Камино Хусто 9 page

«Мне плохо, – подумала я, рухнула на кровать и вырубилась».

Сколько я спала, не знаю, но разбудила меня Кончита.

– Вставай, Пепа! Весь праздник проспишь! Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Там так весело, столько людей, даже из нашей деревни приехали, от Тео тебе поцелуй привезли! – И она звонко чмокнула меня в щеку. – Тео очень волнуется – понравился ли тебе твой новый дом.

– Он прекрасен! – сказала я и заплакала. Кончита тут же поддержала меня:

– Ой как мне трудно было не проговориться! Я ведь как узнала про Берналито, сразу хотела бежать к тебе и целовать, целовать, но Берналь строго приказал молчать, и вообще поменьше улыбаться и радости не показывать. Хотел сам тебе сообщить обо всем. И вон как здорово получилось! Чего ж мы ревем‑то? Побежали, праздник же!

Мы утерли слезы и пошли к остальным.

Праздник был в самом разгаре. Все плясали какой‑то общий танец. Я загляделась. Зрелище было великолепное, гости пришли нарядные, многие женщины были, видимо, в национальных костюмах, светлых и ярких, точь‑в‑точь как на сестрах и подружках Мейры. Я почувствовала себя замарашкой, поэтому в гущу празднества я не полезла, а спокойно взяла на себя роль обслуги, меняла тарелки, подносила бутылки с вином и водой и улыбалась гостям. Почему‑то мне очень нравилось все это делать, и я никак не могла понять, почему мне так приятно и спокойно, а потом сообразила – елки‑палки! я же занимаюсь знакомым делом, я ж по первой профессии официантка. Это меня так развеселило, что я еще с большим рвением принялась обслуживать гостей. Честное слово, если бы параллельно с праздником по случаю рождения первенца у Берналя проходил бы конкурс официанток, я бы заняла первое место.

Иногда я, конечно, присаживалась за стол – то к Фаробундо, то к Берналю, но ненадолго, мне не сиделось за столом, мне нравилось обслуживать. Я любовалась праздником и думала: «Господи, как же не похоже это торжество на наши застолья». Гости, конечно, попивали местное винцо, но пьяных не было вовсе. Вся энергия уходила в танцы и песни. Не все они были общими, одна женщина громко объявила:

– Сейчас спою песню, которую мне пела моя бабушка. – И все дружно и одобрительно загудели. Женщина запела. Это была песня‑мольба, обращенная к небесам, чтобы они хранили сына, где бы он ни был и что бы с ним ни случилось.

– И я верю, что мой сын будет достоин своей земли и достоин неба Родины, к которому обращается с молитвой его мать.

Я заплакала, настолько пронзительным и величественным было исполнение. Я поняла, почему все отвергали мое пение.

– Браво! – крикнула я и зааплодировала. Все в удивлении посмотрели на меня, но аплодисменты поддержали. Дальше пошли веселые песни, типа наших частушек, и к солистке присоединились еще три женщины, а потом и все остальные, некоторые пустились в пляс, и было полное ощущение, что это хорошо отрепетированная профессиональная постановка. Я наслаждалась.

Но праздник начали портить дети. Их было предостаточно, самых разных возрастов. Сначала они веселились вместе со взрослыми, ну а потом, конечно, подустали и начали вести себя соответственно. Кто канючил: «Хочу домой!» Кто уже начал хныкать, мальчишки, так те вообще передрались. Я решила прекратить это безобразие и выступить в роли организатора. Собрала распустившуюся мелюзгу и отвела к длинному освещенному столу:

– Сейчас будем играть в сказку.

– Какую сказку? – спросил мальчик лет семи.

– Про трех поросят. Знаете такую?

Дети дружно ответили:

– Нет!

– А как же мы будем играть? – заинтересовалась хныкавшая до этого девчушка в пышном платьице. – У нас даже кукол нет!

– Куклы сделаем сами!

– Как это?

– А вот так! Сидите смирно, сейчас принесу кое‑что!

Все заинтересовались таким поворотом событий и послушно ждали, пока я сбегала на кухню и притащила огромную корзину с нужными мне овощами.

– Жили‑были три поросенка – Наф‑Наф, Ниф‑Ниф и Нуф‑Нуф. – Дети засмеялись, странные имена им очень понравились. – Сейчас мы их с вами сделаем. – И мы начали творить. Поросят решили сделать из кабачков, ничего, что они будут зеленоватые. Все дети очень увлеклись и радовались взахлеб, когда у овощей появлялись глазки, ушки, хвостики и ножки. И если Ниф‑Нифа я сделала сама, Нуф‑Нуф был совместным производством, то Наф‑Нафа дети сделали уже самостоятельно. Он был косоглаз, разноух и кривоват на пятачок, но дети безоговорочно признали его самым красивым.

С волком получилась загвоздка. Дети попросту отказались поверить, что маленький волчишка может ломать дома поросят.

– Тогда кто? – спросила я.

– Крокодил! – было мне ответом.

– Ага! – сообразила я и понеслась на кухню за ананасом.

Над крокодилом пришлось потрудиться, все, в том числе и я, перепачкались сладким соком, ничего поначалу не получалось, но мы старались, и крокодил – не крокодил, но какое‑то чудо‑юдо из пресмыкающихся у нас слепилось. Порадоваться нашей творческой победе смогли лишь самые стойкие, человека три, остальные позасыпали прямо за столом, положив головки на столешницу. Это они не от скуки, просто было уже за полночь. Я пошла к взрослым, которые тоже уже притомились и вели общую мирную беседу за столом и объявила:

– Там дети позасыпали.

– Ой! – встрепенулись мамаши и папаши. – А мы думаем, чего это они так тихо сидят! – И побежали за своими чадами, поразбирали их и стали сердечно прощаться друг с другом. Все как‑то разом устали и пошли спать. Для этой цели, оказывается, приезжим гостям повесили позади владений Берналя специальные гамаки. Никто не захотел спать под крышей, даже мой Фаробундо, который пребывал в прекраснейшем умиротворенном расположении духа, на мою просьбу переночевать в моем новом доме ответил отказом:

– Нет, дочка. Хочу под звездами поболтаться, молодость вспомнить! А ты – молодец! – И он поцеловал меня в лоб. Так прекрасно закончился этот невероятный день.

А дальше началась какая‑то расчудесная жизнь. Вопервых, я перестала быть бомжихой (без определенного места жительства), потому что благородный и благодарный Берналь решил оформить свое дарение принципиально и потащил меня в муниципалитет. И там я стала гражданкой Долины Соматэ, потому что законы в этом месте были крайне простые – владеешь недвижимостью и не вредишь территории – все, гражданин. То, что я не враг, а полезный член общества, подтвердили три свидетеля – Берналь, Фаробундо, Кончита. И мне выправили бумагу – местный паспорт.

Возникла заморочка с фамилией, я ничего голландского от волнения вспомнить не могла, кроме Ван Гога, но чиновника это вполне устроило, и он вывел красивым почерком – Пепа Ванхох, проживает по адресу такому‑то, домовладелица, пол женский, незамужняя. Все присутствующие радовались моему вновь обретенному гражданству никем не признанного государства больше меня. Хотя и мне, конечно, было очень приятно, только я побаивалась гостей из «Камина Хусто», потому что, по моему разумению, уж более глубокого внедрения и придумать было нельзя. Но никто меня не тревожил, и я успокоилась.

С утра я начинала торговать с Фаробундо, но не очень долго, чтобы старому вояке тоже дать поучаствовать в процессе, в основном Пепа‑2 реализовывала товар деревенских соседей, а уж дары своего огорода Фаро продавал сам. Потом я шла в кафе к Берналю, где меня повысили до официантки, в жару отдыхала в своем домике, ну а вечером… вечером у меня тоже появилось занятие, которое постепенно становилось главным в моем распорядке дня. Моя возня с малышней в честь рождения Берналито не осталась незамеченной ни детьми, ни взрослыми. Дети требовали у родителей отвести их к веселой тете играть в сказку с куклами, и родители тащили их ко мне.

– Поиграй ты с ними, ради Девы Марии, Пепа, целый день приставали. А мы пока тут, у Берналя отдохнем.

Я и играла, с одобрения хозяина кафе. И детей становилось все больше и больше, потому что в Лиане вообще не было никаких детских учреждений, кроме школ и больницы, и детишки, выросшие в стране, которая постоянно воевала, очень потянулись к новому развлечению. Сначала мы делали разных зверей и человечков из овощей, но потом мне это надоело и я объявила, что начинаем делать настоящих кукол для настоящего детского спектакля. Известие о том, что ребята будут выступать, окрылило их, они долго не могли поверить в возможность этого, потому что никогда не видели ни одного представления, только слышали, что такое бывает. Но я сказала: «Глаза боятся, а руки делают», – и объяснила смысл этой поговорки. Родители должны нам помогать, одним нам не справиться. И дети напрягли родителей.

Известие о спектакле у взрослых вызвало небывалый энтузиазм, и мои просьбы они воспринимали как приказы. Таким образом, что‑то делали взрослые, что‑то мы с детьми и вскоре три поросенка и крокодил были готовы, начались репетиции, чтобы никто не подсматривал, а таких желающих было много, репетировали мы в моем домике в тесноте, да не в обиде, сначала дети учили слова и песенки, потом движения, а потом я научила их обращаться с куклами. Дети были крайне дисциплинированными и исполнительными. А артистизм у них был в крови, я не уставала восхищаться ими, а они мной.

Мы нарисовали огромные плакаты, что такого‑то числа состоится кукольное представление «Три поросенка и крокодил» в таком‑то месте, вход бесплатный, но желающие посмотреть спектакль должны самостоятельно обеспечить себе сидячее место, в скобках – «приносите с собой стул». До премьеры оставалась неделя, когда случилось одно незначительное происшествие.

Рано утром я стояла за прилавком с куклой на руке, Фаробундо подремывал в кресле, мы поджидали покупателей. Они только‑только одиночками стали появляться, самые ранние пташки. Я обычно к таким не цеплялась, для Пепы‑2 требовалась аудитория. И вдруг я заметила необычную девушку, она шла между рядов, внимательно разглядывая товар на прилавках, иногда спрашивала цену, но в торговлю с продавцом не вступала, либо покупала молча, либо шла дальше. Ее сопровождали двое мужчин, один молодой, высокий и крепкий, второй низкорослый и какой‑то испуганный. Троица была явно не из местных. Но не это привлекло мое внимание. Потому что на рынке последнее время приезжие уже не были странным явлением. Много приезжало оптовых покупателей даже из главной Корунды, потому что продукты в метрополии сильно подорожали, а корундцы не жалели потратить несколько часов на дорогу, чтобы приобрести свежих и дешевых овощей. Но эта троица была странной, одеты они были очень просто, но одежда была какая‑то очень новая, как только что купленная, не «отфактуренная», как сказали бы в театре.

Мне захотелось их разглядеть получше, и я, взяв в руку луковку покрасивее, заголосила:

– Пепа, Пепа! Это я, лучок Чиполлино, посмотри, какая красивая сеньорита, глаза ее, как бездонные озера, губы, как лепестки роз, волосы, словно черные реки. Познакомь меня с ней, Пепа, познакомь.

– Отстань, дурачок Чиполлино, неприлично приставать к незнакомым сеньоритам!

«Незнакомая сеньорита» уже с удивлением смотрела на наш прилавок.

– Пепа, Пепа, я такой молодой, такой крепкий и сочный, витамины бурлят во мне. Я влюбился в эту сеньориту. Что мне делать, что мне делать?

– Что ему делать? – обратилась я уже к незнакомке, которая смотрела на нас округлившимися от удивления глазами. – Страдать, дурачок. В такую красивую сеньориту наверняка все влюбляются! – Девушка засмеялась и подошла к нам.

– Я не сеньорита, лучок, я сеньора! – сказала она с улыбкой.

– Это неважно, прекрасная сеньора. Я молю о двух вещах – узнать ваше имя, чтобы я мог молча повторять его!

– Катарина!

– Какое красивое имя. Оно годится для баллад и стихов! И вторая моя просьба – возьмите меня в свои прекрасные руки!

Сеньора Катарина взяла луковку и, смеясь, поцеловала:

– Вот тебе за хорошие слова в начале дня, ты меня развеселил!

Тут вступила Пепа‑2:

– Нет, сеньора Катарина, оставьте этого дурачка себе. А то он так начнет страдать, когда вы уйдете, что сгниет и испортит мне весь товар!

– С удовольствием! – сказала Катарина и опустила луковку в карман юбки.

– Педро! Хосе! – позвала она своих спутников. – Я нашла лучшую торговку на рынке с лучшими овощами! Покупаем все! – Я оглянулась на Фаро, его в кресле не было, и нигде поблизости – тоже.

– Сеньора Катарина! Я, к сожалению, все продать не могу, – сказала я своим голосом. – Только вот эту часть! Остальные овощи ждут постоянных покупателей!

– Не беда! Берем все, что отдаете! – И мужчины начали укладывать овощи в мешки. – Покажите мне вашу куклу.

Я протянула Пепу‑2 девушке, та серьезно ее порассматривала и попыталась надеть на руку. Я помогла ей, перегнувшись через прилавок. Катарина порозовела от удовольствия, когда куколка на ее руке стала оживать – крутить головой, двигать ручками.

– Педро, смотри, у меня получается! – засмеялась она. Педро, молодой парень, оторвался от работы и восхищенно посмотрел на красавицу. В его взгляде было столько любви, что я поняла, что он‑то как раз и есть сеньор сеньоры.

– Это ваш муж? – спросила я.

– Муж, муж, – закивала Пепа‑2 головой, управляемая пальчиками Катарины.

– Похоже, он вас очень любит?

– Не жалуюсь. Хороший муж. Я его тоже очень люблю! – И Катарина подошла к парню, погладила его рукой куклы по голове, а потом коротко поцеловала в губы и звонко рассмеялась. Педро обнял красавицу жену, тоже засмеялся и сказал тихонько, но я услышала:

– Как же я счастлив, любимая, что снова услышал твой смех!

– Все готово! – прервал их третий человек по имени Хосе. Катарина с видимым сожалением стянула Пепу‑2 с ладони и протянула мне.

– Нельзя ли у вас купить эту куколку? – с надеждой спросил Педро.

– Нет! – растерянно отказала я и, поняв, что он тоже расстроился, быстро начала говорить: – Сеньор Педро, это очень простая самодельная кукла. Здесь просто нет специальных магазинов, а в Корунде они наверняка имеются. И если вашей жене так хочется куклу, вы сможете ей купить много‑много кукол, гораздо красивее, чем эта!

– Ну вот! – обрадовался Педро. – Съездим в Корунда‑сити и накупим тебе кукол, каких только пожелаешь!

– Перестань, Педро! Дело, конечно, не в кукле, а в ее хозяйке. Вы идите, докупите нужные продукты, а мы немного поболтаем. – Мужчины ушли.

– Как вас зовут? – спросила она дружелюбно.

– Пепа.

– Вы, похоже, иностранка.

– Да, я из Голландии. Но тут заболела и потеряла память. Но местные жители не дали мне пропасть, и ныне я имею дом, работу и гражданство Соматэ.

– Работаете на рынке?

– О! У меня много работ! Помогаю одному сеньору на рынке, официанткой в кафе у Берналя, но основное мое занятие на ближайшее время – подготовка кукольного спектакля с местными ребятишками!

– Ой! Как это необычно и интересно!

– Необыкновенно интересно! Местные дети – чудо! Спектакль состоится через неделю, приходите, если сможете!

– Постараюсь. Вон и мои мужчины идут! Быстро они управились. Жалко! Я бы еще с вами поболтала. Вы очень приятная женщина.

– Спасибо, Катарина! Вы мне тоже симпатичны. Не могу покинуть рабочего места, хозяин куда‑то делся. А то с удовольствием посидела бы с вами, попила кофейку!

– Я надеюсь, у нас еще будет такая возможность! Педро! – обратилась она к подошедшему мужу. – Мы забыли заплатить! – И она засмеялась. Педро вытащил несколько купюр и положил на полупустой прилавок. Я видела, что денег слишком много, и открыла было рот, чтобы сообщить об этом, но Педро поднял руку:

– Даже не спорь. Настроение моей жены стоит дороже!

– До свиданья, Катарина.

– До свиданья, Пепа!

– Удачного дня! – крикнула я в спины уже удаляющейся троицы, и они помахали мне в ответ. Я долго смотрела им вслед, непонятно почему, потом встряхнула головой и подумала, что надо искать Фаро, потому что свою часть я уже продала, и только в уме стала прикидывать, где он может быть, как услышала прямо за спиной:

– Что призадумалась?

Хозяин сидел в своем кресле как ни в чем не бывало, я хотела было поинтересоваться, куда это он испарился, но потом решила, что это неприлично.

– Да вот, все свое продала.

– Вижу! Что так быстро?

– Да оптовая покупательница попалась!

– Из Корунды?

– Не поняла. Но точно не местная. Симпатичная такая. Катарина. И муж у нее Педро. Обещали прийти на спектакль.

– Неужели?

Мне почему‑то не понравилась его интонация, неприятная она была. Я потопталась еще за прилавком, спросила Фаро, как он себя чувствует, и, получив в ответ: «Сносно», – пошла к себе домой, до работы в кафе еще оставалось время.

Дел у меня было по горло. Предстоящий спектакль требовал постоянных доделок и улучшения кукол. Но больше всего у меня болела голова о ширме и освещении. Спектакль я назначила на восемь вечера, в это время уже было темновато, я подумывала о факелах, но сильно беспокоилась о технике безопасности: открытый огонь и дети – вещи несовместимые. Решила попросить Фаро и Берналя включить фары мотоцикла и фургона, но и это, конечно, был не выход. Выход нашелся совершенно неожиданно, помощь пришла оттуда, откуда я совершенно не ждала.

Ночью меня посетил Серхио. В дверь вежливо постучали, я уже валялась в постели и пыталась заснуть, но, как всегда перед премьерой, сон перестал дружить со мной, мысли обо всяких мелочах и неожиданностях, которые могли случиться во время представления, гоняли по кругу, и я даже обрадовалась, когда услышала стук, подумала – Кончита, ей иногда не спалось, и она прибегала ко мне покурить.

– Входи! – крикнула я безбоязненно, и вошел мужчина.

У меня горела слабая настольная лампочка, и в полумраке я не признала вошедшего. Испугалась, хотела закричать, но он приложил указательный палец к губам и сказал: «Тихо!» И я онемела, потому что сразу узнала голос. Он бесшумно переместился к стулу и без приглашения уселся.

Я натянула простыню до подбородка, потому что была в маленькой ночной рубашке.

– Здравствуй, Пепа Ванхох, гражданка Долины Соматэ. Не ждала? – Глаза его поблескивали в полумраке, а голос был как раньше, все с той же насмешливо‑веселой интонацией. Мне стало почему‑то очень жарко под простыней.

– Тебя – нет. Но кого‑то из ваших поджидала, не могли же вы на меня плюнуть. Конечно, иногда такие мечты меня посещали, но я хоть и чокнутая, но не настолько, чтобы поверить в них.

– Ах, Пепа Ванхох, неужели ты не рада меня видеть?

– Рада, – ответила я, и это было правдой. Он засмеялся. – Только ты рановато появился, командир. Видишь, волосы еще не выросли, – я стянула простыню, а потом и вовсе вылезла из постели. – Подвига не свершила. Так что могу предложить только чаю.

– Не откажусь!

Я завозилась у своей небольшой кухоньки, разместившейся в одном из углов моего дома.

– Я пришел тебя похвалить, с первой частью задания ты справилась отлично, – сказал он мне в спину.

– Значит, будет вторая?

– Обязательно.

– Что я должна делать?

– Пока ничего. Живи как живешь, у тебя это неплохо получается.

Чай был готов, и я поставила на столик две чашки. Серхио положил сахар и начал аккуратно размешивать его ложечкой.

– Если я выполню задание, вы отпустите меня?

– Отпустим? – удивился Серхио. – А куда тебя отпускать? Разве тебе здесь плохо? У тебя появились друзья, почитатели даже, собственный дом и работа. Что еще человеку надо для счастья?

– Свобода!

– Свобода нужна не только тебе, но и всей нашей стране. А ты же полюбила нашу страну?

– Да. У вас очень хорошая страна.

– Ну вот! А что тебе делать в твоей скучной дождливой Голландии? Или ты что‑то или кого‑то вспомнила?

– Нет!

– Слишком быстро ответила, – засмеялся Серхио. Хорошо, что в комнате был полумрак, и он не увидел, как я покраснела. – Кстати, я принес тебе подарочек, – он протянул мне толстую книгу.

Я взяла ее и прочитала название:

– Испано‑голландский словарь.

– Может, это подстегнет твою память, Пепа!

Я взглянула ему прямо в глаза, и очень мне захотелось запустить этим словарем в его довольную рожу, но вместо этого я злобно заявила:

– Какой же ты противный. Я тебя разлюбила. Проваливай.

Он только засмеялся. Мне стало совсем хреново от собственной беспомощности, я плюхнулась на кровать, отвернулась к стене и натянула простыню на голову.

– Ну‑ну, я ухожу, не злись, тебе надо беречь силы для спектакля. Кстати, весь город взбудоражен, и товарищи одобряют твою затею. Может быть, нужна помощь?

– Еще как нужна! – Я вскочила с кровати, разом забыв обо всех обидах и тревогах. – Мне просто необходима бархатная ширма и хотя бы пять фонарей!

– Объясни конкретно!

Я схватила листок бумаги и торопливо начала объяснять и записывать размеры. Серхио внимательно слушал. Взял листок с моими записями.

– За день до спектакля все это у тебя будет.

– Спасибо!

– Удачи!

– До свидания!

Он вышел. А через несколько секунд я тоже выскочила на улицу. Было темно.

– Ты уже ушел?

– Нет! – Ответ прозвучал откуда‑то из‑под деревьев, и я быстро пошла на голос.

Глаза мои не привыкли к темноте, я ничего не видела, но куда идти знала хорошо, и шла быстро и смело. В результате просто‑напросто наткнулась на него.

– Ой! – сказала я от неожиданности, а его руки вдруг обвились вокруг меня и прижали к себе. Я вздрогнула.

– Серхио! Если ты обо мне что‑то знаешь, не можешь ли ты сообщить моим друзьям, что я живая, если у меня, конечно, есть друзья.

– А родители?

– Родителей, похоже, нет.

Он помолчал, а потом поцеловал меня в губы. Я ответила так горячо и бурно, что самой стало стыдно. Потом отошла, передернулась, как собачонка, и сказала:

– Уходи, а то я тебя изнасилую.

Но его, похоже, уже не было. Растворился в темноте.