулась в суд, и Гаскуан, расхрабрившись при виде явного интереса, с которым она на него поглядывала, смиренно пригласил Лидию отобедать вместе. Она, кокетливо изумившись, приняла приглашение, и Гаскуан, торжественно держа над нею зонтик от солнца, сопроводил свою даму через дорогу в столовую «У Максвелла», где заказал две тарелки перлового супа, хлеб – самый белый, что только нашелся, – и графинчик сухого хереса, а затем усадил ее на почетное место у окна.

Немедленно обнаружилось, что у Лидии Уэллс и Обера Гаскуана очень много общего и им есть о чем поговорить. Миссис Уэллс любопытствовала узнать обо всем, что случилось после смерти ее покойного супруга, а эта тема естественным образом подвела Гаскуана к упоминанию Анны Уэдерелл и того странного эпизода, когда она оказалась на волосок от смерти на Крайстчерчской дороге. Лидия Уэллс подивилась еще больше – она объяснила, что Анну Уэдерелл знает. В прошлом году девушка несколько недель прожила в ее меблированных комнатах в Данидине, прежде чем надумала зарабатывать на жизнь на хокитикских приисках, и в течение этого периода женщины очень подружились. Как только разговор зашел об этом, Лидия и придумала свой «сюрприз». Сразу по завершении обеда, едва со стола убрали, она отправила Гаскуана в «Гридирон», где он сообщил Анне Уэдерелл, что дама, пожелавшая остаться неизвестной, приглашает ее пройтись по магазинам назавтра в два часа дня.)

– Если у вас есть жених и новое деловое предприятие, тогда, вероятно, я могу надеяться, что ваше пребывание в Хокитике продлится подольше?

– Надеяться всегда можно и нужно, – отозвалась Лидия Уэллс; у нее в запасе был богатый репертуар клишированных сентенций вроде этой, и изрекала она свои афоризмы, непременно выдержав драматическую паузу.

– Прав ли я, предполагая, что в вашем капиталовложении поучаствовал и ваш нареченный? Вероятно, он богат?

Но вдовица лишь рассмеялась в ответ.

– Обер, – пожурила она, – вы у меня ничего не выведаете!

– Мне казалось, вы ждете, что я попытаюсь.

– Да, но лишь попытаетесь, а не преуспеете, – возразила вдова.

– Полагаю, это чисто женская мотивация, – иронически отозвался Гаскуан.

– Очень может быть, – со смешком подтвердила вдова. – Но мы, женщины, так пристрастны – и, полагаю, видеть нас другими вы бы сами не захотели.

За этим последовал довольно слащавый обмен комплиментами – игра, в которой вдова и вдовец составили достойную пару. Чем дословно записывать этот сентиментальный диалог, мы лучше поговорим о нем и опишем гораздо подробнее то, что иначе сочли бы вопиющей слабохарактерностью со стороны француза.

Гаскуан был очарован Лидией Уэллс, восхищался утонченной экспансивностью ее манер и речи, но доверять этой женщине не доверял. Он не выдал секрета Анны Уэдерелл и, пересказывая ее историю Лидии, ни словом не упомянул про золото, что было обнаружено в Аннином оранжевом платье на прошлой неделе и теперь хранилось у него под кроватью, завернутое в мешок из-под муки. События 14 января Гаскуан описал так, словно полагал, будто Анна действительно попыталась покончить с собой, – он инстинктивно чувствовал, что, пока лучшего объяснения не представится, разумно не привлекать лишнего внимания ко многим загадкам того вечера. Он отлично знал, что Анна понятия не имеет, куда, во имя всего святого, сгинули эти полуночные часы – или, перефразируя, кто, ради всего святого, их похитил, – и Гаскуану вовсе не хотелось подвергать девушку какой-либо опасности. Потому Гаскуан держался «официальной» версии: Анна-де пыталась совершить самоубийство и была обнаружена без сознания и в состоянии самом жалком на обочине дороги. Он принял эту позицию, когда обсуждал происшествие с другими мужчинами, и теперь повторить все то же самое ему труда не составило.

Мы не беремся утверждать, что Гаскуан был очарован Лидией Уэллс и потому ее бессчетные капризы и причуды не сразу его насторожили. Однако отметим, что влечение Гаскуана возникло еще до того, как ему стало известно, что за причина привела Лидию в суд, – строго говоря, еще до того, как вдова назвала свое имя. Но теперь Гаскуан знал, что Лидию с покойным супругом связывали отношения весьма загадочные; теперь он знал, что наследство – таинственный клад, обнаруженный в хижине покойного, – в настоящий момент оспаривается. Он знал, что не должен доверять Лидии, как знал и то, что, когда он с нею, чистое, незамутненное обожание заполняет камеры его сердца. Куда доводам рассудка тягаться со страстью! – если страсть совершенно завладевает человеком, она становится сама по себе доводом. Лидия обладала редким обаянием Старого Света, и Гаскуан об этом знал, как если бы то был логически доказанный факт. Он знал, что ее по-кошачьи холеные черты изъяты в целости и сохранности из более древней и лучшей эпохи. Он знал, что ее запястья и лодыжки – несравненной формы, а ее голос…

Но мы уже все сказали; вернемся же на место действия.

Гаскуан отставил стакан.

– По мне, так очень хорошо, что вы выходите замуж, – промолвил он. – Для вдовы вы слишком очаровательны.

– Но может статься, – отозвалась Лидия Уэллс, – может статься, я слишком очаровательна, чтобы выйти замуж за другого?

– Ничуть не бывало, – не задержался с ответом Гаскуан. – Вы очаровательны ровно настолько, насколько полагается чужой жене; только благодаря таким, как вы, мужчины вообще женятся. При взгляде на вас сама мысль о браке покажется вполне приемлемой.

– Обер, вы льстец, – усмехнулась она.

– Хотелось бы мне польстить вам еще, пригласив поговорить о вашем необычном искусстве, о котором я ненароком отозвался так уничижительно, – промолвил француз. – Ну же, Лидия, поведайте мне о дýхах и о свойствах эфира, а я изо всех сил постараюсь посмотреть на дело с обнадеживающей наивностью и ни разу не скептически.

До чего же обворожительно она смотрелась в приглушенном послеполуденном свете, что драпировал ей плечи на манер покрывала! Как роскошно легла тень в эту ямочку под губой!

– Во-первых, – произнесла Лидия Уэллс, с достоинством выпрямившись, – вы ошибаетесь, полагая, что простецы не станут платить за гадание. Играя по-крупному, люди становятся ужасно суеверны, а золотой прииск – место особенное: здесь идут на огромный риск в ожидании огромных прибылей. Старатели выложат хорошие деньги за «подсказку» – да что там, слово «удача» у них едва ли не всякий день на устах! Они на что угодно пойдут в надежде склонить судьбу на свою сторону. В конце концов, что такое биржевой спекулянт, если не тот же цыган, только одетый иначе?

Гаскуан рассмеялся.

– Не думаю, что многие биржевики оценили бы это сравнение, – промолвил он, – но да, я с вами согласен, мисс Лидия, люди всегда рады заплатить за совет. Но поверят ли они в действенность ваших советов – в их практическую действенность, я имею в виду? Боюсь, вы окажетесь в непростом положении – вам придется выстоять под бременем доказательств! Как вы можете гарантировать, что никого не введете в заблуждение?

– Что за невыносимо скучный вопрос, – вздохнула Лидия Уэллс. – Вы, по-видимому, сомневаетесь в моих профессиональных способностях?

Так оно и было, но Гаскуан предпочел слукавить во имя вежливости.

– Я в них не сомневаюсь, но я о них ничего не знаю, – промолвил он. – Я положительно заинтригован.

– Десять лет я держала игорный дом, – сообщила вдова. – И за все это время, сколько колесо рулетки ни вращалось, джекпот выпал лишь раз, и только потому, что ось заклинило: подшипник грязью забило. Я откалибровала колесо так, чтобы стрелка всегда останавливалась на ближайшей к джекпоту цифре. А в качестве дополнительной меры предосторожности колышки по обе стороны от числа были смазаны жиром. В последний момент стрелка всегда проскальзывала мимо, но так дразняще-соблазнительно, что игроки наперебой выкладывали свои шиллинги, и колесо запускалось снова.

– Но, мисс Лидия, это же чертовски нечестно! – возмутился Гаскуан.

– Ничуть не бывало, – пожала плечами Лидия.

– Еще как нечестно! – настаивал француз. – Это же жульничество!

– Тогда ответьте мне вот на какой вопрос, – не растерялась Лидия. – А жульничает ли зеленщик, если откладывает самые отборные яблоки на дно тележки, так чтобы сначала раскупили те, что мятые и с червоточинками?

– Но это же совсем другое! – возразил Гаскуан.

– Чушь, это абсолютно то же самое, – отрезала вдова. – Зеленщик заботится о своем кошельке: ведь если он выложит лучшие яблоки наверх, поврежденные плоды не купят, а тем временем они сгниют и отправятся на помойку. Он обеспечивает себе стабильный доход, предлагая своим покупателям довольствоваться товаром, который чуточку – ну самую малость! – с изъяном. Если я не хочу разориться, мне тоже должно позаботиться о своей прибыли: и я поступаю в точности так же. Когда игрок уходит домой с небольшим выигрышем, ну допустим с пятью фунтами, и ощущением, что он едва не сорвал грандиозный куш, – это как если бы он унес с собой яблочко с бочком. При нем – скромная прибыль, приятные воспоминания о чудесно проведенном вечере и убеждение, что он только что был буквально на волосок от чего-то совершенно невероятного. Он счастлив – более или менее. Да и я тоже.

Гаскуан снова рассмеялся.

– Но азартные игры – порочная практика, – возразил он. – А яблоко с бочком – нет. Простите, не хочу показаться занудой, но, сдается мне, ваш пример – точно так же как и ваше колесо рулетки – откалиброван в вашу пользу.

– Разумеется, азартные игры порочны, – насмешливо отозвалась вдова. – Разумеется, это страшный грех и общественное зло, гибель и разорение для многих, и все такое. А мне-то что за дело? Попробуйте сказать зеленщику, что не любите яблоки. «Ну и что? – отмахнется он. – На свете полным-полно других людей, которые их просто обожают!»

Гаскуан по-военному отсалютовал ей:

– Я вполне убедился в вашей способности убеждать. Вы – сила, с которой нельзя не считаться, мисс Лидия! Жаль мне того беднягу, который выиграл джекпот и которому пришлось требовать у вас свой выигрыш!

– О да… Но я ничего не выплатила, – отвечала Лидия Уэллс.

Гаскуан не верил ушам своим:

– Вы – объявили дефолт и отказались выплачивать джекпот?

Она вскинула голову.

– Это кто еще объявил дефолт? Я лишь предоставила ему альтернативу. Я сказала, он может заполучить сто фунтов чистым золотом – или меня. Не в шлюхи, – уточнила она, видя, как Гаскуан изменился в лице. – В жены, глупенький. Это был Кросби. Он сделал свой выбор. И вы отлично знаете какой!

У Гаскуана просто челюсть отвисла.

– Кросби Уэллс!

– Да, – кивнула вдова. – Мы поженились в ту же ночь. Что такое, Обер? У меня, сами понимаете, лишних ста фунтов не было, чтобы ими разбрасываться. Я ведь думать не думала, что выпадет джекпот, – я ж откалибровала колесо так, чтобы этого не произошло ни в коем случае! Я никак не могла выплатить выигрыш – я б в трубу вылетела. Я бы по миру пошла. Только не говорите, что вы шокированы!

– Признаться, есть немного, – отозвался Гаскуан, хотя к его шоку примешивалась изрядная доля восхищения. – Но… разве вы были с ним хоть сколько-то знакомы?

– Разумеется, нет, – пожала плечами Лидия. – Что еще за современные идеи!

Гаскуан вспыхнул.

– Я не об этом, – запротестовал он и поспешно добавил: – Разумеется, если вы пытались предотвратить собственное банкротство, как вы говорите…

– Мы, конечно же, совершенно не подходили друг другу, и не прошло и месяца, как мы уже на дух друг друга не переносили. Чего и следовало ожидать. Да, ничего другого в создавшихся обстоятельствах никто из нас и ожидать не мог.

Гаскуан недоумевал, почему эта пара не развелась, но задать такой вопрос не смел, не погрешив тем самым против приличий в глазах вдовы, и просто кивнул.

– Видите, в этом отношении я вполне современна, – добавила Лидия. – Согласитесь, разве я не осмотрительно себя повела – настояла на раздельном проживании, а не на разводе! Вы же сами были женаты, мистер Гаскуан!

Гаскуан отметил, как кокетливо Лидия обратилась к нему по фамилии, и улыбнулся ей.

– Да, – кивнул он. – Но не будем вспоминать о прошлом, давайте лучше поговорим о настоящем и будущем и обо всем, что ждет впереди. Расскажите, какую перепланировку вы наметили в этой гостинице?

Лидия была просто счастлива взять слово. Она вскочила на ноги и, сцепив руки в позе хористки, обошла оттоманку кругом. Круто развернулась, обвела взглядом гостиную: окно с многочастным переплетом, кое-как оштукатуренные стены; истрепанный «Юнион Джек» – британский национальный флаг, наверняка добытый с какого-нибудь затонувшего корабля и вертикально приколоченный гвоздями к стене напротив окна.

– Я конечно же сменю название, – сообщила Лидия. – Теперь гостиница будет называться не «Путник», а «Удача путника».

– Как музыкально.

Это Лидию ублажило. Она отошла на несколько шагов от дивана и развела руки:

– Я повешу портьеры – терпеть не могу комнаты без драпировок – и поставлю тахты в современном стиле. В гостиной отгорожу закуток за распашными дверями – вроде исповедальни или даже в точности как исповедальня. Передняя гостиная станет чем-то вроде приемной. Спиритические сеансы я, конечно же, буду проводить здесь. О, у меня столько идей! Стану предсказывать будущее, составлять гороскопы и гадать по картам Таро. На верхнем этаже… но что такое? Вы все еще скептически настроены, Обер?

– Я уже не скептик! Я отрекся от этой ереси, – заверил Гаскуан, потянувшись к ее руке.

Это движение было отчасти подсказано его стремлением подавить улыбку. (Он действительно был скептиком до мозга костей и не мог без смеха слышать ее раскатистого «р» в слове «Таро».) Сжав ее пальцы, он молвил:

– Я очень рассчитываю, что отречение мое будет должным образом вознаграждено.

– В этом вопросе я – эксперт, а вы – непрофессионал, – объявила Лидия Уэллс. – И извольте не забывать об этом, какого бы уж низкого мнения вы ни придерживались о вышних сферах.

Ее рука безвольно легла между ними – так дама протягивает для поцелуя унизанные кольцами пальцы, – и Гаскуан с трудом сдержал порыв схватить ее и расцеловать.

– Вы правы, – промолвил он, снова сжимая ее руку. – Вы совершенно правы.

Гаскуан выпустил руку Лидии, и женщина отошла к каминной полке.

– Я вознагражу вас некой данностью, – промолвила она, – но при условии, что вы меня воспримете совершенно серьезно – так же серьезно, как любого другого мужчину.

– Безусловно, – пробормотал Гаскуан с торжественным видом и выпрямился в кресле.

– Так вот, – объявила Лидия Уэллс, – следующий месяц будет безлунным.

– Бог ты мой! – воскликнул Гаскуан.

– Ну то есть я хочу сказать, что луна так и не станет полной. Февраль – короткий месяц. Полнолуние случится незадолго до первого числа, а следующее – сразу после двадцать восьмого; так что в феврале полнолуния не будет.

– Так случается каждый год, верно? – улыбнулся ей Гаскуан.

– Вовсе нет, – покачала головой Лидия. – Это очень редкое явление. – Она провела пальцем по гипсовому литью.

– «Редкое» подразумевает «значимое», так? Или опасное?

– Так бывает только раз в двадцать лет, – продолжала Лидия, подводя дорожные часы.

– И что же он предвещает, мисс Лидия, этот безлунный месяц?

Лидия Уэллс развернулась к гостю, уперев руки в боки.

– Дайте шиллинг – скажу, – объявила она.

– Ну, не так вот сразу! – рассмеялся Гаскуан. – У меня еще нет никаких доказательств вашей компетентности. Придется вас испытать, прежде чем я расстанусь с деньгами или чем бы то ни было, что принадлежит к этой сфере. Сегодня обещают облачность, но я сверюсь с газетами в понедельник и посмотрю данные по приливам и отливам.

Вдова устремила на него непроницаемый взгляд.

– Я не ошибаюсь, – заверила она. – У меня есть астрономический ежегодник, и я отлично в нем разбираюсь. Сейчас, за пеленой облаков, луна прибывает. К ночи понедельника наступит полнолуние, а во вторник луна пойдет на убыль. Следующий месяц – безлунный.